Текст книги "Николай Алексеевич Полевой"

О его драмах мы ничего не скажем, кроме того, что они доказывают его удивительную способность быть всем в области беллетристики и во всем действовать с большим или меньшим успехом. Возьмись он за них в начале, а не в конце своего поприща, – и они, может быть, умножили бы его права на общую признательность… Повести его потому именно и имеют свое относительное достоинство, что явились во-время. Не долго нравились они, но нравились сильно, читались с жадностью. В них он был верен себе, и для него они были только особенною от журнальных статей формою для развития тех же тенденций, которые развивал он и в своих журнальных статьях. То же должно сказать и о его романах, из которых – «Клятва при гробе господнем» отличается местами замечательным умением пользоваться историческими источниками для романических сцен и картин.{24}24
  Сдержанный тон этого упоминания о драмах и повестях Полевого, видимо, связан с его недавней смертью.


[Закрыть]

Верен был он себе и в своей «Истории русского народа»: как во всем, что ни написал он, и в ней был он журналистом, а не историком. В этом ее слабая сторона, но в этом и ее относительные достоинства. Он взялся за нее не по призванию, однакож и не из расчета, как утверждали это его противники, а по страстному влечению своей журнальной натуры – все представлять в новом виде, ко всему прилагать новые идеи. Ему казалось, что смутный хаос, образовавшийся в его голове из идей Гердера, Шеллинга, Гизо и Тьерри, очень удобоприложим к русской истории. Это значило вовсе не понять русской истории, и не нужно говорить, что из этого вышло. Истина взяла, наконец, свое, и последние томы «Истории русского народа» уже очень похожи на «Историю государства российского»…{25}25
  Белинский отмечает здесь основную порочность «Истории русского народа» Полевого – ее эклектизм и некритическое использование выводов западноевропейских историков для объяснения русского исторического процесса. Позднейший труд Полевого, упомянутый Белинским, – «Русская история для первоначального чтения» (ч. I–III, 1835).


[Закрыть] Конечно, нельзя сказать, чтобы в первой не было ничего дельным образом нового, но в сущности история Полевого только возвысила историю Карамзина… Это опять была ошибка, и очень важная, но ошибка, вышедшая из хорошего источника, ошибка человека умного и даровитого, думавшего быть дальше своей эпохи, но на деле бывшего только одним из самых резких ее выражений… Впоследствии Полевой написал русскую историю для детей: это был труд простой, без претензий, и потому очень дельный и полезный, отличавшийся даже ясностию и картинностию исторического изложения.

Полевой родился в купеческом семействе и готовился быть купцом. Ему было около двадцати лет от роду, когда решился он учиться и образоваться. Отец его, человек старого времени, неблагосклонно смотрел на его любовь к книгам, и Полевой занимался ими тайком. Кончив днем дела свои по торговле, ночью, вместо того чтобы спать, принимался он за ученье. Не всегда мог доставать он для этого огарок свечи, потому что отец его запретил ему сидеть по ночам. Не было свечи – он пользовался лунным светом; доставал свечу – и затыкал щелки своей комнаты, чтобы предательский свет огня не бросился в глаза отцу. В таких страшных, разрушительных для здоровья трудах провел он три года. В это время написал он статью о проезде императора Александра через Курск и послал ее в «Московские ведомости». Статья обратила на себя внимание курского губернатора, который захотел познакомиться с молодым автором. Это живо затронуло самолюбие старика-отца, и он позволил своему сыну заниматься книгами. У пьяного дьячка начал Полевой учиться латинскому и французскому языку и, пользуясь своей необыкновенной памятью, для начала выучил наизусть целый французский лексикон… Эта неудержимая страсть к учению, эта страшная сила воли в достижении цели и преодолении препятствий достаточно доказывают, что Полевой не был человеком обыкновенным. Почти двадцати двух лет начал он самоучкою учиться русской грамматике: это было около 1818 года, а в 1825 году, то есть через семь лет, Полевой был издателем лучшего журнала в России… Такие люди не часто являются, и гораздо легче попасть в доктора всех возможных наук, нежели сравниться с ними…

Заключаем. Предлагаемая статья не есть ни памфлет, ни панегирик; мы старались без преувеличения оценить заслуги одного из замечательнейших деятелей русской литературы, не скрывая слабых сторон его литературной деятельности, но смотря на них sine ira et studio{26}26
  Беспристрастно. – Ред.


[Закрыть]. Пусть судят читатели, до какой степени успели мы в этом. Явится много толков о Полевом: одни будут без меры превозносить, другие без меры унижать его, те провозгласят его великим ученым, другие – великим романистом и нувеллистом, третьи – чего доброго! – великим драматургом; но едва ли кто-нибудь признает его тем, чем он в самом деле был замечателен… Так думаем мы, хорошо зная современную литературу и ее деятелей… Дай бог, чтобы мы ошиблись в этом; но, во всяком случае, смеем думать, что голос наш, упредивший другие суждения, не будет бесполезен для тех, которые возьмутся судить о Полевом…

Комментарии

Настоящая статья завершает длительную и сложную историю отношений Белинского к Полевому (см. примеч. 116 в т. I наст. изд.).

Переход Полевого на реакционно-охранительные позиции, после закрытия «Московского телеграфа», вызвал резкий перелом в отношении к нему Белинского. Ренегат Полевой не заслуживал никакого снисхождения. Об этом Белинский писая к И. И. Панаеву 22 февраля 1839 года («Письма», т. I, стр. 313–314). В своих статьях критик вел неустанную борьбу с Полевым.

Смерть Полевого в начале 1846 года положила естественный конец этой борьбе и вместе с тем вызвала необходимость исторической оценки всей деятельности Полевого.

Эту задачу Белинский и выполнил в настоящей статье.