Текст книги "Ментальная карта и национальный миф"

Петр КАЛИТИН:

– И не боится выглядеть бандитом!

Виталий АВЕРЬЯНОВ:

– И в итоге выходит на главного мафиози, который владеет хоккейным клубом, чтобы и там несправедливость нейтрализовать.

Петр КАЛИТИН:

– Тут почему герой стал народным? Вопрос риторический: потому что он не боится именно юродственно запачкаться. Ему плевать, что о нем скажут.

Виталий АВЕРЬЯНОВ:

– Он, во-первых, не боится запачкаться. Во-вторых, он не боится их совсем. Потому что он прошел чеченскую войну. И в этом смысле он герой в прямом смысле слова.

Понятно, что главный, центральный мем – это «Сила в правде, у кого правда, тот и сильней». Другой мем: «Русские на войне своих не бросают» – это он говорит проститутке, которую вытаскивает из США. Или по поводу мнимого бандитизма. Там есть один афоризм, он абсолютно точно выражает суть: «Вы гангстеры?» – «Нет, мы русские».

Петр КАЛИТИН:

– Вот, вот! То есть это опять прямое юродство! Его обзывают гангстером – он смиренно не возмущается!

Виталий АВЕРЬЯНОВ:

– То есть я играю по другим правилам, если называть вещи своими именами. И очень подкупает в этом образе такой органический патриотизм: «Поехали домой, там хорошо». Ему просто хорошо дома. Он не представляет себе другой жизни. Она говорит: «Что я там буду делать?» Он отвечает: «А что ты здесь делаешь?»

Петр КАЛИТИН:

– Причем это не надо конкретизировать. Если мы с войны, мы понимаем, что дома по-любому хорошо. Это как в любви! За что люблю? Да люблю, и все. Так и здесь. То, что у нас в крови сидит, – это то, что наше, русское. Когда мы любим не за что, вопреки всему, вопреки, тем более, потребительским ценностям.

Виталий АВЕРЬЯНОВ:

– Но вот эта простота, она сродни тому простому состоянию ума, которое бывает у человека, близкого к земле. И вот заметьте, там есть такая фраза, которая предваряет главным мем фильма, она звучит следующим образом: «Вот у тебя много денег. И чего?» Сильный мем!

Петр КАЛИТИН:

– Да-да! Это опять вот это антипотребительство, только уже в контексте юродственном и – героическом. Как «Павлины, говоришь?» – у Сухова. Мем, между прочим, для Верещагина очень обидный.

Виталий АВЕРЬЯНОВ:

– Да. Я помню, когда Прохоров делал свою рекламную кампанию, он украл фактически, независимо от юридической стороны дела и выкупа каких-то прав, из фильма «Брат-2» мем и повесил его на билбордах в Москве в 2011 году.

Петр КАЛИТИН:

– Это какой?

Виталий АВЕРЬЯНОВ:

– У него называлось партия «Правое дело», по-моему. И там было написано: «Сила в правде. У кого правда, тот и сильней». Это был мем его рекламной кампании, совершенно неорганичный для него. Гораздо логичнее было бы ему написать на растяжках: «В Америке вся сила мира». «Кто сильнее – тот и прав». «Сила в деньгах». И тому подобное.

И вот мне видятся плакаты новой политической силы, у которой будет написано в адрес олигархов: «У тебя много денег – и чего?»

Это уже время приходит. Я думаю, оно не за горами.

Петр КАЛИТИН:

– И главное, опять же, гениальная простота. Вот на этом оптимистическом фоне хотелось бы перейти к сталинским фильмам. Возьмем мегапопулярный фильм «Чапаев». Главный мем какой оттуда бы и сейчас пошел в народ? «Белые приходят – грабют. Красные приходят – грабют». Или еще один: «Я попадусь, стреляй в Чапаева» – это когда он грозит отдать под трибунал всех мародеров, барахольщиков.

Виталий АВЕРЬЯНОВ:

– Очень популярны в народе мемы самые простые. Например: «Кто такой? Почему не знаю?» И второй: «Ишь ты какая!» Они практически на грани спонтанного языка. Кстати, «кто такой, почему не знаю?» потом даже в других фильмах воспроизводится. Например, в том же «Месте встречи» Жеглов его цитирует…

Есть еще один очень интересный мотив в «Чапаеве». Заключается в том, что в сценарии много такого высокого культурологического материала, и он там чрезвычайно органично вписывается. Я два примера приведу. Один: «Александр Македонский тоже был великий полководец, но зачем же табуретки ломать?» Это цитата из Гоголя. А еще одна фраза, совершенно, на мой взгляд, выдающая высокий культурный уровень фильма: «А то ведь я академиев не проходил, я их не закончил». Это парафраз многих древнерусских формул, таких как «эллинских борзостей не текох, с мудрыми философами в беседе не бывах». Нечто подобное и в «Собачьем сердце» Булгакова, когда Шариков говорит: «Мы в университетах не обучались».

Петр КАЛИТИН:

– Однако в фильме «Котовский» ближайший сподвижник Котовского какую-то глупость сделал в бою и в свое оправдание говорит: «Мы академиев не кончали». И ответ Котовского характерен: «Дурак, нашел чем гордиться».

Кстати, и в «Чапаеве» есть подобный мем: «Соображать надо». Или там же: «Ранен? Ну и дурак!» То есть здесь тоже «эллинское» искусство не отрицается, хотя опять же не без «безумия»…

Виталий АВЕРЬЯНОВ:

– Ну, «академиев не кончали», и в то же время фронтом мог бы командовать, да? Чапаев, кстати, прямо говорит, что ему не мешало бы подучиться. За счет того, что есть Фурманов и Чапаев, есть вот эта линия академии и высокой культуры, в том числе ведения войны. И в данном случае была прямо показана высокая культура, это психическая атака каппелевцев. Но она не помогает.

Петр КАЛИТИН:

– И согласитесь, что это очень народная интонация «Красиво идут! Интеллигенция!». И опять с юродственным подтекстом!

Виталий АВЕРЬЯНОВ:

– Когда эта сцена начинается, когда офицерский корпус приближается, часть пехоты чапаевской впадает в истерику. Мы там видим таких уголовных матросиков, которые рвут тельняшки на груди. В этом смысле фильм показал гражданскую войну немного с изнанки, что на стороне красных воевали далеко не только психически устойчивые люди.

Петр КАЛИТИН:

– Хотелось бы еще вспомнить очень мощный антиолигархический фильм, который по этой причине актуален и сейчас, «Александр Невский» Эйзенштейна. Это 1938 год. Там ярко показаны образы предателей Земли Русской и их связь с новгородской олигархией, о которых говорят: «Где у них барыши, там и родина». Плюс очень мощная прокофьевская тема, ни в одном из других сталинских фильмов, даже в «Чапаеве», такой очень русской музыкальной темы нет. И самые главные слова Александра Невского знаменательно – в конце фильма уже: «А если кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет. На том стоит и стоять будет Русская земля»…

Виталий АВЕРЬЯНОВ:

– В этом смысле рифмуется с фильмом «Иван Грозный», в котором также одна из серий заканчивается словами «Не дадим в обиду Русь». И там тоже Черкасов играет, что подчеркивает родство Ивана Грозного как прямого потомка Александра Невского. Согласитесь?

Петр КАЛИТИН:

– Да. И эти мотивы тоже в духе «Брата». Почему я говорю, что «Брат» «по-прокофьевски» сегодня прозвучал, – народ соскучился по прямым речам, по прямому по-русски слову…

Русская мечта. Ментальная карта
Авторский доклад Изборскому клубу Виталия Аверьянова[19]19
  Впервые напечатано в журнале «Изборский клуб» (2017. № 6). В работе над настоящим докладом задействован большой корпус материалов семинаров и мозговых штурмов Института динамического консерватизма. Автор выражает глубокую признательность за предоставленные материалы, а также за советы и добавления к докладу ведущим экспертам ИДК и Изборского клуба: Сергею Баранову, Сергею Бобкову, Алексею Болдыреву, Александру Елисееву, Владимиру Елистратову, Петру Калитину и Алексею Комогорцеву.


[Закрыть]

В коде русских архетипов заложено наше сверхтопливо, секрет восхождения от чудиков к чудотворцам.

Введение

Русская мечта – это чрезвычайно удачная формула для интеграции высших представлений нашего народа о своем будущем, более удачная, чем такие известные категории, как «футурология», «образ будущего», «прогнозирование», «пророчество» (последнее не столь удачно уже постольку, поскольку не является общедоступной материей и всегда имеет риск обратиться «лжепророчеством» и мистификацией, – мечта же общедоступна, ясна как модус человеческого существования). Автор доклада будет трактовать мечту как творческое изменение будущего. Не прошлого, потому что такое изменение было бы фальсификацией, и не настоящего, которое в значительной степени неуловимо и мимолетно. Будущее же, которое еще не наступило, отсутствует. Оно воспринимается в горизонтах мечты как материал для работы.

Если наш подход к будущему не творческий, лишен энергии мечты, значит, будущее инертно, движется к нам навстречу под давлением тяжести сложившихся обстоятельств, фатально и неумолимо. Человек при этом лишь ожидает то, что обязательно произойдет. В такой перспективе не может быть никаких альтернативных аттракторов будущего. Жизнь без творческой мечты, без созидательных замыслов наполняется «низшими мечтаниями»: пассивными грезами, навязчивыми снами и кошмарами, стремлением к бегству от действительности в выморочные виртуальные миры.

Творческая мечта имеет весьма широкий диапазон – от реалистических замыслов до ожидания чуда. Ориентация на чудо не означает автоматически какой-то произвольной «мечтательности», беспочвенных иллюзий и фантазий. По крайней мере, в русской истории «чудо» оказывается скорее системным фактором, нежели случайным – и его присутствие объясняется не столько сверхъестественным характером событий, сколько невыводимостью этих событий из ожидаемого, рационально просчитываемого ряда[20]20
  См. доклад Изборскому клубу: Соколова Р. Философия чуда // Изборский клуб. 2015. № 1; а также другие материалы того же выпуска.


[Закрыть].

Через творческую мечту мы вторгаемся в фатальность будущего, преображаем его. Игнорировать фактор мечты как якобы слишком поэтический или мистический значит недооценивать человеческое сознание, которое обладает огромным преобразовательным потенциалом. Даже материалисты учили, что идеи, овладевая массами, становятся материальной силой. Многие вещи в жизни трансформируются не посредством смены условий существования, но через внушение: во-первых, самому себе и создание в себе возможного образа будущего, а затем и внедрение в сознание других людей новой, альтернативной существующим картины будущего.

На этом стоит вся человеческая культура, вся грандиозная система духовного производства человеческого общества. При этом необязательно при обосновании фактора мечты прибегать к метафизическим аргументам. Наиболее развернутый вариант такого – неметафизического – обоснования дала философская антропология, в особенности немецкий мыслитель Арнольд Гелен, обобщивший данные многих наук о человеке и предложивший непротиворечивую концепцию эволюции человеческого духа как генератора культуры. Гелен ввел основополагающее для его антропологии понятие «зияние» (Hiatus), отождествляя его с «душой» – речь идет о масштабном и систематическом удержании внутренних побуждений без их перехода в действие, благодаря чему в человеке образуется особый внутренний мир со своей автономной интенсивностью, куда происходит «грандиозное перемещение центра тяжести жизни» по сравнению с жизнью животного мира. Однако дальнейшая судьба этой внутренней жизни – воздействие ее на события внешнего мира: человек «проламывает» воспринимаемый мир и «интерполирует» всюду невоспринимаемое, будь то демоны, демокритовы атомы, боги или что-то еще. Итак, он интерполирует в воспринятое воспринимаемое, в воспринимаемое – невоспринимаемое[21]21
  Гелен А. О систематике антропологии // Проблема человека в западной философии. М., 1988. С.172, 192


[Закрыть]. Такая организация человеческого сознания может быть уподоблена антропологической «камере-обскуре»: заключенный в ней вакуум («пустота», «мрак») используется для порождения принципиально нового творческого содержания.

В этих чрезвычайно важных положениях уже содержится объяснение человеческой способности к прогнозированию, предвидению, улавливанию аттракторов движущихся событий, наконец, к построению проектов разных уровней сложности. Человек формирует в своем сознании вместилища для «отсутствующего» (для возможного, для пока еще не реализованного, для того, что нежелательно, и т. д.) – и эти вместилища оказываются эмбрионами всей человеческой культуры.

Как же объясняется эта удивительная способность человека к мечте? Во-первых, это объясняется из ряда вон выходящей конституцией человека, который выделяется из всего контекста биологии своей относительной беззащитностью, неадаптивностью. По мысли того же Гелена, в которой обобщен опыт целых поколений антропологов, для человека в отличие от всех животных характерна уникальная замедленность периода созревания, длительность «щадящего периода» его развития, «во время которого биологически беспомощное существо делает как себя самое, так и мир темой опыта, открытия и овладения»[22]22
  Там же. С. 182.


[Закрыть]. Таким образом, социально-психологический и социально-антропологический взгляд обнажает великое благо культурной традиции – возможность для индивидуальности постепенно созревать в развитой культуре и достигать, за счет запасов времени, предоставляемых для самовозрастания, ее инструментальных высот. Одним из главных и самых продуктивных механизмов собирания себя, настройки себя как высокоорганизованного и могущественного существа является человеческая мечта.

Кристаллизация личности, способной не только адаптироваться, но и адаптировать природу и внешнюю реальность под свои цели и задачи, происходит вокруг невидимой, «отсутствующей» оси. Если Гелен назвал ее «зиянием», то наряду с этим мы видим в разных традициях целую гирлянду подобных же определений: осмысления «пустоты в сердце», «пустого алтаря», «мрака», «внутренней тишины», «тьмы на подступах к полюсу» (христианские богословы, мистики вроде Авиценны или Мейстера Экхарта). Подобные метафоры мы встречаем и у даосов, к примеру у Лао-цзы, когда он говорит о «пустотной цельности» как формуле собирания человеческого бытия вокруг «отсутствующего»[23]23
  Более отчетливо, хотя и менее поэтично, чем в Дао-Дэ цзин, эта аналогия выражена в комментарии Люй Хуэйцина (XI в.): «У древних тело сливалось с сознанием, а сознание сливалось с энергией (ци), энергия сливалась с духом, а дух сливался с вечноотсутствующим» (цит. по: Дао-Дэ цзин, Ле-цзы, Гуань-цзы: Даосские каноны / перев., вступ. ст., комм. В.В. Малявина. – М., 2004. – С. 86).


[Закрыть]. Пустота – человеческое состояние, необходимое для восприятия полноты. Пустота соотносится с полнотой так же, как полый сосуд с тем источником, откуда этим сосудом черпают воду.

Эта таинственная ось не наличествует, а именно «мечтается» человеком в его созерцаниях, во время покоя, сна, размышления, наконец, в его эстетических, интеллектуальных и духовных переживаниях. По мере кристаллизации созревающего человеческого сознания вокруг этой оси отсутствующее как будто «выкликается» из небытия, становится реальнее любой реальности, пафосом реальности, становится порождающим принципом – мечтой, которая воплощает саму себя.

Склонность русской ментальности к мечте, особые отношения с мечтой подкрепляются данными культурологии, психологии, социологии и других наук. Эти особые отношения видны и на уровне языка. К примеру, слово «ничто» у нас склоняется, приобретая в родительном и творительном падежах характерную форму «ничего», что указывает на контакт нигилистической субстанции с порождающей первореальностью. В христианской метафизике через таинственную формулу ex nihilo («из ничего») определяется принцип творения Богом мира, что делает данную тему особенно пронзительной и ключевой для русской культуры и мировоззрения. В наших нигилистических оборотах присутствует двойная негация, своего рода нагнетание негации и в то же время отрицание отрицания, то есть снятие негации («ничего не вижу», «ничего не делать» и т. п.). В отличие от «ничто», «ничего» – это тот аспект небытия, который входит в реальность, та печать небытия, которая лежит на реальности, на «всем», родимое пятно отсутствующего, которое в первую очередь проявляется в человеке через его внутреннюю «пустоту»-«зияние»[24]24
  Подробнее об этом см. очерк автора данного доклада «Метафизика ничего» – в кн.: Аверьянов В. Крытый крест. Традиционализм в авангарде. М, 2015. – С. 384–385.


[Закрыть]. Характерно, что именно в русской философии оформилось учение об изначальной нетварной свободе, коренящейся в ничто, над которой не властен даже Бог (Бердяев). Свобода заложена в природе человека изначально, и она сама есть условие очеловечивания человека, его самостроительства.

Ничего – это отсутствующая в настоящем ось перехода в будущее. Ничего – это преодоление обстоятельств и обстояний в связи с волевой мечтой о лучшей жизни, об исправлении поврежденной реальности, о милости Божией, которая должна же повернуться лицом и к нам. В наиболее явном виде в русской ментальности эта установка выражена в мечте о царстве правды, установлении порядка справедливости. Канцлер Бисмарк, проведший в России немало времени, любил повторять слово «ничего», которое стало для него символом русской настройки ума – способности преодолевать трудности и находиться в особых, непредопределенных отношениях с судьбой.

А. Сильвестр назвал это слово «страдательно-терпеливым девизом русского народа». А В. Гиляровский называл его «великим словом», в котором – «непоколебимость России». «Ничего» в качестве наречия может означать «приемлемо», «вполне сносно» или экпрессивное «ничего себе!», синоним восклицания «вот это да!». В русском «ничего» слышен народный вздох о тяжелой ситуации, но слышен в нем и неискоренимый оптимизм, доверительное отношение к судьбе и способность к победе над самыми неблагоприятными обстоятельствами.

В «ничего» воля и неволя соединяются в единую субстанцию, в волевое русло деяния, в немного тоскливую, но не лишенную света перспективу мечты о том, что все наладится, все перемелется[25]25
  Вот несколько примеров характерного в своей парадоксальности употребления этого понятия в нашей словесности: И то бывает, что ничего не бывает. Ничего нельзя, а всё можно (пословицы); «И ничего во всей природе // Благословить он не хотел» (Пушкин); «На свете ничего не начинается и ничего не оканчивается» (Достоевский); «Где ты, где, моя тихая радость, // Все любя, ничего не желать?» (Есенин); «Лает пес осиротелый, / Лает с ничего…» (Андрей Платонов); «– Ничего, ничего, ничего! – бормотал Коровьев у дверей комнаты с бассейном, – ничего не поделаешь, надо, надо, надо» (Михаил Булгаков); «Ничего. С земли не сгонят, // Дальше фронта не пошлют» (Твардовский); «Очень нужен я там, в темноте! // Ничего, распогодится» (Высоцкий); «Ничего, ничего, ничего, / Сабля, пуля, штыки – всё равно. // А ты родимая, да ты дождись меня, // И я приду…» (песня из фильма «Бумбараш»).


[Закрыть]. Русский может очень долго действовать в состоянии «ничего» и созерцать в «мечте», в надежде на переход к активной жизненной игре. Об этом говорят пословицы: «Русский терпелив до зачина» – «Русский задора ждет» – «Русские долго запрягают…»

1. К русской ментальной карте

При построении проекта волевой мечты для современной России необходимо основываться не на интуитивном представлении, а на достаточно точном, выверенном знании об особенностях русской ментальности. Львиная доля тяжких поражений России в XX веке, равно как и большая часть разрушительных реформ в нашей стране, связана с тем, что патриотическое сообщество не вооружено адекватной ментальной картой русского народа. При этом самым важным в такой предполагаемой карте должны стать ключевые реперные точки – узловые ментальные «архетипы». Они представляют собой сеть социокультурных типажей, личностных моделей, таких как:

– русский герой (способный к самоотверженному служению, решению боевой задачи, работающий на износ ради великой цели, ради родины). Архетип этот исторически постоянно возрождается, современные его варианты нанизываются на древние: победоносцы и победители вплоть до победителей 1945 года и наших дней «присоединяются» к ряду, восходящему к «былинным богатырям», которые в народном сознании всегда победители;

– борец за справедливость, за идеал. Вероятно, с этим связан принцип – действовать «с открытым забралом». Русские всегда побеждают в объявленной войне и очень часто проигрывают в войне необъявленной, манипулятивной, когда предают, нападают из-за угла (чего нельзя путать с «партизанской войной» – это как раз наш конек, «скифская тактика», тактика Кутузова и т. п.);

– отец-домостроитель и миростроитель (патриарх рода, отец семейства, мудрый старик – руководитель общины, земского дела, атаман артели, «столбовой» мужик-надежа, на котором держится «мир», совесть на «вече», на «совете», на «сходке», государственный человек в советское время – архетип отца сказался и в ряде выдающихся командиров и директоров этой эпохи);

– блаженные-юродивые в русской традиции, «праведники», «странники», «чудики», «иваны-дураки», «младшие сыновья» в фольклоре и др.;

– русский солдат (от русского героя отличается тем, что «в огне не горит, в воде не тонет», выносит все, что ему посылает судьба, и выходит целым-невредимым и победителем, «ванька-встанька»[26]26
  С точки зрения теории волшебной сказки некоторые сюжеты о «русском солдате» типологически близки сюжетам про «чудесную силу», «чудесное знание», то есть являются своеобразным вариантом повествования о гениальности.


[Закрыть]);

– лихой человек (русский разбойник – интересен не во всех своих аспектах, но в часто встречающейся склонности неожиданно являть черты высокой человечности).

Данный список типажей русской ментальной карты, конечно же, не исчерпывающий. Важнее здесь не полнота типов, но представление о том, что типы не существуют строго изолированно, могут совмещаться и перетекать друг в друга.

В данной главе остановимся на наиболее значимых архетипических узлах, в которых выражаются специфические свойства русской ментальности. Эти узлы образуют смысловой каркас национальной картины мира как внутреннего самопознания.

1.1. Любовь к сути, поиск сути (онтологизм)

В отношениях с истиной для русской ментальности важен не способ ее раскрытия, но сама истина в ее бытии. Русский (мужчина в особенности) любит вскрывать неявное измерение вещей, скрытую подоплеку, не любит поверхностных суждений, любит созерцать в глубину (отсюда и идеал «сердечного созерцания» И. Ильина). Любовь к сути обнаруживается не только в мышлении, но и в действии: поиск причины дела, его фундаментальной основы.

Русский человек слова в простоте не скажет. И подмечает все с хитринкой, лукавым прищуром, даже если хранит молчание. Василий Розанов писал: «Посмотришь на русского человека острым глазком… Посмотрит он на тебя острым глазком… И все понятно. И не надо никаких слов. Вот чего нельзя с иностранцем».

На уровне традиционных мемов этот архетипичный узел воплощается в таких выражениях, как:

– Переходить сразу к сути дела. – Ухватывать суть. – Брать быка за рога. – Избавлять себя от предисловий. – Зри в корень! (Козьма Прутков) – Истина во что бы то ни стало (Менделеев).

Русские, которые не соответствуют этому архетипу, считаются в народе «глупыми». Не «дураками», а именно «глупыми»: «глупый» значит слабый в онтологии, не цепкий сознанием, поверхностный, который «верхушки сшибает», «мелко плавает, так что жопу видать». Дурак – шире и в отличие от глупца может быть довольно сильным, цепким, пусть и неорганизованным. У дурака может быть и острый глаз, и проникновение в суть, хотя и избирательное. Глупый не задался. А дурак – незадачлив. Глупец даже если пыжится, ничего не получается. Дурак же блаженствует в своем самобытии, но при этом способен к трансформации к высшему (см. 2-ю и 3-ю главы доклада). Безусловно, «Иван-дурак» в русской сказке зачастую оказывается дураком притворным – часто подразумевается, что это человек мудрый, однако надевший личину дурня (социокультурная роль трикстера либо квазитрикстера). В других случаях это не маска, а определенный метод поведения – когда «мудрый» освобождает свое сознание от рациональных помех для интуитивной восприимчивости и вступает в прямые отношения с чудесным миром (волшебная сказка). В таком случае мудрец признает себя «ничего не знающим» – однако по правилам волшебной сказки он действует безукоризненно.

1.2. Все или ничего (максимализм)

В русском человеке есть склонность к сверхзадачам, к первопроходству, к самоотвержению – этот архетипичный узел часто определяют как максимализм, радикализм, стремление абсолютизировать. Библейские слова «всей душой и всем сердцем» подходят более всего русским.

Для русской ментальности характерно неприятие срединности, абсолютизация идеала, стремление к реализации Царствия Божия. Но из максимализма происходит и обратная крайность – в упадочном варианте это и тотальный нигилизм, отрицание всего и вся, и «воинствующий цинизм», а зачастую и такие неприглядные вещи, как вторичность-обезьянничанье, не знающее меры, разгульность, транжирство и т. п. В отсутствие высших идеалов и мотивов, в отсутствие Бога как ориентира духовной жизни русский человек чаще всего стремительно скатывается вниз, утрачивает облик человеческий. Протоирей Димитрий Дудко именно с этим связывал идею «народа-богоносца» – видя в ней не горделивое самоопределение, а констатацию того, что «без Бога мы не можем».

Николай Лосский писал: русский человек хочет действовать «всегда во имя чего-то абсолютного или абсолютизированного»; если же русский усомнится в абсолютном идеале, то он может дойти до крайнего скотоподобия или равнодушия ко всему; он способен прийти «от невероятной законопослушности до самого необузданного безграничного бунта».

Здесь и склонность к парадоксам, соединению противоречий, маятниковому движению между экстремумами. «Нет другой такой страны, – писал французский мыслитель Жозеф Де Местр, – где было бы больше противоположностей. Один скажет, что здесь последняя степень рабства, другой – что полная свобода, и оба будут правы». Крайнее государственничество и покорность властям сочетаются в русской ментальности с крайним анархизмом. Крайнее свободолюбие сочетается с огромным терпением. В итоге и государственность у русских особая, и понимание свободы свое, специфическое. Многие русские мыслители приводят внушительные списки таких внутренних парадоксов национального духа.

Примеры мемов, выражающих данную черту:

– Пан или пропал! – Была не была! – Любить – так королеву! – Невозможное сделать возможным (Ломоносов).

И напротив, для русской ментальности характерна критика усредненности, компромиссности, «теплохладности», застревания в «золотой середине», даже своеобразное презрение к ним, что запечатлелось в других меметических конструкциях:

– Ни то ни се. – Ни рыба ни мясо. – Ни мужик ни баба. – Ни два ни полтора. – Ни Богу свечка, ни черту кочерга!

Особой разновидностью максимализма по-русски являются такие ментальные свойства, как лихость, удаль, способность к героизму. Николай Трубецкой писал, что в «удали» русские очень сильно отличаются от остальных европейцев, в том числе и многих славян, здесь они ближе и понятнее степным и горским народам. За это русских очень уважают и признают лидерами в Евразии. Хотя очевидно, что империя строится не только на лихости, но и на способности к гармонии, всеприятию (см. п. 1.6).

Не случайно именно русский Лев Гумилев подарил миру учение о пассионарности как необузданном, безоглядном, жертвенном начале, делающем человека способным к героизму и подвижничеству. Это начало он назвал реальным двигателем истории. Как отмечал А.В. Суворов, побеждает тот, кто меньше себя жалеет. Расхожими мемами, отражающими удаль и героический дух русских, стали:

– Если не ты, то кто? – Никто кроме нас! – Русские не сдаются!

1.3. Русская правда

Архетипический узел «правды» с полным основанием может считаться одним из осевых в русской картине мира. Мне уже приходилось писать о том, что на уровне языка отчетливо вычленяются 9 смысловых ядер правды: это истина, достоверность, честность, правильность, правота, прямота, подлинность, справедливость и, наконец, правда как праведность[27]27
  Аверьянов В. Взыскующие правды – работа представлена в настоящем издании.


[Закрыть]. Праведность, безгрешность оказывается центральным, проливающим свет на остальные 8 смысловых ядер аспектов правды. Поэтому в русской ментальности статус правды «завышен», она поднимается очень высоко, вплоть до стыковки с божественной истиной (универсальной, объективной, внятной всем и всегда). Правда воспринимается как скрепа между разными субъектами, дающая им возможность взаимодействия[28]28
  Данный архетип может претендовать на место цивилизационной миссии в условиях глобализации. Дело в том, что такое завышенное требование к правде означает способность и готовность прислушиваться к «иной правде». В этом сказывается глубокая человечность («всечеловечность») русской культуры.


[Закрыть]. Вальтер Шубарт тонко подметил: «Русская правда означает и то, что есть, и то, что должно быть».

Правда и высшая справедливость – внеюридические понятия, они отсылают к совести и святости. В русских духовных стихах («Голубиная книга») правда воспринимается как начало не только социальное, но и космическое. Это не только нечто правильное, адекватное, но также и нечто в высшей степени бытийное, основа всего мироздания[29]29
  Подробно об онтологическом статусе правды в древнерусской ментальности см.: Елисеев А. Царственная онтология справедливости // Изборский клуб. 2015. № 7.


[Закрыть]. В то же время в русской картине мира правда расположена ближе к откровению, нежели к тому, что называется «достоверной информацией».

Лингвист-культуролог Анна Вежбицкая, проводившая сравнение между языковыми скриптами разных народов, вычленяет такой русский скрипт:

«Плохо, если кто-то хочет, чтобы другие люди думали о неправде, что она правда».

«С точки зрения носителя русской культуры, – пишет Вежбицкая, – этот скрипт может показаться вполне естественным, и может даже казаться, что такой скрипт существует во всех других культурах. Но на самом деле это не так. С точки зрения многих других культур он выглядел бы слишком экстремальным».

«Правда как существительное, – продолжает Вежбицкая, – уникальное русское понятие, которое отличается, например, от английского “truth” и даже от польского понятия “prawda”. (…) Во многих других культурах люди думают, что говорить правду трудно и опасно и что часто легче и лучше говорить то, чего ожидают другие, то, что принято говорить, или даже употреблять готовые конвенциональные формулы. (…) Русские фразы, такие как «резать правду в глаза», показывают, что носители русской культуры отдают себе отчет в том, что слушать правду может быть неприятно и даже больно»[30]30
  Вежбицкая А. Семантические универсалии и базисные концепты. – М., 2011. – С. 379, 380, 390, 394.


[Закрыть].

В русской культуре идеал «правды» связан с положительной оценкой того, чтобы говорить другим людям, что у тебя на душе и что ты на самом деле думаешь. С этим связано еще несколько культурно-языковых скриптов:

«Хорошо, если человек хочет сказать другим людям, что он думает или чувствует»;

«Естественно, если человек выражает свои чувства и другие люди могут их читать по его жестам и поведению».

Здесь речь идет о своеобразной эмоциональной открытости, приглашении к соучастию в переживании. Точно так же, скорее всего, хорошо говорить то, что ты думаешь, без обиняков; хорошо говорить прямо, даже если ты знаешь, что другому это будет неприятно.

Прямой человек (один из синонимов правдивого человека) – склонный не кривить душой, не скрывать своего мнения. В то же время правда-прямота не подразумевает, что человек должен везде и постоянно вызываться говорить правду. Если человек делает «прямоту» своим постоянным амплуа, становится назойливым в нем, это уже «правдоруб», трагикомический персонаж, превращающийся в затычку в каждой бочке. Он, так сказать, лезет в бутылку. Это довольно распространенный русский тип постоянно пишущих письма в редакции и в учреждения, звонящих на радио, записывающихся на прием, донимающих соседей и знакомых и т. п. Нередко их «правда» и «прямота» оказываются всего лишь критическим зудом и лишены веса, подлинности (см. ниже об этом в главе о чудиках Шукшина).

Часто ответы, типичные для русской речи, прямо отталкивают то, что сказал собеседник: «без обиняков», «без околичностей», «не для протокола». Например, говорят «Неправда!», «Что вы!» или даже «Чушь!», «Чепуха!», «Ерунда!» и т. п. Это резко отличается от англосаксонских норм разговора, и во многих случаях просто нет соответствующих слов и выражений в английском языке.

Лингвисты подметили, что в русском языке большой удельный вес имеют слова с высокой негативной экспрессией – при этом, что интересно, есть особая категория слов вполне цензурных, но оскорбительных. К ним относятся, например, слова «подлец», «мерзавец», «негодяй». Подобные слова встречаются и в других языках, но в русской речи и литературе достаточно высока частотность их употребления. А это говорит о склонности русских давать нелицеприятную экспрессивную оценку. Другие народы в этом вопросе гораздо сдержаннее (и не только западные, но и азиаты, и африканцы).

В целом стремление русского делиться с другими Правдой – уникальная черта. Она лежит и в основе идеала «соборности» (см. п. 1.6).

К мемам, отражающим данный узел архетипов, относятся пословицы:

– Без правды не житье, а вытье. – Все минется, одна правда останется. – Без правды жить легче, да помирать тяжело. – Кривда правду переспорила. (Это противоположно приписываемой Сократу максиме: в споре рождается истина.) – Правда из воды, из огня спасает. – Одно слово правды весь мир перетянет.

Также можно привести такие популярные мемы, как:

– Не в силе Бог, а в правде (Александр Невский). – У кого правда, тот и сильней (из фильма «Брат-2»).