Текст книги "Сэр Троглодит"

Глава 5

Всю дорогу до вечернего привала Ромис был хмур и неразговорчив. Я и сам не из болтливых, так что меня это вполне устраивало. К тому же я догадывался о причинах. Место нам определили в арьергарде, поэтому следовали мы, хоть и в составе каравана, но почти так же, как и до боя с разбойниками,– за последней повозкой. Вся и разница, что двигались не на своих двоих, а верхом, да еще две животины тащили на привязи трофеи. Двое охранников ехали в авангарде, остальные вытянулись цепочкой слева и справа от повозок в центре обоза. Такой порядок движения, как я понял, был стандартом для всех наемников. Барсы действуют иначе. Высылают вперед разведку и боковые дозоры. Основной отряд разбивается на пары или тройки, которые непрерывно перемещаются в пределах своей зоны ответственности. Все эти меры позволяли заблаговременно обнаружить засаду или выдвижение неприятеля с любого направления.

Методы наемной охраны существенно расходились с теми, которым меня обучали, но, как лицо подчиненное, а еще и молодое, пусть даже доказавшее свои качества воина, с непрошеными советами я не лез. Командир на то и командир, что получает за свою работу больше любого воина отряда и отвечает за все. Может, лет через пяток, когда у моего барсика появятся усы, а проявить себя будет негде, я обзаведусь манерами ментора и начну от нечего делать учить всех подряд уму-разуму, тем самым пытаясь убедить их в собственной значимости. Но пока заниматься этим было откровенно лень, да и не послушают меня. А уж организовать охрану в стиле барсов – это надо барсов в отряде иметь, чтобы головной и боковые дозоры по уму организовать. Этих же охранников только направь – медведей распугают шумом и треском, а разбойники их по-тихому вырежут, и все дела. Кроме того, может, и зря, но я не верил, что после уничтожения такой крупной банды в здешних лесах кто-то еще ошивается. Обычно банды ревниво охраняют свою территорию от пришлых. Однако на всякий случай бдительность не терял и внимательно следил за обстановкой. Кто знает, вдруг эта бандиты сами пришлые, решили сорвать куш и смыться.

Все было спокойно, и в сумерках караван остановился на ночевку. До нужной нам с другом развилки оставалось еще два дня пути, и какое-то время придется ждать попутного каравана. Двигаться вдвоем, конечно, можно, но это довольно опасно, а попусту рисковать своей единственной шкурой не хотелось – новую не купишь, не камзол. В связи с этим припасы надо беречь. Питание за счет торговцев мы отдельно не обговаривали, но, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, я подошел к кашевару охранников и посоветовал заложить продукты в котел еще и на нас с Ромисом… полуторную норму. Дескать, после боя непременно надо восстановить силы. Воин-кулинар уважительно покивал и побежал за дополнительной порцией продуктов. Большой и толстый начальник по продовольственной части выслушал его, пару раз глянул в мою сторону – при этом я вежливо скалился – и без споров выдал требуемое. Это мне понравилось. Не люблю скупердяев, трясущихся над каждой крупинкой ячки. Здесь же сразу видно человека понимающего и не жадного.

Доев хорошо приготовленную кашу с мясом, я тщательно протер травой котелок и уложил его в сумку. Вечернюю разминку решил провести чуть позже, пусть ужин немного поуляжется, а пока пристроился к костру и сосредоточился было на созерцании огня, когда Ромис наконец-то соизволил выйти из состояния задумчивости.

– Дит… прости, но если можно…– нерешительно начал он разговор,– ты только не обижайся, но… – Он немного помялся и, пока не передумал, выпалил: – Зачем ты взял деньги?! Это неблагородно! Мы же вместе сражались с разбойниками!..

Я не торопился с ответом. Внимательно посмотрел в глаза другу. Увидел, что он искренне не понимает ситуации и переживает за меня.

– Их надо было наказать. И я сделал это.

– Но разве извинений, которые они тебе принесли, оказалось недостаточно?

– Для Леокарта вполне.

– Тогда почему…

Я прервал его горячую речь:

– Потому что Леокарт – аристократ. Для него это унижение – достаточное наказание. А вот его наставник, во-первых, не дворянин, а во-вторых, воин. Для воина извиниться перед незнакомыми дворянчиками на глухой дороге – всего лишь обычный маневр вроде тактического отступления. Зато расставшись с месячным жалованьем, сорока пятью «ящерками», в следующий раз этот первый меч баронства сорок пять раз подумает, стоит ли пренебрежительно отзываться о людях, которых сам не видел.

– Но ведь платил Леокарт…

– Он не платил, а дал в долг. Для баронского сынка это, конечно, не слишком большие деньги, и он может не стребовать их со своего наставника, но, думаю, тот сам из гордости не унизится до принятия подачки, хотя прижимист и бережлив, по-моему, даже чрезмерно. Обратил внимание на его амуницию? Все добротное, но латаное-перелатаное. Жалованье почти вдвое больше, чем у рядового гвардейца, а одет хуже всех.

– Однако,– протянул Ромис.– Теперь я понял! Но как ты все рассчитал…– Он с большим удовольствием и облегчением расхохотался.– Надо же! Ты уколол этого старого гуся в самое больное место – в кошелек! Бедняга! – разыграл друг сочувствие.– Копил себе на старость. Уже вот-вот – и купил бы оружейную лавку или трактир да ушел на покой, а тут пришел голодный барс и – ам! Откусил знатный кусок.

Мы вместе посмеялись, потом я предложил разделить деньги в таком соотношении – каждому по пятнадцать золотых лично и пятнадцать в общий котел. Причем казначеем назначался Ромис. Мне понравилось, что он умеет тратить деньги максимально эффективно. Учитывая, что ему с детства приходилось экономить, лучшего кандидата на эту вакансию было трудно представить. После непродолжительных споров раздел добычи был успешно завершен, поздравления с высокой должностью были благосклонно приняты Ромисом, и мы отметили это событие добрым глотком вина.

До перекрестка добрались ближе к вечеру без происшествий. Торговцы честно расплатились, посокрушались насчет того, что наши планы не изменились, и отбыли. На полянке близ перекрестка, постоянном месте стоянок караванов, в ожидании оказии остались мы с Ромисом и крестьяне, направлявшиеся на своих телегах по неведомой нам надобности в Лиманго.

Крестьяне ехали семьями: на одной телеге мужчина лет сорока, двое парней – старшему лет двадцать, младшему около четырнадцати, и женщина лет тридцати пяти; на другой – мужчина и женщина лет тридцати пяти и девушка не старше семнадцати, видимо, дочь. Скорее всего, они были добрыми соседями или даже родственниками, поскольку все дела делали совместно: парни, не разбирая свои-чужие, отогнали лошадей попастись; женщины занялись готовкой; мужчины – проверкой телег и груза. Своих лошадей мы отогнали в табунок крестьянских и, кинув мелкому пацану пару медных «косточек», попросили приглядеть. Он с восторгом согласился и тут же отнес весь заработок отцу.

Когда женщины все приготовили, нас пригласили не побрезговать и разделить их простой, но сытный ужин. Мы, не чинясь, достали пару фляг вина, прихваченных еще в Вармоке, подсели к костру и отдали должное домашней стряпне. Постепенно завязался разговор. Нам с удовольствием поведали, а мы внимательно выслушали деревенские байки и различные веселые истории, случившиеся с односельчанами рассказчиков. За этими делами время пролетело незаметно. Я часа на два покинул общество ради вечерней разминки, а вернувшись, застал Ромиса вовсю обхаживающим дочку одного из возчиков, девушку крепкую и ладную, словно наливное яблочко. Впрочем, мама с папой подпирали свое сокровище с боков и ясно давали понять, что не допустят ничего, кроме легкого флирта, естественного для молодежи. Они прекрасно понимали, что отхватить в зятья дворянина для них несбыточная сказка. Ромис, встретив такую продуманную оборону, горестно повздыхал, пожаловался, как ему будет одиноко и холодно спать одному, одарил девушку жалобным взглядом больного пса: «Прощай, жестокий мир!» – и отправился спать.

Вот это мастерство, восхитился я. Крестьянская дочка чуть не разметала родителей в порыве согреть и утешить страдающую душу. Однако те были начеку и задушили в зародыше светлые стремления молодежи.

Около полудня следующего дня, аккурат перед обедом, на дороге поднялась пыль, это указывало на то, что в нужном нам направлении движется караван или большой отряд. Через некоторое время можно было различить кортеж, состоящий из кареты с графскими гербами и большой крытой повозки, эскортируемый двадцатью гвардейцами во главе с капитаном, приземистым, широкоплечим мужчиной. Главной достопримечательностью его квадратного лица, кроме кирпичного цвета и по-рачьи выпученных глаз, были длинные и пышные пшеничные усы, залихватски подкрученные и чуть ли не заложенные за уши. Подчиняясь его команде, которую он не то прохрипел, не то прорычал, отряд свернул на поляну, видимо собираясь сделать привал.

Надо сказать, что по случаю жаркого дня мы с Ромисом, искупавшись в ручье, протекавшем неподалеку, были в одних штанах и босиком. Пояса с оружием еще не успели прицепить, и они лежали на траве у наших ног. Если смотреть со стороны, то мы практически не отличались от крестьян-попутчиков, которых мало волновал этикет, но очень волновало собственное здоровье. Мужчины не обременяли себя одеждой, разгуливая в одних штанах, да и женщины были обряжены в короткие и тонкие льняные сарафаны.

В окне кареты Ромис заметил миловидное личико, и стоило экипажу остановиться, как он подскочил к дверце и распахнул ее настежь, в изящном поклоне предлагая даме руку. Спешившийся капитан отряда одарил его злым взглядом и, в свою очередь, предложил свою руку, прорычав Ромису:

– Что ты себе позволяешь, смерд?!

Мой друг вспыхнул, метнулся к оружию и, на ходу опоясываясь, вернулся к карете. Девушка застыла на пороге, наблюдая за происходящим.

– Сэр! Я дворянин и, если у тебя есть сомнения, готов их развеять прямо здесь и сейчас! – яростно глядя в глаза капитану, крикнул Ромис.

– Я не дерусь с младенцами,– презрительно фыркнул тот.

– Тогда я тебя просто убью!

Ромис обнажил шпагу и встал в атакующую позицию. Капитан, красный от ярости, тоже выхватил свой клинок. Казалось, бой неминуем. Я уже опоясался, выхватил метательные ножи – саму перевязь, равно как и прочее облачение, надевать было некогда – и приготовился к бою. С двадцатью конными шансов справиться у нас не было, но мы намеревались продать свои жизни подороже. Минимум пятерых я готов был прихватить вместе с собой на тропу великой охоты.

– Господа! Господа! – ласковым колокольчиком прозвучал голосок девушки из кареты.– Прошу вас немедленно прекратить. Капитан! Я тебе приказываю! Немедленно извинитесь перед этим юношей. Вы его обидели незаслуженно… Ну же, капитан!

Задыхаясь от ярости, тот тем не менее подчинился: вложил шпагу в ножны и слегка поклонился.

– Я… прошу… извинить меня.

Ромис куртуазно поклонился даме и, тоже убрав шпагу, небрежно кивнул офицеру, от чего тот задышал вдвое чаще.

– Я принимаю твои извинения.

Затем мой друг подал девушке руку, та приняла и грациозно сошла на землю. Ромис еще раз поклонился и, нежно глядя в ее глаза, спросил:

– Прекрасная сеньорита позволит нам одеться как подобает? Мы только-только успели принять ванну и не имели возможности привести себя в порядок.

– Разумеется, сэр…

– Позволь представить тебе сэра Ромиса,– влез я в этот разговор.

– Позволь представить тебе сэра Дита,– не остался в долгу друг и представил меня.

– Капитан, представь меня, пожалуйста,– обратилась девушка к усачу.

– Сеньорита Виолика, старшая дочь графа Фарди.

– Благодарю,– сказала графиня капитану и обратилась к нам: – Разумеется, сэр Ромис и сэр Дит, вы можете привести себя в порядок.

При этом ее любопытный взгляд как бы рассеянно скользнул по нашим полуобнаженным фигурам и несколько дольше задержался на моем друге.

Ромис как ошпаренный бросился одеваться. Лихорадочно поправляя воротник, он умоляюще посмотрел на меня:

– Дит…

Так. Ясно. Сейчас будет что-то просить. Если оружие, то не дам.

– Дит…

– Не дам!

– Что не дашь? – Он удивленно вытаращил глаза.

– Оружие не дам,– твердо и безапелляционно ответил я.

– Мне не нужно твоего оружия,– немного обиженно прошептал он,– у меня свое есть, хорошее. Дит, послушай… прости, если что не так… а можно… можно я тебя своим телохранителем представлю?

– Зачем тебе это?

– Я боюсь, на голодранца она даже не посмотрит.

– Так посмотрела уже. Тебе мало?

Он бросил на меня такой умоляющий взгляд (и оружие не попросил!), что я согласно кивнул.

– Ладно. Телохранитель так телохранитель.

– Спасибо, ты меня прямо спасаешь! – обрадовался Ромис.– Это ненадолго. Пока едем вместе…

В это время из повозки выбрались две девушки-служанки и трое мужчин, которые споро стали расставлять складные стулья и стол. Для сеньориты вытащили походное кресло и поставили его на самое почетное место во главе стола, который уставили приборами, разнообразной снедью и напитками.

Госпожа приказала принести еще два стула и пригласила нас присоединиться к ней. Мы не стали ломаться и с удовольствием приняли приглашение.

К началу обеда из кареты вышли двое попутчиков молодой графини. Девушку лет восемнадцати – грудь и нижние округлости слюну вышибали на раз, глаза и волосы черные, как ночь, лицо немного смуглое, губы пухлые и алые, как маков цвет, и такие же дурманящие – представили нам как сеньориту Мирасель. Широкие бедра, высокая грудь, цвет глаз и волос, все строение тела, когда девушка, не будучи на самом деле худощавой, таковой выглядит, непреложно указывало на ее происхождение из древних родов Конкисты.

Стройный пожилой мужчина в длинной мантии служителя Создателя с повадками отставного офицера пехоты оказался братом Зорвесом. На груди его покачивался, пуская солнечные зайчики, массивный и явно остро заточенный серп на крепкой серебряной цепи – символ братства жнецов. Взгляд его был суров и отрешен, словно служитель каждый свой шаг делал только с одобрения Создателя и потому непрерывно держал связь с небесным начальством, не отвлекаясь на мелочи вроде людей на его пути. Рассеянно благословив присутствующих, трапезу и окрестности, он сел на свое место и энергично принялся за скромные дорожные закуски: маринованных миног, копченый свиной окорок, печеных фазанов, несколько видов овощных и фруктовых салатов, лепешки и пироги с разнообразной начинкой. Украшали застолье несколько бутылок превосходного вина.

Пока Ромис, распушив хвост, изливал на графиню, может, не очень утонченные, но пространные комплименты, я не терялся и, следуя живому примеру служителя, отдал должное искусству поваров. Я столь энергично работал челюстями, что служитель на секунду отвлекся от общения с начальством и одобрительно посмотрел на меня. Однако, оглядев стол, удвоил скорость переработки продуктов. Утолив первый голод, сотрапезники активно переключились на застольную беседу – легкий треп о пустяках с осторожным прощупыванием друг друга. Беседовали в основном графиня и Ромис. Капитан основательно и сосредоточенно пополнял запасы внутренней базы снабжения. Зорвес, снизив темп потребления продуктов, пристально всматривался в небесные знаки. Мирасель сидела, словно оглушенная мировыми проблемами, свалившимися на ее бедную прекрасную головку, вяло клевала какой-то салатик и ничем не показывала свой интерес к разговору. Меня изначально никто в расчет не принимал. Видимо, как обычно, моя физиономия каждому умному говорила о непроходимой тупости и дремучести ее носителя. Подозреваю, что начни я шумно сморкаться в край скатерти и вытирать руки о волосы – свои, а может, и чужие,– все приняли бы это как должное.

А Ромис разливался соловьем на свидании с соловьихой. Непрерывный поток слов, в каждой фразе которого содержалось новое восхваление хозяйке стола, прямо утопил девушку в бочке патоки. Она млела, краснела, глазки ее возбужденно блестели, а ротик приоткрывался только для нового восторженного «ах!» на очередной словесный пируэт Ромиса.

Капитан, которому, вероятно, было поручено охранять не только тело графини, но и ее душу от нежелательных дорожных романов, на очередную арабеску друга приостановил работу челюстей, не выпуская изо рта недогрызенный пучок зелени, посмотрел на девушку, потом на Ромиса, пришел к определенному выводу и, торопливо втянув в организм мешающую траву, приступил к форменному допросу. Кто, откуда, зачем и почему?

На вопросы друг отвечал расплывчато, недоговаривая, но без лжи: да, сын нетитулованного дворянина; да, следует в столицу искать счастья; нет, папа мог бы спокойно содержать, но он, Ромис, решил сам всего добиться; нет, денег он и сам может одолжить – в доказательство Ромис позвенел нашим общим кошельком.

– А почему ты путешествуешь без охраны, если, говоришь, твой папа достаточно богат? – очень даже доброжелательно поинтересовалась графиня.

– Папа хотел дать,– натурально поморщился Ромис,– десяток охранников. Я сказал ему, что не хочу выглядеть избалованным мальчишкой, и поеду один. Тогда папа категорически потребовал взять хотя бы одного барса из десятка. Я ткнул в первого попавшегося и… не жалею. Дит неразговорчив, но фактически уже скорее мой друг, нежели просто охранник.

За столом все замерли. Даже служитель и Мирасель отрешились от своих горних проблем, чтобы посмотреть на мою персону, невозмутимо доедающую телячий язык в желе.

– Как-то не верится,– с солдатской прямотой выразил общее мнение капитан.– Насколько мне известно, барсы высокие, красивые голубоглазые блондины. А это… этот… человек… несколько отличается.

– Дит,– ласково, как к глупому ребенку, обратился ко мне Ромис,– покажи, пожалуйста, твой клановый знак.

Я равнодушно воспроизвел на ладони своего барсика и продолжил процесс насыщения едой.

Всеобщий вздох за столом подтвердил мое мнение, что большинство из присутствующих, если не все, знали клановый знак барсов.

– Не просто барс, а даже снежный – элита элиты,– задумчиво пробормотал Зорвес и со значением посмотрел на Мирасель. Та ответила согласным взглядом, и Зорвес прикрыл глаза, выражая готовность действовать.

Агрессии в этих переглядываниях я не ощутил. Всего лишь заинтересованность в моей персоне. Однако встречных шагов предпринимать не стал, всему свое время. Когда оно придет, тогда и выяснится, чего от меня хотят.

Бойцы поели и отдохнули, слуги, так же не оставшиеся голодными, споро собрали стол, и вскоре отряд был готов к выступлению. Ромис попросил разрешения присоединиться к кортежу, и оно было дано. Однако не раньше, чем графине удалось преодолеть сопротивление капитана. Тот категорически был против присутствия незнакомцев, то есть нас с Ромисом, поблизости от охраняемых объектов. Только после того как мой друг поклялся и уверил, что ни он, ни его охранник против отряда ничего не затевают и даже видят охраняемых лиц впервые в жизни, согласие со страшным скрипом – зубов капитана – было дано.

Мы тепло распрощались с крестьянами, девушка даже немного всплакнула при расставании, Ромис, как ни отговаривались добрые люди, буквально навязал им «воробья» в благодарность за тепло и вкусную еду, которой они делились, не думая о деньгах. Присоединиться к отряду они даже не пытались.

По дороге в Лиманго Ромис не отходил от графини. Он ехал рядом с каретой, читал девушке лирические стихи, которых знал множество, пел любовные романсы, рассказывал смешные истории, а утром собирал цветы и прямо так, в каплях росы, вручал предмету своих домогательств на пороге кареты, дожидаясь ее пробуждения, как верный пес.

На третий день пути я не выдержал и спросил его:

– Ромис, зачем тебе это надо? Ты же понимаешь, что у тебя ни единого шанса затащить ее в постель.

– Темный ты человек, Троглодит,– сочувственно вздохнул друг.– Не понимаешь ты истинного предназначения мужчины… Во всяком случае, как понимают его дамы.

– И в чем же оно, как не защищать этих самых дам от опасностей и тащить им добычу в клювике?

– Эх, Дит! Как было у тебя прямо пещерное понимание людских отношений, так и осталось… Э-э-э… только не надо сворачивать мне голову… Оставь мне ее на память, там еще пара мыслей есть. Пропадут ведь для потомков! Уф! Дикарь!.. Стоп! Я пошутил! Ты самый образованный и культурный человек нашей с тобой современности… Ух. Все. Не буду с тобой разговаривать… Нет! Буду, буду, только отпусти… На чем я остановился? А, да. Так вот. Твое пещерное… то есть я хотел сказать, что ты не совсем понимаешь роль и место девушек в мироздании. Что это значит? Ну… представь себе прекрасный цветок. Чтобы оценить его прелесть, при условии, что практическую пользу извлечь из него невозможно, надо быть образованным человеком… Да верю я, что ты грамотный. Верю! Понимаешь, любуясь красивой девушкой, я получаю эстетическое удовольствие, как от этого самого цветка. Раскрыть бутон… Фу! Какие аналогии! При чем тут сеновал? И фу на эти анатомические подробности строения девушек! Я не про это. Я получаю наслаждение просто от созерцания того, что от моих слов и знаков внимания девушка расцветает как бутон. Это образное выражение, и говорит оно об ином, а не о том, что ты думаешь после того злачного заведения! Так вот. Продолжаю. Пусть девушка реально любит кого угодно и будет верна ему до могилы, но здесь и сейчас мне приятно, что ей хорошо в моем обществе, и я готов в лепешку расшибиться, чтобы не обмануть ее ожидания. Вот так все просто… А насчет постели… Чем дольше ожидание сказки, тем волшебнее сама сказка, а мой отец не уставал мне повторять: не будь жаден с женщинами, трать деньги на их капризы, в пределах разумного, конечно, и не забывай ими восхищаться. У каждой женщины есть то, чем стоит восхищаться. Не у всех это сразу можно увидеть, но у каждой это есть непременно. И если найдешь, будешь счастлив всю жизнь. Не в ярких перьях, стройной фигурке и смазливом личике дело, а… пусть это банально звучит, но красота преходяща, а душа… душа вечна.

Друг впал в задумчивость и через некоторое время очень серьезно, бледно улыбнувшись, сказал:

– Ты знаешь, мне как-то довелось это проверить на собственном опыте. В каком-то балагане… не помню даже в каком, забрели мы туда с друзьями после кабачка немного в веселом настроении… Так вот. После довольно-таки посредственных жонглеров и клоунов на арену вышла девушка. Не красавица. Личико кругленькое, носик картошкой, росточек маленький, платьишко, как с чужого плеча… Мы заржали… Как тупые жеребцы заржали. Думали, еще один клоун вылез. А она молчала. Долго молчала. Пока всем ржать не надоело. Потом начала читать стихи… Негромко. Без пафоса и актерских ужимок. Но мне тут же показалось, что читает она только для меня и обо мне. Точнее, о нас с ней. Известные стихи превосходных поэтов, но так, будто их словами она только со мной вела диалог… Я ощутил всей душой, что именно я ее единственная, последняя и прощальная любовь, после которой разлука неизбежна и навсегда… после которой смерть есть покой забвения… Это было настолько щемяще прекрасно… Мне стало плевать на то, как она выглядит. Я в тот момент любил ее больше жизни и вместе с ней прощался с любовью,– Ромис сглотнул комок в горле,– навсегда… Представляешь?! Навсегда!.. Весь ужас этого слова предстал передо мной так ярко, что я не смог сдержать слез. В этот момент дурнушка-артистка казалась мне прекраснейшей и желаннейшей женщиной в мире. Да я и сейчас в это верю! Верю, несмотря ни на что! – яростно выкрикнул Ромис.– Она действительно прекрасна! Поверь мне! Душой! Не телом! Понимаешь?! Но тело – это такие мелочи, что я наконец-то понял нашего служителя Создателя, брата Горста, буквально умолявшего нас видеть за конкретным телом душу. Он утверждал, что вместилище может быть прекрасно, но содержать демона, или ужасно, но вмещать бриллиант. Мне, Дит, есть с чем сравнивать. Пойми! Отец – заслуженный человек, и его не раз приглашали на балы к нашему барону. Там музицировали, пели и читали стихи дочери местных дворян и гостьи барона из других баронств и даже графств, но… Никогда! Ни-ког-да!.. Понимаешь?.. Я не встречал ничего подобного. Теперь мне кажется, что я подло обманываю каждую девушку, какую встречаю, но каждый раз ищу похожую на ту артистку и не могу остановиться. Тогда я легкомысленно решил, что в любой момент ее найду… И ушел. А надо было схватить, умолять и держать… Теперь поздно!

Ромис оказался не только романтиком, но и весьма прагматичным парнем. Такое рациональное отношение к прекрасному полу заставило меня всерьез задуматься о своем отношении к этому самому «прекрасному» (у меня свое мнение по данному вопросу) полу.

Пять дней до Лиманго для меня пролетели в обычной дорожной скуке, а для Ромиса – в непрестанной борьбе за сердце Виолики. Уж не знаю, каких успехов он достиг, но длительная процедура целования ручки, начинающаяся с пальчиков, к концу поездки достигла уже лебяжьей шейки. У самых ворот города мы почти одновременно получили предложения: Ромису – стать сержантом гвардии отца Виолики, а мне – телохранителем Мирасель.

Учитывая, что гвардия графа состояла сплошь из дворян, доказавших преданность и верность сюзерену (отменные качества воина подразумевались), предложение стать сразу сержантом было очень щедрым, и друг не устоял. Я понял это по его виноватому виду, когда он приблизился ко мне и обо всем рассказал.

– Понимаешь, Дит… Такое предложение можно получить только раз в жизни. Это немыслимая удача, что нам встретилась эта прелестная девушка. Скажу честно, я не рассчитывал, что в столице мне удастся поступить хоть куда-нибудь. Таких, как я, тьма-тьмущая. Всем хочется попасть в гвардию короля или хотя бы барона, а тут…– Он тоскливо посмотрел на меня и через силу честно сказал: – Я понимаю, что поступаю по-свински, но место только одно… Хочешь, я откажусь и поеду вместе с тобой в столицу?

– Нет, Ромис. Не упускай свой шанс. Зачем ехать в столицу, когда ты уже нашел то, что искал? Я не в обиде. Честно. Даже рад за тебя.

– Правда? – искренне обрадовался Ромис.– Ты действительно не сердишься на меня?

– За что же мне на тебя сердиться, если тебе наконец-то повезло? Ну поступил бы ты в гвардию какого-нибудь графа в столице, а не здесь, что изменилось бы? И скорее всего рядовым, а не сержантом… Так что не мучайся – все в порядке! Со мной тоже все будет хорошо.

Ромис благодарно улыбнулся мне и направился к карете своей дамы. А через пару минут после обмена взглядами: графиня – Мирасель – Зорвес предложение поступило и мне.

– Сэр Дит, насколько я понимаю, теперь ты должен быть свободен от обязательств, поскольку не можешь охранять служащего? – подъехал ко мне Зорвес.

– Это так,– коротко резюмировал я.

– Значит, тебя ждет следующий найм, а в данный момент ты свободен?

– И это так,– не стал я блистать красноречием.

– Тогда позволь предложить тебе службу соответственно твоей компетенции…– Он проговорил это так, будто сомневался, что я из-за своей тупости пойму.

Не желая разочаровывать будущего нанимателя, я изобразил ворчанием что-то вроде: «Угу-ага-пошел– на-фиг!»