Текст книги "Крылан"

Виталий Домбровский
«КРЫЛАН»,
или
Невероятная история иммиграции синтетического существа
повесть

…Главному человеку в моей жизни —

любимой жене Галине —

с благодарностью посвящаю

Эпизод первый. Детство

Маленький Арик побежал гулять, как обычно, очень рано. Это, однако, не помешало его бабушке нарядить внучка как на парад – белый матросский костюмчик, новые белые сандалики, белые гольфики. Заставила надеть на стриженую головку белую пилоточку с красной кисточкой и аккуратно вышитой красной звездочкой. Боже, какая прелесть!

Маленький Арик уже на крыльце проглотил стакан клубничного киселя и выскочил бабушкиной квартирки, как птичка на свободу. Счастье, огромное светлое летнее Счастье схватило его своими солнечными пальцами и понесло по утреннему двору мимо гигантских кустов золотых шаров, мимо всеми любимого тутового дерева, мимо крылец соседей.

– Ха-ха! Хи-хи! Привет, Карапуз! Привет, Командир! Привет, Драчун!

Пацаны в застиранных шортах, дырявых майках, искореженных, тертых сандалиях встретили дружка без удивления. Что поделаешь – несчастный московский ребенок! Интересно только, как он полезет в этом костюмчике на дерево? А лазить-то придется, игру в казаков-разбойников сегодня еще никто не отменял.

– Ты бы хоть пилотку в карман сунул, – дружелюбно посоветовал Драчун.

– А что это ты с утра, как фраер, вырядился? – съязвил Командир, слезая к ним по каштану прямо со своего удивительного зеленого балкона. Он был чуть взрослее, уже перешел в третий класс, и ему позволено было немножко похамить сотоварищам. – В гости, что ли, собрался? – командирским тоном добавил он, раздавая всем пацанам леденцы-сосучки.

– В гости мы пойдем завтра. Просто папа вчера приехал, – оправдался Маленький Арик.

– Ну ладно, побежали! – заторопил всех Карапуз. Он был самым младшим, но самым непоседливым и боевитым.

Они перебежали через дорогу и ворвались в их любимый Гагаринский сквер. Прекрасно ухоженный, просторный, он всегда был главным плацдармом для всех их нехитрых игр. Здесь изобиловали кустарники, огромные клумбы с высокими цветами, множество плакучих ив – полная лафа и для казаков, и для разбойников: есть где спрятаться, отсидеться, есть где побегать, поноситься. И не по законам парковой геометрии, не по периметру, а по законам Детства – только напрямик!

Однако мальчишки никогда не мешали курортникам, собирающимся на скамеечках вокруг пруда, оформленного в виде полумесяца рядом с белой стелой, увенчанной головой улыбающегося Гагарина. Никогда они не сбивали с ног мирно прогуливающихся гастритников и язвенников, своим ударным социалистическим трудом заслуживших путевочку на Минеральные Воды. Нет, они не бегали по хрустящим кварцевым дорожкам, они порхали над травой, ползком пробирались сквозь заросли полутораметровых гладиолусов, тарзанами летали с ветки на ветку, потому что они были здесь хозяевами.

– Слушай, – спросил Командир Маленького Арика, когда они уже сидели на иве, прячась от казаков, – а твой папка когда приехал?

– Вчера. Я же сказал!

– А мамка тоже приехала?

– Нет, у нее сессия.

– Чего у нее, это где? Сильно болит?

– Нигде у нее не болит, сессия – это экзамены в институте!

– А… Понятно. Папка, значит, один приехал?

– Один.

– А привез че-нибудь?

– Че?

– Вот я и спрашиваю – че привез-то?

– Колбасу московскую. Бабушке духи…

– Болван! Тебе-то че привез? Подарочки привез?

– А, подарочки! Привез… Фломастеры.

– Да ты че! – заорал Командир. – Китайские?

– Откуда я знаю?

– Зэканско![1]1
  Отлично, классно! (детский жаргон)


[Закрыть] Че делать будешь?

– В смысле?

– С фломастерами че делать будешь?

– Рисовать… Папа еще альбом привез… Красивый такой! На сто страниц!

– Балда! – Командир постучал Маленькому Арику костяшками пальцев по лбу. – Часть фломастеров отнесем Меняле из шестнадцатого и обменяем их на порох. Он порох у своего папки прет, а меняет, гад, только на фломастеры и больше ни на что! Понял? А один фломастер оставим и вечером Шепелявку попросим письку показать! Не думаю, что откажется… За фломастер – покажет!

Так и порешили.

В казаков-разбойников играли все утро, потом надоело.

Пошли помочить ноги в Гагаринском пруду. Сняли сандалики, Маленький Арик предложил ловить головастиков. Ловили головастиков, стоя на мраморном бордюрчике пруда на коленях. Ловили и бросали их обратно. Потом Командир поймал лягушку, пацаны надули ее с помощью соломинки, вставив ту лягушке в попу. Она нырять теперь не могла, но уплыть – уплыла.

Сильно набрызгали вокруг, и из-за этого Маленький Арик вдруг поскользнулся и упал в грязную, цветущую воду. Он тут же полез наверх, было неглубоко – только по пояс, и его быстро вытащили. Пацаны хохотали от души, все были довольны, да и сам Маленький Арик не очень-то и расстроился. Но что теперь делать? Раздеться и сушить одежду или так домой пойти? Ведь он был насквозь, просто насквозь мокрый! А дома бабушка, она, наверное, не очень будет рада за новый костюмчик.

Мальчишки предложили пойти отстирать матросский костюмчик от тины где-нибудь в чужом дворе, а потом быстро высушить его на солнышке, вон жара какая! Тогда бабка, так грубовато они называли всех, в том числе и своих, бабушек, ничего не заметит.

– Заметит! – сказал Маленький Арик и решил идти домой. Он был честный, очень честный мальчик и уже умел отвечать за свои поступки. Пацаны провожали его до крыльца…

Конечно же, он был наказан – ему запретили после обеда выходить во двор. Это было ужасно! Пообедали всей семьей – папа, бабушка, дедушка и Маленький Арик. За обедом папа спорил с дедушкой и обозвал Брежнева маразматиком. Дедушка бросил ложку в тарелку зеленого борща и сказал, что папа там, в Москве, совсем перестал разбираться в людях.

После обеда папа уехал в Ессентуки к родственникам, сказав, что вернется завтра. Дедушка подремал немножко, водрузил на голову свою неизменную кучерявую серую кепку и отправился в библиотеку изучать материалы какого-то пленума. Сказал, что придет к ужину. Бабушка занялась глажкой, а Маленький Арик принялся скучать.

Он сидел в большой комнате и разглядывал в сотый, нет, в тысячный раз махровый коврик на стене. Звери учат математику на опушке леса. Эти звери на коврике были ему такими родными! Но все равно было очень скучно.

Потом он пытался развлечь себя еще чем-нибудь, но все больше и сильнее его занимали и манили звуки, доносившиеся со двора. Там играли мальчишки. Друзья! Без него!

Минут через несколько Маленький Арик стал приставать к бабушке и проситься на улицу. Он знал, что он виноват и должен отбыть наказание, что это правильно и справедливо, что его наказали. Но он так хотел на улицу!

Бабушка и слышать не хотела. Она сосредоточенно утюжила дедушкины кальсоны и втолковывала внучку наставительным тоном, что он не какой-нибудь беспризорник, что он из интеллигентной семьи, что он должен вести себя как следует и вообще должен отвечать за свои поступки. Маленький Арик всегда отвечал за свои поступки, и он почти что сдался, почти уже свыкся с мыслью, что сегодня больше не пойдет на улицу, но тут он неожиданно вспомнил про фломастеры и расстроился окончательно: он же страшно подвел товарищей!

Товарищи, очевидно, тоже вспомнили про фломастеры и гуртом явились его выручать. Карапуз поднялся на их крыльцо, заглянул в дверь и позвал бабушку. Бабушка ответила ему из комнаты, и они принялись вести переговоры об освобождении узника. Маленький Арик сидел в глубине комнаты и не видел Карапуза. Он боялся вмешиваться, чтобы ничего не испортить. Его и Карапузова бабушки были добрыми соседками и подружками, Карапуз со своей сестрой Шепелявкой и всем своим семейством жил прямо над ними на втором и последнем этаже их многонаселенного старого дома. И у них был телевизор!

…Потом к переговорам подключился Командир. Его мама была медсестрой в одной из пятигорских детских поликлиник, и ее все очень уважали. Командир был понаглее – он прошел прямо в квартиру и встал у бабушки за спиной. Он был хитрый и сразу же заявил, что Маленького Арика толкнул в пруд чужой мальчишка и что Маленький Арик совсем не виноват. Это, конечно, была ложь, но Маленький Арик почему-то промолчал, а бабушка как-то очень даже хорошо на это отреагировала и вдруг заявила, что она уже все простила и что они могут забирать ее внука.

– Что, правда? Можно? – не поверил своему счастью Маленький Арик.

– Можно, но только осторожно! – добавила бабушка. Она любила так говорить. Маленький Арик молниеносно собрался, сунул в карман упаковку драгоценных фломастеров и потихоньку ускользнул из дома, даже не поцеловав бабушку. Нет, он был очень ей благодарен и еочень ее любил. Просто боялся промедлить, а вдруг она передумает!

Они помчались вниз по улице, нашли Менялу и показали ему фломастеры. Меняла чуть слюну не пустил, завороженно разглядывая разноцветные драгоценности с белыми колпачками. Долго уговаривать его не пришлось. Он забрался через узкое подвальное оконце в отцовский охотничий погреб и вскоре извлек на свет пол-литровую банку бездымного пороха. Мальчишки стояли на стреме, следили, чтобы не появился кто-нибудь из взрослых. Трофеи передавались из рук в руки. Меняла потребовал, чтобы его пригласили, когда будут что-нибудь взрывать.

– Обязательно! – наврали мальчишки и убежали.

Они уже знали, как именно используют этот порох. У Командира в подвале хранилась картонная модель крейсера «Аврора». Он ее даже лаком покрыл снаружи, и ее теперь можно было на воду спускать. Так они и сделают! Напихают внутрь корабля порох и спустят его в Гагаринском пруду на воду, а потом будут бросать в него с берега горящие спички. Если спичка попадет через отверстие дымовой трубы внутрь – корабль взорвется. По-настоящему! Вот будет здорово! Как в кино!

Командир залез по дереву к себе на балкон и вскоре спустился с несколькими коробками спичек. Он вообще был мастак, мальчишки очень его уважали. Драчун предложил прямо сейчас бежать в сквер и заняться делом, но тут они увидели Шепелявку. Толстая косоглазая Шепелявка шла со своей подружкой и подружкиной мамой, явно с рынка. Мальчишки уже приготовили для нее самый красивый фломастер – лиловый. А красный, последний, оставили для себя – нарисовать на бумажках красные флаги и украсить ими «Аврору» перед легендарным спуском на воду. Шепелявкина подружка Пискля была такой же жадиной, воображалой и дурой, но Командир вдруг притянул пацанов к себе и заговорщицки зашептал:

– А давайте Пискле тоже фломастер дадим! Красный! Пусть обе свои письки показывают!

– Зашибись! Атлэ![2]2
  Отлично! (детский жаргон)


[Закрыть] – загомонили пацаны.

– Только сначала флаги нарисуем! – уточнил Маленький Арик.

– Правильно! – Командир хлопнул его по плечу и почему-то опять спросил. – А твой папка больше ничего не привез?

– Не, больше ничего… Духи бабушке…

– Ну ладно. Пошли.

Они построили немного рожи девчонкам, которые с важным видом отправились к Пискле домой, потом забрались со стороны посудного магазина в узкий проход за сараями и там уселись.

Здесь у них был штаб, отлично оборудованный и, конечно, засекреченный. Они нарезали флажки и закрасили их красным цветом, Маленький Арик зачем-то на одном из красных флажков лиловым фломастером нарисовал цветочек. Его обозвали дебилом и закрасили цветочек лиловой пятиконечной звездой.

Нормально получилось.

Потом услышали девчачьи голоса – это Шепелявка с Писклей выбежали во двор поиграть. Пора было действовать. Мальчишки гуськом протиснулись в обратном направлении и отловили девчонок уже на выходе со двора.

– Куда собрались? – грубовато осведомился Командир.

– В дочки-матери играть. Глисте из третьего номера мать куклу новую купила. Говорящую!

– Ерунда! – отрезал Командир. – Говорящих кукол не бывает!

– Нет, бывает! – взорвались девчонки.

– Говорю вам – у нас кое-что получше есть! – И он, как фокусник, выкинул из-за спины руку с двумя яркими фломастерами. Девчонки выпучили глаза. Первой в себя пришла сообразительная Пискля:

– Че это? Фломастеры? Твои? Где взял?

– Наши! – гордо заявил Командир. – К нему папка приехал, сто штук таких привез!

Он ткнул Маленького Арика в бок, чтобы тот подтвердил. Тот ответил молчаливым кивком, пытаясь не дышать секундочку, чтобы не показать, как ему больно от тычка.

– Ну вот, хотите – будут ваши? – продолжил Командир свою победоносную речь.

– Как это? Задаром? – влезла Шепелявка, которая сама ничего никогда просто так не делала, даже задаром не глотала вкусную аскорбинку, которую ее маме порекомендовала Командирова мама-медсестра.

– Держи карман шире! За такие зэканские фломастеры можно че хочешь в мире выменять! – Командир перешел к деловой части переговоров.

Девчонки согласились, долго не раздумывая.

Детвора забралась в самые густые заросли барбариса в глубине сквера и расселась полукругом на небольшой темной площадке в полутьме густой листвы. Девчонки потребовали сначала передать им товар.

Чтоб без обмана!

Командир подразнил их, конечно, немножко, но отдал все-таки драгоценные фломастеры. Пискле – красный, Шепелявке – лиловый. Девчонки, не выпуская из рук свои трофеи, задрали платьица, прижали подолы подбородками к груди и опустили до земли трусики.

– Поближе подойди! – по-хозяйски скомандовал Командир Шепелявке.

– Сам подойди! – огрызнулась Шепелявка. – Хочешь смотреть – смотри!

Мальчишки, кроме маленького Карапуза, стали внимательно разглядывать то, чего добивались такой высокой ценой. Драчун даже потянулся пальцем, но Шепелявка тут же стукнула его по руке.

– А ну! – одернула она его.

А Пискля вдруг сама пододвинулась к нему и весело пропела:

– На, мою потрогай!

Карапуз с Командиром стали вместе трогать, а Пискля принялась хихикать.

…Спугнул их какой-то шум поблизости. Они стайкой выскочили из кустов. Оказалось, что это пьяница упал в их кусты и теперь, дико рыча, безуспешно пытался подняться. Они поржали над ним, но их пристыдила какая-то тетя.

– Пьяный… Грешно смеяться! – сказала она, погрозила им перебинтованным указательным пальцем и поспешила помочь пьяному подняться. Детям было наплевать, и они побежали к пруду. По дороге Драчун изображал из себя пьяного, несколько раз падал, а девчонки с веселой руганью его поднимали.

На пруду они засыпали порох в трюм «Авроры» и торжественно спустили ее на воду, тихонько оттолкнув от берега. Крейсер поплыл, правда, как-то боком, но это было неважно. Три маленьких бумажных красных флага гордо реяли над «Авророй». Все три почему-то на корме.

Они стали чиркать спичками и быстро бросать их в корабль, стараясь попасть в не очень-то широкое жерло одной из его труб. Даже девчонкам дали попробовать. Им все никак не удавалось попасть куда надо, а прудик вскоре заполнился множеством плавающих спичек. Несколько спичек, правда, упали на борт «Авроры» и даже еще продолжали некоторое время гореть, но это было совсем не то.

Тогда Командир придумал привязать к палке газету, поджечь ее и таким образом просто запалить этот чертов корабль. Так и сделали. Командир самолично стал тыкать в трубу «Авроры» и вскоре ее перевернул. Вода захлестнула корабль, все труды пропали. Флагман революции плавал кверху дном, порох высыпался из него и поплыл вокруг какими-то серыми пятнами. Драчун сказал Командиру, что он козел, и они тут же, не сходя с места, подрались.

Потных, грязных и поцарапанных, их разняла соседка, которая оказалась рядом – ходила к кинотеатру за квасом. Пацаны успокоились, Командир даже сказал, что вытребует у Менялы все фломастеры обратно: взрыва-то не получилось! А не отдаст – в морду получит! Он был очень расстроен и жаждал хоть какой-то сатисфакции. Они отправились во двор, так как вечерело, и действительно – скоро бабушки с разных сторон двора принялись звать их на ужин.

О, покушать после тяжелого дня они любили!

Поздно вечером после ужина они собрались под тутовником посреди двора и стали рассказывать друг другу страшные истории. Это у них было любимым занятием перед сном. Под огромным куполом южного звездного неба эти посиделки всегда были окутаны ореолом романтики и таинственности.

Маленький Арик голосом настоящего сказочника рассказал приятелям историю про семерых голландских моряков, которые сошли на берег в Милане, зашли в таверну и там один за другим стали исчезать, а их друзья стали обнаруживать то там, то сям их останки – то палец с татуировкой в тарелке супа, то глаз в пирожке. На ходу придумывал. Пискля так боялась, что даже прижалась к Маленькому Арику. А потом, когда расходились, сказала:

– Ты такой умный… Так интересно было… Только я совсем не боялась! – и убежала, шлепая сандалиями.

Ночью Маленькому Арику впервые приснились голенькие девочки.

Но не такие, как Шепелявка или Пискля, а какие-то худенькие, с большими печальными глазами. Они были похожи на цыганскую девочку, которую Маленький Арик однажды видел в толпе цыган, проходящих по их улице. У них были длинные черные волосы, выпяченные животы и длинные худенькие ножки. Маленький Арик так пожалел их во сне! Ему почему-то очень нравилось, что они такие несчастные и такие голенькие. Какой волшебный был сон!

Утром Маленький Арик проснулся совсем рано, все еще спали. Он вообще всегда просыпался очень рано. Он пробрался мимо храпевших бабушки и дедушки и выскочил во двор в одних трусиках.

По ореху, раскинувшему свои мощные зеленые руки в самом дальнем углу двора около страшно вонючей общей уборной, он залез на самую его верхушку и помахал рукой мирно царящей над городом зеленой горе – здравствуй, Машук!

Он посидел еще немного на суку, зябко прижавшись к кожистому стволу дерева, наблюдая, как тяжелый утренний туман рассеивается и как все больше и больше проявляется вершина старой кудрявой горы. А вот уже видны телебашня и новенький фуникулер!

– Ты что, спятил? – позвал его кто-то снизу. Это был Карапузов папа, он был шофер, водитель городского автобуса, и уходил на работу обычно очень рано. – Слезай давай! Иди, я тебя сниму! – позвал он опять. Маленький Арик немного спустился, послушно протянул ему руки и, мечтательно улыбаясь, спросил:

– Дядя Толя, а правда Машук по ночам вздыхает? Я слышал… Ему одиноко…

– Странный ты какой-то… – сняв его с дерева, сказал Карапузов папа. – То ли вы там, в Москве, все такие странные, то ли это от того, что ты еврей.

Он легонько шлепнул Маленького Арика под зад и подтолкнул в сторону дома. Он был очень добрый, у него был золотой зуб.

Маленький Арик не придал значения его словам.

Он потопал к своему крыльцу, по пути специально, чтобы посмотреть, как брызнет в разные стороны сок, раздавил какую-то грязную переспелую сливу, на крашеных ступеньках своего утопающего в зелени дикого винограда крыльца поскользнулся из-за того, что слива прилипла к сандалику, но не упал.

Он стал соскребать грязь и прилипшую сливу о край ступеньки, вспомнил вдруг свой любимый Машук, его гордое древнее одиночество и решил, что никогда, никогда в жизни он сам не будет так одинок!

Не такой уж он парень…

…Через много лет Арик нашел мальчишек на «Одноклассниках». Карапуз и Командир по жизни были офицерами. От них он узнал, что Драчун умер в тюрьме. Карапуз и Командир защищали родину от мусульманских фанатиков в Чечне.

Именно в те же годы Арик оставил свою родину и стал искать другую.

И никак не мог найти.

И почему-то потом всю жизнь оправдывал самого себя строчкой из песни Розенбаума: «…Где семья – там и дом, там Родина».

Эпизод второй. Отцовство

Был конец февраля. Арик стоял по колени в искрящемся снегу. Без шапки, без перчаток. Под морозным слепящим солнцем, под синим-синим небом. Он махал руками, он смотрел наверх и не видел там больше ничего, кроме крошечного сизого личика в окне третьего этажа.

Вот оно еще больше сморщилось и открыло во всю ширь ротик.

– Она кричит, она так звонко кричит! – заорал Арик наверх. Он услышал голос дочери сердцем. Через двойные стекла, берегущие тепло той палаты, в которой теперь обитала его семья, он, конечно, не услышал ничего. Но он слышал их сердцем, именно сердцем!

Кричит, да так звонко, как колокольчик! Сизое личико исчезло вдруг, и его место заняло красное личико, такое серьезное, сосредоточенное, с надутыми щеками. Это сын. Он сопит и помалкивает. Слышу, слышу! Красное личико тоже вскоре исчезло, и окно вдруг разверзлось глазами – Ее глазами.

– Я так счастлива, Арь! – беззвучно произнесли Ее губы.

Мембраны стекол тогда вздрогнули, загудели и брызнули в небеса хрустальным звоном: «Я так счастлива, Арь!»

Слова эти зашевелили бордовые кисти на голых ветвях рябины, подняли вдруг поземку, заискрились морозными бликами, хлестнули по лицу свежим ветром. Арик взмахнул руками и упал, хохоча, на спину. Он вытер тающий снег с лица и прошептал:

– Спа-си-бо!

Он еще долго крутился под окнами роддома, не замечая других мужчин, кричащих что-то в закрытые окна, пишущих что-то на листках большими кривыми буквами, смеющихся, пьющих водку из горла, добродушно матерящихся, курящих. Но вот он замерз. Поняв, что сегодня, наверное, уже не удастся еще раз увидеть свою семью, он отправился восвояси. Наверное, она спит, ведь она только вчера родила, и ей сейчас очень трудно, решил Арик, пересекая границу этого благословенного места и своего сумасшедшего города.

Он вступил на засыпанный песком и солью тротуар, вскочил на скользкую ступеньку троллейбуса, ухнул в пропасть метро, запер себя в заплеванном вонючем лифте, поднялся на свой этаж, открыл дверь и еле увернулся от горячего языка Шаха. Он позволил Сильвестру побегать по голове и пощипать себя за ухо, опустился на кухне на табурет и посмотрел на свое призрачное отражение в стекле кухонной двери.

– Дорогуша-дай-покушать! – как обычно, недовольным голосом заверещал Сильвестр и побежал дугой по кухонному столу, уворачиваясь от Шаха, который, положив свою огромную голову на стол, попытался на радостях вылизать этого несносного попугая.

От всей этой возни Арик вдруг будто проснулся, он вновь увидел себя в стекле – улыбающегося, с огромными грустно-веселыми глазами, с кудрявой бородой.

– Ну что, папаша, доволен? – спросил он свое отражение и стал расстегивать куртку.

Неожиданно резко и требовательно зазвонил телефон. Арик поднял левой рукой трубку, правой стягивая с себя шарф.

Звонили родители из Израиля. Он сам позвонил им ночью и сообщил, что у них родились внуки, сразу двое. Теперь они ждали очередных новостей из роддома, волновались.

– Да, уже видел их, такие классные! – сказал Арик и почувствовал вдруг, что кто-то смотрит на него из окна! Он будто увидел кого-то боковым зрением – справа, прямо в оконном проеме.

Продолжая говорить с матерью, он как можно более непринужденно повернулся, и ему показалось, что в темноте кто-то отпрянул от стекла. Там, снаружи, на высоте четвертого этажа! Он подошел ближе, перекидывая телефонный шнур через сахарницу на столе, и прислонился лбом к ледяному стеклу.

– …Спасибо, мамуля, пока ничего не надо. Когда будут выписывать, я еще раз позвоню. Да, сам…

Он засмотрелся в темноту быстро навалившихся сумерек и совершенно четко увидел напротив в ветвях гигантского старого тополя огромную черную птицу, висевшую почему-то вверх ногами. Но птицы так не висят! И это не похоже на птицу.

– Пока, пока, спасибо, спасибо… – уже машинально договаривал он.

Все его внимание притягивало теперь это Нечто. Он увидел, что Нечто зашевелилось, будто устраиваясь поудобнее, заворачиваясь, как в плащ, в огромные и совсем не похожие на птичьи крылья.

Арик положил телефонную трубку, на почему-то вдруг ставших ватными ногах отправился в прихожую, выключил на кухне свет и вернулся к окну. Теперь из темноты на него смотрели человеческие глаза. Арик не увидел их, но он их почувствовал.

– Иди сюда… – непослушными губами произнес Арик. Он услышал, как поднялся Шах в коридоре, подумал, наверное, что хозяин зовет его. Подошел, лизнул холодную потную руку. Собрался было уйти, но на дереве в это время произошло движение – развернулись огромные крылья, существо перевернулось, поползло по ветвям, приближаясь, ловко, как обезьяна, перемещаясь с ветки на ветку.

Арик отпрянул от окна, не смея, однако, сбежать.

Неожиданно существо сорвалось с ветвей и прыгнуло прямо на стекло, мгновенно оказавшись на карнизе. Шах бросился к окну, опрокинул горшки с зеленым луком, расставленные по подоконнику, бешено залаял, обнажая огромные белые клыки, брызгая слюной, тычась носом в дрожащее стекло.

Существо не испугалось. Оно посмотрело на него внимательно, улыбнулось своей клыкастой мордой, но как-то совсем по-человечески —

снисходительно, но вполне дружелюбно, и вдруг опрокинулось, оттолкнувшись от оконной рамы, ухнуло куда-то в сторону, прогремев жестяным карнизом. Арик бросился вновь к окну, хотел было его открыть, но, споткнувшись о горшки и мечущегося Шаха, вспомнил вдруг, что Сильвестр не в клетке и окно открывать нельзя. Тем более что там, снаружи, зима.

Арик еще долго смотрел в темноту, но так ничего и не высмотрел. Внизу шли люди, желтые фонари подсвечивали редкие снежинки, срывающиеся, видимо, с крыш, мальчишки помогали кому-то вытолкать автомобиль из сугроба. В черных ветвях тополя царствовала пустота, и только на самом верху шевелились в лунном свете чудом уцелевшие прошлогодние листья.

Арик прибрал на кухне, позвонил Грачику и потребовал, чтобы тот приехал. Грачик приехал через час, да не один, а с бутылкой «Смирновки». Через минут пятнадцать вдруг объявился и Вовочка. Он тоже притащил бутылку. Этой компанией они и сели за стол. Пили в основном за здоровье новорожденных, их мамы и, конечно, за славное Ариково отцовство. Как обычно, пили, много говорили и совсем не пьянели…

Арик, однако, не решился рассказать друзьям-психиатрам о своем видении. Он был уверен, что они ему поверят, так как подобный случай произошел именно с ними троими в одну теплую летнюю ночь в Новом Афоне на берегу Черного моря, где они, ебудучи еще студентами, отрывались на летних каникулах. Он был уверен, что они поверят ему, а последующие споры, несомненно, затмят радость и величие главной темы, ставшей поводом их сегодняшних посиделок. Арик не сказал ничего.

Утром он встал рано, забрел на кухню поставить чайник и увидел в окне с внешней его стороны, прямо посередине болтающийся на клейкой ленте мятый листочек в клеточку. По диагонали кривыми разнокалиберными буквами было выписано только одно слово: «Поздравляю!»

Арик так и уселся на табурет посередине кухни и долго еще смотрел на этот листочек в окне, думая сразу обо всем: о том, как он скучает по жене, о том, как он счастлив, и о том, кто этот крылатый посетитель – бред, галлюцинация или ангел, сошедший на землю.