Текст книги "Колыбель богов"

В отличие от мирного с виду судна Та-Кем, корабль ахейцев явно был предназначен не только для перевозки грузов, но и для морского разбоя. Это была парусно-гребная гемиолия – с двумя мачтами, стремительная и маневренная. Корабль имел два ряда весел, но не по всей длине, а только в наиболее широкой части. Гемиолия тоже имела палубу и трюм, как и судно Та-Кем и, кроме того, ее нос был вооружен мощным тараном.

Отец рассказывал Даро, что в Зеленом море наиболее опасными считаются пираты[19]19
  Пираты – морские (речные) разбойники. Слово «пират» (лат. pirata) происходит, в свою очередь, от греч. πειρατής, однокоренного со словом πειράω («пробовать, испытывать»). Таким образом, пират – это «пытающий счастья», джентльмен удачи. Понятие вошло в прочный обиход в IV—V веках до н.э., а в более ранние времена пиратов называли «лэйстэс».


[Закрыть]-ахейцы, потому что уйти от гемиолий очень трудно. Обычно пираты (и не только ахейцы), которых именовали «лейстес», шли под всеми парусами, и одновременно ставили на весла всех гребцов. А перед сражением убирали снасти и часто не укладывали мачту в отведенное для этого гнездо, а рубили ее, чтобы ускорить процесс подготовки к бою и чтобы таким образом подготовить на палубе побольше места для многочисленной абордажной команды, натиск которой был неудержим.

Просторный и, по меркам местных жителей, очень богатый дом старого кибернетоса находился неподалеку от берега, на пригорке. Собственно говоря, это был не просто дом, а вилла; конечно, она не входила ни в какое сравнение с виллой правителя Аминисо, но ее внутренне убранство тем не менее поражало человека, впервые переступившего порог жилища Акару. Он был весьма состоятельным человеком и мог себе позволить удобства и радости бытия, присущие знатным людям острова.

Он не согласился остаться в Коносо, когда отошел от дел, и построил себе дом поближе к морю. Дед жаловался, что не может ночью уснуть без шума прибоя, а днем ему и отдых не отдых без гвалта чаек и без созерцания туго натянутых белых парусов, уносящих суда по зеленоватым волнам в дальние края.

– Даро, негодник, я уже заждался тебя! – грозно приветствовал дед своего внука. – Ты должен был прийти до восхода солнца. А солнце вон уже где, висит над горизонтом.

Но тут же заулыбался и ласково обнял его.

– Это тебе, деда, утром не спится, – ответил Даро. – А я едва голову оторвал от постели.

– Молодость… Понятное дело… А это еще кто?! – Старик наконец заметил Атано, и от добродушной улыбки на его загорелом и обветренном лице не осталось и следа, а его глаза – такие же голубые, как у Даро, только слегка поблекшие от прожитых лет, – потемнели и стали ледяными. – Я ведь просил!..

– Дедушка, не ругай меня! – взмолился Даро. – Это мой лучший друг Атано, сын каменных дел мастера, который строил тебе дом. Я не мог отказать ему в просьбе…

– Простите его великодушно, – кланяясь, сказал Атано. – Моя вина… мне так хотелось выйти в море, чтобы порыбачить всласть! Ведь вы самый удачливый рыбак на всем побережье. Все это знают. А это вам… мой подарок.

С этими словами Атано достал из сумки небольшую кипарисовую шкатулку, украшенную искусной резьбой и бронзовыми гвоздиками. Когда он открыл ее, Акару невольно ахнул – внутри, в специальных прорезах, торчали медные рыболовные крючки самых разных размеров.

Подарок и впрямь был богатый и, конечно же, пришелся по душе старику, как Атано и уверял Даро. Для Акару лучшего отдыха, чем рыбная ловля на удочку, нельзя было придумать. А добычу жемчуга он считал тяжкой работой. Собственно говоря, так оно и было.

– Они сделаны мастерами Ортигии[20]20
  Ортигия – древнее название острова Делос.


[Закрыть], – снисходительно объяснил Атано.

Даро был удивлен не меньше, чем дед. Он хорошо знал, что умельцы Ортигии делают действительно превосходные крючки; они были очень прочными, не гнулись и не ломались, если попадалась какая-нибудь большая рыба – к примеру, аурата[21]21
  Аурата – дорада.


[Закрыть] или туно[22]22
  Туно – тунец.


[Закрыть].

– Вижу, вижу… – проворчал Акару. – Богатый подарок – крючки эти дорого стоят. Угодил старику… Это ты подсказал ему, как улестить меня? – Дед обернулся к Даро.

– Деда, чтоб мне не видать доброго улова – нет, не я! Просто Атано… очень тебя уважает.

Старик недоверчиво покачал головой, сокрушенно вздохнул и недовольно буркнул себе под нос:

– Окружили, негодники…

– Что ж, берем твоего друга с собой, – сказал он решительно. – Но с одним условием: ты, мальчик, будешь заниматься только рыбной ловлей!

Атано недоуменно вытаращился на старика и промямлил:

– Так я ведь иного и не ждал…

Дед остро глянул на внука и, поняв, что тот не проговорился, как он наказывал, многозначительно подмигнул ему. Он был доволен вдвойне: получил такой прекрасный подарок и Даро не подвел его, не выболтал тайну. Впрочем, вскоре она будет раскрыта, ведь Атано глаза не закроешь, но Акару надеялся, что тот не настолько хорошо знает море, чтобы потом показать кому-нибудь заветное место, богатое на раковины-жемчужницы.

– Быстро завтракаем – и поднимаем парус! – сказал Акару.

Юноши поторопились пройти в просторный дворик без крыши внутри дома, где возле небольшого квадратного бассейна уже был накрыт стол. За дорогу они здорово проголодались, поэтому предложение старика было очень кстати.

Дом старого кибернетоса поражал великолепной отделкой. Акару, вечный морской скиталец, за долгие годы скопил много ценностей и на старости лет решил пожить в свое удовольствие и с комфортом. Стены его виллы радовали глаз великолепными росписями, в которых преобладали морские мотивы. Полы комнат и дно бассейна были мозаичными – из разноцветной гальки, на стройных темно-красных колоннах, окружавшие дворик, в верхней и нижней части золотом сияли полированные бронзовые обручи, в доме имелся водопровод и ванна, отделанная разноцветной фаянсовой плиткой, а в дворике стояли огромные расписные вазы, в которых росли цветы.

– Что нам сегодня приготовил мой верный слуга? – задал риторический вопрос Акару. – Конечно же туно, зажаренный на вертеле!

Он мог бы этого и не говорить. Аромат жареной рыбы, едва они вошли в дом, ударил в нос Даро с такой силой, что он даже зажмурился от удовольствия. Дед был еще тем гурманом, любил все самое лучшее, нередко экзотическое, а слуга деда, которого звали Киро, был великим мастером по части приготовления пищи. Прежде чем готовить рыбу, он набивал ее живот различными пахучими травками, солил, а затем, поставив на огонь, поливал смесью вина, гранатового сока и каких-то специй. Рыбье мясо после этого совсем не пахло водорослями и имело отменный вкус.

Завтракали вчетвером; Киро тоже был приглашен за стол. Ему минуло всего тридцать лет, но переделок, в которых побывал слуга Акару, иному человеку хватило бы на долгую жизнь. Киро был моряком, не раз участвовал в сражениях, и однажды его пленили пираты-ахейцы. Ему повезло, что кибернетос пиратского корабля состоял в дружеских отношениях с Акару.

Как-то во время застолья, будучи в гостях у знакомого пирата на Эвбее, где находился крупнейший рынок рабов во всем Критском море (на тот момент ахеец выступал в роли благородного торговца), Акару отметил превосходное качество приготовления пищи, и морской разбойник немедленно представил ему свое бесценное «сокровище» – повара-раба, плененного финикийца, моряка из Ханаана[23]23
  Ханаан – это имя в древности носила собственно Финикия, а в библейские времена – страна, простирающаяся на запад от северо-западной излучины Евфрата и от Иордана до берега Средиземного моря.


[Закрыть], или Страны Пурпура, как называли это богатое государство все мореплаватели.

Неизвестно, что больше понравилось кибернетосу, – поварское мастерство раба, его приятные манеры, в которых не было даже намека на рабскую угодливость и приниженность, или умный взгляд больших черных глаз – но он немедленно взял, что называется, быка за рога. Акару напомнил разбойнику-ахейцу о старом долге, размер которого со временем значительно вырос. И потребовал возвратить его не товарами или медными слитками, которые заменяли деньги, а отдать ему взамен раба-финикийца.

Ахеец даже не сопротивлялся; наоборот – он обрадовался, посчитав, что кефтиу не только сглупил, но и сильно продешевил. Эка проблема – найти еще одного повара! Стоило только выйти в море на перекрестье морских путей – и его скоростная гемиолия догонит любое торговое судно. А там уж доблестная команда корабля сделает свое дело – ахейцы считались непревзойденными воинами. В Уазит-Ойрет – Очень Зеленом море, как лэйстес переименовали Великое море[24]24
  Великое море, Зеленое море, Уазит-Ойрет, Уадж-Ур – Средиземное море. В его пределах выделяют моря: Адриатическое, Балеарское, Ионическое, Лигурийское, Тирренское и Эгейское. К ним нередко добавляют море Сирта, или Ливийское, Левантийское и Финикийское моря.


[Закрыть], с ними могли тягаться только кефтиу, мореходы Крита. Поэтому ахейцы старались не лезть на рожон и поддерживали с ними пусть и не совсем дружеские, но вполне сносные отношения. Конечно, если случалось застигнуть вдали от берегов одинокое судно Крита (что иногда бывало после сильного шторма, когда высокие волны и ураганный ветер растаскивали суда торгового каравана в разные стороны), ни один из кормчих ахейцев не мог отказать себе в удовольствии взять его на абордаж. Ведь морские скитальцы знали, что товары торговцев-кефтиу представляли для них настоящее сокровище, в особенности замечательное оружие, драгоценные камни для печатей и сосуды из многоцветного мрамора, металла и обожженной глины. А уж серебряные кубки и амфоры, расписанные изображениями рыб, осьминогов, водорослей, зарослей папируса и кратеры на высоких ножках, украшенные рельефными цветами, и вовсе стоили баснословно дорого.

Имя финикийца было чересчур длинным и замысловатым, язык сломаешь – Ашмуназар-сидони-роп[25]25
  Ашмуназар – личное имя, сидони – сидонянин, роп – обитатель райской долины.


[Закрыть]. И Акару назвал его просто Киро, что на языке жителей Крита означало «долг». Повару это было безразлично, в особенности на первых порах; доля раба всегда незавидна и для любого хозяина он значит не больше, чем камешек на дороге. Но когда финикиец понял, что кибернетос-кефтиу не будет ни бить его, ни унижать, а станет относиться почти как к вольному человеку, он начал служить ему не на страх, а на совесть. Спустя какое-то время Акару купил красивую девушку-рабыню, которая стала женой Киро, и тот перестал даже помышлять о возвращении в свой Ханаан.

Даро ел и с удовольствием разглядывал противоположную стену, на которой были искусно нарисованы лилии. Они «вырастали» прямо из пола и казались живыми. Так и хотелось подойти к стене и потрогать их рукой. А уж кувшин с высоким горлом и изящной ручкой, в котором Киро подал вино, и вовсе был прекрасен. Дед привез его из Та-Кем и очень гордился им. Как же – чудо заморское! Белый кувшин был расписан нежно-розовыми изображениями перламутровых ракушек и голубовато-зеленых диковинных водорослей – так, как это умели делать только мастера Черной Земли.

С трапезой покончили быстро. Мало того, что юноши были голодны и уминали рыбу так, что за ушами трещало, так еще и Акару, который съел всего лишь небольшой кусочек белого мяса, запив его добрым глотком вина, нетерпеливо подгонял их, напоминая, что до места идти долго, даже под парусом (хвала всем богам, ветер дул попутный!). Ему хотелось поскорее спуститься на дно, чтобы исполнить свое заветное желание – найти большую черную жемчужину, которая стоила целого состояния. Акару почему-то был уверен, что ему будет сопутствовать удача.

Вскоре, нагруженные рыболовецкими снастями, острогами, оружием (луком и длинными кинжалами), веслами, сумкой, в которой лежала еда, и торчало горлышко вместительного кувшина, наполненного вином, они уже шли к причалу. Там, на легкой волне, покачивалась лодка Акару, которую старый кибернетос не мудрствуя лукаво назвал «Таласса» – именем богини моря, которую особо чтили не только ахейцы, но и жители Крита.

Над водой у самого берега висела легкая дымка от испарений, но горизонт был чист, прозрачен и манил к дальним островам, которые хорошо просматривались даже на большом расстоянии. Даро подумал: «Как здорово, что дед пригласил меня выйти в море! Акару конечно же знал, что морское путешествие для внука – лучший подарок».

Глава 2. Черная жемчужина

Дед держал курс на Диа, который считался островом Дивея, верховного божества многих народов, населявших берега Зеленого моря. Благодаря древней легенде Диа называли еще и Островом Дракона. На нем в большом количестве водились дикие козы кри-кри. Жители Крита едва не обожествляли их, потому что кри-кри вскормили своим молоком Дивея. Даро несколько раз довелось видеть этих очень пугливых коз. Это были грациозные и красивые создания. Кри-кри имели светло-коричневую шерсть, а ноги и мордочка у них была темно-коричневая. Летом шерсть приобретала красноватый оттенок, зимой становилась светло-серой, а вдоль спины кри-кри тянулась черная полоса. Голову самцов, которых называли агриме, украшали два больших загнутых назад рога; самочек именовали «санада».

Даро недоумевал: что им делать на острове? Диа служил перевалочным пунктом для торгового флота. Корабли с заморскими товарами в ненастную пору не входили в порты Крита. Они прятались в тихих бухтах южной части острова от ураганного северного ветра, где их защищали высокие скалы Диа. Во время стоянки судов в том же Аминисо, когда сильно штормило, существовал постоянный риск, что их сорвет с якорей и выбросит на берег. Поэтому торговцы нередко разгружались на Диа, а затем, чтобы не терять драгоценное время, забирали товары и уходили в новое плавание. Когда штормовое ненастье уступало место хорошей погоде, грузы с острова Диа перевозились на Крит в лодках.

Порта как такового на Диа не было, хотя прежде, во времена Миноса, первого правителя Крита, на острове существовала даже верфь. Но теперь там находилось всего несколько причалов, с десяток складов, примерно такое же количество других хозяйских построек, а также дома тех, кто обслуживал порт и маяк – высокую каменную башню. Наверху маяка постоянно горел огонь. Ночью мореплаватели ориентировались на пламя, которое хорошо просматривалось издалека, а днем – на столб дыма.

Недоумение Даро понять было легко. Диа, небольшой по размерам остров, напоминающий своей формой кисть руки с пятью пальцами-мысами, которые были обращены на юг, в сторону северного берега Крита. Между мысами находились четыре бухты с такой кристально чистой водой, что дно хорошо просматривалось даже на глубине в сорок локтей. С северной стороны остров не имел больших бухт; берег там был неприветлив и скалист.

Остров напоминал огромный камень, брошенный богами в море. Более-менее пригодной почвы для растений там было немного – в основном красная глина, на которой хорошо рос только невысокий колючий кустарник. Когда-то на Диа произрастали и большие деревья, но они пошли на дрова для маяка, и теперь лишь кое-где торчали чахлые деревца, а топливо привозили из Крита.

Основной достопримечательностью и ценностью острова Диа были огромные моллюски-жемчужницы в виде большого клина, которые назывались «морскими перьями». В длину они вырастали до двух локтей. Жемчуг в полупрозрачной раковине был в основном красноватого и темно-коричневого цвета, но иногда – очень редко – встречались и высоко ценимые черные жемчужины. Характерной особенностью раковины являлось то, что она имела точно такой же цвет, как и заключенная между ее створками драгоценная горошина. Впрочем, жемчуг в раковинах не всегда присутствовал. Но они все равно ценились очень высоко – по другой причине. Конечно же, моллюски собирали и для еды, но главным у них были как раз «перья» – тончайшие нити, которыми раковина крепилась к морскому дну. Они были янтарного цвета, и после сушки на солнце становились золотыми. А уж ценились они и вовсе дороже золота, потому что искусные ткачихи Крита и Та-Кем изготавливали из этих нитей полупрозрачную ткань, которая шла на одежду в основном царствующим особам.

Даже высоко мнящие о себе торговцы далекого Илиона едва не на коленях умоляли продать им это невесомое полотно, которое легко проходило сквозь перстень, иначе при возвращении домой им могло не поздоровиться – царь у них был очень строгим и души не чаял в своей жене, большой моднице. Дарданы платили за ткань из «морских перьев» столько, сколько им говорили, даже не пытаясь торговаться.

Прежде раковин-жемчужниц было много, но теперь в мелководных бухтах южного берега Диа – обычно моллюски предпочитали небольшие глубины, до восьми локтей, – найти их практически невозможно. А уж глубоководная северная сторона острова и вовсе не давала на это никаких надежд. Тем не менее старый кибернетос почему-то обогнул остров и направился к северному берегу, где возвышались одни скалы. На недоуменный взгляд внука дед лишь хитро ухмыльнулся и сделал успокаивающий жест – мол, скоро сам все поймешь.

Удивительно, но про эту крохотную бухточку на северном берегу Даро понятия не имел, хотя на острове ему уже приходилось бывать, и не раз – здесь очень хорошо ловилась рыба. Притом при любой погоде: в штиль – с рифов на северном берегу, а когда начинало штормить – с противоположной, южной стороны, обращенной к Криту. Бухта была очень хитро расположена – так, что с моря ее не было видно, потому что вход в нее прикрывала скала, торчавшая из воды, и впрямь словно зуб дракона.

– Чудеса… – удивленно сказал Атано, когда лодка уткнулась носом в песчаный пляж. – Никогда бы не подумал, что на северном берегу Диа есть такое укромное местечко!

Как и Даро, он не раз рыбачил на острове с отцом и тоже знал его достаточно хорошо.

– Да уж, чудес здесь хватает… – ответил Акару и многозначительно глянул на внука.

Атано сразу же приготовил удочки, нашел удобное место у выхода из бухты и занялся ловлей рыбы – прежде всего для обеда. А старый кибернетос, чтобы ему и внуку сопутствовала удача, первым делом стал готовиться принести жертву Йашашаламу – «Тому, Кто Дает Благополучие». На Крите это был один из самых почитаемых богов. Обычно ему поклонялись в горных святилищах, где стояли высокие каменные столбы – для возлияний. Акару считал, что именно Йашашаламу помогал ему на жизненном пути, не раз спасая от верной смерти.

Кефтиу, как и ахейцы, поклонялись водоемам, рекам и морям, потому что вода, по их понятиям, божественна. Она была главным источником жизни и бессмертия человека, ибо, омыв его, вода очищала дух и возвращала молодость. Вода – и зеркало, и образец совершенства; ей, всеведущей и всемогущей, жители Крита приносили жертвы и свою любовь.

Даро быстро собрал дрова – в основном сухие ветки кустарника, которые кололись немилосердно, и старик с благоговением достал из корзинки трубку нартекса, в которой тлел священный огонь. Даже в своих дальних путешествиях, наперекор штормам, сырым туманам и дождям, Акару хранил в таких трубках божественный огонь родной земли.

Добыть его непросто, и Даро это знал. Прежде всего, нужно было найти две подходящие палочки – «мужественную» и активную, которая называлась «трепан», и «женственную», полую внутри, которая именовалась «очагом». «Трепан» вращали в ладонях, вертикально вставив в выемку лежащего на земле «очага», внутри которого находились сухие волокна. «Трепан» делали из прочного дерева – крушины или какой-нибудь разновидности ракитника, а для «очага» чаще всего брали нартекс, имеющий внутри волокна, как у бузины. Часть волокон удалялась, чтобы обеспечить свободный доступ воздуха и освободить первый порыв горячего дыхания священного огня. Все это делалось в святилище после принесения жертвы богам. А затем хранящийся в трубке божественный огонь использовали и во время жертвоприношений, и для того, чтобы зажечь домашний очаг.

Жертвоприношение длилось недолго: едва костер загорелся как следует, старый кибернетос плеснул в него немного вина, бросил в огонь створку раковины-жемчужницы – чтобы Йашашаламу точно знал, в каком деле нужна его помощь, и прочитал короткую молитву; длинные молебны знали только жрецы.

– А теперь в воду! – скомандовал Акару, и они сели на весла.

Атано с некоторым удивлением посмотрел в их сторону, он все еще не был посвящен в истинные намерения старика и своего друга – хотел окликнуть, чтобы спросить, куда они направляются, но тут один из поплавков ушел под воду, и он принялся вываживать здоровенную рыбину.

Отмель с жемчужницами находилась под прикрытием рифа. Он защищал ее от волн, которые с грохотом разбивались о камни с северной стороны. Конечно, глубина на отмели была приличной – не менее восьми локтей, но для Даро, превосходного ныряльщика, такое погружение – привычное дело. Собственно говоря, как и для старого Акару, который плавал и нырял, как рыба, несмотря на преклонные годы.

– Ну, я пошел! – сказал Даро, когда прикрепил к поясу вместительную сумку для раковин, привязал ножны с кинжалом к правой ноге – чтобы удобно было им пользоваться, и взял в левую руку острогу-трезубец.

Оружие в этих водах было более чем уместным. Во-первых, воды близ Диа нередко посещала акула-молот, во-вторых, можно наткнуться на змееподобную мурену длиной до восьми локтей с ее острыми загнутыми внутрь зубами и, в-третьих, наступить на ската-хвостокола с его ядовитым шипом, который прятался в песке. Кроме того, были и другие опасности, подстерегающие неопытного ныряльщика: огненные черви, обжигающие, словно пламя костра, огромные осьминоги, способные утащить человека в морские глубины (правда, они встречались в основном в байках рыбаков, нежели на самом деле), ядовитые медузы и морские ежи, которые хоть и не имели яда в своих иголках, но кололись очень больно.

А еще существовала Кето, дочь бога морских глубин и богини земли – отвратительное чудовище, уродливая старуха, воплощающая все ужасы моря. Она сама была страшилищем, и такие же у нее были и дети (по словам ахейцев): морской дракон, жуткая Ехидна, три чудовищные горгоны и сладкоголосые сирены, встреча с которыми для моряков смерти подобна.

– Погоди! – остановил дед своего внука.

Он достал из сумки странное приспособление – две прозрачные линзы из горного хрусталя, оправленные бронзовыми кольцами, которые были связаны друг с дружкой и прикреплены к мягким кожаным ободкам.

– Ну-ка, подставь голову, – сказал дед, и недоумевающий Даро исполнил его приказание.

Линзы крепились к голове с помощью широкой ленты, а их кожаные ободки буквально прилипли к лицу.

– Зачем это? – спросил Даро.

– На дне все поймешь, – коротко ответил Акару.

Даро пожал плечами, закрыл ноздри прищепкой из бычьего рога и, взяв груз, камень, привязанный к веревке, один конец которой был привязан к мачте, с удовольствием нырнул в воду, потому что солнце начало припекать. Дед остался в лодке вместе с Киро, который уже начал сооружать легкий навес; старый кибернетос должен был прийти внуку на смену, когда тот устанет. К тому же кто-то обязательно должен наблюдать и за морем, и за ныряльщиком, чтобы вовремя упредить опасность. Собственно говоря, их было две – самые главные: приближение акулы к ныряльщику, увлеченному поиском раковин, и корабль пиратов, который мог появиться в любой момент.

В последние годы в Зеленом море кроме пиратов-ахейцев и финикийцев стали появляться неведомые племена – чекеры и шекелеши. Их корабли были очень быстры, появлялись неожиданно и так же внезапно исчезали, оставив после себя ограбленные и сгоревшие поселения. Воины неведомого народа были жестоки и всегда сражались до последнего, предпочитая умереть, но не сдаться на милость победителя. Они даже пленных не брали, убивали всех подряд – и молодых, и старых, и детей. Этих морских разбойников побаивались даже кефтиу, мореходы Крита, хотя «народы моря», как их прозвали, в морские сражения вступали редко и больше по принуждению, из безвыходности, когда невозможно было сбежать, скрыться в морских просторах.

Дивный мир открылся перед Даро. Он даже опешил от неожиданности. Вода была очень прозрачной, но если на глубине обычно все виделось несколько расплывчато, то хрустальные линзы показали ему прекрасную картину подводной жизни, притом настолько ясно и отчетливо, словно это было на поверхности. Даро даже захотелось немедленно всплыть и заорать от восхищения, но камень неумолимо тянул его на дно, сплошь покрытое раковинами-жемчужницами. Ай да дед! Как же он умудрился разведать это поле сокровищ?

До обеда Даро и старый кибернетос трудились в поте лица, который, конечно же, не успевал появляться, как его тут же смывала морская вода. Они брали только большие, «созревшие» раковины-жемчужницы. Вскоре лодка была загружена моллюсками почти по самые борта, и когда солнце стало посередине небесного купола, добытчики оставили свое увлекательное занятие и вернулись в бухту – согласно древнему обычаю промышлять жемчужниц можно было только до обеда.

Несмотря на богатый улов, дед остался недоволен – они слишком поздно прибыли на Диа.

– Остаемся здесь на ночь! – заявил он решительно. – И начнем завтра с утра пораньше.

Даро и не подумал возражать. Юноша все еще был под впечатлением волшебных линз; он собирал бы раковины до самого вечера, но знал, что Акару не разрешит. И не только потому, что древний обычай требовал ограничить время добычи моллюска. Просто долгая работа под водой, тем более на большой глубине, – а Даро, в отличие от деда, нырял очень глубоко, – могла повредить здоровью.

Атано уже приготовил рыбную похлебку, а над костром на вертелах скворчали четыре большие кефали. Увидев, чем наполнена лодка, он с обидой глянул на Даро, но промолчал. Атано понимал, что командует здесь Акару, и у его друга нет главного слова.

Отобедав (аппетит у всех оказался отменный, особенно у ныряльщиков), раковины перенесли в тень, и началось главное действо, ради чего и была затеяна поездка на Диа. Для начала все четверо стали ощипывать «перья» раковин – драгоценные волокна, которые сборщики моллюсков старались сохранить, хотя главной их задачей было содержимое внутренней полости жемчужниц. А затем, тая дыхание, Акару стал открывать раковины.

Их улов конечно же можно было назвать неплохим – по количеству но вся проблема заключалась в том, что жемчуг встречался не во всех раковинах. Среди двадцати-тридцати пустых раковин находилась всего лишь одна с драгоценной горошиной.

К огромному разочарованию Даро, больших, особо ценных жемчужин, оказалось мало. И весь жемчуг был красноватого или темно-коричневого цвета. Особенно сильно огорчился дед, это Даро сразу понял, по тому, как тот сдвинул густые седые брови к переносице. Акару жаждал найти черный жемчуг, который был очень редок в этих водах и ценился весьма высоко.

Волокна разложили для просушки, раковины тоже не стали выбрасывать – для отделки дворца миноса требовалось много перламутра, и их можно было выгодно продать. Створки раковин сложили во вместительную корзину, плетенную из лозы, и опустили в воду, чтобы перламутровый слой не потускнел, а сами улеглись в тенечке отдыхать, потому что солнце начало жечь немилосердно. Тени хватило для всех, – Киро натянул большой тент – к тому же подул тихий освежающий ветерок, способствующий приятному послеобеденному сну, и Даро не просто уснул, а провалился в сновидения – морскую бездну, населенную удивительно прекрасными разноцветными рыбками, водорослями и странными невиданными созданиями, похожими на бабочек, затеявшими вокруг него хоровод.

Проснувшись, все подкрепились лепешками и вином, и пока Киро разжигал костер на плоской каменной плите, чтобы использовать ее в качестве сковородки, на которой он намеревался поджарить на ужин моллюсков, Акару, Даро и Атано вышли в море на вечернюю рыбалку. В это время рыба стремилась к отмелям острова на кормление и улов обещал быть богатым.

Так оно и получилось. Сеть забросили всего четыре раза, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы дно лодки покрылось толстым слоем живого серебра. Особенно много поймали крупных морских лещей, белое мясо которых было жирным и очень вкусным. Рыбу определили в сеть, связав ее узлом, и опустили в воду, чтобы она не уснула до возвращения в Аминисо, и присоединились к Киро, который священнодействовал возле костра.

Ужин получился – лучше не придумаешь: испеченное на камне мясо жемчужниц и зажаренные на вертеле лещи. Даро и Атано объелись и их плоские мускулистые животы стали, как у беременных женщин. Акару и более умеренный в еде Киро лишь посмеивались, глядя на юношей. Дед хорошо понимал внука и его друга: несмотря на обилие рыбы в прибрежных водах Крита и на его рынках, не всегда можно было попробовать такие вкусные деликатесы, как мясо морских лещей и моллюски жемчужниц, стоившие дороговато по сравнению с другими дарами моря.

Прохладный тихий вечер опустился на море. Небо с западной стороны окрасилось в пурпур, перемежающийся золотыми полосами, дневная жара уступила место вечерней прохладе, на востоке начали зажигаться первые звезды, в костре потрескивали угольки, разбрызгивая искры, и неумолчный шум прибоя располагал к неторопливой вечерней беседе. Разлегшиеся на все еще теплых камнях юноши внимательно вслушивались в размеренный, несколько надтреснутый голос старого кибернетоса:

– Никто не знает доподлинно, кому первому пришла в голову мысль построить корабль из досок. Мудрецы ахейцев рассказывают, что на корабле в их страну впервые прибыл Данай, сын царя Та-Кем, – Черной Земли, которую они называют Айгюптос. До этого люди передвигались по морю на плотах, изобретенных в Лазурных водах[26]26
  Лазурные воды – Красное море.


[Закрыть] царем Эрифрой для плавания между островами. Ахейцы утверждают, что направлять путь по звездам мореплавателей научили финикийцы, не так ли, Киро? Весло изобрели платеи[27]27
  Платеи – жители древнегреческого города-государства в Южной Беотии.


[Закрыть], мачту и горизонтальную перекладину для крепления паруса – великий мастер Дедал[28]28
  Дедал – персонаж древнегреческой мифологии, выдающийся художник и инженер, считавшийся изобретателем разных инструментов, а также построивший лабиринт на острове Крит.


[Закрыть], паруса же придумал его сын Икар. Судно для перевозки конницы первыми построили самосцы, корабль со сплошной палубой – фасосцы, эмболон[29]29
  Эмболон (греч.), ростр (лат. rostrum) – таран с металлическим наконечником в носовой части военного корабля. Наряду с основным тараном несколько выше ватерлинии на крупных кораблях имелся малый таран – проэмболон. Обычно он имел форму бараньей, свиной или крокодильей головы и был расположен над основным тараном. Служил в качестве ограничителя для предотвращения излишнего углубления основного тарана в корпус атакуемого корабля, так как это сильно затруднило бы его извлечение и могло стать причиной гибели корабля нападающих вместе с их жертвой.


[Закрыть] впервые пристроил к носу корабля Пизей, сын Тиррена, а якорь изобрел Эвпалам. Но первое морское сражение дал основатель нашего государства Минос…

– Наш флот – самый сильный! – запальчиво сказал Даро.

Акару в задумчивости покачал головой.

– Власть над миром – власть над морем, – так говорят ахейцы, – сказал он, пристально глядя в огонь, словно увидел там нечто очень интересное. – Флот миноса огромен, но морское могущество Крита не безгранично. Чего стоит одно племя дарданов. Своей колыбелью они считают Крит и у них большой и сильный флот. Род они ведут от Дардана, сына бога Дивея и Электры, а свою столицу Илион они назвали в честь Ила – сына Дардана. Их царство простирается от Геллеспонта до реки Каик, власть дарданцев признают все близлежащие острова, в том числе Тенедос (прежде он назывался Фойника) и Лесбос, расположенные на важнейших перекрестьях торговых путей. Эти острова стали их крепостями, а жители – пиратами, которые весьма искушены в мореходном деле…

Старик подбросил в костер несколько веток, и угасающий костер снова набрал силу.

– Другое племя, которое обзавелось крупным флотом, это лукки – ликийцы, – продолжил свое повествование Акару. – Между прочим, они считают себя родичами дарданцев, а значит, тоже выходцами из Крита. Ликийцы осмеливались нападать даже на Айгюптос, что говорит об их морском могуществе. И безрассудстве – даже минос никогда не сделает такую глупость, потому что корабли Черной Земли хоть и примитивны по сравнению с нашими, но зато очень многочисленны. Они нападают, как свора охотничьих псов на крупного зверя и отбиться от них очень трудно, если не сказать – невозможно. Кстати, флот фараона пополнился и длинными большими кораблями, о чем нам поведал Видамаро… Дальше нужно отметить карийцев, которые участвуют в морских походах на паях с финикийцами, а флот Ханаана за последние десятилетия значительно усилился. Пиратские флоты финикийцев и карийцев уже принудили ликийцев обратиться к менее хлопотным занятиям, нежели морской разбой. Так что тучи над Эгеидой сгущаются, и для Крита могут настать нелегкие времена. Многие зарятся на наши богатства…