Текст книги "Змея за пазухой"

Никита забрался в салон и запустил двигатель. Мотор работал ровно, тихо и мощно. Похоже, за машиной был хороший уход. Немного поразмыслив, Никита достал мобильный и набрал номер Кривицкого. Пока гудел зуммер вызова, ему стукнула в голову интересная мысль, и он поторопился выбраться из машины.

– Алло, кто звонит? – раздался знакомый голос Алекса; для него номер мобильного Никиты, высветившийся на дисплее, был еще незнаком.

– Свои, – ответил Никита.

– Нико? Это ты?

– А то кто же.

– Что, опять попал в переплет?

– Угадал. Только не в тот, о каком ты мог подумать. Алекс, мне нужно с тобой встретиться. Срочно. И в неформальной обстановке.

– Момент… Посмотрю в свои записи. В семь вечера тебя устроит?

– Вполне.

– Где?

– Где угодно. Но лучше там, где тебя не знают.

– Тогда в «шалмане». Я не был там сто лет. Помнишь?

– Конечно. А что, он до сих пор функционирует?

– Еще как. Удачливое место так просто не бросают.

– Что ж, вспомним молодость…

«Шалманом» детдомовская босота называла пивбар, ютившийся на задворках центрального рынка. В отличие от других заведений подобного рода, которые мальцов не подпускали к стойке и на пушечный выстрел, в «шалмане» можно было заказать бокал-другой пива, вяленую рыбешку и солидно расположиться за столиком – где-нибудь в углу, подальше от нескромных глаз.

В пивбаре разрешалось курить, и детдомовские пацаны смолили сигареты до тошноты, представляя себя взрослыми. Что самое удивительное, на них никто не обращал внимания и не пытался учить уму-разуму – «шалман» был по-настоящему демократичен. Может, потому, что публика в нем собиралась пестрая, в основном оторви и выбрось, поэтому все вели себя вежливо, предупредительно, стараясь не наступить на чью-нибудь больную мозоль, иначе можно было без лишних разговоров получить «перо» в бок.

Ровно в семь Никита подъехал к бару на такси. Еще два дня назад он не мог позволить себе такой роскоши, пришел бы пешком, благо «шалман» находился не очень далеко от его дома, но теперь, с высоты своего изменившегося материального положения, Никита уже смотрел на жизнь по-иному. «Хорошо иметь домик в деревне!» – вспомнил он навязчивую рекламу, открывая дверь пивбара. И ухмыльнулся. Действительно, как хорошо получить наследство в миллион долларов. Везет же дуракам и пьяницам…

Нужно отметить, что бар трудно было узнать. Внешне он вроде и не сильно изменился, разве что поменяли вывеску и входную дверь да вместо замусоренных дорожек, оплетавших бар снаружи, владелец «шалмана» положил тротуарную плитку, обустроил скамейки и посадил декоративный кустарник. А внутри везде сверкал хром и никель, общепитовских столов с пластиковыми столешницами не было и в помине – их заменили солидные, дубовые, – но курить можно было по-прежнему. Правда, теперь дым не стоял столбом, потому что в баре был мощный вытяжной вентилятор.

Никите пришлось немного подождать – Алекс опаздывал. Он занял столик на двоих в дальнем конце пивбара и наслаждался отменным пивом. Впрочем, и раньше «шалман» отличался тем, что пиво в нем никогда не бодяжили – это было опасно для жизни бармена. Он мог недолить по «Марусин поясок», на это смотрели снисходительно – каждый зарабатывает деньги, как может, – но разбавлять водой столь ценный продукт считалось преступлением против человечества.

Однажды Никите довелось наблюдать, как учили уму-разуму нового бармена. Его заставили выпить один за другим десять бокалов разбодяженного пойла, для убедительности приставив нож к горлу. Как бармен не лопнул, непонятно. Наверное, от страха его желудок стал безразмерным.

Алекс пришел в половине восьмого.

– Извини, брат, служба, – сказал он покаянно, усаживаясь напротив Никиты.

Подождав, пока официант сервирует стол (Никита заказал бутерброды с семгой и вяленую воблу), Алекс сказал, одним махом осушив бокал:

– Ух, хорошо! – Он взял бутерброд и принялся жадно жевать. – Это ты здорово придумал насчет бутербродов – я страшно голодный. Некогда было пообедать. Чай с сухариками и сигареты – вот и весь мой обед. У нас комиссия из министерства свирепствует – ментов переводят в разряд полицейских. С командным составом уже определились, теперь взялись за рядовых. Как бы мне не потерять своих парней…

– Неужто и у сыщиков рыльце в пуху?

– Не так чтобы очень… Но чем черт не шутит. Так что там у тебя за проблема нарисовалась?

– Алекс, почему закрыли дело Олега Колоскова?

Кривицкий неожиданно поперхнулся и поторопился отхлебнуть несколько глотков пива, чтобы пробить комок, образовавшийся в горле.

– На то были веские основания, – после некоторой паузы осторожно ответил Кривицкий. – А почему ты спрашиваешь?

– Хотя бы потому, что он мой друг… пусть и бывший.

– Ну уж – друг… – Кривицкий ухмыльнулся.

– Что было, то прошло. Но он наш, Алекс, детдомовский. И этим все сказано. Кто это дело вел, твой отдел?

– Да. Он был чересчур большой шишкой, чтобы отдать дело на откуп районному отделению угрозыска. Но я как раз был в командировке, когда Олег приказал всем долго жить. Однако с материалами по делу ознакомился и не нашел ни единой зацепки, которая оспаривала бы версию о самоубийстве. Разве что… – Тут Кривицкий запнулся, немного подумал и продолжил: – Выстрел был произведен в висок, с близкого расстояния, но с левой стороны.

– И что это значит?

– А то, что Олег не был левшой. Тем не менее направление пулевого канала находится в пределах допустимого. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я толкую.

– Понимаю. Стрелял Олег, а не кто-то другой. Но почему с левой руки? И почему следствие не обратило должного внимания на этот момент?

– Почему, почему… Да мало ли что могло взбрести в голову человеку, который в состоянии стресса находится на грани жизни и смерти? Может, в момент выстрела он держал в правой руке фотографию Полины и дочери – она валялась на полу рядом с телом. И потом, дверь была закрыта на засов. А окна с зимы не открывались – Олег терпеть не мог уличного шума, он любил тишину и чистый кондиционированный воздух. Так, по крайней мере, утверждала Полина. Ну и что должен думать в такой ситуации опер или следователь? Напрашивалась только одна версия – самоубийство.

– А вот в этом я не уверен. И Полина, кстати, тоже.

– Ну, ей и положено сомневаться. Она утверждает, что у Олега не было причин для самоубийства. Но ты-то каким боком в этом деле засветился? Только не говори, что он как был твоим другом, так им и остался! И ты хочешь добиться справедливости, потому что Олег хороший человек и тебе его жалко. Эти мантры можно изрекать разве что на поминках. Мы с тобой далеко не мальчики, и что такое настоящая дружба, нам хорошо известно.

– Дело не в дружбе… – Никита немного поколебался, но все же решился: – Перед смертью Олег написал мне письмо, своего рода завещание, в котором сообщил, что его заказали. Кто именно – не назвал. Может, и сам не знал. Он просил помочь Полине и дочери выехать за рубеж. Олег предполагал, что и на них откроют охоту.

Про кредитную карточку и миллион долларов он благоразумно промолчал.

– Так помоги – и дело с концом, – сказал Алекс. – Я тоже могу посодействовать.

– Полина наотрез отказалась уезжать. Она надеется на свою охрану. Что конечно же глупо. Но женщина – как норовистая кобылка: уж если попала ей вожжа под хвост, то ее не остановишь. Полина попросила меня, чтобы я попытался найти убийцу. А еще лучше – заказчика. Она не верит, что Олег мог покончить с собой. Ничто не предвещало столь трагического конца.

– Хочешь поиграть в частного детектива? – Алекс хмуро осклабился. – Ну и дурак ты, Нико. Ты хоть понимаешь, в какую кашу хочешь влезть? Эти богатеи живут как пауки в банке. То, что они жрут друг друга, – пусть их. Но они очень не любят, когда на их кухню заглядывают чужаки. Если ты сунешься в это дело, можешь считать тебя покойником.

– Боишься, что смогу кое-что откопать и твой отдел получит жирный, аппетитный «висяк»?

– А хотя бы и так! – огрызнулся Кривицкий. – Но я уверен, что в этом деле все чисто. Двух мнений быть не может: Олег покончил жизнь самоубийством. Все с этим согласны – и милиция, и прокуратура. Что еще нужно?

– Нужно было всего лишь более тщательно осмотреть место происшествия! – резко ответил Никита и рассказал Алексу про засов. – Я взял с собой образец шпагата и ворсинки, которые находились в замочных скважинах. Нужно отдать их на экспертизу.

Кривицкий посмотрел на Никиту с мученическим видом и приложился к бокалу. Видимо, он хотел выиграть время, потому что пил длинными, медленными глотками, глядя куда-то в сторону. А затем, мрачно глядя на Никиту, заговорил:

– Скажи мне, что я сделал тебе плохого?! Ты хоть понимаешь, какая каша заварится, если мне придется открыть дело по-новому? Да меня сожрут с потрохами! То, что мое начальство начнет мочиться кипятком, и ежу понятно. Притом на мою башку. Но ведь в городе есть богатые люди, которым очень не нравится, когда убивают таких, как они. В том числе и среди чиновников. И пусть Олег для некоторых из них был злейшим врагом, но большой бизнес, который любит, как известно, тишину, не успокоится, пока не найдут убийцу и, главное, заказчика. И козлом отпущения во всей этой истории сделают меня, потому как заказуха раскрывается очень редко. Тем более что следы преступления – если оно было; я пока в это не верю, не верю, и все тут! – давно остыли, и теперь нужен не просто профессионализм, а потрясающее везение. Ну а менты – может, ты этого не знаешь – к разряду везунчиков не относятся. Это работяги, чернорабочие, которые горбатятся на своей грязной работе денно и нощно и чаще всего, вместо благодарности, получают лишь плевки «благодарных» граждан в свою сторону и выговоры от начальства.

– Я сейчас заплачу над твоей тяжкой судьбиной…

– Ладно, допустим, в твоих домыслах – да, домыслах! – есть рациональное зерно. Но скажи мне тогда: кто убил Олега? У нас есть видеозапись камер наблюдения за домом с двух разных точек, которая подтверждает, что в момент убийства никто чужой в подъезд не входил и не выходил из него. Только свои, жильцы.

– Значит, нужно шерстить жильцов, – упрямо боднул головой Никита.

Кривицкий саркастически ухмыльнулся и ответил:

– Как ты это себе представляешь? Там живут многие городские боссы – чиновники и крутые бизнесмены. К ним не подъедешь и на хромой козе. Тем более – без соответствующих фактов. Хотя конечно же следователь – тут нужно отдать ему должное – опросил всех тех, кто в момент убийства находился дома. Это в основном пожилые люди. И наконец, последнее: богатые сами мараться не будут. У них есть все возможности, чтобы нанять профессионального исполнителя заказов. Естественно, не напрямую, а через посредников.

Никита тяжело вздохнул и допил пиво.

– Все выходит на то, – сказал он, – что Полина устроила мне местечко в артели «Напрасный труд». Понимаешь, Алекс, я не мог ей отказать, не имел права, но ты почти убедил меня, что дело дохлое, и теперь я как тот витязь на распутье: направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – денег лишишься, прямо пойдешь – головы не сносишь. В общем, куда ни кинь, везде клин.

– Вот и ладушки! – обрадовался Кривицкий. – У меня есть предложение похерить этот вопрос окончательно, а чтобы избавить тебя от угрызений совести, предлагаю съездить в воскресенье на природу.

– Шашлык, хорошее вино, веселые девочки с минимумом интеллекта, не обремененные высоким образованием и такими глупыми условностями, как стыд…

– Какой ты догадливый! – Кривицкий хохотнул.

– Нет, Алекс, извини, не могу я… – Никита закурил и мрачно уставился в стол.

– Что именно ты не можешь? – остро посмотрел на него Кривицкий.

– Бросить это дело, – после некоторой паузы ответил Никита. – Я обещал. Понимаешь, поначалу я и впрямь хотел изобразить бурную деятельность, чтобы потом сказать Полине: «Извини, дорогуша, я сделал все, что было в моих силах, но следователь прав – Олег сам наложил на себя руки». Однако после осмотра квартиры я уже так не думаю. Надо разобраться, Алекс, надо!

– Да пошел ты!.. – Кривицкий потянулся за деньгами, чтобы расплатиться и уйти.

– Погоди! – схватил его Никита за рукав. – Не горячись. У меня есть дельное предложение. Я один буду заниматься этим вопросом, без привлечения твоей службы. Ты останешься в стороне. Выгорит у меня дело – все лавры достанутся тебе, не выгорит – что ж, набью себе еще несколько лишних шишек, всего лишь.

– Ну ты и баран… – буркнул Кривицкий, остывая. – Упрямая скотинка… Ладно, если хочешь приключений на свою задницу – милости прошу к нашему шалашу. Узнаешь, сладок ли хлеб мента. Действуй. Ежели что, можешь надеяться на мою помощь. Это я твердо обещаю. Но только в частном порядке!

– Ловлю тебя на слове. Мне нужна копия дела и видеоматериалы.

Кривицкий немного поколебался, а затем ответил:

– Конечно, это служебное преступление… но что не сделаешь для старого друга. Только учти, если попадешься кому-нибудь с этими бумагами, не вздумай сослаться на меня!

– Заметано. Я буду нем, как печка, – ответил Никита словами одного из персонажей старого фильма.

Напряжение за столом спало. Они вновь заказали по бокалу пива, и дружеская пирушка покатилась своим чередом, легко и непринужденно, не отягощенная никакими коллизиями, лишь приправленная терпким, ностальгическим ароматом воспоминаний о неласковом детстве.

Глава 3
МАМКА

Никита ехал навестить Домну Никифоровну. Она жила на окраине города в небольшом домике с садом и огородом. «Ауди» шла ровно, мягко, и Никита невольно поддался эйфории езды на хорошей машине. До этого ему доводилось водить в основном военную технику (если не считать редких поездок на машинах сослуживцев; впрочем, это были в основном «Нивы» и «Лады»), поэтому стремительная «ауди» казалась ему по сравнению с УАЗом суперсовременным истребителем, которого опустили на землю, но не лишили скоростных качеств.

Домна Никифоровна была живым талисманом детдома. Дети ее просто обожали, потому как она относилась ко всем, даже самым отчаянным бузотерам, словно родная мать – бывало, что и строго, но неизменно с любовью. Домна Никифоровна заведовала кухней, и нужно сказать, что при ней никто из поваров и кухонных работников не смел взять себе даже грамма тех продуктов, которые отпускались на питание воспитанникам. Однажды дошло до того, что она практически в одиночку выступила против нового директора детского дома, который перепутал личное с общественным и посчитал детдомовскую продуктовую кладовую за свою собственность. Ее за это даже уволили, но уже наступали времена перемен, и воспитанники устроили такую бучу, что вороватого директора убрали в течение двух дней, а Домну Никифоровну вернули на прежнее место.

Никита не видел Домну Никифоровну без малого пятнадцать лет. Она уже ушла на пенсию и теперь в основном ковырялась в саду и огороде, редко покидая свою уютную обитель только для того, чтобы сходить в магазин или больницу. У Домны Никифоровны сильно болели ноги. Ведь она большую часть своей жизни провела стоя на холодном кафельном полу кухни. Это все поведал ему Алекс Кривицкий.

Домна Никифоровна поливала цветы. В них она знала толк, поэтому ее палисадник казался выставкой цветов, столько здесь было разных видов, даже экзотических.

– Домна Никифоровна! – позвал Никита из-за калитки.

Старушка подняла голову, долго всматривалась в Никиту, а затем сокрушенно покачала головой, полезла в карман фартука, нашла очки в большой роговой оправе и водрузила их на нос.

– Никошка! – Домна Никифоровна всплеснула руками. – Ты ли это?!

– Я, Мамка, я…

В детдоме ее с незапамятных времен прозвали Мамкой, и Никита вымолвил это прозвище совершенно машинально. А его она почему-то кликала Никошкой. Некоторые шутники даже подтрунивали над ним, взяв за основу «Приключения Буратино», очень популярный в те годы детский фильм: «Кто же он? Ни кот, ни кошка… Ну конечно же Никошка! Ни-кош-ка! Ни-кош-ка!» Сначала Никита сердился, а потом привык и перестал обращать внимание на шалости детдомовцев. Спустя год или два все забыли это прозвище, и он стал для всех просто Нико, лишь Домна Никифоровна продолжала звать его Никошкой.

– Дак что же ты торчишь-то на улице?! Заходи…

Они обнялись, и только вблизи Никита понял, как сильно сдала Мамка. Она здорово похудела и как будто стала ниже на голову. Поредели и ее пышные волосы, стали совсем седыми, на лице появились новые морщинки, только голубые глаза не поблекли от старости, по-прежнему светились, как два сапфира. Возможно, потому, что их омыли набежавшие слезы.

– Вот радость-то… Живой… – Старушка ощупывала его, словно не веря своим глазам.

– А почему я должен быть мертвым? – прямо спросил Никита.

– Ну как же… Полиночка мне говорила, что ты погиб.

Домна Никифоровна знала про их отношения. Она вообще знала тайны практически всех детдомовцев. Они приходили плакаться ей в жилетку и просить совета даже будучи совсем взрослыми. Поэтому Никита и приехал к старушке – она была кладезь информации. Сейчас он стоял перед ней и ругал себя последними словами, что до сих пор не удосужился навестить ее раньше.

– Слухи о моей смерти были несколько преждевременными, – сухо сказал Никита, не вдаваясь в подробности.

Похоже, Полина, чтобы как-то оправдаться перед Мамкой, пустила эту утку, которая вполне могла оказаться правдой. После училища Никита сам попросился в горячую точку и лез под пули как одержимый. Вскоре с ним стали бояться ходить в поиск, потому что Никита пер буром даже там, где этого не требовалось. Наверное, он хотел умереть, чтобы избавиться от постоянных мыслей о предательстве Полины, хотя и не признавался в этом даже самому себе. Все изменилось лишь после того, как он, прикрывая отход разведгруппы, в одиночку продержался целых два часа против полусотни ваххабитов и даже не был серьезно ранен; несколько царапин не в счет. С той поры все утвердились во мнении, что лейтенант Измайлов – счастливчик, а значит, с ним можно идти хоть в сам ад.

Впрочем, Полина могла и ошибиться. Видимо, каким-то образом до нее дошли слухи о том, что Никита пропал без вести. Был в его воинской биографии такой случай. Чтобы отвлечь преследователей, он увел их в сторону, противоположную той, куда ушла изрядно потрепанная разведгруппа. А затем около полумесяца плутал по горам, потому как все тропы в нужном направлении были перекрыты бандитами, пока наконец не вышел к своим, изможденный до предела и с незажившей раной. Никиту уже почти похоронили.

Домна Никифоровна смутилась и, покаянно опустив голову, пригласила его в дом. Он был небольшим, но очень уютным. Так уж случилось, что своих детей Мамка не прижила (ее муж-водитель погиб в автокатастрофе, и Домна Никифоровна больше замуж так и не вышла), поэтому всю свою нерастраченную материнскую любовь она обратила на воспитанников детдома и на обихаживание домашнего очага. Все комнаты в доме были чистенькие, яркие, без лишнего барахла и безделушек. Только картины по стенам, и Никита знал, кто их автор – бывший детдомовец, а ныне известнейший художник, который выставлялся в лучших музеях мира. Каждая из его работ стоила дороже дома, в котором жила Мамка. Картины были подарками. На одной из них художник нарисовал саму Домну Никифоровну в простенькой ситцевой кофточке в цветочек. Только художник изобразил ее совсем молодой, – наверное, такой, какой она была в его детдомовские годы. Никита помнил Мамку уже в преклонных годах.

В доме пахло свежескошенным сеном, яблоками и парным молоком. Домна Никифоровна безо всяких церемоний усадила Никиту за стол, чтобы угостить чаем, очень вкусными ватрушками и вареньем.

– Ты Полинку видел? – осторожно спросила старушка, когда Никита допил чай.

– Имел честь… случайно… – соврал Никита.

– Не обижайся на девочку, она всего лишь слабая женщина. Ошибиться может каждый. У Полинки сейчас горе, такое горе…

– Это ее проблемы, – жестко ответил Никита.

– А ты сильно изменился… – Домна Никифоровна осуждающе покачала головой. – Раньше был куда добрее.

– Раньше я был телком, который, кроме яслей с сеном, ничего не видел. Встреча с реалиями жизни быстро привела меня в чувство. Есть такое выражение – кому война, а кому мать родна. Пока я землю зубами грыз, защищая Отечество, кое-кто торговал им налево и направо, составив при этом целое состояние. Но по счетам все равно приходится платить. Рано или поздно. Вот Олег и заплатил.

– Нехорошо так говорить… царствие ему небесное… – Мамка перекрестилась на икону в красном углу горницы.

– А хорошо увести у меня любимую девушку?! Или похоронить раньше времени, как это сделала Полина?!

– Нужно уметь прощать…

– Бог простит. А мне они безразличны – что Олег, что Полина. Былое давно быльем поросло.

«Ой ли? – подумал Никита и спрятал глаза от испытующего взгляда Мамки. – Тогда какого хрена ты подписался на должность следака? Или заняться больше нечем? Ладно, пусть и впрямь ты страдаешь от безделья. Но ведь Алекс предупредил, что расследование может плохо закончиться. Или тебе, Измайлов, мало армейских приключений? А, что теперь об этом думать!»

– Как они жили? – спросил Никита то, ради чего приехал к Мамке.

– Плохо, – ответила Домна Никифоровна. – Особенно в последние годы. Олег даже поколачивал Полинку.

«О как! – встрепенулся Никита. – Оказывается, Полина мне лапшу на уши вешала насчет любовницы. Видимо, конфликты были именно на этой почве. И то верно: у молодого здорового мужика куча бабок, а значит, ему доступны любые женщины. Почему бы не воспользоваться ситуацией? Тем более что Олег всегда был бабником. Соврала Полина, как пить дать соврала… Зачем? Чтобы обелить покойника или… Поди знай».

– По какой причине? – спросил Никита.

– Ревновал.

– Ревновал?! К кому?

Домна Никифоровна подняла очки на лоб, почему-то тяжко вздохнула и ответила:

– К тебе. А к кому ж еще?

– Не понял…

– Что тут понимать? Семейные ссоры бывают в любой семье. Наверное, Полинка в гневе сравнила вас, и сравнение вышло не в пользу Олега. Вот его и понесло. И чем дальше, тем хуже. Стал пить, купил себе квартиру в центре, чтобы ему было где уединиться…

– И наверное, женщин туда водил…

– Вот чего не знаю, того не знаю. Полинка наотрез отказывалась говорить на эту тему.

«М-да… – Никита мысленно почесал в затылке. – А ведь у Полины был мотив отправить своего благоверного на тот свет… Был! Ведь от семейных ссор до развода путь короток. И с чем бы тогда она осталась? Зная мстительный характер Олега, можно с уверенностью предположить, что он постарался бы усложнить ей жизнь до крайности. И потом, кто так запросто откажется от больших денег? А уж Полина – тем более. По ее словам, ей могут грозить большие неприятности, вплоть до заказухи, но она упрямо твердит свое – надо решить проблемы с новым менеджментом. Конечно, терять мешок с золотом, образно говоря, Полине не в масть; она скорее улетит вместе с ним в пропасть, нежели выпустит его из своих рук. Уж чему-чему, а житейской цепкости детдом нас научил».

– Ты бы помог ей… – Мамка сказала это как-то виновато, будто извинялась за свои слова. – Полинке сейчас очень тяжело…

– Это как? Жениться на ней?

– Хотя бы поговори, посочувствуй… Ведь женщина, как кошка, любит доброту и ласку. И потом, ей просто не с кем пооткровенничать, открыть свою душу. После смерти Олега она прервала отношения со всеми нашими… даже со мной.

– Вы считаете, что я подхожу на роль исповедника? Там, откуда я вернулся, душещипательные беседы не в чести. Так что ваше обращение не по адресу.

– Ну, как знаешь…

Они еще немного поговорили о том о сем, и Никита начал прощаться. Но затем спохватился и сбегал к припаркованной у забора машине. Там лежал гостинец для Мамки: разные сладости – торт и шоколадные конфеты, а также большой кусок семги, три банки красной икры и две палки дорогой сырокопченой колбасы.

«Ну и что получается, друг сердешный? – думал Никита, влившись в поток машин, который двигался со скоростью черепахи. – У Полины были проблемы с Олегом? Были. Большие проблемы. Она соврала мне на предмет своей «безоблачной» семейной жизни. И если Олег и впрямь ее мутузил, то я ничуть не удивлюсь, что Полина наняла киллера для своего разлюбезного муженька. У нее жесткий, почти мужской характер. Тем более что она всю свою сознательную жизнь проходила в «принцессах», а тут – по сопатке… Для любой женщины это тяжелейшее оскорбление, не говоря уже про Полину».

– Куда прешь, козел?! – неожиданно раздался крик.

Никита повернул голову и увидел разъяренное лицо водителя «мерседеса», который двигался в соседнем ряду. Видимо, он вез какую-то важную шишку, которую, в отличие от Никиты, все в городе хорошо знали, а потому уступали дорогу. Никита с вызовом ухмыльнулся, показал ему большой палец и продолжил движение, нимало не озаботившись проблемами хамоватого водилы.

«Но если и впрямь Полина заказала Олега, то на кой ей нужна комедия с частным сыском? – продолжал размышлять Никита. – Хотя не исключено, что в этом есть тонкий расчет. Таким образом она напрочь отметает от своей персоны все подозрения в заказе, если вдруг они появятся у правоохранительных органов (или, что вернее, у тех, с кем он вел взаимовыгодный бизнес). Ежели это так, то тогда понятно, почему она не обратилась к профессионалам, – а в городе существует минимум пять или шесть детективных агентств, в которых работают бывшие менты и гэбэшники, – и наняла дилетанта…»

Его догнали на светофоре, когда загорелся красный свет. Из «мерседеса» выскочили двое и подбежали к машине Никиты. Один из них, судя по физиономии «бык»-отморозок, рванул дверку и вытащил его наружу; задумавшийся Никита даже опомниться не успел, так быстро все произошло.

– Ты чё, падла, рога мочишь?! – рявкнул «бычара», схватив Никиту за отвороты куртки. – Ты знаешь, с кем связался?!

– Э-э, мужик, потише! – Никита резким движением освободился от захвата. – Правил дорожного движения я не нарушал, так что извини, ты обратился не по адресу.

– Ща будет те по адресу… – «Бык» замахнулся.

И тут же, закатив глаза под лоб, упал. Никита не стал придумывать сложную комбинацию для защиты, а нанес самый простой, но эффектный удар, который тренеры по боевым искусствам обычно рекомендуют слабому полу для защиты от посягательств на их женские прелести, – в промежность. Наверное, «бык» даже предположить не мог, что кто-нибудь в городе осмелится дать ему сдачи, поэтому считал Никиту всего лишь жертвой.

– Ни хрена себе… – тупо сказал напарник «быка», глядя, как тот корчится у ног Никиты. – Ну ты, мудила, попал… – Он полез под куртку, чтобы достать ствол.

Но не успел. На этот раз Никита ударил не коленом, как «быка», а ногой – точно в челюсть бодигарда. Тот, несмотря на приличные габариты, упорхнул, словно ласточка, и приземлился на капот «мерседеса». Никита сделал ручкой тому, кто сидел за тонированными стеклами машины на заднем сиденье, забрался в салон «ауди» и, что называется, ударил по газам. Никите совсем не хотелось, чтобы оклемавшиеся телохранители открыли по нему огонь на поражение.

Дома он начал разбираться с бумагами, которые передал ему Алекс Кривицкий. Удивительно, но работа детектива оказалась весьма увлекательной. Впервые за то время, что он провел в городе, жизнь начала приобретать хоть какой-то смысл, окрасилась в те тона, к которым Никита привык, – дымно-багровые, как на войне. Это добавило в кровь изрядную порцию адреналина, и Никита почувствовал, что оживает, что его биологический аккумулятор уже подзарядился и он готов «к труду и обороне».

Как Никита и ожидал, основная часть материалов дела оказалась пустышкой. Показания соседей Олега писались словно под диктовку, были пресными, скучными и не давали ни малейшего намека на хоть какую-то зацепку. Примерно так же отвечали на вопросы следователя и подчиненные покойника: «Ничего не видел, ничего не знаю, моя хата с краю». Короче говоря, следователь исполнял свой рутинный долг с прилежанием, но без огонька.

И то верно – он выбрал версию «самоубийство» и держался за нее с похвальным упрямством и цепкостью. Если и были какие-то подозрительные моменты, он смел их в корзину для бумаг; действительно, зачем ему лишняя головная боль? Притом такого масштаба. Ведь Олег был в городе на первых ролях. Не ровен час, зацепишь кого-нибудь из власть и деньги имущих – и прощай карьера. А то и жизнь.

И все же Никита нашел одну интересную бумаженцию. Некая Терехина утверждала, что у ее шефа был разлад с женой. Будто бы она завела любовника, и Олег Григорьевич об этом узнал. Кто был этот любовник, Терехина понятия не имела, но божилась, что говорит истинную правду. А еще в ее показаниях был интригующий момент – Терехину уволили с работы буквально за неделю до смерти Олега. И похоже, нанесли ей этим смертельную обиду.

«Это «жу-жу» неспроста… – думал Никита, включая аппаратуру, чтобы посмотреть запись с камер видеонаблюдения. – Похоже, мадам Терехину настоятельно попросили на выход. Ведь в солидной фирме платят серьезные деньги и просто так, из-за каприза, люди из таких контор не увольняются, терпят до последнего. А в нашем городе не так уж много вакансий на денежные места… если не сказать, что их вообще не существует, – вспомнил он свои мытарства в поисках достойной работы. – Так что с большой долей вероятности можно сказать, что Терехина заимела зуб на своего бывшего шефа, поэтому отвязала язык по полной. Надо бы с ней потолковать…»

Видеоматериалы мало что дали Никите. Одно лишь было хорошо: камеры у дома Олега оказались самыми современными, поэтому качество изображения не вызывало особых нареканий. Никита взял временной промежуток с пяти часов дня и до полуночи. Вдруг врач ошибся и Олега убили раньше или позже заявленной экспертизой цифры – около семи вечера.

Кроме того, Никита надеялся вычислить киллера, который просто обязан был в ожидании «объекта» слоняться поблизости от дома, чтобы заметить предполагаемую засаду; профессионал именно так и поступил бы. Особенно его интересовали представители сильного пола, которые прятали лицо от видеокамер наблюдения, – профессионалу не улыбается перспектива засветиться. Но камера зафиксировала обычных людей, никто не натягивал кепку или вязаную шапочку на уши, не отворачивался от камер и не прятал лицо под вуалью, – в принципе женщин тоже нельзя было исключать из списка подозреваемых.

Что поразило Никиту, так это малолюдье престижного дома; казалось, его только начали заселять. Обычно в пятницу народ затаривается на выходные дни продуктами в ближайшем супермаркете, поэтому подъезды домов, где живут нормальные граждане, особенно ближе к вечеру, напоминают летки ульев, так много там роится добытчиц (в основном) и добытчиков с полными сумками и пластиковыми пакетами в руках.