Текст книги "Змея за пазухой"

Виталий Дмитриевич Гладкий
Змея за пазухой

Глава 1
ТЕНИ ПРОШЛОГО

В дверь сначала долго и настойчиво стучали, а затем начали пинать ногой. Никита с трудом открыл глаза и какое-то время бездумно разглядывал потолок. Тот обилием подтеков разных форм и расцветок напоминал политическую карту мира. Соседи сверху заливали его квартиру регулярно раз в месяц. Никита уже устал препираться с ними по этому поводу – все равно без толку. Подавать в суд на забулдыжных соседей было сродни умопомешательству: что возьмешь с людей, которые не платят за квартиру уже год? А желание набить морду соседу Тимохе у него даже не возникало – того и так постоянно штормило, а ноги выписывали кренделя. Достаточно было просто щелкнуть пальцем по лбу, чтобы Тимоха преставился.

– Открывай! – пробасил незваный гость; дверь спальни была распахнута, поэтому Никита слышал даже тихое покашливание на лестничной площадке. – Измайлов, открывай, мы знаем, что ты дома!

Неужели менты?! Пардон – полицейские. Название новое, а ухватки старые. С утра нет от них покоя… Ну наглецы! Впрочем, уже далеко не утро; Никита глянул на часы, висевшие напротив кровати, и машинально отметил, что часовая стрелка приближается к цифре «одиннадцать». Но что нужно труженикам на ниве законности от законопослушного гражданина Измайлова? Никита попытался вспомнить прошлый вечер и тут же оставил это неблагодарное занятие – в голове царила удивительная пустота, в которой редкие бестолковые мысли производили такой громкий шорох, переходящий в стук, что казалось, где-то рядом на железную плиту сыплется сухой горох. Неужели он вчера умудрился начудить?! Трудно сказать…

«Надо бы купить новый дверной звонок… – тупо думал Никита, сползая с кровати. – И вообще – с пьянками-гулянками нужно завязывать. А то моей воинской пенсии скоро не будет хватать даже на макароны по-флотски. Что не есть гут, камрад Измайлов».

В дверь опять пнули ногой, да так, что она едва не сорвалась с петель, и снова раздался неприятный голос, в котором зазвучало ржавое железо:

– Измайлов, мать твою! Не откроешь дверь – взломаем!

Никита мимоходом посмотрел на себя в большое зеркало, висевшее в прихожей, и кисло поморщился – ну и вид… Физиономия мятая, волосы всклокочены, трусы семейные, в цветочек, до колен, а сам, хоть и высокий, плечистый, но тощий, словно мартовский кот, только жилы и мышцы.

– Кто там? – спросил Никита ради приличия.

Он понимал, что открыть все равно придется.

– Откроешь – увидишь. Поторопись.

– О чем базар. Конечно… – Никита щелкнул замком, и в прихожую ввалились два «быка» с дегенеративными рожами.

«Ба, знакомые все лица!» – едва не воскликнул Никита, вспомнив приснопамятные девяностые, когда он был пацаном. В те времена многие детдомовские мальчишки (и он в том числе) часто подрабатывали на рынке: разгружали ящики с товаром, помогали таскать теткам-«челнокам» тяжеленные сумки, сшитые из очень прочного клетчатого материала, в которые можно было запихнуть и слона, и, понятное дело, слегка подворовывали – в основном с овощных и фруктовых лотков. Попасть тогда в руки «быков», которые крышевали торговцев, – а вернее, часто обирали их едва не до нитки, – считалось чем-то наподобие Страшного суда. Мелких воришек, невзирая на возраст, «быки» били смертным боем, и многие после этого стали калеками.

– Собирайся! – бросил один из них, наверное главный, окинув Никиту с головы до ног брезгливым взглядом.

Времена треников – дешевых спортивных костюмов, в которых щеголяли «быки» девяностых, – давно прошли. Теперь они рядились в дорогие импортные костюмы и даже цепляли на шею галстук, который шел им как корове седло. Так были одеты и два незваных гостя, которые явно не имели никакого отношения к правоохранительным органам, хотя и там хватало таких же дебилов.

– Куда? Зачем? – спокойно спросил Никита и потянулся за сигаретами, которые лежали на полке.

Он даже не стал спрашивать, кто они и откуда. Обычно такие крутые на подобные вопросы не отвечают, а ежели и сподобятся на ответ, то чаще всего он выглядит как удар кулаком по сопатке. Никите почему-то не хотелось получить по мордасам прямо с утра.

– Узнаешь, – отрезал старший из «быков». – Шевели копытами! Некогда курить.

– Мне бы чашечку ко-офе выпить, ва-анну принять, привести себя в порядок… – блеющим голосом затянул Никита и едва не заржал, вспомнив почти аналогичную сценку из старого фильма «Бриллиантовая рука».

Но про шампанское для опохмела он решил не говорить; вдруг до этих двух толстолобиков дойдет весь комизм ситуации и они сочтут, что над ними издеваются. Никите очень хотелось разойтись с незваными гостями миром.

– Обойдешься! – рыкнул главный.

– Парни, по-моему, вы не в ту квартиру попали, – сказал Никита, натягивая брюки. – Я живу тихо, мирно, никому дорогу не перебегал. Ладно бы менты пришли по мою душу, но вы-то с какого бодуна?

– Много разговариваешь, – наконец подал голос и второй «бык». – Иваныч, может, ему пасть заткнуть?

– Не спеши, Леке. Будет много балаболить – заткнем.

– А не много ли вы на себя берете, соколы? – спросил Никита.

Он почувствовал, что начинает заводиться. Это было очень нехорошее чувство. В груди вдруг появлялся жар, по мышцам словно пробегал ток, и разум начинал уступать место первобытным инстинктам. В такие моменты Никита мог убить человека не задумываясь. Но что хорошо на войне, тому совсем не место на гражданке, и Никита всегда старался сдерживаться до последнего.

– Иваныч, дай я врежу ему! Ну наглая морда… Ханурик хренов.

– Остынь, Леке, – приказал старший. – А ты, – обернулся он к Никите, – не хами. Иначе точно получишь по тыкве.

– Как говаривал один наш бывший президент, консенсус у нас не получился, – сказал Никита, застегивая пуговицы на рубашке. – И потом, мне бы хотелось видеть ваши верительные грамоты. То бишь кто вас послал по мою душу?

– Чего? – Леке вытаращился на Никиту, как баран на новые ворота. – Ты чё базлаешь, хмырь ушастый?! Иваныч, он продолжает хамить.

– Ты сам пойдешь или тебя вынести на руках? – чересчур спокойно спросил Иваныч, однако в этом наигранном спокойствии очень явственно прогремел грозовой раскат, не предвещающий ничего хорошего.

«Сейчас вмажет…» – подумал Никита и повеселел, наконец хоть какая-то определенность появилась, а то все бла-бла, бла-бла…

– Лучше на руках, – кротко ответил Никита. – Только мне бы туфли надеть.

– Лучше тапочки… с белыми шнурочками, – ухмыльнулся Иваныч.

И ударил. Нужно отдать ему должное – удар у него был хорошо поставлен. Будь на месте Никиты кто-нибудь другой, лететь бы ему в другой конец комнаты не долететь.

Но Никита ждал этот хук. Поднырнув под бьющую руку, он нанес основанием ладони точный удар в подбородок Иваныча. Это был прием из разряда «подлых». Никита научился так бить еще в детдоме, а в армии усовершенствовал технику. При желании можно было разнести челюсть Иваныча вдребезги. Но Никита ударил вполсилы; ему не хотелось калечить молодого еще в принципе парня (Иванычу было не более тридцати лет), который считал, что много мяса и жира на теле – это сила.

«Бык» упал на пол с таким грохотом, будто с потолка свалилась невесть откуда взявшаяся каменная глыба. Леке, стоявший позади своего товарища, на какое-то время остолбенел; он не мог поверить своим глазам. Ему казалось, что Иваныча может завалить разве что железная груша, которой ломают стены старых домов.

Однако этот ступор длился недолго. Взревев, как раненое животное, разъяренный Леке кинулся вперед и получил хорошо акцентированный маваши – удар ногой в голову. Его отбросило к стене, и он лег перпендикулярно Иванычу, который был в нокауте.

Никите пришлось хорошо повозиться, пока он вытаскивал тяжеленные тела «быков», пребывающих в беспамятстве, на лестничную площадку. Он даже вспотел.

– Ты это… чего? – вдруг раздалось над ухом.

Никита даже вздрогнул от неожиданности. Он поднял голову и увидел Тимоху. Судя по его красным, как у ангорского кролика, глазам, тот страдал похмельем и шел на поиски дурачка, который мог бы ссудить ему денег на бутылку. Тимоха и его супруга были в долгах как в шелках; они назанимали у соседей и просто знакомых столько, что вернуть долги могли только в другой жизни, если она, конечно, будет. Все уже махнули на них рукой, понимая бесполезность своих претензий, и Тимоха начал «окучивать» соседние кварталы. При всем том он был хитрый, как змей, и мог забраться человеку в душу даже сквозь малейшую щелку.

– Мочканул, что ля? – Тимоха жадными глазами ощупывал одежду «быков», которые все еще пребывали в полуобморочном состоянии и не могли двинуть ни рукой, ни ногой.

– «Что ля», – перекривил его Никита. – Парни упали и больно ушиблись. Скоро придут в себя. А ты иди отсюда. И не вздумай проверить у них содержимое карманов, когда я вернусь в квартиру! Это тебе не бомжей шмонать. Оклемаются – по стенкам размажут. Все, вали!

– Дык я что, я ничего… – Тимоха сокрушенно вздохнул и, снова бросив косой взгляд на соблазнительно оттопыренные карманы «быков», облизнулся, словно кот на сметану. – Слышь, Никита, может, займешь до получки стольник? – спросил он больше по инерции, нежели всерьез питая надежду.

Он и Никите был должен около тысячи. Но это было поначалу, когда Измайлов получил квартиру и не знал, кто есть кто в доме и в подъезде. Спустя какое-то время он начал посылать Тимоху, клянчившего очередной «грант», по известному адресу. А что касается получки, то это слово могло вызвать у любого человека, знакомого с Тимохой, гомерический смех. Он нигде и никогда не работал ни единого дня. Если, конечно, не считать работой «рейды» по мусорным бакам. Он и его жена собирали макулатуру, пластиковые и стеклянные бутылки, тряпки, металл… в общем, все то, что имело хоть какую-то ценность и что принимали пункты вторсырья.

– Держи… – Достав из кармана сто рублей, Никита всучил их Тимохе, обалдевшему от столь неожиданной щедрости.

– Никита… клянусь… гад буду – отдам! – Осчастливленный Тимоха схватил трясущимися руками деньги и помчался вниз по лестнице как молодой, хотя ему уже давно стукнуло сорок. – Спасибо! – послышалось запоздалое – уже из парадного.

– На здоровье… – буркнул Никита и захлопнул за собой дверь. – Пить нужно в меру, – продолжил он философски и тут же с сомнением добавил: – Но кто ее измерит, эту меру?

Его ни в коей мере не интересовала судьба «быков». По идее, он ничего им не сломал, а значит, и нечего беспокоиться. Но если они еще раз вздумают напроситься в гости, вот тогда разговор будет по-серьезнее.

Однако Иваныч и Леке предпочли убраться без лишних разборок. Что было несколько странно – такие ребята от своего редко отступают. Не выполнить приказ босса они не могли, это закон. Значит, созвонились с ним и им поступили новые указания. Какие? Кто этот босс? И что ему нужно от такой ничтожной личности, как армейский майор в отставке?

Вопросы, одни вопросы… А ответов – ноль. На душе было муторно. Никита проследил, как непрошеные гости уселись в козырный джип и отбыли восвояси, а затем отправился на кухню – выпить чашку кофе. Он не очень привечал этот напиток, больше чаи гонял, но разговор с «быками» почему-то вызвал в нем непреодолимое желание услышать его запах и ощутить горьковатый вкус.

Жизнь на гражданке у него не сложилась. Вроде и не стар, здоровье еще есть и сила, но ничего, кроме должности дворника, в городской службе занятости предложить ему не могли. И то верно: у него была только одна профессия – родину защищать. Представив себя в оранжевой безрукавке и с метлой, Никита невольно содрогнулся и отказался от столь «лестного» предложения наотрез. На что сердобольная женщина, которая подыскала ему вакансию и у которой сын недавно окончил военное училище, сказала: «Напрасно вы так. Сейчас кризис, люди берутся за любую работу, чтобы выжить».

Но Никита не внял разумному совету и превратился в настоящего пенсионера со всеми вытекающими из этого статуса последствиями. Он много спал, вернее, отсыпался, потому как в армии сон был самой большой ценностью, часами торчал возле компьютера, смотрел телепередачи, перечитал кучу умных книг, ходил в магазин и на рынок за продуктами и иногда даже сиживал на скамейке в скверике, неподалеку от дома, где обычно собирались мужики пенсионного возраста, чтобы травить байки или распить бутылку.

Монотонная жизнь, потерявшая всякий смысл, в конце концов потребовала хоть какой-то разрядки, которую Никита нашел в спиртном. Он не стал пьяницей, у него в организме был какой-то тормоз, но спиртное не могло заменить активный образ жизни, и Никита с ужасом начал сознавать, что еще год-два такой жизни – и ему грозит деградация. Тем не менее менять что-либо в своем образе жизни он не имел ни малейшего желания, и не то чтобы не хотел, а просто не мог.

Вторжение двух «быков» подействовало на Никиту словно освежающий душ. Удивительно, но он даже не глянул в сторону буфета, где стояла недопитая бутылка водки. Обычно завтрак – чаще всего это была яичница с беконом – он начинал с рюмки. Однако сегодня даже мысль о водке показалась ему неприятной. Никита с детства обладал неплохой интуицией, которая получила дополнительное развитие в армии, и теперь он чувствовал, что главные события впереди. Визит двух мордоворотов, которые хотели отвезти его на рандеву с каким-то боссом, ничего хорошего ему не предвещал. Но кому он понадобился? И зачем?

Тревожные мысли обуревали Никиту почти три часа – как раз то время, за которое он убрался в комнатах. Он и взялся за уборку только по одной причине – чтобы выбросить из головы нехорошие предчувствия. Однако избавиться от них было гораздо труднее, нежели выскрести и отмыть всю грязь, скопившуюся в квартире за месяц, и отправить в мусорный бак два больших мешка пустых бутылок от водки и разных прохладительных напитков. В конечном итоге квартира засверкала, как новенький пятак, но работа от мрачных мыслей так и не избавила.

Тогда разозленный Никита включил стиральную машину, а также музыкальный центр (почти на полную громкость) и стал готовить обед – картофельный супчик и овощной салат. Увлекшись, он чисто интуитивно определил, что к нему кто-то снова напрашивается в гости, – разудалый шансон напрочь глушил все звуки, в том числе и стук в дверь.

На этот раз стучали аккуратно, можно даже сказать интеллигентно. Никита вырубил звук, подошел к двери и посмотрел в глазок. На лестничной площадке стояла какая-то женщина. Освещение было скудным, поэтому он не смог определить, кто это. Скорее всего, соседка снизу, решил Никита. Пришла с претензиями. Видимо, ей не понравился «концерт», который устроил Никита с помощью музыкального центра. Действительно, акустика в доме была отменной; когда Тимоха начинал ругаться со своей супругой, весь подъезд (от первого до девятого этажа) слышал потрясающие изыски устного народного творчества – по части ругани жена Тимохи могла заткнуть за пояс любого боцмана.

Никита отворил дверь и сказал:

– Будем считать инцидент исчерпанным. Я уже выключил звук.

– Нико, ты не узнал меня?

Этот тихий, до боли знакомый женский голос подействовал на Никиту как выстрел из снайперской винтовки. Он инстинктивно отпрянул назад и даже хотел закрыть дверь, чтобы избавиться от неожиданного наваждения, но в последний миг опомнился и каким-то чужим, подрагивающим голосом задал совершенно глупый вопрос:

– Ты ко мне?

– К тебе. Можно войти?

– Входи…

Она прошла в гостиную, осмотрелась. Никита взял себя в руки и уже гораздо спокойнее и тверже предложил:

– Присаживайся… Сюда.

Она села в кресло и привычно поджала ноги. Когда-то Никита очень любил эту позу. Она была потрясающе эффектной – как в журналах мод. Но у Полины (так звали его гостью) это получалось само собой. Она вообще отличалась каким-то аристократическим изяществом. У Полины была отличная фигура, и от нее просто веяло шармом, даже когда она носила дешевенькие детдомовские платьица. Полина (как и Никита) была подкидышем, и можно только догадываться, кто ее родители. Но гены у нее точно непростые; ее так и прозвали – Принцесса.

Правда, не исключено, что это прозвище Полина получила за свое увлечение лицедейством. В детдоме организовали самодеятельный театр, и Полину в сказочных представлениях обычно назначали на роль принцесс. А уж роль Снегурочки она застолбила начиная с первого класса. У бойкой на язык Полины была хорошая память, и она запоминала сценарий новогодних торжеств за очень короткое время, что весьма импонировало худруку.

– Как ты нашла меня? – спросил Никита, чтобы разрядить длинную паузу.

Он уселся напротив Полины и чувствовал себя неловко под ее пристальным взглядом.

За те годы, что они не виделись, она стала еще краше. Возможно, этому способствовал искусный макияж и прочие женские ухищрения, но Полина выглядела словно кинозвезда с обложки модного журнала. Некогда угловатая девичья фигура округлилась где нужно, стала сочной, как созревший персик. И только ее обычно искрящиеся весельем глаза поблекли, потускнели, словно покрылись темным флером. Видно было, что Полину гнетут какие-то мрачные мысли, хотя она и старалась не подавать виду.

– Мне сказали…

– Кто?

– Алеша Кривицкий. Вы с ним встречались.

– А… Понятно.

Кривицкий всегда был белой вороной среди детдомовцев. Он никогда не хулиганил, не воровал, правда, драться умел не хуже городской босоты, но старался держаться подальше от нарушителей детдомовских порядков. Видимо, это свойство характера и подтолкнуло его поступить в школу милиции. Теперь Алекс Кривицкий был важной шишкой в городском управлении внутренних дел – возглавлял убойный отдел.

Встреча с ним у Никиты получилась совершенно случайной. По приезде в город, буквально на второй день, Никита решил посетить местную «достопримечательность» – кафе-бар «Горбушка». В свое время это была примитивная забегаловка, где любой желающий (невзирая на возраст и общественное положение) мог выпить сто грамм и закусить удивительно вкусным бутербродом – румяной булочкой с сосиской и сладкой горчицей. (Впрочем, не исключено, что он был вкусным только для вечно полуголодных детдомовцев.)

Теперь «Горбушке» придали вид, соответствующий новой, капиталистической, действительности – внутри и снаружи, – но порядки и нравы остались прежними. Сюда заглядывал народ простой, не обремененный ни знаниями, ни властью, ни большим умом. Но тусовщики, которыми полнились бары в центре города, сюда не являлись – завсегдатаи «Горбушки» были привержены прежним ценностям, и желторотую молодежь, мнящую себя свободной от любой морали, часто выносили из помещения на кулаках.

Видимо, Никите в тот день сильно не везло. Конечно, принять его за молодого мажора точно не могли, но, похоже, народ смутил его костюм, белоснежная рубашка и модный галстук. Все это было новеньким, с иголочки, купленным в ближайшем от дома торговом центре; другой гражданской одеждой, подешевле и поплоше, Никита еще не успел обзавестись.

В общем, слово за слово, как это обычно бывает, когда у кого-то чешутся кулаки, и завертелась нешуточная драка. Когда приехал милицейский наряд, парни, которые приставали к Никите, выглядели не лучшим образом, хотя он и старался не допустить членовредительства. И конечно же его загребли вместе со всей шебутной компашкой, которая (ясное дело!) указала на Никиту как на зачинщика драки.

Наверное, из «обезьянника» его отправили бы прямиком в суд, но тут судьбе было угодно, чтобы Алекс Кривицкий, проходя мимо клетки, где содержались нарушители общественного порядка, бросил на них свой «фотографический» профессиональный взгляд и узнал Никиту, сидевшего отдельно от остальных.

Дальнейшее оказалось проще пареной репы. Вместо Никиты под суд пошли истинные закоперщики драки (они отделались штрафом), а Алекс повез его на чью-то дачу, и они отвели душу в воспоминаниях, отдав должное и сауне, и богато накрытому столу. Все-таки хорошо иметь в друзьях хоть какого-нибудь, пусть даже плохонького, мента…

– А ты изменился… – Видимо, Полина не решалась сказать то, зачем она пришла к Никите, и ждала, что он сам заведет разговор на эту тему.

Но Никита не стал ей помогать. Он ответил коротко и уклончиво:

– Годы…

– Да, годы… Они так быстро пролетели… – В ее голосе прозвучала тоска и еще что-то, затаенное.

«Тебе-то чего париться? – с неприязнью подумал Никита. – Катаешься по жизни как сыр в масле. Муж – олигарх местного разлива, руководитель так называемого «Индустриального союза», почти весь город под ним, загородный дом – словно замок графа Дракулы, по нескольку раз в год ездишь на заграничные курорты, тряпки носишь такой цены, что только за одну твою шубку можно купить мою двушку… Жизнь удалась. Что еще нужно девчонке, у которой по выходе из детдома за душой не было ни гроша?»

– Я к тебе по делу… – Полина нервно хрустнула пальцами; видно было, что предстоящий разговор ей неприятен, но неизбежен, и она подобралась, словно перед прыжком.

«По делу так по делу… – Никита смотрел на нее холодно и отчужденно, стараясь подавить непрошеные эмоции. – Небось, поговорив с Алексом и узнав о моем бедственном положении, решила предложить мне по старой дружбе должность садовника с хорошим окладом в своем поместье. На большее мне трудно претендовать».

– Две недели назад погиб Олег… – сказала Полина, и ее большие карие глаза вдруг наполнились слезами.

Ничего себе новость! Никита почувствовал, как его словно горящими угольями обсыпали. Он старался выглядеть невозмутимым, но внутри у него все перевернулось – Никита не знал, как реагировать на слова Полины.

Когда-то Олег Колосков и он были закадычными друзьями. В отличие от Никиты у Олега были родители. Но они уехали за рубеж, оставив его на попечение престарелой бабки, которая долго не зажилась. После ее смерти Олега определили в детдом, где он и окончил школу, а затем поступил в институт.

Гораздо позже Никита узнал, что родители Олега служили во внешней разведке и погибли при выполнении какого-то задания. Друзья отца не оставили Олега без поддержки. После окончания института благодаря связям с «конторой» он занялся бизнесом, в котором и преуспел.

Но эти моменты в биографии его бывшего друга Никиту мало интересовали и волновали. Главным было другое: Олег самым подлым образом увел у Никиты его любимую девушку. И сейчас она пришла к нему, чтобы сообщить печальную новость. Для нее печальную; смерть Олега была ему безразлична. Если раньше Никита ненавидел своего бывшего друга до сердечного спазма, то с течением времени душевная боль и ненависть уступили место пустоте; он постарался выбросить из головы все, что было связано с Полиной и Олегом.

Олег женился рано, едва окончив школу. Впрочем, он обязан был жениться, потому как девушка-одноклассница, с которой Олег встречался, забеременела. А детдомовские нравы на сей счет были строгими, поистине пуританскими: набедокурил – сам должен исправить положение. В противном случае Олега не спасли бы от физической расправы ни его недюжинная сила, ни то, что он серьезно занимался боксом (вместе с Никитой) и выигрывал городские и даже областные соревнования, ни большой авторитет среди детдомовских пацанов.

Никита влюбился в Полину, едва увидев ее. Сколько раз ему приходилось за нее драться – не сосчитать. Лишь после восьмого класса на Полину уже больше никто не осмеливался предъявлять свои права; все старшеклассники знали, что связываться с Никитой по этому поводу себе дороже. Закаленный едва ли не ежедневными драками, Никита не боялся схватиться даже с парнями, которые были старше и сильнее его. Одно время к нему даже приклеилось прозвище Бешеный, хотя на самом деле он вел себя достаточно уравновешенно и, если спорный вопрос не касался Полины, всегда уступал, был готов пойти на примирение с противником.

Ему дали направление в военное училище, а Полина поступила в тот же институт, что и Олег. Никита и Полина решили пожениться сразу после окончания своих учебных заведений – школа жизни, которую преподал им детдом, не предполагала необдуманных, глупых решений. (Только единицы – в том числе и Олег Колосков – были исключением из общего правила.) Прежде всего нужно было подумать о том, где им жить и как прокормить будущее потомство. Полина обещала ждать его сколько понадобится. Но не дождалась…

Олег бросил свою жену на четвертом курсе и сразу же женился на Полине. Она написала Никите длинное и невразумительное письмо – просила прощения и все такое прочее; в общем, обычный женский лепет в, таких случаях, – но он даже не дочитал его, порвал на мелкие кусочки. А затем с ним приключился ступор. Он словно заледенел – замкнулся в себе, перестал разговаривать с товарищами и все делал как механическая кукла.

Такое состояние длилось полгода, его даже думали отчислить из училища, посчитав, что он заболел какой-то неизвестной болезнью, если бы не один случай. Во время учений его товарищ-курсант нечаянно уронил в окоп боевую гранату с выдернутой чекой, и Никита, который находился рядом, каким-то чудом успел подхватить ее и выбросить за бруствер, где она и взорвалась. Миг, когда смерть коснулась его своим черным крылом, оказался чудодейственным – Никита словно проснулся от длинного летаргического сна.

С той поры все у него наладилось, а воспоминания о Полине превратились в пепел, который он тщательно развеял по ветру. И вот она сидит перед ним и говорит ему, что потеряла любимого мужа. «Но мне какое дело до этого?!» – с неожиданной злостью подумал Никита.

И сухо ответил:

– Печально. Соболезную.

– И это все, что ты можешь сказать?! – Глаза Полины вдруг загорелись опасными огоньками.

Никите знакомо было это ее состояние. С виду мягкая и податливая, Полина мгновенно превращалась в тигрицу, когда парни распускали руки. И тогда к Принцессе лучше было не приближаться, чтобы не лишиться глаз или мужского достоинства.

– Именно так – все, – хладнокровно ответил Никита. – Или ты хочешь, чтобы я начал рыдать и от горя рвать на голове волосы?

– Какой же ты!..

– Хочешь сказать – черствый? Возможно. Тебе со стороны виднее. Я изменился, Полина, сильно изменился. Прежнего Нико уже нет. Он остался в той, другой жизни.

Никита ждал, что Полина вспыхнет и уйдет, так и не объяснив причину своего визита. Но она вдруг сникла, опустила голову и сказала:

– Прости. Я в отчаянии и говорю глупости… – Она полезла в сумочку и достала оттуда конверт. – Это тебе. От Олега. Я нашла этот конверт в его бумагах. Прочитай.

Письмо с того света… Надо же. Никита взял в руки конверт с внутренним трепетом и некоторое время колебался – открывать его или не надо? Он интуитивно чувствовал, что конверт может оказаться ящиком Пандоры, который наполнен несчастьями. Но с другой стороны, что ему оставалось делать? Демонстративно отшвырнуть конверт и выгнать Полину вон? Так поступить он не мог, хотя в свое время просто мечтал сделать нечто подобное.

Подавив тяжелый вздох, Никита решительно открыл конверт, достал оттуда сложенный вчетверо лист бумаги – письмо было написано от руки, почерком Олега, это несомненно, – и начал разбирать его каракули:

«Здравствуй, Нико! Здравствуй, мой старый, добрый друг! Если ты держишь в руках это письмо, значит, я уже мертв. Поэтому буду предельно краток и откровенен. Ты вправе выбросить этот листок, я поступил с тобой подло, признаю. Прости меня, если сможешь. Но все-таки дочитай письмо до конца. За моим бизнесом идет охота, меня заказали, я это знаю, так что жить мне осталось недолго. Кто заказчик, это не суть важно. Главное другое. Я хочу, чтобы ты позаботился о Полине и нашей дочери. Им нужно покинуть страну. Но боюсь, это будет очень трудно сделать. Я намеревался отправить их за рубеж, но ты ведь знаешь Полину – оставить здесь меня одного она отказалась наотрез. А уехать вместе с ними я не мог. Меня держат очень важные и срочные дела. Только боюсь, что завершить их мне не удастся…

Нико, я сильно тебя обидел. Но это жизнь. Так получилось… За все нужно платить. Заплачу и я. В том числе и тебе.

В конверте лежит кредитная карточка на миллион долларов. Они положены в банк на твое имя. Только не становись в позу! Это не подачка и не откупные. Деньги эти – плата за твои услуги. Только ты можешь спасти жизнь самых дорогих мне на этом свете людей. Больше мне обратиться не к кому. Все, кто меня окружает, люди продажные, без чести и совести. Уж я-то знаю.

Прощай, Нико, и еще раз – прости. Я верю, что ты не откажешь в моей последней просьбе».

Никита заглянул в конверт и увидел там кредитную карточку. Полина сидела как на иголках; видимо, ей очень хотелось узнать содержимое письма. Криво улыбнувшись, Никита отдал ей листок. Она быстро пробежала взглядом по неровным строчкам и нервно всхлипнула.

– Ваши деньги мне не нужны, – решительно сказал Никита. – Олег слишком расточительный… был. Я переведу их на твой счет. Они тебе еще понадобятся. Дай мне только свои реквизиты.

– Ты… отказываешься мне помочь?

– Ты всегда была догадливой. Мне кажется, Олег чересчур сгустил краски. Не думаю, что тебя и твою дочь попытаются убить. На худой конец, попроси Алекса, пусть он договорится, чтобы вас охранял ОМОН. Парни проводят тебя до самого аэропорта за вполне умеренную плату. И им заработок, и вы будете в безопасности. Кстати, как Олег погиб? Снайпер?..

Полина какое-то время молчала, а затем глухо молвила:

– Он застрелился.

– Ну вот, видишь… Его письмо ко мне – это просто паранойя нувориша… пардон за слово. Нервы – не более того. Не выдержал чрезмерного напряжения – бизнес в нашей стране, тем более большой, занятие не для слабонервных – и пустил себе пулю в лоб. Такое случалось и у нас, в армии, правда, по другим причинам. Человек не железный.

– Его убили, убили, убили! – сорвалась Полина.

Она заколотила кулачками по креслу и зашлась в рыданиях. Испуганный, Никита метнулся на кухню, принес стакан воды и едва не насильно влил ей в рот несколько капель. Рыдания тут же прекратились, а слезы мгновенно высохли. Видимо, Полине стало стыдно за свой срыв; промокнув щеки крохотным кружевным платочком, она сказала, не глядя на Никиту:

– Олег не мог покончить жизнь самоубийством. Не мог! Не такой он человек.

– Почему не мог?

– Потому что у него были МЫ – я и Настя. Он не мог уйти из жизни, не обеспечив нашу безопасность. Или ты так ничего и не понял из его письма?

– Понял, не понял… Все это, как говорят менты, к делу не пришьешь. Угрозыск с этим делом разбирался?

– Да.

– Ну и что?

– А ничего. Олег выстрелил себе в висок из своего пистолета. Дело закрыли.

– Но его могли принудить, наконец, просто застрелить, а затем вложить в руку оружие.

– Могли. Но в деле есть одна закавыка – все окна были закрыты на задвижки, потому как работал кондиционер, а входную дверь квартиры Олег запер на засов.