Текст книги "Катарсис. Северная Башня"

Глава 4

Близость человека уже явственно ощущается. Лес стал светлее, чище. Больных деревьев и растений – меньше. Исчезла гнетущая энергетика. Вот когда исчезла, то и почувствовал. И не один я. Мне пояснили, что это и есть скверна. У меня тут же возникли новые вопросы, но, видимо, пришла пора расставаться.

Так и не очнувшегося старика переложили на носилки, вывешенные меж двух лохматых лошадок, телегу загрузили металлоломом. Отряд Обереста пошёл на восток. Сам парень, смущаясь, благодарил меня, хотел что-нибудь подарить, но кузнец мотал головой. Меч нельзя – клеймо, украшения тоже – фамильные.

Фотку подари. Что ты как девушка, ей-богу! Пояс подарил. Не ремень, а целую портупею. Хорошую такую, даже на первый взгляд видно. Только сокола надо было убрать. Кузнец обещал сделать. И ножны для меча подобрать. А пока завернул в мешковину и спрятал под битые доспехи. Хороший подгон!

Надо отдариться. Ощупал карманы. Достал зажигалку. Типа «Зиппо». Крышку отщёлкнул, колёсико крутанул – горит.

– Пока бензин не кончится, понимаешь? – спрашиваю. – Это не магия. Там… как объяснить? Бензин там.

Глаза мальчишки горят. У кузнеца тоже горят. А у его сына Горна – полыхают. Вздохнул. Скажет, нае… обманул дядя Саша. Как бензин кончится, так и скажет. А, выкидной китайский ширпотреб!

Вот незадача, открывая нож, повредил вчерашнюю ранку. Клялся, будь оно всё клято, вчера! Нож в крови испятнал. А парень смотрит как-то особенно.

– Чё? Опять в обычай ваш встрял?

Кузнец смеётся:

– Так ты случайно? А то ты только что поклялся – кровью и сталью.

– Нет, просто нож испачкал, – буркнул я, зализывая рану. Слюна обладает кровоостанавливающим действием.

Оберест взял мою руку, достал с пояса на пояснице флакон, капнул на ранку – стянуло, как санитарным клеем. Видя, с каким интересом смотрю на флакон, пояснил:

– Мёртвая вода. – Отдал флакон мне. И ещё один: – Живая вода. Мертвая заживляет, живая оживляет.

Отобрал у кузнеца, что играл ножом, щелчком выкидывая и складывая лезвие. Сам стал играть.

– Интересная задумка. Очень тонкая работа, – прокомментировал Клем.

– Только сталь дерьмовая, – вставил я. Вот такой у меня противный характер. Не могу не обгадить радость людям. Это от усталости, невыспанности и общей раздражённости.

– Да? Хорошая, – удивился кузнец, ещё раз смотря на нож через плечо Обереста. Горн – через другое плечо.

– Вот – хорошая! – дал ему свой клинок. Вредный я. Подарок обгадил, а хвалюсь тем, что дарить не буду. Обструкции меня надо подвергнуть. Или абстракции. Ну, не кончал я в институтах!

Глаза всех троих вспыхнули.

– Дымчатая сталь! Секрет утерян при катастрофе! – выдохнул Горн.

Видя их лица, порадовался, что не пожалел тех денег, что отвалил за этот нож. Знал бы, меч купил. Булатный. И кольчугу. Титановую. И доспех. И шлем. И наручи. И на ноги. Сапоги из булата. А лучше – бронекомплект «Ратник». И пулемёт! Ещё лучше – БМП. И карандаш! Губозакаточный. В комплект к Т-72.

Убрал нож на пояс.

Когда возился, опять показалась тельняшка.

– Андр, а что значит эта полосатая рубаха?

– Знак принадлежности к моему роду войск. ВДВ. Как тебе объяснить? Небесная пехота.

– Это как?

– Падаем с неба врагу на голову. И всех рвём. Вдребезги и пополам.

Я прусь, а они кивают с важными лицами. Прикол испортили, блин! Всё приняли за чистую монету. Ах, ну да! Так же и произошло – свалился, как снег на голову, такого страшного хмыря порвал. Как раз вдребезги и пополам. И что, что сам чуть не обделался? Они же этого не знают. Противно. Весь я такой героический. Аж плюнуть хочется самому себе в лицо, чтобы этот героический образ поправить.

– Пора, – говорит Оберест, оборачиваясь. Отряда уже и не видно.

Протягиваю руку. Лицо его радостно вспыхивает, он жмёт руку. На удивлённый взгляд кузнеца юноша поясняет:

– Учитель говорил, что это знак открытых намерений у него на родине. И знак приветствия друзей.

Кузнец кивает, но руки они с сыном не жмут, а низко кланяются юноше. Парень соизволил кивнуть в ответ и побежал догонять своих бойцов. Ага, в доспехе можно и бегать! Хотя в таком – что бы и нет? Посмотрел бы, как он бегает с ног до головы закованный в сталь турнирного доспеха! Правой рукой парень придерживает меч, левой – отмахивает. Вижу, что в левой ладони зажаты мои подгоны. Щит с серой птицей прыгает на спине.

– Идём?

– Идём.

– Андр, можно вас так называть? – спросил кузнец.

– Чё-то не понял, что это началось? Чё это за «вас»? Я этого не люблю, – удивился я.

– Княжич признал вас равным, ваш сородич – учитель князя, повелитель магии…

– Ах, вот оно что! Ты это брось! Никакой я не великий. Я обычный. Более того, не очень и хороший. От хорошего жена бы не ушла, а дочь бы не пыталась убить…

Замолчал, вздохнул. Это мои грехи, мой груз на душе. И им совершенно незачем знать. Но восхищение мною, моим героическим образом в их глазах бесит. Потому как неправда. Не герой я.

– Тем более что я твой родич с севера, так? – сказал я. – А как меж собой родичи общаются? То-то же! А если путаться буду в обычаях – я с очень дальнего севера. Так и скажи. С очень-очень далёкого севера. С самой России. Там у нас росы по утрам ледяные выпадают. Часто – по голове. Потому очень много ушибленных и отмороженных. На всю голову. И всегда – зима. И каждый раз нежданно. И это… зима зелёная ещё ничё, а белая – вообще пипец!

Они сначала морщили лбы, но ржали потом вместе со мной. Похоже, дешифратор перестал сбоить. Горло только болит постоянно. Другой язык, непривычные звуки. Язык более гортанный и рыкающий. Хотя некоторые слова очень мягкие и мелодичные. Да, ладно, чё я? Просто другой язык. Помню, как меня пытались научить какому-то английскому звуку «сё». Умора. Язык так вот сверни, представь, что рот полон варёной картошки… Тьфу на этих общечеловеков! С их англядскими наречиями.

Глава 5

А лес сменился лесопосадками. Деревья ровными рядами. Чё вдруг? Оказалось, древесина, поражённая скверной, не подлежит никакому использованию. Так мне пояснили. Даже топить ею нельзя. С дымом высвобождается скверна, понемногу отравляя людей. Потому гиблые участки вырубаются, сжигаются, очищаются с привлечением клириков – священников. Или магов. Маги более универсальны: и сжечь могут, и тварей побить, и скверну изгнать, – но клирики лучше именно в очистке от всякой дряни. Одна беда – магов и клириков не хватает.

На очищенных участках высаживается лес. И только через десятилетия можно пахать и сеять. Когда почвы восстановятся. Хотя маги земли или маги жизни могут сделать и быстро, но опять же, магов мало. А специалиста найти… Дешевле так – само восстановится. Оказалось, гигантская волна не только всё порушила, но и отравила почвы морской водой, превратив их в солончаки. Потому и нужны десятилетия, пока восстановится плодородный слой.

Не знаю, я не агроном. И ни разу не почвовед. Вообще не шарю в этом. Всё моё знакомство с нелёгким трудом колхозников началось и закончилось, когда нас, лысых и зелёных новобранцев, отправили убирать за колхозников их урожай. Именно так – нам убирать вместо них. А сами местные труженики бухали. Да и мы тоже, чего уж греха таить. Уборочная была, что праздник – дым коромыслом. Все пьяны в просо!

Да и то, моё «сельское хозяйство» было необычным. У колхозников как раз случился массовый падёж скота. Причин не знаю. Но местные к трупам коров категорически отказывались подходить. У каждого в сарае своя скотина. Может, заразу боялись домашней занести? А вот солдатики халявные по определению не брезгливы, работящи, безотказны, и их не жалко. Вот мы и возили туши коровушек, волоком, тросом, трактором, до ямы, сваливали туда, засыпали толстым слоем негашенной извести и хлорки.

Много при таком подходе пойму я в весьма глубоком ремесле земледелия? Ничего. Да и дачи у меня, с сопутствующими ягодами-малинами, яблонями-вишнями, огурцами-помидорами, картохами-морковками, не было никогда.

Отвлёкся. Возвращаюсь в мрачную сказку. Лес этот местный, кстати, рубить нельзя. Приравнивается к хищению государственной собственности. То же – охота в этих землях. Сразу браконьерство.

– А как же вы топитесь? А кузня твоя? – удивился я.

Каменный уголь тут известен. Стоит, правда, дорого. Кроме того, сухостой, валежник, не «скверные» деревья вполне идут. И на строительство, и в печь.

– А кто решает, что можно рубить, а что нет?

– А вот он и решает, – усмехается Клем, – старший лесник, уважаемый Росток. Приветствую вас!

– И ты здрав будь, Клем! Вижу, гружёным вернулся. Кто с тобой?

Из-за дерева выходит мужичок. Мне по плечо, Клему по нос. Зелёный плащ с капюшоном расшит жёлтыми и коричневыми узорами. Такой вот камуфляж. Глаза цепко впились в меня, сканируют.

– Родич мой дальний. С севера. Вот, случайно встретил, да шкуру он мне спас. На бродяг свежих нарвались, думал, отбегался Клем по скверне. А тут Андр. Да с артефактом диковинным. Не смотри так, он наше наречье с трудом понимает. Как говорит – умора просто. Но в драке горазд. Да ты и сам видишь, какая стать. Наша порода.

– А где доспехи его? И одежда почему такая?

– Так Андр больше на свою силу и ловкость рассчитывает. Да и с железом и топливом у них совсем беда! А на такого сколько железа надо? Вот и пришёл у меня кузнечному мастерству подучиться.

– Понятно. Смотрителю доложись, – кивнул лесник.

– Само собой!

– Что необычного видел?

– В Трезубце останавливались – чисто. Следы отряда видел. Вроде разумные.

– Где?

– Недалеко. Там, – кузнец махнул в ту сторону, откуда мы пришли. – След с запада на восток. Про бродяг уже говорил.

– Где ты бродяг повстречал?

– Недалеко от Зелёной башни.

– Ты совсем рехнулся, Клем!

– Проскочу, думал, по-тихому.

– Свежие, говоришь?

– Даже не воняли.

– Сколько?

– Семь. Всех разобрали. Вот, головы везу, на упокоение.

– Клем, хватит скверну в град тащить!

– Так люди же! Упокоить надо. Чистильщик всё по чести сделает.

– Погубили себя смертники – туда им и дорога, не надо в скверные места лезть. Ещё семеро недоумков!

– Росток, пойдём мы. Устали с дороги. Да, порубки не видели. Следов добычи зверя – тоже. Вообще странно – тварей мало. Не то что не видели, даже не слышали. К чему бы это?

– Не слышали? Пойду, тоже посмотрю. С одной стороны, нет тварей, оно и легче. Но твари – они те ещё чу́йки от рождения. Как бы от ещё большей беды не ушли.

Кузнец с сыном переглянулись. Горн тронул лошадку.

– Мы смотрителю доложим. Росток, ты бы один не ходил.

– Ага, поучи Ростика по скверне ходить, кузнец!

Распрощались. Шли молча. Я обдумывал полученную информацию, недомолвки и иносказания.

Места пошли настолько обжитые, что нам суждена была ещё одна встреча.

– Выходи, Пятый, Росток уже далеко. И шёл он на север, – сообщил деревьям Горн.

Пыхтя, вышел мальчишка. Младшего школьного возраста. Волок он сухую ветку валежника, в которую были хитро вплетены другие ветки. Получилась волокуша.

– Мать у него совсем занемогла. А старшие дети мать обижают – не знаются. А малец разве прокормит? – пояснил мне Горн, когда я перехватил волокушу у парня и потащил за собой. Как мальчишка собирался это тащить? В волокуше веса как бы не больше, чем в этом доходяге. Мальчишка ничего не сказал. Сказали его глаза. Поблагодарили.

– Тебя так и зовут – Пятый?

Мальчик кивнул.

– Он пятый ребёнок.

Никакой фантазии. Пятый по счёту, так и зовут – Пятый.

– Отца его скверна съела. Клирик очистил его душу. Жаль, недоглядели – малец всё видел. Так и молчит с тех пор. Да священников боится. На тьму его проверяли – нет ничего. И маг говорит, всё с ним в порядке. А не разговаривает. Вроде и не глупый.

– Ты мне поговори! – очнулся Клем от раздумий. – Ишь, разговорился.

Горн отвернулся, шли дальше молча.

Вот и опушка. Потом выкос метров сто шириной. За ним вал земляной. Высотой с железнодорожную насыпь. И стена из вкопанных, заострённых кольев. И ров перед насыпью. Как раз из вынутой земли вал и насыпали. Скорее всего. Мы вышли как раз к проходу – разрыву насыпи и мостику через ров. Наверху, у разрыва, стояла смотровая вышка, в ней человек в шлеме.

– Клем! – окликнул он. – Ты ли?

– Я, Сивый, – весело откликнулся кузнец.

– Как там?

– Тихо. Росток нам повстречался. Туда ушёл.

– Тихо – это хорошо. Ты этого поганца подобрал?

При этих словах Пятый втянул голову в плечи.

– Не бросать же его. Ты нам проход освободишь?

– Открывай, не заперто у меня. Тихо же.

– Доиграешься, Сивый! Смотритель спустит тебе кожу со спины. Один, да не заперт.

– Да пошёл он! А ты как сходил?

– Нормально. Не пустой иду.

Сивый разразился целой тирадой, перевести которую я не смог. Наверно, нецензурщина. Мы как раз прошли через ворота, закрыли их за собой на перекладину запора.

– Как срок роты кончится, тоже пойду в скверну за добычей, – донеслось сверху, с вышки.

– Мы как раз везём головы семерых таких же умников, как ты. В Зелёную башню сунулись. Смертники. Бродягами стали, – крикнул наверх Клем.

В ответ опять непереводимая череда слов.

С внутренней стороны вал был более пологим, заросший скошенной травой. Ан нет. Вон козы ходят – косят. Нормально. И козы сыты, и территория покошена. Как триммером. Тут же и удобрена. Главное, в мину из свежих удобрений не наступить. Забыл я уже, как это, когда скотина живёт с человеком на одной территории. То-то удивился, что частокол на насыпи из таких тонких, пятнадцать – двадцать сантиметров, жердей. Слабовато для обороны. А чтобы скотина не разбежалась – сойдёт.

Потому что внутри периметра, в центре полей и садов, ещё одна линия укреплений. Так же – ров, вал, стена. Глубину рва не вижу, но вал выше. По верху – деревянные рубленые стены, башни. Ворота в башнях. От ворот внешнего вала до ворот этой крепости – выровненная дорога. С придорожными кюветами – водосточными канавами. Нормально.

Лошадка пошла веселее.

Ворота открыты, но стража всё же окликнула. За воротами встретил боец в кольчуге поверх фуфайки до колен и в шлеме с прозрачной кольчужной сеткой. То ли проволока тонкая, то ли кольца большие, кольчуга такая ажурная. Начкар, оказалось. Ему Клем поведал ту же легенду. Начкар на железки бросил любопытный взгляд, но Клем осадил, одёрнул грубую ткань, укрывавшую груз. А вот отрубленные головы рассматривали всем караулом. Сошлись на том, что не нашли знакомых. И что это всех радует. Что никто из знакомцев не оказался в этом мешке.

– Смотритель в граде?

– Не-а. Взял десяток, мага и ускакал по южной дороге. Грят, твари там беснуются.

– А храмовник?

– На месте.

– Хорошо. Надо добытое от скверны очистить и останки этих несчастных предать земле, – тронул коня Клем.

– Удачный выход.

– Едва ноги унёс, – обернулся Клем, – надо службу Триединому заказать. Благо теперь надолго железа хватит. Как-то не хочу в скверну. Больше. Или пока.

Меня, кстати, стражники сканировали каким-то прибором. Но это оказался дозиметр скверны. Как счётчик Гейгера. Артефакт такой. Соответственно скверны в нас он не показал. Ни в нас, ни в доспехах, ни в головах. Даже в мече развеянного лича.

– Опять сломался, – вздохнул начкар. – Дал же нам Создатель такого неумеху в клирики! Так и проснёмся однажды со скверной в центре града.

Глава 6

Как он громко сказал – град. Город. Нет, ребята, маленькая деревенька. Скорее даже, маленькая крепость. Маленькая. Деревянная. Каменный – только замок смотрителя. Ну, как замок? Не как в Европе замки стоят, конечно. Башня у этого инженерного сооружения с пятиэтажку высотой, и каменная пристройка к ней. Максимум с трехэтажку. Весь замок.

Улицы, довольно тесные, зажатые заборами и стенами, отсыпаны щебнем. Навоза и мусора нет. Вонь есть, а источника вони нет. Вдоль дороги – сточная канава, кое-где накрытая помостками. Деревянными. Всё же рубка леса тут идёт в промышленных масштабах. И на крепость хватает, и на дома-подворья, и на заборы. И даже сточную канаву накрыть.

Скорость нашего продвижения совсем упала. Каждый встречный раскланивался с кузнецом, заводил беседу. Кузнец каждому отвечал. И хотя сетовал, что устал, но пара слов с каждым – черепаший голоп получается.

А я рассматривал город. Улицы образовывались внешними стенами домов, заборами подворий. Первые этажи без окон. Да и выше окна – как бойницы. Ворота узкие, только чтобы телега прошла, из толстых струганых досок. Заборы как частоколы – с заострёнными кольями вверх. Здания крыты просмоленными, черными досками.

Горожане одеты в том же стиле, что и кузнец. Серо-чёрно-коричневые тона. Простые формы. Никаких кружев, чулок. Сапоги, штаны, войлочные или кожаные длинные куртки, плащи, на головах шапки, кушаки, капюшоны плащей. Украшений минимум. У многих поверх одежды цепи. Но не из драгметаллов – бронза, медь, железо. На цепях металлические таблички. Звания, может?

Женщины – в платьях в пол. На головах платки, сверху ещё какой-либо головной убор. Волосы у всех убраны. Простоволосых вообще нет. Почувствовал себя в русской деревне, примерно таким же макаром одеваются. Выйти за ворота – одеваются как в поход.

Оружие у всех. У женщин поменьше и покороче, но у всех. Ножи, кинжалы, мечи, топорики, палицы. Щиты и копья только у стражи.

Стража или просто воины выделяются наличием щитов на спине, шлемов на головах и длинного древкового оружия в руках. Копья, секиры, алебарды. Да, накидки у стражей стандартизированы. В один цвет выкрашены. Ну, как накидки мушкетёров. Или сигнальные жилеты гаишников, дорожных рабочих. Шлемы у всех. А вот доспехи не у всех. Толстые стёганые куртки, похожие на фуфайки, но до колен – у всех, а кольчуги – редкость. Не говоря уже про латы. Крупных пластин стали вообще не вижу. Только шлемы.

Много вопросов, но молчу. Придёт время или сам догадаюсь.

Нас встречают пузатая женщина и трое детей. Со слезами, соплями и криками бросаются на Клема и Горна. Клем ждёт пятого? Силён мужик! Смотреть на эту семейную сцену немного неловко, потому я беру лошадку за упряжь (лошадь меня боится почему-то), тащу в открытые ворота.

С любопытством рассматриваю немаленький двор. Провалы входов в хозяйственные постройки. Именно провалы. Без ворот-дверей. По запаху понял, где хлев, где кузня. Кузня стоит особняком. Во дворе колодец. Не хило, крепкое хозяйство!

Начал распрягать лошадку. Получается плохо. Тут же подбегают Горн и ещё один подросток, а меня зовёт Клем. Представляет своему семейству. Его жену зовут Ромашка, потом дети по старшинству. Горна я знаю, следующие – Молот, девочки Пламя и Росинка. А собаку, кстати, чёрную, зовут Уголёк. Я угадал. Горн и Молот тёмнорусые, Пламя – рыжая, как огонь, Росинка – светлорусая. Подрастёт, потемнеет до братьев. Знаю я такую особенность. Рождаются голубоглазыми блондинами, а в армию приходят кареглазыми и тёмно-русыми.

Как-то принято дарить подарки родне по приезде. В прошлой жизни было так. У меня родных нет, но у жены же были. В моем рюкзаке как раз всякий хлам, что тащил с собой на мокрое дело «тюлень». Жене кузнеца как раз пришёлся обрез белого синтетического материала, что используют в строительстве как упаковку. Меня «тюлень» хотел упаковать. Показал, что материал лёгкий и прочный. Восторг. Девчонкам – по пачке печенья «Чоко-пай», Горну – пустой поллитровый китайский термос из нержавейки, Молоту – такой же китайский нож, типа швейцарский. Ну, в котором много всяких приблуд раскладывается. Лезвие, штопор, маленькие ножницы, напильничек, шило, крючок и что-то ещё. А цветные пластиковые накладки рукояти? А блеск полированной нержавейки? Парень уже любит меня, как родного дядьку из Киева.

В рюкзаке осталась катушка синтетического каната, туристский топорик в чехле и складная лопатка (зачем он тащил это с собой?), зарядка к мобильнику, пара носков, две пачки сигарет, пустая пачка из-под патронов, пустая литровая бутылка из-под «Колы», шариковая ручка, воткнутая в переплёт блокнота, и пятнистая натовская панама песочных оттенков. Вот панаму вручил самому Клему. Я в кепке камуфляжной, он будет в панаме. Тут ходят в шляпах – за шляпу сканает. Жалею, что не обшмонал карманы «тюленя». Да, сам рюкзак тоже годится. Неброский, тёмных оттенков – послужит.

Надо ли говорить, как меня полюбили «родственники»? Повисли на мне все сразу, зацеловали всего. Я даже умилился.

Потом женская часть семейства убежала в дом, мужская занялась разгрузкой телеги и срочным сбиванием всех эмблем-птиц с элементов доспеха.

Потом позвали к обеду.

Это был праздничный обед – на столе было мясо. Да-да, такие суровые реалии средневековья. Каша, сдобренная маслом, хлеб, сыр, ягодно-травяной взвар, мясо – копчёный свиной окорок. Как дети смотрят на мясо! А как Клем смотрит на жену, что скромно потупясь, смущается меня. Симпатяжка. Она молода. Ещё не разнесло её возрастное, не обабилась. Тридцати нет. Уже пятый. Это сколько же ей было, когда она Горна родила? Да Клема надо за растление малолеток сажать! В Сибирь! Хотя ему Сибирь может раем показаться после Гиблого леса.

Ах, оказалось, Горн не её сын. Молот – её. Первая жена Клема умерла. Бывает. Это мне рассказал Горн, когда мы вышли во двор. Кузнец так смотрел, так смотрел на жену, что все мигом оказались во дворе. Дети сразу пристали с расспросами, Горн на правах старшего сделал важную мину лица, раздал всем задания, разогнал. Чтобы не мешали ему самому удовлетворять любопытство.

Я объяснил парню, что я ему подарил, и как это использовать. А он предложил раскрыть термос и использовать на производство доспеха.

– Смотри сам. Моё дело – подарить. Доспех ты и из другой стали сделаешь, вон сколько привезли, а вот такого термоса ты не сделаешь никогда.

– Сделаю.

Я покачал головой.

– Утраченная технология. Тут всё герметично. Видишь, как уплотнено? Стенки двойные. Там изолятор. Не ломай. А зачем тебе доспех? Воином хочешь стать? Отец твой доспех не носит.

– Хочу. Воином стать хочу. Но я старший. Кузня мне останется. А вот Молот воином стать готовится. И почему он не родился первым?

Я пожал плечами:

– Не дан нам выбор, где родиться и когда. Я, вот, вообще сирота. Ни отца, ни матери не помню. Шут с ним! Покажи мне кузню.

Закопчённые стены – дымоотвод явно сложен неправильно. Горн, наковальня. Похожа на привычную. Молоты, молотки, клещи, напильник. Напильник! Дернул напильником по ржавой болванке – берёт. А сталь шлема? Берёт! Вот тебе и средневековье!

– Отец добыл в скверне. Ни у кого такого нет, – гордо заявил Горн. Молот, кстати, тут же. Делает вид, что наводит порядок.

Понятно. Осколок былой цивилизации. А вот это интересно! Расколотый глиняный лоток, похожий на вытянутый тигель.

– Поверхностную цементацию делали? – спрашиваю. Горн хмурится, пытаясь понять. Рассказывает, что делали. Точно. Она самая. Это в сельском хозяйстве я дубина, а в металле шарю слегонца.

Возвращается Клем. Не могу смотреть на его довольную морду.

– Молот, Лохматку кормил?

– Всё сделал. Запрягать?

– Да. Горн, Андр, давайте ещё раз проверим все заготовки. Не должно остаться ни одной птички. Нам вопросы не нужны. Надо их чистильщику свезти. И к знахарке заехать. Пламя, куда дела узелок с травами?

– Уже несу, тата!

– Клем, а этот меч? – спрашиваю я кузнеца.

– Лича? Не знаю такого клейма. Пусть будет, – отмахнулся он.

Но через секунду взял меч, стал вертеть так и этак, рассматривать, чуть на язык не пробовал. Клем упёр меч в стену, надавил. Меч согнулся упруго. Отпустил – выпрямился. Построгал одну из заготовок. Меч исправно снимал стружку. Погладил лезвие, на котором не осталось следа после строгания железки.

– Хороший клинок. Мне такой не сделать. Мало кто сейчас умеет такое. Очистим – пользуйся. Смотритель обзавидуется.

– Отберёт?

– Что с бою взято, свято. Если сам отдашь только. Но ты не отдавай. Как бы ни уговаривал.

Ага, так меч всё же мой! А как же святая обязанность обуть «городского»? Облапошить, пользуясь его незнанием местных реалий? Нет, ребята, вы совсем неправильные колхозники.

– А смысл? Всё одно не умею им владеть, – отвечаю, давая шанс им встать в психологические образы. Нет, не вошли в приготовленные для них пазы. Придётся новые образы прописывать. Блин, плохо. С годами отвыкаешь шевелить извилинами, больше на свой опыт полагаешься. Селянин и альтруизм у меня не спариваются.

Немая сцена. Что я опять накосячил? А-а! Они так и не верят, что я такой весь рыцарь на белом скакуне – и не умею мечом махать. А ведь не первый раз говорю. Думали, понты кидаю? Погоди, как же это литературно? Блин, не знаю как.

Клем вздохнул:

– Припрячем. Научишься, тогда открыто носить будешь.

– Научусь?

– Научишься, – Клем на секунду задумался, вздохнул: – Всё одно думал Глака нанимать – мальцов моих бою поучить, вот и ты поучишься.

Клема прервал визг. Горн и Молот столкнулись и, обнявшись, запрыгали. Клем опять вздохнул, с тоской осмотрел кузню, кивнул.

– Дорого? – спросил я.

– Весь добытый металл переделаю, продам, хватит. Наверное.

– Я помогу. Я немного работал с металлом.

– Хорошо. Молотобоец из тебя должен знатный получиться. Потому и предложил… – Клем осёкся, украдкой огляделся.

Хм, интересно. А если спрошу:

– А кто тебе… он? Почему так просто все эти доспехи тебе отдали? Думаю, это немалая цена.

– Не здесь. И не сейчас, – покачал головой Клем. – Властитель наверняка тобой заинтересуется. А у него есть маг – немного разумник. Меньше знаешь – меньше расскажешь. Ну, давай грузить. Этот клинок на низ клади. Чистильщик старый, не будет разглядывать. А вот у стражи глаз намётан.

Когда повозка была вновь погружена и стояла в воротах, мальчишки пристали к Клему, чтобы взял с собой. Он посмотрел на светило, покачал головой:

– Вам двоим, – строго так, наверное, дедовщина тут меж мальцов, – угля заготовить, просушить, горн вычистить, инструменты просушить, скотину убрать, накормить, баню стопить, воды натаскать. Чтобы завтра мы не отвлекались. Дел много. Чем быстрее всё переделаем, тем быстрее Глак вами, непутёвыми, займётся. Понятно?

– Да, батя, – хором.

– То-то! – возвестил Клем и повёл лошадку. Я пошёл сзади. Лошадь меня боялась, дергалась.

Местная церквушка была деревянной. Золочёная (ничего себе!) луковка на крыше, стрельчатый купол указывал шилом громоотвода в небо.

– У, как сияет! – невольно воскликнул я.

Клем запнулся, лошадь тоже встала. Клем внимательно всмотрелся в мои глаза:

– Ты видишь? – встревоженным шёпотом спросил он.

– Что? – таким же шёпотом в ответ спросил я.

– Сияние.

– Вижу, конечно. Удивился, что церквушка вся такая замызганная, а луковка сияет, как свежей позолотой.

– Неприятные ощущения? Больно глазам? – шепчет ещё тише.

– Нет, – пожал я плечами, – с чего вдруг?

– Так, – Клем покрутил головой, – некуда тут… пойдём к лобному, там у колодца поговорим.

Опять трудности перевода. Лобное – это площадь. В центре площади колодец в тени маленького скверика. Площадь огораживают административные здания – замок, арсенал, суд, церковь, дом собраний, дом смотрителя. Сам смотритель живёт в замке, а дом смотрителя исполняет функции мэрии. Чиновничье племя, крапивное семя там заседает. Наверное.

Клем налил в поилку воды для лошади, мы сами зачерпнули по берестяной чарке.

– Не больно? – опять спросил Клем.

– Да с чего мне должно быть больно? – я уже начинаю злиться.

– На самом деле церковь не сияет. Сияние, которое ты видишь, могут увидеть только чувствительные к свету люди. Для меня – не сияет. Сияет сила, которую дают Создатель и светлые боги местам поклонения. И людям, служащим им. Силу эту видят только клирики, маги и… скверные. Проклятые, оскверненные, тёмные и их служки. Но тёмным сила эта неприятна. Она их опаляет, как огонь. Ты не чувствуешь боли?

– Нет. Просто удивился, что так начищена маковка – до блеска.

– Уже лучше. Нет в тебе скверны. А дар есть. Ты можешь стать клириком или магом.

– Круто. А оно мне надо?

– Тебе решать, – Клем отвёл глаза.

– И как долго становиться этими экстрасенсами?

Клем поперхнулся. Покачал головой, справился, сказал хрипло:

– Ну, и клириков, и магов учат с детства. И к двадцати годам они что-то начинают уметь. Это лет десять – пятнадцать надо учиться. Для самых простых вещей. Потом – всю жизнь. Клирики учатся вообще пожизненно. Если не осквернятся.

– Уйти нельзя?

– Не слышал такого. Клирик – это навсегда.

Ага, рабство. Пожизненный найм.

– А маги?

– Магам никто не указ. С магами все носятся, как с сокровищами. Если у властителя какой-то земли не будет магов – не будет и земли. Войско без магов обречено. Да и как жить без магов? Вот у нас в граде – огненный маг. В бою хорош. Но молод и неопытен. Надолго не хватает. Для схватки, а не для битвы. И клирик – старик немощный. Потому так медленно прирастает надел нашего наместника. И земли бедны. И народу мало. Был бы маг земли, за рекой бы всё распахали. А был бы маг жизни – ещё лучше: и землю бы возродил, и болезни бы извёл. И потери бы сильно сократились. Огневики почти не умеют лечить.

– Десять – пятнадцать лет? У меня нет столько. Я уже давно полвека разменял, – сказал я. Ага, а ещё я уже умер и хожу тут, как тот лич – не мёртвый.

– Да? Ни за что бы не сказал, – удивился кузнец. – У вас все такие долгожители?

– Ну, не сказал бы. Средняя жизнь мужика – пятьдесят восемь лет. Дееспособность – ну, до шестидесяти пяти. Потом дряхлость. А тому личу, что мы завалили, как этот свет? Ну, сила светлых богов, что от церкви идёт.

– Развеет саму его суть. Смерть это для них. Я видел, как чистильщики упокаивают нежить. Помахал руками, призвал свет – падает обычным мертвяком. А если скелет поднятый – на косточки рассыпается. Лич бы ещё поборолся. Жутко силён был. Теперь я понимаю, как ты его уничтожил.

– Да, мне бы ещё понять, как. Честно тебе скажу, знал бы, что это за тварь – бежал бы впереди своего визга.

Клем расхохотался:

– Ну, слава Создателю! Я думал, ты из этих, из идейных. Смертников. А ты, оказывается, нормальный. Разумный. Теперь многое стало понятнее. Уничтожать скверну не полезешь?

– Упаси, как ты говоришь, Создатель! Набегался я, навоевался. Покоя хочу. Простой жизни.

– А-а-а! – откинулся назад Клем. – Ну, покоя обещать не могу. Это к чистильщику. Он тебе покой даст. И телегу дров – для очищения. А вот простой жизни – сколько угодно. Жизнь простого городского кузнеца подойдёт?

– Подойдёт, простой городской кузнец. А ещё лучше – простого подмастерья простого городского кузнеца.

Клем опять рассмеялся и хлопнул меня по плечу. Я его. Так, что он пошатнулся. Он – в ответ, я пошатнулся. Рассмеялись оба.

– Ну, добро пожаловать, Андр, в город светлого наместника Виламедиала.

– И как же сей светлый город называется?

– Да так и называется – Медные Вилы. Медвил.