Текст книги "Алло! Северное сияние? (сборник)"

Тот, что был Лёха, промолчал. Третий друг сказал примирительно:

– Ладно тебе, может ещё откачать можно?

– Ты чего, Костик? Этот хрен тебя чуть не угробил! Водила речной телеги!

– Не кричи, – сказал Костик как-то уверенно, и дядя Гена мигом замолчал.

Юрий вытащил тело капитана на берег, Григорич тут же стал ему щупать пульс, тётя Настя хватала себя за челюсть, что-то причитала. Юрий быстро подложил свою куртку под шею капитана, чтоб лицо смотрело назад-вверх, стал делать искусственное дыхание, крикнул Григоричу:

– Дыши ему в рот!

Григорич припал губами ко рту капитана. Дядя Геня увидел и рассмеялся:

– Ты, Григорич, его ещё в зад поцелуй! Может, очнётся?

Через минуту, вторую, капитан не очнулся, через минут пять усилий, Юрий обессиленно сел рядом, Григорич посмотрел на него и сказал:

– Поздно. Много воды нахлебался… или сердце слабое, не крутит мотор. Однако хоронить надо.

Юрий поднялся, надел сапоги, рюкзак открыл, глянул туда, стал молча доставать кое-какие вещи, намокнуть ничего не успело. На свет появилось ружьё, что-то из одежды запасной. Потом Юрий осмотрелся вокруг, спросил одну Есю, как старшую:

– Что скажешь, где костёр будем разводить?

– Да вон на пригорке, – кивнула она в сторону от реки, – ветер слабый, может, там дует немного? Да и надо, чтоб огонь с воды виден был.

Дядя Геня тоже проверял свой рюкзак, вытаскивая на свет оружие дорогое, столь дорогое, что на нём блестела инкрустация. Ружьё было пятизарядное, с коротким и от этого каким-то хищным стволом. После вытащил две литровые бутылки водки, положил осторожно на мох, какие-то многочисленные консервы, что-то ещё… Глянул насмешливо на Юрия и сказал:

– Ну что, молодой, доказал всем, какой ты храбрый и отчаянный парень? Поупражнялся с трупиком? Спас-сатель! Не умеешь – не берись!

Юрий без слов собрал все вещи обратно в рюкзак, закинул его себе на плечи и пошёл с Есей вверх на пригорок, где она решила развести костёр. Григорич с тётей Настей, не сказав ни слова, также поднялись и пошли следом. Дядя Геня всё проверял вещи из рюкзака, остальные молчали. Моторист не знал, к кому примкнуть, пьян он не был, явно в гибели катера не виноват. Лёша и Костик поглядывали на ушедших, потом на друга Гену, наконец, Костик сказал:

– Может, не стоит нам так, Гена?.. Всё же одни здесь… друг за друга держаться надо.

– Костя, – остановился перебирать своё барахло Гена, – мы в экстремальной ситуации. В экстремальной ситуации, чтоб не сдохнуть, нужен один лидер. Я лично в этом салаге, у которого вместо мозгов каша, лидера не вижу. Что он сделал? В речку нырнул? И что? Так он дурак!

– Почему дурак? Человека хотел спасти.

– Спас?! – в упор глянул на товарища Гена, – Спас?.. А если он завтра воспаление лёгких получит за своё выёживание, нам что? Лечить его? Ты будешь его лечить? А если нам потребуется сто километров обратно пешкодралом пыхтеть?! Ты его на себе понесёшь? Поступки надо совершать осмысленные, Костя, а не выставлять себя перед бабой! Хочешь идти ему сапоги нюхать – иди! Такие как он… через час сами будут хныкать и советов спрашивать. Слышал его вопросик бабе своей – костёр, где будем разводить? – попробовал он передразнить голосом Юрия.

– Тоже мне – мужик! Блоха!

На возвышенности Юрий разобрал рюкзак, повесил его сушиться на ветки высокой тонкой ивы, вещи разложил на мху. Еся осмотрелась быстро вокруг и ушла с тётей Настей поодаль, где среди чахлых деревцев и высоких кустов тальника виднелись остатки сухостоя. Там сразу затрещали сухие ветки. Григории походил вокруг Юрия, походил, губами пожевал, словно сказать что-то хотел да побаивался, да и спросил:

– А что, патроны-то есть у нас?

– Да, есть десять штук. Так взял, на всякий… картечь.

Он глянул на ружьё своё, тут же поднял его, нашёл патроны, зарядил ружьё, а оставшиеся боеприпасы прямо так, россыпью, рассовал по карманам.

– Это плохо совсем, – посетовал Тригорин, – совсем плохо. Еды нет, куропатка есть, утка есть, патронов нет, плохо совсем.

– Придумаем что-нибудь, – негромко проговорил Юрий.

К месту остановки подошли Еся с тётей Настей, принесли первые охапки хвороста. Тётя Настя кивнула на вещи Юрия, которые он вытащил из рюкзака и которые не успели промокнуть в воде, подняла длинный свитер и сказала:

– Юра, девчонку-то переодеть надо, пока её просохнет… – посмотрела на него и дополнила, – тебе-то что, а ей… ещё рожать.

– Тёть Настя? – умоляюще пискнула Еся.

– Да я и сам хотел предложить, – тут же сказал Юрий, поднял свитер, протянул Есе, – переодевайся, сегодня ты у нас сохнешь, – и здесь весело ей подмигнул. Еся улыбнулась ему, вспомнив костёр на болоте, взяла свитер, обернулась вокруг – где переодеться? Куртку с себя стянула, потом штаны, оставшись в лёгком чёрном тонком трико, рубашку снимать не стала, да и не успела… Сзади послышался весёлый голос дяди Тени:

– О! Пацаны! Тут уже бабы раздеваются! Налетай греться!

Все обернулись, перед ними стоял дядя Теня, за ним подходили Костик, Лёша и моторист катера. Вещи свои они оставили чуть поодаль, зачем подходили – было непонятно, в руках дяди Тени было ружьё. Он подошёл так весело, так разнузданно и сально улыбаясь, что слова его показались всем не бахвальством мужицким, а реальным призывом к действию. Юрий резко вскинул свой бокфлинт, практически не метился, стволы были наклонены чуть вниз, сразу громко и жутко, убийственно-резко прогремел выстрел… Из ствола вырвался густой белый дым, и возле ног дяди Гени взвился мелкий жёлтый песок на пригорке. Дядя Геня замер, потом быстро своё ружьё пятизарядное, дорогое, вскинул и выставил стволом на Юрия, возле его ног осталась ямка развороченной земли.

– Ты что?! – заорал он, – Ты что?!! Дурак?! Ты дурак, да?!

Так стоял и старательно метился ему прямо в лицо. Юрий не двинулся, стволы своего бокфлинта опустил и сказал дрожащим голосом, непонятно от чего, то ли от страха, то ли от злобы:

– Это я сразу хочу сказать – у кого будут такие мысли – застрелю! Всё ясно? Так что пока я на ногах – чтоб даже не пробовали фантазировать.

Он посмотрел на дядю Теню внимательно. Пока тот озверело смотрел на него через ствол ружья, Юрий не шелохнулся. Но лишь только дядя Теня дрогнул глазами, Юрий сказал:

– Теперь, я надеюсь, всё расставили по своим местам. Якши? – спросил он. (якши, татарск. – ладно, хорошо?)

– Ч-чего? – стараясь держаться молодцом, переспросил дядя Теня.

– Рахмет за внимание, – ответил на это Юрка, (рахмет, казахский – спасибо, благодарю)

И совсем уже демонстративно повернулся к оружию противника спиной, дав понять, что не боится. Дядя Теня зубами клацнул, плюнул громко. К нему подошли остальные, что стояли за спиной. Костик, что тому же Юрию почти в отцы годился, произнёс примирительно:

– Ты что, парень, он же пошутил? Ну-у… нехорошо, пошло пошутил, но пошутил, понимаешь?

– Нет, – резко повернулся и сказал Юрий прямо в глаза Костику, – поверьте, не понимаю! И дальше понимать не буду, будет так шутить, я пошучу ещё раз, только ровно между глаз ему! И любому другому! Всё! На этом здесь шутки закончились.

И уже демонстративно бросил ружьё на свои разложенные вещи. Дядя Геня крикнул, повернувшись к своим и, встав спиной к Юрию, вроде как показал, что также ничего здесь не боится:

– Нет, ну ты погляди, как мальчику везёт! – крикнул он своим, призывая их в свидетели, – Ну вот, если бы не вы, ребята, так покрошил бы в куски!..

– Ладно, – сказал ему Костик, – пошли вон к тому дереву… там сами костёр разведём.

Юрий сел на землю. Рядом присел Григория и тихонько сказал мудрым голосом:

– Так нельзя. Так плохо. Это оружие. Это опасно. Совсем рядом ты попал… ещё чуть-чуть… картечь ногу так и откусит… опасно, Юра.

– Тригорин, ну ты на них посмотри? – тихонько сказал ему Юрий, – Уроды! Как с ними ещё говорить? Они же языка нормального не понимают.

– Не понимают, – согласился Тригорин, – всё равно, – старик глянул на Юрия уже по-иному и подсчитал: – и патронов уже… девять. Ещё больше жалко. А порох-то у тебя дымный! – добавил он.

– Дымный порох, если что, просушить можно, – ответил Юрий, – в походе такой надёжнее.

Тётя Настя, помогая Есе переодеться в свитер, как в большое платье, похвалила сокровенно:

– А он у тебя защитник.

Еся не ответила. Внутри себя она ликовала от счастья, снаружи лицо было бледно, и губы дрожали. Может, дрожали от холода, что уже начал её пробирать, может, от страха.

Переодевшись, Еся сказала:

– Надо тальник рубить, который повыше. Шалаш какой-нибудь строить… ночевать негде, ночью холодно будет. Топора нет у нас?

Юрий достал из рюкзака небольшой топор, спросил больше для слова:

– Ставить где будем?

– Тётя Настя сказала: лучше здесь, с этой стороны костра, тут ветры обычно с севера… костёр надо под берёзой разложить, дереву это плохо, но только так можно вещи быстро высушить.

– Только ты, – Юрий глянул в сторону костра «дяди Тени», – далеко не отходи, а то сама видишь… люди разные подобрались.

– Хорошо, – сказала ему Еся таким покорным и безропотным голосом, что Юрий даже хмыкнул, что называется «про себя», и внимательно посмотрел на Есю, но та… сделала вид, что не заметила.

Конечно, длинный свитер на девушке – не лучшее украшение её фигуры, но когда на сотни вёрст девушка одна, а свитер очень похож на мини шерстяное платье, под которым тонкое трико и небольшие резиновые сапожки, то вид получается довольно привлекательный для мужских глаз.

Вещи от огня костра очень быстро задымились паром. Солнце, не по-осеннему тёплое, грело сверху. Григорич сразу определил температуру, смочив во рту указательный палец, как это делают для проверки ветра, и сказал авторитетно:

– Однако градусов пятнадцать будет.

Посмотрел на уходящее солнце и добавил:

– Да и ночь не холодная будет.

Посмотрел перед собой немного вниз, под ноги, и ещё добавил:

– Так и мошкары поменьше уже.

– Так и выживем, Тригорин? – спросил Юрий.

– Так и обязательно, – сразу поддержал он, глянул в сторону другого костра, который дядя Теня и его товарищи развели метрах в тридцати от них, сказал чуть презрительно, – вона… мошкара-то главная здесь.

Юрий вытащил из ножен свой охотничий нож, огляделся вокруг, словно место подбирая, сказал Тригорину тяжело:

– Капитана всё равно хоронить надо. Хоть как. Не валяться же ему посреди тундры?..

– Надо, – согласился тот, – пойду, у тех спрошу, может у кого что-то типа лопатки есть?

– Глупо, – сказал Юрий, но Тригорин ушёл к другому костру.

Простоял он там в виде просителя совсем немного, уже сразу от дяди Гены раздался громкий голос:

– Да сбросить в реку, и всех делов! Тоже мне, нашлась тут похоронная команда! Он, сволочь, всех нас здесь похоронил, лошадь слепая! Протоки не заметил! Декламировал там – кладу катер на левый борт! У би-ил бы!!!

Юрий ушёл на следующий пригорок, там высмотрел место посуше и повыше, вонзил нож в мох. Нож вошёл хорошо, мягко и вязко – повезло, пригорок был земляной, не глина. Скоро туда, волоча труп капитана за плечи, пришёл Тригорин. Тело осторожно положил рядом с местом будущего захоронения, сказал тяжко:

– Не дают ничего, даже ножа. Злые люди.

От костра предпринимателей очень часто слышались какие-то едкие реплики в их сторону. Юрий не обращал внимания, резал ножом землю, потом вместе с Григоричем вынимал её оттуда ладонями.

– Ты, Григории, кто по национальности? Коми?

– Да как коми, – почесал тот свой затылок, – не совсем и коми… отец коми был, мать из хантов… Вон тётя Настя, та чистая зырянка, а я так… наполовину.

– Давно на госзаказнике работаешь?

– Так, если по сезонам – второй пошёл. Я там зверюшек кормлю, да иногда Насте помогаю, она варит, ухаживает за всеми.

– А по жизни кто?

– Так по жизни зыряне мы, – удивился он вопросу.

– Да нет, я про работу, специальность?

– Работу? Работу всегда хорошо выполнял, всякую работу. На селе работал. Вначале на Иртыше сидели, потом сюда перебрались, выше… на Иртыше закрыли наше село, мы и перебрались.

– А живёте где, в городе?

– Так в городе, – согласился он, словно удивляясь вопросу, – на селе бы жил, да скотины нет… была бы скотина, на селе бы жил.

Могила получилась неглубокая. В метр. Дальше пошла земля мёрзлая, камень, а не земля, потому решили похоронить так. Прикрыли лицо его же курткой, опустили вниз и только-только начали землю сгребать, как сзади раздалось ехидное:

– Вот, вот, закопай его, подлюку! Чтоб не вонял здесь на всю округу.

Юрий и Григория обернулись, перед ними стоял дядя Теня, с ружьём наперевес, в руке был кусок хлеба с колбасой. Дядя Теня был «навеселе». Похоже, четвёрка друзей уже одну бутылку водки откупорила. Юрий ничего не ответил, Тригорин также промолчал. Дядя Теня постоял, но быстро понял, что провокация его не прошла, ушёл на первый же спасительный окрик от костра:

– Генка! Мы уже налили!

Григории с сожалением глянул на холмик:

– Эх, жаль керосина какого нет у нас.

– Для чего? – сгребая последнюю волну земли, удивился Юрий.

– Так полили бы вокруг могилки-то… глядишь, зверьё и не раскопает… ну-у… пока здесь лежит. Всё равно же будут вынимать да перевозить, нельзя так оставлять. И без гроба он…

Они воткнули в пригорок свежей земли колышек повыше, на него прикрепили капитанскую фуражку, постояли немного, Григории сказал:

– Спи спокойно, хороший человек. Свой путь ты прошёл.

С этим и ушли к своему костру.

Сев поближе к огню, Юрий собрал в одну кучку все свои продукты, что мог взять в дорогу, надеясь, что в заказнике с едой проблем не будет, глянул на тётю Настю, Григорича, спросил:

– У вас что есть?

Григории головой мотнул, тётя Настя вздохнула:

– Утонуло всё.

Юрий вытащил на свет небольшой овальный котелок, литра на два, доставшийся ему в подарок от повара погранчасти, пошёл к реке за водой, Есе кивнул на костёр:

– Надо какую-нибудь треногу соорудить, котелок повесить.

Пока выбирал место, где воды набрать, вышел к небольшому ручейку, что сбегал в реку по камням с крошечного уступа, зачерпнул, как следует сполоснул, зачерпнул вновь, здесь услышал ехидное и поучительное:

– Слышь, этот, как тебя?.. – Юрий обернулся, перед ним, чуть выше по берегу, присел на корточки уже нетрезвый дядя Геня, – Вот я тут ходил, глядел, так? Жратухи-то у вас немного, ага. Утонула. Голодуха, брат, это тебе не за бабу с ружьишка-то палить! Я вот и подумал: ты ещё не пожалел, что за этим алкашом в речку нырял, нет? Может, лучше было за барахлом бабки с дедом нырять, а? – и заржал громко, – Дед-то крупу вёз, да макароны с овощами, ага, сам видал! Три ящика на базу. Тушёнка! Дурачьё безграмотное! – встал он на ноги и пошёл к себе.

У костра Юрий увидел уже приготовленную, воткнутую в землю толстую суковатую палку, под углом так, что конец её нависал над костром. На палку он повесил котелок. Тёте Насте и Есе сказал:

– Надо бы хорошо поесть нам. Мокрые все. Как бы не заболеть. Готовьте всё что найдёте, а завтра… завтра видно будет, ночь бы пережить.

Со стороны небольшого леса появился Григория с двумя приличными сухими стволами деревьев, которые он тащил за собой волоком.

Понемногу небо темнело. Мутные воды реки становились густо-пепельными, где-то пела вечернюю песню таинственная невидимая птица. Закат был жёлтый, холода не предвиделось. На огонь костра постоянно летели крупные мотыльки, и чёрный жук с длиннющими усами дважды пытался залезть в самое пекло. Григория схватил его за ус и вышвырнул прочь.

– Вот глупый жук, – сказал он удручённо, – зачем самому в печку лезть? Кто толкает?

Тётя Настя с Есей сварили какой-то суп из банки тушёнки, лука и четырёх пакетов сублимированной лапши. Получилось даже вкусно. Булку хлеба, что взял Юрий, решили сразу не есть, оставить на будущее. Ложки у Юрия было две, Григории и тётя Настя, оказалось, ложки носили в куртках, в боковых карманах, как обычно носят авторучки. Все четверо сели к костру так близко, что оставшаяся влага на одежде тут же запарила вверх белыми хвостиками. Обувь сняли, насадили на ветки, сушили здесь же.

Скоро от огня света стало больше, чем от неба. Опускалась осенняя ночь. С наступлением темноты сразу упала температура. В стороне горел такой же костёр, рядом виднелись четыре мужские фигуры, часто костёр сотрясался взрывами мужского смеха. Шалаш, что построили из веток Еся и тётя Настя, был невысок – в метр, но хорошо сложен, на земле густой растительной «периной» были уложены тонкие ветки берёзы и лапы лиственниц. Костёр горел в метре, была надежда, что тепло будет доставать до жилища.

– Ветерочек боковой, – сказал Григорич, когда с едой закончил, – надо на ночь пару лесин друг с дружкой положить?.. – и посмотрел на Юрия, – Чтоб грел ночью-то. Правильно? – спросил и сразу и ответил, – Я вона две стволины сухих лиственниц приволок, – и он кивнул в сторону, – враз на ночь и хватит.

– Этих звать не будем? – спросил Юрий, не поворачиваясь к соседнему костру.

– А зачем звать? – удивился Григорич, – Они не пойдут, – У них там водка есть, зачем им другое? Сейчас перепьются и заснут, кто где сидит. Утром замёрзнут… начнут орать, что костёр потух, я такое в прошлом году постоянно видел у нас в заказнике. Перепьются, до дому не доходят и спят, где упали, утром матерятся.

– Сам-то часто ночевал в тундре? Под открытым небом? – спросил Юрий, прикладываясь на локоть после ужина. Сытость сразу добавила тепла в организме и даже не совсем высохшая одежда не холодила теперь тело, а лишь неприятно льнула к нему, отчего кожа начинала зудеть.

– Да как, – стал вспоминать Григории, – у меня же отец – настоящий коми… с республики. Переехал на Иртыш, там с матерью познакомился, но меня к себе на родину часто возил, вот по тайге я в детстве мно-ого ночевал с ним, а потом как женился, так всё как-то на природе жили, рядом с лесом. Что в лесу ночевать, если дом рядом?

– Отец кто был?

– Так охотник был, зверьё бил. Ходил в парму (парма, (коми) – тайга, лес) на месяцы, вот, наверное, он за всех и наночевался под небом. Хоро-ошо стрелял.

– Белке в глаз?

На этот вопрос, который Юрий задал где-то серьёзно, а где-то по привычке человека, который, когда разговор заходит об охотниках-промысловиках, всегда вспоминает такую оценку профессионализма. Но Григорич вдруг рассмеялся, да так весело и задорно, что их услышали у другого костра, обернулись, посмотрели, Григорич успокоился, глянул чуть ли не исподтишка на Юрия и, мотнув головой, повторил его слова, явно передразнивая, но без ехидства:

– Белке в глаз… скажешь.

– А что здесь особенного? Я слышал, что охотники…

– Байки это всё, – оборвал его внезапно Григорич, – для любителей. Ты белку видел, Юра? Она же головой вертит тридцать раз на секунду! У меня ещё при коммунистах друг был таёжник… пушнину добывал в парме… белку бил дробью. Примерно такой, которой уток бьют. Однако, так.

– А как же шкуру портить? Дырки от дроби? – спасительное произнёс Юрий. Григорич ещё раз на него посмотрел мудро и тихонько проговорил, вроде себе, но чтоб слышали все:

– Зашьё-ёт государство… дырки-то.

– А Вы, Юрий, сами охотник? – уловив момент затишья в разговоре мужчин, поинтересовалась тётя Настя.

– Нет. Я пока никто. Надо было после армии по контракту идти, где-нибудь здесь в Арктике. Домой было бы недалеко ездить. Сразу не сообразил. Но я учусь. Буду экономистом.

– Нельзя говорить так, – сказал раздумчиво Григории, – как это – никто? Так не бывает. Человек, он всегда кто-то… ты вот – потом экономист… сейчас вот – защитник наш.

– Лучше дома жить постоянно, а не ездить, – молвила Еся и тут же чуть смущённо глаза опустила.

– Почему? – Юрий ничего не заметил, был прост и невозмутим, – Я в Арктике служил, мне нормально. А если по контракту, так домой могут и частенько отпускать, не только в отпуск.

Тётя Настя глянула на него несколько насмешливо, как смотрят умудрённые опытом женщины на молодых недотёп, тут же сказала поучительно:

– Еся имеет в виду, что лучше, когда мужчина всегда рядом, дома, а не приезжающий по выходным.

Еся ещё больше смутилась. Юрий взгляд бросил на неё, травинку сорвал рядом и закусил зубами.

– Когда работы нет в городе, то согласишься и на выезд, – проговорил он в сторону.

Здесь от соседнего костра послышалась громкая ругань, очень быстро ругань перешла в брань, дядя Геня вскочил на ноги, было слышно, как он бросил кому-то:

– …да ты тут кто?! Ты тут никто! У тебя даже хавки своей нет, вон выброшу от моего костра, будешь, как собака, в кустах спать, да травой питаться! А то нашёлся здесь – мотори-ист! Кому ты нужен без мотора да без «корыта» своего?

– Генка, ну извини? – послышалось в ответ, – Ну, извини?.. Ну, я не хотел, так… вырвалось.

– Так рот зажми крепче, чтоб ничего не рвалось оттудова!

На этом дядя Геня сел обратно к костру, и уже через секунды там разливали водку дальше.

– А вот же как интересно, – смотря на соседний костёр, и явно под впечатлением от увиденного, произнёс рассудительно Григорич, – вот ещё несколько часов назад, так?.. Заглохни двигатель у нашего моториста Федьки, так? Вот заглохни посередине пути, посередине реки, так, наверное, руки бы ему целовали, чтобы завёл двигатель, а? – и посмотрел вопросительно на Юрия, – А теперь? Полоскают его как хотят, – он выразительно погрозил кому-то указательным пальцем возле своего лица, словно для вескости, и проговорил очень существенно: – Человек без дела – и не человек совсем! Есть дело – ты уважаем, нет у тебя дела, не нужен никому.

– Многое, Григорич, деньги решают, – сказал на это Юрий, – деньги и то, что с ними имеешь. Пусть даже дела у тебя и нет никакого.

– Это как? – очень искренне удивился тот, – Как же так?

– А ты посмотри на этого дядю Геню?.. Какое у него сейчас дело? А есть ружьё, есть провиант… с водкой. Есть сразу и положение. Уважают до полного своего уничижения.

– Ну-у, – протянул Григорич с усмешкой, – какое это уважение, Юра?.. Что т-ты… это страх. Страх и растерянность. Человек, может, никогда не тонул в реке? Никогда не оставался вот так в жизни своей посреди ничего? Потянулся к сильному. Себя подмял под другого, зато сохранился. Он сейчас, может, даже и не понимает, как его при всех из человека собакой делают? Лишь бы выжить.

– По мне, так лучше сдохнуть, нежели такое обращение с тобой.

– У тебя характер другой. Ты как – стрелять-то умеешь по дичи? Завтра у нас особо еды не предвидится, а «мэчээс» (МЧС) тоже не приедет. Надо как-то и нам выживать. Я смотрю, вон соли есть у тебя целый пузырёк, зря не сыпьте никуда?..

Он сказал так и посмотрел сначала на Юрия, потом на Есю. Юрий кивнул безучастно, предложил:

– Ну так, ты возьми сразу себе? Чтоб аккуратно.

– Настя? – взял пузырёк Григории и подал супруге, та сразу взяла, – Припрячь?..

– Думаешь, здесь дичи полно? – спросил Юрий, чуть приподнимаясь на локте и оглядываясь в сумерках.

– Не полно, но, всяко, куропатка ходит, кормится. А раз деревья растут, так и тетёрка залетает, я на берегу заячий след видел, хор-роший такой, крупный!

– На зайцев сезон ещё закрыт, – начал Юрий, и Тригорин сразу рассмеялся.

– Какой сезон, Юра? Нам бы не сдохнуть. У тебя вон патронов девять штук, а жить сколько? Глухарку или тетёрку если пришлёпнешь, так на пару дней хватит, а если по куропатке стрелять? Дробь какая?

– Картечь.

– О! – вновь выразительно поднял он указательный палец перед лицом, – На глухаря да на зайца пойдёт!

От соседнего костра поднялся дядя Теня, подошёл, ружьё у него было зажато в правой руке, стволом вниз. Дядя Геня был уже совсем нетрезв, и, похоже, никак уняться не мог. Подошёл спокойно, вроде как на правах главного здесь, или хозяина какого. Григорич сидел к нему боком, не обернулся. Дядя Геня ткнул его стволом в плечо и сказал пренебрежительно:

– Слышь, комяк?.. Ты это… соли нам дай? У нас сало, ёшты-манашты… этот Костик, дурак, взял недосолёное… в рот не лезет, слышь, я с кем говорю? – и опять ткнул его стволом.

– Нет соли, – ответил Григорич в ту сторону, куда смотрел, – утонуло всё в реке, все три ящика.

– Так иди, нырни в речку и достань? – непонятно, то ли приказал, то ли предложил тот.

Григорич, сидя на своём месте, обернулся на него, снизу посмотрел, как на психически больного, но пьяные глаза дяди Гены было не пробить, тогда ответил резонно:

– Так растворилась соль?.. В воду же упала?

Дядя Гена секунду смотрел на него, словно взглядом мог что-то изменить, но явно слов не найдя и ничего не придумав, крикнул:

– Так иди и найди!

– Где – найди? – вновь посмотрел на того Григорич.

– Мне откудова знать?! Ты у нас повар, или ты башмак рваный? И вообще!.. Ныряй давай! Там банки были железные с тушёнкой! Я видал! Понял?! Железо не растворяется!

Юрий, всё так же полулёжа на локте, выплюнул травинку и, не смотря на дядю Гену, произнёс очень отчётливо и злобно:

– Ты бы рот закрыл для начала?

– Да ты что? – хотел рассмеяться тот, будто впервые обнаружив Юрия рядом, – А для конца?

– К огню своему беги, – сказал он твёрдо, – успеешь, и хорошо на том.

Тётя Настя сразу голову вниз опустила, Еся смотрела безотрывно на дядю Геню, сжалась вся и, казалось, готова была броситься то ли прочь отсюда, то ли на самого дядю Гену.

Дядя Гена подошёл вплотную к Юрию, ткнул сверху стволом пятизарядного ружья ему в лицо, ткнул больно, так, что голова парня даже дёрнулась в сторону, сказал:

– А если я тебе полбашки сейчас снесу, это нормально для конца?

– Людей испугаешь, – сказал Юрий спокойно, но с дрожью в голосе, – свидетелей. Ты же трус… трус и слабак… тебя ткни разок под рёбра гвоздём, так ты и уделаешься сразу.

– Я уделаюсь?! Я? – узкими губами повторял тот и уже просто упёр ему в лицо ствол, – Я уделаюсь?..

По лицу дяди Гены было видно, что он уже готов нажать на спуск. Юрий медленно, не трогая ствола, повернул к нему лицо, глянул в глаза, прочитал, что хотел, сказал ровно:

– Ну так, у тебя же сейчас ружьё?..

– Что ружьё? – переспросил тот, явно не поняв, к чему это сказано. Юрий быстро, уловив момент, схватился рукой за ствол и легко отвёл его в сторону от себя, ружьё не выстрелило. Дядя Геня попытался вырвать своё оружие, но Юрий не дал. Поднялся медленно на ноги, ствол так и держал зажатым в ладони, потом посмотрел в глаза противнику. Дядя Гена, хоть и был пьяный, но ситуацию оценил хорошо, в глазах мелькнул испуг. Юрий рванул за ствол, и ружьё мгновенно оказалось в его руке. Дядя Гена испуганно метнулся в бок, где на земле лежало оружие Юрки, но не успел. Цевьё пятизарядки клацнуло затвором, из него выпал не стрелянный патрон.

– Сколько у нас в магазине? – спросил Юрий несколько ехидно, – Ещё штуки четыре? Что примолк? Говори что-нибудь. Соли там требуй, вина, хлеба, зрелищ… Ну?

– Ты этого… – дядя Геня стал отходить мелким шагом назад, – ты с оружием не балуй… а то я вас знаю, молодых… ага… не балуй, сказал!..

Юрий четыре раз щёлкнул «плавающим» цевьём, и из коробки ружья выскочили четыре новеньких патрона, упали на мягкий мох рядом. Юрий глянул на ружьё и резко выбросил его от себя. Дядя Геня воровато глянул на свою пятизарядку – успеет первый? Тут же взгляд его проскользил к вылетевшим патронам, губы сжались. Юрий на свой боркфлинт даже не взглянул, словно специально показывая, что совсем не боится.

– Ну ладно, – тяжело, устало сказал дядя Гена, – побаловались, и будет, пойду к своим.

Он спокойно и равномерно, без суеты, подошёл к ружью, поднял его, глянул – не поцарапалось ли? И пошёл, ни слова больше никому не сказав. Григория, едва противник удалился, тут же патроны его с земли подобрал, посмотрел на торцевую прокладку, прочитал:

– Два ноля! Юра, дробь два ноля! У тебя двенадцатый калибр? Наш калибр! На тетерку пойдёт два ноля, даже на зайца пойдёт! Пять штучек, а? В честном бою мы завладели боеприпасами противника!

Он аккуратно рассовал патроны по своим карманам. Юрий сел на землю, сразу оружие своё к себе ближе придвинул, потом спросил всех:

– Интересно, с такими соседями, спать-то как нам? Перестреляет ещё в ночи? Может, караулить будем?

– Не-е! – тут же отмахнулся Григория, – У меня Настя спит как кошка… чуть что – услышит, разбудит тебя, ты, главное, ружьецо сбоку положь, а?..

Ночь в северных широтах опускается очень медленно. За полярным кругом сумерки длятся час, а то и больше. Небо меркнет почти неуловимо, очертания окружающей природы словно теряются вокруг, пропадают. Птицы кое-где ещё галдят по кустам, да, видно, уже утомились, щебетанье их глухое, как перекличка перед сном. Закат долго идёт, солнце будто раздумывает: закатываться ему или подождать ещё немножко? В сентябре солнце, замлевшее от тягот дневных, уходит ненадолго, уходит чуть отдохнуть за горизонтом. Посидит там, подумает и выходит обратно. Выходит солнце торжественно, новый день возвещая, яркое, пронзительно-яркое; всё вокруг оживает: роса на траве и листьях искрится, птицы просыпаются, местность заливается от их пения – начинается новый день. И так тысячи лет, и миллион. Через миллион лет река может изменить русло, а всё остальное останется таким же… и на том же месте, если… человек не придёт сюда жить.

– Однако, ты, Юра, ложись с краю здесь, – указал Григории место в шалаше слева, – я тут справа, а девчонок-то между положим, так?

Шалаш был невелик в размерах. Заходить в шалаш пришлось, хорошо согнувшись, сам вход сверху прикрыли курткой Григорича, что ещё не просохла, и пользы от неё хозяину было мало. В безветренную погоду жилище было сносным. Когда улеглись, тишина тундры стала столь ясной и чистой, что голоса пьяных мужчин у костра, в трёх десятках метров от них, слышались, словно те сидели под боком. Лишь когда от влаги трещали поленья в костре, голоса уходили за них, словно прятались, и становилось тихо, покойно.

Еся легла на бок, лицом к Юрию, поджав к себе коленки, руки в кулачках сложила у подбородка, сжалась вся и стала совсем беззащитной. Немного поворотившись на ложе, она, как-то незаметно и естественно, прижалась к нему всем телом и сразу утихла. Юрий, лёжа на спине, ни слова не сказав, приподнял её голову, завёл под неё свою руку, обнял девчонку за плечи… Еся ничего не сказала, но на плече устроилась уютно. Григории и тётя Настя даже и не ворошились.

– …да я кого хочешь могу застрелить!.. Мне надо будет, так я знаешь… не посмотрю… но, это в приципах! Мне с этим салагой связываться не в жилу. Разборок куча, а понтов, понтов!.. – донеслось от костра, тут же громко треснуло горевшим деревом, – Надо, так по-хорошему, у этого мальчика ружьецо отобрать и, вона, Лёхе отдать. Пойдём, Лёха, с тобой на охоту завтра?

– Пойдё-ём, – донеслось от Лёхи.

– Плохо, что мы по разным кострам сидим.

– Ой, Костик, ты у нас «мать Тереза», твою мать! – вновь прорезался тот же голос дяди Гены, – Что с ними цацкаться? Сами лезут на неприятности! Я смотреть ни на кого не буду, я и комяка этого, и пацана могу… девчонку оставим, ха-ха… пригодится!