Текст книги "Алло! Северное сияние? (сборник)"

Сильно стрельнуло бревно, затем зашуршали искры, кто-то ойкнул.

– О! Гляньте, наш моторист проснулся!.. – тут же констатировал дядя Гена, – Где твой катер, чучело? Похерил ты свой катер! Кто ты без катера? Куча навоза ты без катера! У тебя даже имени нет, как у этого вон комяка в чулане!

– Это шалаш, – похоже, ответил моторист.

– Пофиг мне ихий шалаш-калаш!

– А звать меня Фёдор, – сказал он же, – я тоже комяк. Ты бы поменьше языком болтал? Тебя же никто не унижает?

– А кто меня тут унизит, а? – взвился дядя Гена, – Ты, что ли? Сразу застрелю!

– А если бы у тебя ружья не было? – спросил Фёдор-моторист.

– Удавил бы!

– Болтаешь.

– Лёха, глянь! – возмущённо призвал друга дядя Гена, – Этот-то у нас попил на халяву, поел на халяву, поспал здесь у нашего костра, очнулся и права качает, а? Может, завалим его? Костик, это ты этого барана за бошку из катера вытягивал, когда ко дну шли? На хрена, с тебя спрашиваю, ты его вытягивал, а? На хрена?! Ящик с хавкой тянуть надо было!

– Да не ори ты, – попросил ещё один, похоже, Костик, – кого успел, того и вытянул, пока воздух был…

– Где у тебя воздух был? – насмешливо спросил дядя Гена, – У каком месте?..

– Как с тобой люди работают, Гена? – спросил Костик, – Ты и с народом так же говоришь?

– С каким народом? – презрительно спросил тот, – Это которому я работу даю? Которому я сдохнуть с голоду не даю? С этим народом? Как заслуживает кто, так и говорю, Костик!

– Слава богу, я к твоей фирме никаким боком.

– А я так и говорю, – не угомонился дядя Гена, – кто нужен – говорю по-другому, кто так себе… пыль-грязь дорожная, как в том фильме, так вот так и говорю. А не нравится, так вали отсюдова на хрен!

– Это ты мне?

– Пока нет.

– Так и потом нет, – ответил Костик, – костёр всё-таки я сложил, дрова я принёс, огонь держу…

– И хавку мою пожрал, да? – вспомнил дядя Гена.

– Ну, а ты погрелся, да? – в ответ спросил Костик.

– Да хватит вам! – встрял Лёха, – Нам сейчас ссориться нельзя. Сидим бог знает где, да ещё с этими… с соседями не в ладах.

– А не надо было гонор свой показывать, да и перед девкой выдрючиваться! – сказал сразу Костик, – Надо было спокойно говорить и без всяких претензий!.. А то двинул лозунг – бабы раздеваются, налетай греться!

– Да ты кому всё это говоришь? – взвился опять дядя Гена, – Ты мне это говоришь? Да я тебя, мерзавца, тут кормил два часа!..

Здесь от костра донёсся грубый, но живой, здоровый мужской хохот. Хохот звучал недолго, но звонко.

– А что ты ржёшь?.. Ком-мяк!

– Фёдор меня зовут, – без лишних обид напомнил моторист, – просто весело, как ты жрачку в часах посчитал. Знаешь, наесться можно и за пять минут прилично.

– Это когда есть!

– Жалеешь, что ли? – спросил Фёдор.

– Жалею – не жалею, но ты мне должен, понял? Я тебя кормил, ты мне должен.

– Ладно, вернёмся, расплачусь по ресторанной цене, годится?

– Не годится, – отрезал дядя Гена, – ты мне здесь должен. И вообще!.. Кто-то будет делать какую хату, или нет? В конце концов, я тут для вас всех старался, когда припасы свои из воды спасал!..

– Свои, – сказал Костик.

– Свои! Но ты их ел! Ещё и водку мою пил! А то заберу сейчас вон весь рюкзак, да уйду вон к тем спать!

– Ой, ха-ха-ха! – сказал раздельно Фёдор, – Они тебя примут! Парень вон шмальнёт с обоих стволов.

– Шалаш резать поздно, темно уже, – раздался голос Лёхи, – перекантуемся сегодня так. Надо, Генка, твой коврик туристический…

– Мой коврик! – успел крикнуть Гена.

– …твой коврик, твой! – поправился громче он, – постелить поперёк да всем и лечь на него… ноги-то не так мёрзнут, как спина… понимаешь?

– Понимаю, понимаю, дорогой мой, – сочувствуя, и всем разом ответил Генка, – только по вашему разговору, я так понимаю, что уважения от вас никакого, потому, как единственный владелец коврика, решаю так: каждый подкладывает под себя свой коврик! Всё!

– Сволочь, – сказали тихо.

Ночь прошла спокойно. Как в шалаше, так и у соседнего костра все остались живы. К восходу солнца там стали слышны проклятия в адрес утренней свежести, росы и всего прочего, чем так прекрасно рождение нового дня. Как и обещал дядя Гена, спал он на своём туристическом коврике в полном одиночестве, вытянувшись вдоль. Потому один и не замерз совсем.

Проснулся Юрий, лёжа на боку, перед собой увидел затылок Еси. Голова её лежала на его руке, вторая рука Юрия обнимала Есю за талию, плотно притянув к себе. Проснулся Юрий первым, потому как довольно прилично знобило. Он осторожно отпустил барышню, поднялся, приоткрыл занавесь из куртки Григорича, выглянул наружу. По реке плыл лёгкий туман, перед шалашом вся трава была в росе, ночной костёр из двух брёвен почти догорел и дымился сейчас чуть в стороне от кострища, на самом его конце.

Юрий вышел из шалаша, тут же перекинул горящие брёвна к кострищу, подбросил сухих веток, огонь занялся лихо и бодро. Из шалаша вылез Григории, потрогал свою куртку: высохла?

– А что, Юра, – сказал он рассудительно, – никак надо пораньше на охотку сходить? Я думаю, здесь должна быть протока маленькая, тихая, всяко, на ней должна остаться утка. Места не пуганные. Утка ещё не снялась на юг. И патрончики пойдут вчерашние, а то картечью по утке – разорвёт всю.

– А с чего ты думаешь, что здесь протока должна быть?

– А вчера, когда с девчонками дрова носил, так видел там вон озерцо, а там, вроде, протока?.. Так и крякало что-то.

В шалаше зашевелились, и скоро оттуда показались Еся и тётя Настя. Обе быстро вышли к костру. Еся, слегка ёжась от свежести утренней, кивнула в сторону, куда указывал Григорич, сказала серьёзно:

– Там протока и заводь большая, мелкая, с осокой по сторонам, утка может сидеть. А к озеру трудно подойти, болотисто, да и открыто всё, утка сразу увидит.

Собравшись на охоту, Юрий поговорил с Григоричем, сказав, что с соседями оставлять женщин одних – большой риск. Григорич прослушал, что-то взвесил, тут же отдал пять патронов с дробью и сказал:

– Правильно говоришь, я останусь.

От соседнего костра послышалось чей-то недовольный голос, четыре пары глаз глянули туда, сразу же раздался командный окрик дяди Гени:

– Так нет, если не хочешь, сиди голодный! Я тебе что – по бабам собрался гулять? Жрать-то нечего скоро будет. Или у тебя есть что в запасе? Тогда сиди и не гавкай тут. Костёр вон держи.

С этими словами мимо них, но на расстоянии, прошли дядя Теня и его лучший друг Лёха. Дядя Теня нёс свой пятизарядный дробовик стволом вниз в правой руке. Проходя мимо, дядя Теня крикнул Юрке:

– Смотрю, костерок-то у вас со-овсем голодный! Опухнете скоро! А туда не ходи-и, – кивнул он вперёд себя, – зава-алим! – и оба заржали в полное горло.

Юрий ничего не ответил, просто глянул и отвернулся, будто раздумывая. Его путь, который указывал только что Григорич, и места, о которых говорила Еся, сейчас лежали в том же направлении.

– Не ходи туда, – сказал сразу Григорич.

Юрий не ответил.

– Григорич прав, – подошла к нему вплотную Еся и сказала неслышно, – ты у нас один, а их четверо. Ты помни. Может, в другой стороне тоже есть озёра с дичью? Сходи, проверь. За день никто не умрёт с голоду.

Сколько нужно иметь силы воли молодому мужчине, чтобы, пренебрегая своими принципами, своим характером и просто мужской гордостью, взять и послушать старшего, а с ним – милую свою девушку, и не пойти в одну сторону с этим негодяем из-за простого упрямства? Сколько? Да нисколько. Надо просто уметь рассуждать и прислушиваться к словам и мыслям других людей, особенно, когда знаешь, что ты здесь и в самом деле один на всех защитник. Юрий за дядей Геной не пошёл. Пошёл совсем в другую сторону. Проходя мимо их костра, увидел, как моторист Фёдор, в отсутствие Костика, тихонько льёт себе из большой бутылки полстакана водки. Юрий усмехнулся ему, а тот страдальчески глянул в ответ и, не выпуская бутыль, прижал указательный палец к своим губам, чуть склонив голову на плечо. Юрий мотнул головой и согласно кивнул – не скажу, мол, никому.

Проходил Юрий на охоте практически весь день. Вернулся лишь после обеда, почти к вечеру. В той стороне, куда пошёл, он не нашёл ни одного приличного озерца или болота. Нашёл то ли протоку узкую, то ли речку тихую, видел приличную стаю уток, которая при его появлении сразу поднялась вверх, полоща крыльями воздух так, что треск этот слышно было на всю окрестную тундру. Большинство птиц ушло через речку, за высокий тальник, пара уток пошла над рекой, одна так вообще этим берегом. Юрий мгновенно ружье вскинул, три корпуса опережения… Выстрел! Утка мгновенно потеряла скорость и обмякшим кулем полетела вниз, в заросли прибрежного тальника. Юрий выдохнул – не оплошал!

Искал он свою подбитую дичь долго. Кусты шли сплошными зарослями по берегу, утка провалилась между веток, листва ещё эта буро-жёлтая… Утку он нашёл за кустами. Привязал птицу к ремню обычной петлёй, как это делают охотники – за голову. Бродил он так ещё долго, исходил всю речку, сколько мог, но больше ничего так и не увидел. Может, выстрелом спугнул остальных, может, не было ничего здесь больше.

Когда вернулся, разочарованный и раздосадованный, пришлось ещё умирать от стыда, узнав, что дядя Геня с Лёхой набили восемь куропаток, и сейчас Григорич готовит им настоящую похлёбку из парной дичи. Юрий глянул в ту сторону: там и в самом деле Григорич суетился у костра дяди Гены и его друзей. В перерыве Григорич подошёл, сказал счастливым голосом:

– Кажется, Юра, мы помирились. Будет лучше, если все вместе будем, правильно? Я им помог, думаю, угостят, у них котёл – во! – показал он руками окружность, – литров на десять потянет! Восемь штук настреляли! Жирненькие такие куропаточки, по фунту будет каждая.

– Поглядим, – сказал Юрий в ответ, совершенно не веря в оптимизм Григорича и совершенно не понимая – сколько будет весом этот самый фунт?

Через минут тридцать дядя Геня крикнул громко:

– Слышь, комяк! Иди, снимай с огня кон дёр! Давай, давай, взялся готовить, так и вари до конца!

Григорич ушёл. Юрий сел у костра, утку отдал тёте Насте. Глянул чуть виновато на Есю, попытался оправдаться:

– Одна стая была, вся ушла за реку, не достанешь, а эти две… одну сразу взял, а вторая тут же вниз и за кустами, понимаешь?..

– Да молодец ты! – сказала ему Еся очень искренно и даже где-то по-женски чувственно, – Молодец! Что есть, то есть! Не умрём. Тётя Настя сказала – нам бы хоть для вкуса что-нибудь, а корешки да травку она найдёт.

– Корешки? – переспросил Юрий, лоб наморщив.

– Григорич верит, что нас угостят, или хоть его угостят, он сказал, сколько дадут ему, всё разделим, если и Юра что-нибудь принесёт, голодные не останемся. Как думаешь – угостят его эти?..

– С трудом, – вздохнул Юрий, – не похоже.

У костра соседей послышался громкий смех дяди Гены, за ним смеялся ещё кто-то. Насмеявшись, дядя Гена громко крикнул:

– Н-ну ты даё-ёшь, комяк! Две штучки вам! Ни себе чего! Ты за этими куропатками лазил по болотам? Ты тут у костра торчал. За готовку я тебе заплачу, точно! Приедем домой, и заплачу. Как повару высшего разряда! Принесёшь мне заявку, и заплачу. Тем более, ты тут нанюхался вкуснятины, как поел! А нам как раз – по парочке на каждого под во-одочку! Беги вона быстрее к своим! А то сожрут всё без тебя, вообще голодным останешься!

Григория с виноватым видом понуро ушёл к своим. Юрка встретил его, тут же сказал:

– Да не тушуйся, Григория, не надо было помогать… А если и помогать, то не просить потом. Ты что, не видишь, кто там сидит?

– Да я думал… – Григория слов не находил, смотреть старался куда-то вниз, глаза прятал, – я думал… люди всё же… у них – восемь штук! Не на отдыхе ведь? Сейчас они нас выручат, потом мы их?.. Ну, так же везде, всегда было? Тайга, тундра, север… как же так?

– Тётя Настя какие-то корешки ищет, это что – съедобное? – попробовал Юрий переключиться на другую тему. Григория глянул на утку, что лежала рядом с костром, и, назидательно помахав пальцем Юрке у его груди, наказал:

– Юра, завтра надо рано встать и туда идти. Там утка сидит, я знаю. Давай пойдём все вместе? Возьмём с собой всё дорогое и прямо с девчонками пойдём?

– Хорошо, – согласился тот, – завтра утром встанем и пойдём.

– Он, понимаешь, – вспомнил горестно Григория, – он, вроде как, за солью пришёл, потом говорит: «Ты сготовь, я отблагодарю…», я и пошёл, я думал… – Григория рукой махнул, – плохой человек.

Подошла тётя Настя с пучками каких-то корешков да травы.

– Что принесла? – спросил Григория, вглядываясь, – Черемша?

– Да есть тут всё, чтобы с голоду не опухнуть, сейчас сварю с уткой, будет настоящий суп. Полчаса – и готово!

Григорич ушёл в шалаш, сославшись на ломоту в пояснице, Еся подошла к Юрию, взяла его за руку, посмотрела ему в глаза, сказала чуть восхищённо, чуть по-детски:

– Добытчик.

Были бы они где-то вдвоём, Юрий бы знал, конечно, что ему в эту минуту надо сделать, или хотя бы попытаться сделать, но рядом была тётя Настя, из шалаша полуприкрытыми глазами выглядывал Григорич, а у соседнего костра уже сидели четыре мужика и вовсю потребляли под водку похлёбку из куропатки.

Когда тётя Настя позвала всех к ужину, сразу извинившись, что утку порезала на куски, потому как плохо варить тушкой в таком узком котелке, от соседнего костра вновь, уже привычно раздался недовольный голос дяди Гены:

– Ох, ты! А у меня, оказывается, водка-то кончается, а я вас тут пою?.. Самому нет, а вам наливаю? Во, дурак! И лавка, хрен знает, когда будет!..

– Какая ж тут лавка? – удивилась тётя Настя, – Что ж он за дурак такой?

– А и в самом деле, – вслух подумала Еся, – нас хоть ищут?

Юрий глянул на Григорича, тот, вроде как, был здесь на правах старшего и уже давнего тундрового работника. Как здесь ищут, если экстремальная ситуация? Григорич уловил, что вопрос задан ему, плечами пожал, сказал негромко:

– А я не знаю, я так первый раз.

– Да ищут, конечно, – сказал Юрий, – как группа приезжает новая, с заимки должны по рации связаться с городом, сообщить, а раз не связались, то будут проверять да искать.

– Да, – подтвердил Григория, – радиотелефон там есть… трубка с то-олстой такой антенной… ага. Космическая!.. – выразительно договорил он.

Тут очень резко и очень громко раздался весёлый, заразительный мужской смех от соседнего костра, и голос дяди Гены в который раз изрёк истину:

– О-ой, ха-ха! Костик! Ты со своим уважением к «работнику» скоро по миру пойдёшь! От твоей фирмы скоро шиш останется! Есть для всех одно правило – работает тот, кто работает больше и быстрее, остальные – вон! На свалку! Биржа труда, уборка территорий, метла и лопата! Не успел – уступи место другому! Заболел – погляжу, заболел второй раз – уволю н-на фиг!

Утиный суп из кореньев и дикого лука оказался на удивление вкусным. Они сидели вчетвером вокруг котелка, рядом с костром. Булка хлеба быстро заканчивалась. На завтра оставили чуть больше четвертинки.

– Да-а, – проговорил на это Григория, поглядывая, как его Настя заворачивает остатки булки в тряпочку, – вот ведь как: хлеб – он всегда хлеб. Мясо можно добыть, всякие овощи заменить, даже соли можно поискать и найти где-то здесь… а вот хлеб? Ничто хлеб и не заменит, так? И что странно, я вот читал, что этот… как его… прогресс, так? Вот он и пошёл, прогресс этот, там, где именно хлебом люди питались, а не мясом, а?.. Хлеб всему голова – так у русских? – глянул он на Юрия.

Юрий кивнул, остановился, оглянулся немного демонстративно, сказав:

– Ну, да… русский здесь, похоже, я один.

Хоть и небольшой был ужин, хоть и хлеба было лишь на три укуса, но наелись все. Юрий, когда уже развалился на пригорке, ружьё рядом положив, спросил тётю Настю:

– А что за корешки ели, я даже не распробовал по-хорошему?

– А папоротника корешки, – сказала та, – всяких лопухов корешки. Полезные. Жаль, что уже осень на носу, старые они, вот бы по весне да по-перву лета… молодые корешки, ох, и хороши!

Юрий сорвал травинку, закусил зубами, перевернулся на спину и пробормотал:

– Питался дичью и папоротником… Экзотика.

Еся ушла мыть котелок к реке, Юрий приподнялся тут же на локте, глянул ей вслед, потом посмотрел на соседний костёр, не наблюдают ли за его любимой мужики… долго не выдержал – поднялся, ружьё за спину повесил и пошёл за девчонкой.

Еся мыла котелок песком и травой. Она сидела на корточках, спиной к берегу, рядом с плескавшейся крошечной речной волной, котелок держала в воде, Юрия не заметила.

– Как себя чувствуешь? – спросил он, сразу подумал: «Вот дурак! Неужели я больше ничего спросить не могу? Тоже мне – врач нашёлся!»

Еся не вздрогнула. Лишь обернулась к нему лицом, посмотрела на Юрия несколько ободряюще и ответила так:

– Как я себя могу чувствовать, когда рядом такой мужчина… – и, не дав тому задуматься – какой он, договорила, – …надёжный.

Юрий замер. Как стоял, так и замер. Оглянулся назад, костёр соседей виделся отсюда хорошо. Сейчас в их сторону мог смотреть Лёха, он сидел к ним лицом. «Вот же!»

– мелькнуло у Юрия – «Села здесь… метров пять-десять в сторону… и не видно было бы никому».

– Ты просто так или собрался куда? – спросила она, споласкивая котелок и поднимаясь на ноги.

– Не знаю, – пожал он плечами, – тебя охранять, это как? Просто так или не просто так?

Еся подошла к нему вплотную, посмотрела в глаза, долго так посмотрела, протяжно, губы её, почти не двигаясь, сказали его глазам:

– Я и говорю – с таким мужчиной…

Юрий не успел ничего сделать, как Еся ухватила его рукой за шею, притянула к себе и очень сильно, горячо, но коротко поцеловала в губы, успев очаровательные глаза свои прикрыть. Тут же мигом отстранилась и, обойдя его окаменевшую фигуру, пошла в сторону шалаша. Юрий так и стоял.

– Юра! – позвала Еся его в спину, – Я уже здесь! Здесь меня не надо охранять?..

Он развернулся круто, почти побежал, сказал быстро:

– Слышь, ты это… подожди… давай здесь… что ты туда торопишься так?

Но девчонка громко и где-то мило хихикнула, сорвалась с места и, словно молодая лань, побежала вверх по берегу.

У костра Юрий не знал, как себя вести, как-то всё пытался что-то Есе то ли сказать, то ли спросить, то ли предложить, но она вела себя так, словно ничего сейчас и не было, ничего и не случилось между ними. Говорила с тётей Настей, о чем-то спрашивая и чем-то делясь из кочевой своей детской жизни. Григории, лежа на боку, опершись на локоть, посмотрел на огонь костра, сказал:

– Надо принести чурочек… на ночь… сегодня ночью хорошо грело чурочками.

Взял топор и отправился в ближайший лесок.

Юрий сел ближе к огню, поворошил немного костёр веткой, подбросил в него дров из сушняка, собранного Есей. В голове так и прокручивалась сцена поцелуя, раз за разом, без остановки, раз за разом в ином, новом осмыслении. Не было у него ещё таких девушек. Не было. Еськей – украшающая себя – с языка ямальских ненцев.

– Ты всегда с собой берёшь всё? – раздался сбоку голос Еси. Юрий обернулся, она присела рядом, совсем рядом, упершись локтем своим ему в бедро, глаза её смотрели на него снизу вопросительно и как-то… как-то… да пойди вот, объясни – как?..

– Всегда, – ответил он чуть сверху, – даже когда знаю, что там, куда еду, всё есть.

– Почему? Нет, не так – зачем?

– Не знаю. В армии научили, – он улыбнулся, – нет, не так – приучили. Пограничники.

– Тебе нравилось быть пограничником?

– Мне и сейчас нравится.

– Пограничники чем-то отличаются?

– Да любой род войск отличается. Пограничники – это не министерство обороны.

– А что? – спросила она, хотя по голосу её это также интересовало, как то, будут ли сегодня муравьи затаскивать сдохшего жука к себе в муравейник или отложат это дело на завтра?

– Пограничники – это ФСБ. Федеральная служба безопасности.

– Ух, ты! – сказала Еся, перевернулась на спину, заложила руки себе за голову, а голову положила Юрию на колени… глаза её смотрели в небо. Небо синело вечерней густотой. Солнце уже заходило.

Конечно, очень даже хорошо, когда девчонка лежит лицом вверх на твоих коленях. Целоваться можно, наклонился только… Но зачем так делать, когда тётя Настя вот рядом в шалаше. Да и костёр этих соседей виден, дядя Гена, мерзавец, торчит как лопата, что-то остальным про жизнь втолковывает.

Еся глянула снизу вверх на Юрия, может, поняла, о чём мужчина думает, может, ничего не поняла, только быстро поднялась, совсем уже воровато оглянулась на чужой костёр, потом глянула столь же воровато на зад тёти Насти, торчащий из шалаша, поняла, что та занята ремонтом их жилища, с удивительной быстротой повернулась к Юрию, ухватила обеими ладошками его лицо, повалила парня на землю, на спину, почти в упор, почти касаясь губами его губ, спросила едва слышно:

– А ты, и правда, можешь из-за меня… за меня… выстрелить? Защитить?

– Надо будет, – тихо, честно ответил он ей ровно в глаза, – завалю этого подонка прямо здесь.

– Ма-ама, – сказала Еся, глаза закрыла и прильнула к его губам…

Сначала Юрию показалось, что это была вечность блаженства, но потом он понял, что второй поцелуй так же короток, как и первый. Он даже не успел её обхватить руками, он даже не успел её задержать, не успел… Только прикоснулся к её рукам, как Еся мигом вырвалась, мигом на ноги поднялась и улетела к шалашу, о чем-то тут же болтая с тётей Настей. Юрий посидел минуту дурнем полным, башкой мотнул, потом спросил громко Есю, так спросил, словно специально говорил громко, для всех, в первую очередь, для тёти Насти:

– Еся, может, сходим, сушняка соберём… на завтра, на утро?.. Там вон есть наверняка.

Еся выглянула из шалаша, быстро посмотрела на тётю Настю, та глянула на неё. Еся и сказала столь же громко тёте Насте:

– Ага. Ходи с ним за сушняком! Ишь, хитрец какой!

Тётя Настя улыбнулась и головой качнула, тут же к Юрию обернулась и совет послала:

– Ты, Юра, зачем на речку к ней ходил? Успевать надо!

У того даже дыхание перехватило – вот же?.. Вот же!..

Эти, как их?.. Же-енщины! Он девчонку шёл охранять!

– Он на речке, – тут же, совсем уже по-женски, сказала Еся, – мне помогал. На котелок из ладошек воду лил.

Тут же сразу знакомое: «Хи-хи!»

Юрий сгрёб ладонями весь мелкий сушняк у костра и бросил в огонь. Костёр взвился вверх пламенем, в стороны разлетелись искры, повалил сухой дым, вечерний ветер пригнул дым к земле. Опять запела какая-то птица тем же голосом, что и вчера. Это к ночи. Ко сну.

Ночь пришла прозрачная и чистая, как бездонная чернота, если чернота может быть бездонной. Звёзды загорелись столь ярко и крупно, что могло показаться, будто это не Заполярье, а какой-то тропический остров. Внизу, где-то за пригорком, шумела протока реки, похоже, цепляясь течением за крупный валун. Легко подул ветер, кусты ивы стало раскачивать. В шалаше было тихо, звёзд видно не было. Еся чуть полежала, погодя прошептала Юре на ухо:

– А пойдём наружу? Я звёзды хочу посмотреть. Ты знаешь звёзды?

– Полярную.

– Полярную и я знаю.

– Я ещё знаю Вегу.

– Это что такое?

– Это самая яркая звезда на северном небе.

– А Сириус?

– Это не северное небо.

– Всё, – решительно сказала Еся, – пошли.

Снаружи было темно, только костёр горел неярко, невысоко, несильно, как и положено ночному огню гореть между двух стволов деревьев. Тут же, невдалеке, светился костёр соседей. Юрий глянул туда пристально, насчитал четыре спины и успокоился. Ружьё всё-таки взял и забросил на плечо, стволом вниз.

Небо простиралось здесь от горизонта и до следующего горизонта. Звёзды висели в созвездиях так, словно только что небо кто-то вымыл, вычистил, обдал кипятком и протёр насухо. Полярную нашли быстро, по ней Юрий нашёл Вегу. Она и в самом деле была самая яркая, не светилась – горела. Смотрели долго, придумывали свои имена звёздам, придумывали созвездия, старались найти что-то схожее с животными, как их видели древние греки… Юрий только успевал следить за рукой Еси, которая указывала то на одну звезду, то на другую… Наконец, он решил, что время пришло, быстро, твёрдо, можно даже сказать – жёстко развернул её к себе. Тут же увидел, как блеснули её глаза в ночи, почему-то вспомнил, что глаза кошек отражают любой свет в темноте, даже свет далёких звёзд… Потом руки его взяли её лицо плотно, властно, он склонился к ней, прошептал:

– Ты необыкновенная.

И тут же поцеловал в губы. Целовал долго. Так долго, что Еся успела глаза и закрыть, и открыть, потом опять закрыть, потом повисла у него на шее, полностью отдавшись своему мужчине. Юрий держал её в руках и здесь… совершенно случайно – мужчины глаз не закрывают в поцелуе – он увидел далёкий, далёкий, как чужой, неведомый мир – огонек.

– Огонь! – выдохнул он, отстранившись от Еси. Она сразу повернулась в его сторону, посмотрели оба – огонёк не исчез.

– Что это? – спросил Юрий.

– Не знаю, – пожала она плечами, – точно не стойбище.

Юрий тут же разбудил Григорича, ещё не успевшего захрапеть. Григорич вылез, за ним выползла тётя Настя, глянули оба.

– Это корабль, – сказал Григорич, – это река, большая там река. И корабль большой.

– Это далеко?

– О-о!.. – махнул рукой тот, – Не пройдёшь! Это ещё дальше основной протоки… это далеко!

– Может, стоит попробовать, пройти кому? – предложил Юрий.

– Кому? – глянул на него в темноте, при свете ночного костра Григорич, – Пройти сможешь ты один… без тебя что они, – он кивнул себе через плечо, – с нами сделают? А?.. И потом, ты не забудь, вокруг нас может быть вода, остров такой, понимаешь, протоки придётся как-то переплывать… а если утопнешь?

Постояв и посмотрев ещё немного на далёкие, недостижимые для них огни корабля, огни жизни, огни людей и возможности выбраться из этих болот, Григорич и тётя Настя ушли в шалаш. Григорич сказал, уходя:

– Однако, завтра силы нужны, спать надо.

Юрий и Еся остались вдвоём. Еся прошла чуть в сторону от костра, села на мох, глянула в небо, сказала тихо:

– Лучше не смотреть туда, не искать корабль, не мучать себя. Смотри, небо какое, – позвала она.

Юрий, ещё не совсем сдавшись перед безысходной ситуацией, когда и уйти нельзя и остаться глупо, не испробовав все возможности достигнуть людей, нервно померял шагами пару метров земли у костра, потом подошёл к Есе, присел рядом.

– Боже мой, – сказал он искренне, – вот послал же бог соседей? Были бы нормальные люди, я бы… завтра бы…

Еся повернулась к нему, положила руку на плечо и сказала тихо:

– Всё будет хорошо. Вот увидишь. Ты, и в самом деле, здесь нужнее. Один наш защитник. Понимаешь?

– Да понимаю, – согласился он нервно, – просто… просто, мог бы…

– Нас найдут, – сказала она уверенно, – я знаю.

Рука её скользнула по его плечу, ладонь прошла по лицу Юрия вниз и остановилась на шее. Юрий притянул девчонку к себе и поцеловал ещё раз в губы. Еся подалась сразу же тихо, уверенно и согласно, рука обняла его за шею, а сама она осторожно, плавно легла на спину.

Как-то само собой, через небольшой промежуток времени, Еся поняла, что её начинают потихоньку раздевать. Она схватила руку Юрия, очень крепко её сжала, да так, что ладонь того просто заныла от боли. Юрий приподнялся лицом, посмотрел в её глаза, она смотрела безотрывно в глаза ему… Ночь, тёмная ночь укрыла половину эмоций на лице Еси, ночь укрыла и спасла её от совершенно стеснительного состояния… потом она прошептала:

– Я не знаю, как ты… но-о… у меня это в первый раз… понял? Можешь верить, можешь не верить. И я не хочу, чтобы это случилось вот здесь… между костром и шалашом, на виду у любого, кто может подойти.

Юрий без лишних вздохов, чисто по-мужски поднялся с земли на колени, поднял Есю и ответил:

– Не хочешь, не будем. И если бы я тебе не верил, я бы… я бы с тобой, – он глянул на неё и, рассмеявшись, договорил, – я бы с тобой не водился!

Еся рассмеялась тихо в ответ. Он обнял её, притянул к себе, приподнял осторожно с земли, хотел ещё раз поцеловать, но, подняв голову вверх, замер. Еся спросила шёпотом:

– Ты что?

– Алло! – сказал он, – Северное Сияние?

Еся тоже подняла голову вверх – над ними светилось длинной тонкой полосой северной сияние. Оно летело в космосе неслышно, неуловимо, как может лететь в ночном небе то, что не создано человеком; оно летело по чёрному небосводу широкой косой, извиваясь легко и перестраиваясь, играя мерцающим зелёным светом, сквозь который горели звёзды; закручивалось в узел, распрямлялось и вновь разворачивалось в тончайшую живую полоску света.

Они замерли. Еся молвила:

– Это к счастью.

Юрий промолчал. Похоже, согласился. Сияние играло долго, долго кружило по небу, пока не ушло куда-то к горизонту, там распрямилось в который раз и растворилось в глубине космоса.

Еся повернулась к Юрию, глянула ему в глаза, взяла его лицо в свои руки, сказала едва слышно:

– Это нам подарок от неба.

– Точно, – сказал он, – подарок от неба за хорошее поведение.

– Скажи что-нибудь? – попросила она. Юрий понял, о чем она попросила. Сделав над собой невероятное усилие, чуть ли не закрыв глаза, а может, и закатив их, он выдохнул шумно, произнёс ясным шёпотом, что и так говорилось без его воли и желания, рвалось наружу, лаская слух девчонки:

– Я люблю тебя.

Есе показалось, что она провалилась куда-то, потом летела где-то, потом вновь падала, вновь летела вверх, душа её парила над землей, над солнечной землёй, душа её рвалась всё выше и выше, душа уходила куда-то в облака, откуда взялись облака?.. Потом душа её вернулась. Она лежала тихо, не сопротивляясь, не двигаясь, она знала, что если этот человек обещал, он так и сделает, как обещал, он не подведёт. Юрий и не подвёл. Через какое-то время, Еся ухватила свою рубашку у груди, сжала её ладонью, соединив борта, сказала едва слышно:

– Идём спать? Земля остывает, холодно.

Юрий быстро поднялся, схватил Есю на руки и понёс к шалашу. Возле входа она ногами замотала, сказала ему на ухо:

– Ну, ты что? Отпусти! Тут на четвереньках не пролезешь, куда ты меня?..

Юрий отпустил её на землю. Они пролезли в шалаш. Вход вновь укрыли курткой Григорича, уже по привычке. Ружьё легло с одной стороны мужчины, с другой стороны легла любимая девушка. Этот сон в жизни молодых людей был самый счастливый, самый упоительный, самый-самый…

Утром следующего дня Юрий вновь проснулся первым. Поднялся, сходил к реке, умылся, вернулся и увидел у входа Григорича. Тот сидел у костра, убирая сгоревшие брёвна и сгребая остатки хвороста в один огонь. Огонь был слабый, больше костёр дымился, чем горел, но Григорич долго дул на поленья, пока, наконец, оттуда не вырвался свежий, здоровый огонёк пламени. Сразу же ему дали несколько сухих веток, он зашёлся, рванул кверху и разгорелся в приличный огонь. Григорич встретил Юрия несколько потухшим. Сразу сказал:

– Бабка моя захворала. Кажись, горячка у неё. Лоб горячий, горячий! Тяжело дышит, никак простыла? И пилюли все потонули.