Текст книги "Иван Грозный. Начало пути. Очерки русской истории 30–40-х годов XVI века"

2. Жаркое лето и холодная осень 1533 года…

Счастливое детство Ивана Васильевича, к несчастью и для него самого, и для государства, и для страны и общества, длилось недолго – всего лишь три года. Осенью 1533 г. Василий III по обыкновению отправился в поездку на богомолье в Троице-Сергиев монастырь с женой и сыновьями. Поездка была тем более необходимой, если принять во внимание, что лето 1533 г. выдалось тяжелым и насыщенным всякими неприятностями. Еще 23 июня, во второй половине дня («в 11 час дни»), на Москву обрушилась сильнейшая гроза, после которой, как писал летописец, «не бысть дождя до сентября месяца, но засуха и мгла велия, акы дым горка, лесы выгореша и болота водные высохша, и солнце в 3 часа дни явльшеся красно, и луч сияше от него красен чрез весь ден». Новгородский же летописец к этому добавлял, что «множество изомроша скота по селам от жажды водныя… и во мнозех местех села выгореша и со скоты». Мгла от лесных и торфяных пожаров покрыла все и вся, и была порой столь густой, «якоже и птиц не видети по воздуху парящих, а человек человека в близи не узрит». Прошло несколько дней, и «явися на небеси звезда велика и испущаше от себе луч велик». И это было не последнее грозное предзнаменование этого года – «того же лета, августа в 19, в первом часу дни солнце гибло до шестого часа дни»[180]180
  Новгородская 4-я летопись // ПСРЛ. Т. IV. Ч. I. М., 2000. С. 551–552; Софийские летописи // ПСРЛ. Т. VI. СПб., 1853. С. 266; Продолжение летописи по Воскресенскому списку. С. 283.


[Закрыть].

Беда не приходит одна – летописи сообщают, что «прииде к великому князю весть с Поля, месяца августа в 12 день (согласно Постниковскому летописцу – 11 августа, а Воскресенская летопись датирует это событие 14 августа. – В. П.), за три дни до Оспожина дни, что к Рязани идуть безбожьнии татаровя кримские»[181]181
  Новгородская 4-я летопись. С. 552; Продолжение летописи по Воскресенскому списку. С. 283; Постниковский летописец. С. 17.


[Закрыть]. Немного погодя с Поля поступили более точные известия – в поход на государеву украину выступили крымские «царевичи» Сафа-Гирей и Ислам-Гирей. В Крыму было неуютно и голодно – «заворошня», начавшаяся еще в 1523 г. после убийства ногаями хана Мухаммед-Гирея I в Астрахани и устроенного затем погрома в самом Крыму, все никак не заканчивалась, а тут еще и жаркое и засушливое лето. В общем, возведенный турками на ханское седалище новый «царь», Cахиб-Гирей I, недовольный малыми московскими «поминками», решил закрыть глаза на инициативу своих племянников, сдумавших со своими «избными» людьми «подкормиться» за счет русского ясыря и дувана, а заодно дать своим улусным людям шанс поправить в ходе набега домашние дела.

К несчастью, в Москве именно в этом году довольно легкомысленно отнеслись к организации оборонительного рубежа на «берегу». По Оке еще с 10-х гг. XVI в. каждую весну разворачивались русские полки в ожидании татарских набегов, но в этом году по неясным причинам (возможно, Василий III замышлял начать войну с Великим княжеством Литовским) центр диспозиции государевой «береговой» рати был смещен к юго-западу, под Тулу, а рязанское направление было прикрыто явно недостаточно. Больше того, наблюдая за тем, как в Крыму продолжается борьба за власть, в Москве расслабились – не иначе как Василий и его бояре решили, что пока претенденты на ханское седалище выясняют отношения, можно не опасаться большого набега. В общем, великий князь «начать мыслити ехати во свою вотчину на Волок на Ламский на осень, да тешится»[182]182
  Новгородская 4-я летопись. С. 552.


[Закрыть]. И тут, в самый разгар подготовки к благородной потехе – такая новость! Само собой, охоту пришлось отложить до лучших времен и спешно заняться организацией отпора приближающемуся врагу[183]183
  Более подробно об этом набеге и событиях, ему предшествовавших, см., например: Пенской В.В., Пенская Т.М. Набег Ислам-Гирея и Сафа-Гирея на «берег» летом 1533 г. // Золотоордынское обозрение. 2016. Т. 4. № 3. С. 552–569.


[Закрыть].

Любопытно понаблюдать за работой механизма по мобилизации сил для отражения набега татар и за действиями государя и его воевод в ситуации, которую (если не брать в расчет некоторую неожиданность набега) можно назвать стандартной. Сразу после того, как были получены первые вести о появлении «царевичей» с ратью в Поле, великий князь «воскоре посла по братию свою, по князя Юрья Ивановича и по князя Андрея Ивановича», после чего сам Василий «часа того учал наряжатися против царевичев»[184]184
  Новгородская летопись по списку П.П. Дубровского. С. 224; Продолжение летописи по Воскресенскому списку. С. 283.


[Закрыть]. Собрать великокняжеский двор и дворы его братьев было проще и быстрее уже хотя бы потому, что часть их дворян несли посменно службу при особах своих сюзеренов. Однако несколько сотен отборных всадников, «кутазников и аргумачников», с их слуга-ми-послужильцами было явно недостаточно для успешного отражения надвигающейся с юга угрозы, почему от имени великого князя его дьяки «розосла грамоты и гонцы по всем градом и повеле людям ити к собе, а иным людям на берег к воеводам»[185]185
  Продолжение летописи по Воскресенскому списку. С. 224.


[Закрыть]. Опять же, напрашивается предположение, что городовые дети боярские должны были выступать в поход по заранее намеченному плану, зная, где они должны были собраться – дальние «города» собирались в Москве, а ближние (по отношению к Оке) сразу шли на «берег». Здесь их уже поджидали отправленные 14 августа (реакция весьма оперативная – на второй день после получения известий с Поля) из столицы же воеводы князья Д.Ф. Бельский, В.В. Шуйский, М.В. Горбатый, боярин М.С. Воронцов и окольничий И.В. Ляцкий[186]186
  Новгородская летопись по списку П.П. Дубровского. С. 224; Продолжение летописи по Воскресенскому списку. С. 283.


[Закрыть]. Они должны были сорганизовать прибывающих ратников в «полки» и поддержать гарнизон Коломны, где в этом году наместничал брат Д.Ф. Бельского Иван со товарищи[187]187
  Разрядная книга 1475–1605. Т. I. Ч. II. М., 1977. С. 240.


[Закрыть].

Одновременно были посланы гонцы с грамотами к убывшим еще раньше, в июне 1533 г. на Мещеру (куда попытался изгоном наведаться Сафа-Гирей), С.Ф. Бельскому со товарищи с приказом «возвратитися вскоре на Коломну же с людми»[188]188
  Новгородская летопись по списку П.П. Дубровского. С. 224.


[Закрыть]. Наконец, готовясь к отбытию на «фронт», великий князь наказал «воеводам градцким (московским. – В. П.) устроити в граде пушки и пищали, и градцким людем животы возити во град…»[189]189
  Продолжение летописи по Воскресенскому списку. С. 284.


[Закрыть] (печальной памяти 1521 г., когда татарам удалось форсировать Оку и выйти к московским окраинам, не прошел даром – теперь по подготовке столицы к осаде готовились заблаговременно, а не тогда, когда враг был уже у ворот. – В. П.). Маленький княжич (которому через полторы недели должно было исполниться три года), жадно впитывая новости, с любопытством и удивлением наблюдал за всей этой суетой и во дворце, и на московских улицах – такой переполох и сумятица в его жизни случились впервые (и потом, увы, будут повторяться еще неоднократно).

В пятницу 15 августа, в «Оспожин день», после молебна в Успенском соборе, Василий III, получив благословение митрополита Даниила, попрощался с семьей и, поцеловав напоследок своих детей и наказав жене беречь их, выступил из Москвы вместе со своим братом Юрием в Коломенское. Здесь он намеревался ждать Андрея Старицкого и «воевод с многими людми»[190]190
  Там же. С. 284.


[Закрыть]. Однако время было уже потеряно, «царевичи» на шаг опережали Василия III. По сообщению летописца, «безбожьнии татарове приидоша на Рязань месяца августа 15 день, в пяток на Оспожин день, и посады на Резани пожгоша, и ко граду приступаху…»[191]191
  Новгородская летопись по списку П.П. Дубровского. С. 224.


[Закрыть]. Судя по всему, «царевичи», не имея соответствующей техники и подготовки, попытались взять Рязань изгоном, но, не преуспев в этом (рязанский наместник И.Ф. Бельский успел принять необходимые меры, собрал «детей боярских рязанцев» и подготовил город к осадному «сидению»), разослали своих людей по рязанской округе «войной» и по тогдашнему обычаю безжалостно крымцы «жгуще, и в плен ведуще, и волости воююще»[192]192
  Там же. С. 224.


[Закрыть].

Пока крымцы, пользуясь моментом, опустошали рязанские волости, Василий III собирал в Коломенском полки, и, по мере накопления сил, отправлял ратных в Коломну. 18 августа, согласно показаниям разрядных книг, на берег отправились одна за другой две рати под водительством князей Ф.М. Мстиславского и И.В. Шемяки Пронского со товарищи (всего 8 воевод, около 3,5–4 тысяч «сабель»). В Коломну же подошли и мещерские воеводы со своими людьми[193]193
  Разрядная книга 1475–1605. Т. I. Ч. II. С. 241.


[Закрыть], и, надо полагать, дети боярские с послужильцами прилегающих к Оке городов. Имея теперь под рукой не менее 10 тысяч «сабель», князь Д.Ф. Бельский мог чувствовать себя увереннее, чем пару дней назад, тем более что неприятель пока не показывал намерений атаковать на коломенском направлении. И Василий, дождавшийся подхода брата Андрея и наблюдавший за тем, как в его лагерь в Коломенском «конно, людно и оружно» стекаются дети боярские, решил, что пора перейти к активным действиям. 18-го же августа в Коломну был отправлен его наказ тамошним воеводам «самим за реку не ходить, а за реку с Коломны посылать на тех людей (татарских. – В. П.), которые в розгонех, лехких воевод…»[194]194
  Там же. С. 240–241.


[Закрыть].

Выполняя государев наказ, Д.Ф. Бельский и его товарищи «послали за Оку воевод князя Ивана Феодоровича Оболенского Овчину (того самого Ивана Овчину, о котором уже шла речь прежде и о котором еще будет сказано многое дальше. – В. П.), а в другое место князя Дмитреа княжь Феодорова сына Палецкого, а в третье место князя Дмитреа княже Юриева сына Дрютцкого не с многими людми»[195]195
  Продолжение летописи по Воскресенскому списку. С. 284.


[Закрыть]. Задача, стоявшая перед «лехкими» воеводами, была проста – добыть языков и погромить отдельные, оторвавшиеся в погоне за добычей, небольшие татарские отряды. Летописи сохранили в кратком пересказе «отписки» Д.Ф. Палецкого и И.Ф. Овчины о своих действиях. Палецкий, по словам летописца, «пришед» к «Николе к Зараскому на Осестре» (ныне город Зарайск. – В. П.), где он узнал, что в 10 верстах, в селе Беззубово, «поместье Ларивонова», стоит татарский отряд. Князь немедля сел в седло и со своими людьми «потопташа их (татар – В. П.), и многи же избиша, а иных живых изымаша и к великому князю отослаша»[196]196
  Софийские летописи. С. 266; ПСРЛ. Новгородская летопись по списку П.П. Дубровского. С. 225.


[Закрыть]. Ивану Овчине повезло меньше – молодой и горячий воевода, действуя во главе отряда из детей боярских и дворян великого князя, сперва «доеде сторожеи татарских, и потопоша их, и поби». Обращенные в бегство крымцы тем не менее не потеряли головы, «и намчаша наших людеи на многие люди (татарских. – В. П.)…». Ситуация мгновенно переменилась, и охотник превратился в добычу – «и туто князя Ивана повстретиша и его с людми розтолкнули, а иных взяша»[197]197
  Софийские летописи. С. 267; Новгородская летопись по списку П.П. Дубровского. С. 225. Любопытно, что ни в разрядах, ни в официальной Воскресенской летописи о неудачном поиске Овчины Оболенского ничего не сказано, а весть об этом сохранилась в новгородских летописях.


[Закрыть].

Как бы то ни было, но действия отрядов князей Палецкого и Овчины встревожили крымских «царевичей», и они, по словам летописца, «побегоша борзо из украйны великого князя вон»[198]198
  Продолжение летописи по Воскресенскому списку. С. 284.


[Закрыть]. Их отход был настолько стремителен, что посланные «большим воеводой» князем Д.Ф. Бельским вдогон «лехкие воеводы» не сумели их догнать: «Воеводы же великого князя за ними (татарами. – В. П.) ходили, но не дошли их и возвратишася»[199]199
  Продолжение летописи по Воскресенскому списку. С. 225. Правда, в собранных в конце XVIII в. архимандритом Иеронимом выписках из древних рукописей по истории Рязани и Рязанщины сообщается, что посланные повелением великого князя «лехкие» воеводы все же настигли татарские арьергарды на р. Проне и потрепали их (Рязанские достопамятности, собранные архимандритом Иеронимом с примечаниями И. Добролюбова. Рязань, 1889. С. 40). Насколько достоверно это свидетельство – неясно.


[Закрыть].

Получив известие о том, что противник ушел, 26 августа Василий III отпустил своих братьев в их уделы, распустил большую часть собравшегося в Коломне войска по домам и, оставив сильный гарнизон в Коломне, вернулся в столицу к семье[200]200
  Софийские летописи. С. 267; Разрядная книга 1475–1605. Т. I. Ч. II. С. 241–242.


[Закрыть]. Государя в его столице ожидал торжественный прием, и, конечно же, среди встречавших победителя бусурман был и его старший сын – не один, но в окружении «мамок» и слуг. Среди них выделялась фигура Аграфены Челядниной, которая, судя по всему, продолжала играть важную роль при дворе.

Любопытна реакция летописца на все эти грозные события: «Людие же поразсудив, и глаголаху в себе, яко быти во царстве пременению некоему…»[201]201
  Новгородская 4-я летопись. С. 553.


[Закрыть] Можно, конечно, сказать, что перед нами типичный пример послезнания, однако все же, принимая во внимание особенности тогдашнего менталитета и убежденность не только книжников, но и обычных «простецов» в том, что «сия вся наведе на ны Бог грех ради наших понеже множество согрешихом и беззаконовахом, Бог же праведным своми судо приводя нас на покаяние ово убо пожаром ово убо гладом ово же убо ратных нахождением ово убо мором»[202]202
  Летописец начала царства царя и великого князя Ивана Васильевича // ПСРЛ. Т. XXIX. М., 2009. С. 54.


[Закрыть]. Так что разговоры о том, в Русской земле непременно будут некие перемены, несомненно, имели место. Но вот какие перемены?

Ждать перемен пришлось недолго. 21 сентября 1533 г. Василий III вместе со своей супругой и детьми отъехал из Москвы в Троице-Сергиев монастырь поблагодарить чудотворца Сергия за то, что кризис миновал – засуха завершилась, татары поспешно ушли в Поле, обычная жизнь как будто стала налаживаться. Прибыв в Троицу 24 сентября, великий князь с семьей на следующий день присутствовал на торжественном богослужении в монастыре в «память» Сергия.

Помолившись и выказав признательность святому за то, что он не оставляет Русскую землю своим вниманием, великий князь с семейством отправился «во свою вотчину в Великии на Волок на Ламскии тешитися»[203]203
  Новгородская летопись по списку П.П. Дубровского. С. 225.


[Закрыть]. Увы, в этом году все было против князя Василия – сперва богомолье и охоту сорвал набег татарских «царевичей», а теперь, когда, казалось, все беды миновали, Василия внезапно настигла болезнь. «Явися у него мала болячка на левои стране на стегне на згибе, близ нужного места, з булавочную головку, верху же у нея несть, ни гною в неи несть, а сама багрова»[204]204
  Там же. С. 225.


[Закрыть]. На первых порах, сгоряча, Василий не обратил внимания на загадочную «болячку», однако воспаление развивалось пусть и не стремительно, но неумолимо. 8 октября великий князь, несмотря на то, что накануне ему стало чрезвычайно плохо, так, что он с трудом поднялся с постели, «с великою нужею доиде до мылни, за столом седе в постелных хоромех», решил все-таки отправиться на охоту вместе с братом своим Андреем. Увы, болезнь оказалась сильнее, и, проехав верхом пару верст, Василий был вынужден вернуться обратно, после чего окончательно слег[205]205
  Там же. С. 225.


[Закрыть]. Лечение не помогало, равно как и обращение за помощью к Богу и святым угодникам, и великий князь понял, что дни его сочтены. «Надо было готовиться к смерти, а монарх даже в смерти себе не принадлежит. Нужно успеть отдать последние распоряжения», – писал о последних днях Василия А.И. Филюшкин[206]206
  Филюшкин А.И. Василий III. С. 320.


[Закрыть].

23 ноября 1533 г. смертельно больной Василий III вернулся в Кремль, и в тот же день в его резиденции состоялось совещание, в котором приняли участие его брат Андрей и ряд виднейших бояр, сановников и дьяков. Судя по всему, на этом совещании обсуждался вопрос об окончательном варианте духовной грамоты великого князя взамен сожженной еще в октябре прежней, составленной в 1510 г.

Грамота эта, к сожалению, не сохранилась, и споры о том, какие положения в нее входили, идут до сих пор и вряд ли когда-либо будут удовлетворительно разрешены – слишком много бурных событий прошло после смерти Василия, перечеркнувших его расчеты и надежды, и слишком много было заинтересованных лиц, которые хотели бы, чтобы в историю вошло именно их толкование последней воли умирающего государя[207]207
  Впрочем, все же отметим справедливости ради, что хотя в исторической науке с конца XIX в. сложилась точка зрения, которую разделял ряд крупных ученых, историков и юристов, что духовная грамота была уничтожена в годы «боярского» правления (см., например: Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. 2. Вече и князь. Советники князя. М., 2007. С. 354.), однако А.А.Зимин в 1948 г. привел доказательства того, что грамота эта просуществовала достаточно долго – вплоть до начала 70-х гг. XVI в. Ее следы были отмечены в отдельных актах, да и сам Иван Грозный, составляя свое завещание, пользовался духовной грамотой своего отца (Зимин А.А. Княжеские духовные грамоты начала XVI века // Исторические записки. Т. 27. М., 1948. С. 282–286). Однако вопрос, почему духовная грамота именно Василия III не сохранилась, остается открытым.


[Закрыть]. Мы не будем вдаваться в подробности политических интриг, разыгравшихся вокруг смертного одра Василия III, поскольку это не входит в нашу задачу. Тем же, кто заинтересуется этим вопросом, мы рекомендуем обратиться или к классике, например, к монографии А.А. Зимина «Россия на пороге Нового времени»[208]208
  Зимин А.А. Россия на пороге Нового времени (Очерки политической истории России первой трети XVI в.). М., 1972.


[Закрыть], а из современных работ мы на первое место ставим обстоятельнейшее исследование М.М. Крома «Вдовствующее царство», посвященное эпохе междуцарствия в России 30—40-х гг. XVI в. и в котором этот вопрос разобран самым тщательнейшим образом[209]209
  См.: Кром М.М. «Вдовствуюшее царство».


[Закрыть]. Для нас во всей этой истории важнее другое – какое место отводилось (и отводилось ли вообще) первенцу Василия III Ивану, которому, напомним, только-только исполнилось три года.

Не вызывает никаких сомнений, что малолетний княжич никак не мог управлять государством и за него это должен был делать кто-то другой (или другие). При этом на плечи «регента» (или «регентского» совета. Кстати, стоит заметить, что такого понятия, тем более соответствующего политического института с прописанными в законе или в традиции правами и обязанностями, в России того времени не существовало даже в проекте) ложилась не только обязанность управлять страной до момента совершеннолетия царственного ребенка. Он еще должен был (и явно не в последнюю очередь) и подготовить наследника престола к выполнению своих обязанностей как минимум на оценку «удовлетворительно». И это была серьезнейшая проблема. Прежде мы уже отмечали, что плавный (относительно, особенно во втором случае) переход власти от отца к сыну в 1462 и 1505 гг. был обусловлен во многом тем, что наследники престола (Иван Васильевич и Василий Иванович) подошли к тому моменту, как верховная власть и великокняжеские инсигнии оказались в их руках, уже вполне зрелыми людьми. Больше того, они к тому времени получили изрядный (в особенности Иван Васильевич) опыт участия в государственных делах, а то и прямого управления страной. Иван III на протяжении многих лет, и в особенности в последние годы правления своего отца, фактически был его соправителем. Василий же не только был искушен в придворных интригах, но и побывал на новгородском столе – отец в 1499 г. сделал его великим князем Новгородским. Принимая же во внимание значительную степень автономии Новгорода от остальной Руси («Низа», как говорили сами новгородские мужи), стоит ли сомневаться в том, что и Василий Иванович успел к моменту принятия власти от Ивана III неплохо потренироваться в «деле государевом», да и «земском» тоже.

В нашем же случае малолетний Иван Васильевич такую возможность не получил (не потому Василий так торопился заключить второй брак, понимая, что после 40 лет у него остается все меньше и меньше времени подготовить своего наследника к восшествию на престол и гарантировать ему безболезненность этого перехода?). Конечно, можно сказать, что наследник мог бы получить необходимые знания из книг, но здесь есть два но. Первое связано с тем, что политическая теория на Руси не была разработана в той же мере, как, предположим, в Византии или в Западной Европе. Учение о царской власти, ее пределах и обязанностях царя перед его подданными, конечно же, существовало[210]210
  Из классических работ на эту тему можно назвать, к примеру, исследование В.Е. Вальденберга (Вальденберг В.Е. Древнерусские учения о пределах царской власти. Очерки русской политической литературы от Владимира Святого до конца XVII века М., 2006), а из новейших – В.Э. Витлина (Витлин В.Э. В поисках идеала: представления о власти государя в русской публицистике первой трети XVI в. М.; СПб., 2021).


[Закрыть], хотя, быть может, и не в сконцентрированной форме, – тот же Иосиф Волоцкий, к примеру, в своих писаниях немало места и внимания уделил учению о царской власти и образе идеального православного монарха[211]211
  См., например, соответствующий раздел в монографии А.И. Алексеева (Алексеев А.И. «Бодроопасный воин Христов». Иосиф Волоцкий и его сочинения в свете данных современной науки. М.; СПб., 2019. С. 118–120).


[Закрыть]. Однако все эти сочинения носили сугубо морализаторский характер и, наставляя государя на путь истинный, не давали самого главного – практических навыков управления, получить которые можно было, только если наследник постепенно вовлекался в административную рутину, учась на конкретных примерах и образцах, которые подавал ему отец.

И ведь это еще не все. Второе но заключалось в том, что не менее важным для будущего государя было получение конкретного знания о тайных пружинах власти, о том, как работает ее закулисье, что и как происходит в тайных коридорах власти. Этому невозможно было научиться, прилегая к книжному учению, – только практика, практика и еще раз практика, и кто мог преподать эту сложнейшую науку правления, как не отец? Кто, как не он, смог бы подготовить своего преемника к тому, чтобы тот смог занять место арбитра и верховного распорядителя при своем дворе, научить его играть на противоречиях и разногласиях могущественных придворных кланов и группировок и использовать их соперничество за власть и влияние в интересах укрепления своей власти и авторитета и обеспечить необходимые стартовые позиции и влияние для того, чтобы он смог занять это освободившееся место? И, само собой, кто мог бы помочь наследнику обзавестись своей «партией», своими «птенцами», опираясь на которых можно было бы попробовать не без надежды на успех проводить свою линию во внешней и внутренней политике?

Полагать, что «регент» и тем более «регентский» совет взяли бы на себя все эти обязанности и посвятили бы малолетнего княжича во все секреты управления, было бы по крайней мере наивно, равно как и считать, что Василий, политик более чем искушенный, надеялся на то, что его душеприказчики беспрекословно выполнят его последнюю волю и проследят за тем, как будут исполнены его последние приказания. Скорее можно предположить, что он, размышляя в последние дни своей жизни о будущем своего наследника, стремился, во-первых, максимально обезопасить его от претензий со стороны своих братьев, в особенности Юрия Дмитровского, а с другой стороны, так собрать «регентский» совет, чтобы в него вошли представители наиболее влиятельных и могущественных группировок и домов, взаимно уравновесив влияние друг друга. И понимание им того, что сам не успел сделать все необходимое, как его отец и дед, для того, чтобы наследник мог не опасаться за свою жизнь и власть, надо полагать, немало отравляло мутнеющее сознание великого князя. Умирающего великого князя, писал выдающийся русский историк А.Е. Пресняков, тревожило не только малолетство его сына. Его «тревожило и общее состояние правящей среды, взбудораженной разводом и второй женитьбой Василия Ивановича, взаимным недоверием между ним и его братьями, Юрьем и Андреем, соперничество новых сильных при дворе людей, как дядя молодой великой княгини Михаил Львович Глинский, как «сестриничи» его князья Бельские – князь Дмитрий Федорович и его братья, со стародавними московскими княжатами и боярами. Тревожило, быть может, и честолюбие Елены, по крайней мере, полного доверия в эту важную для всей семьи пору супруг и ей не оказал»[212]212
  Пресняков А.Е. Завещание Василия III // Сборник статей по русской истории, посвященных С.Ф. Платонову. П., 1922. С. 72.


[Закрыть]. В общем, на душе у Василия было крайне неспокойно, и постепенно теряющему власть и контроль за ситуацией великому князю оставалось только уповать на Бога и на то, что он сумел хотя бы частично принять необходимые меры предосторожности и обезопасить своего наследника.

Насколько же получилось это у Василия и смог ли он создать необходимые условия для того, чтобы его старший сын благополучно пережил детство и сумел, по достижении совершеннолетия, взять бразды правления в свои руки? Как разворачивались события после его смерти и какая судьба ожидала Ивана, его брата Юрия и мать Елену? Об этом и пойдет речь в следующем разделе этой главы.