Текст книги "Золото русского эмира"

6
СТАРЕЦ С ЗОЛОТОЙ ПТИЦЕЙ

– Ты узнал его, брат Михр?

Четверо всадников спешились на подветренном склоне холма, взяли коней под уздцы и стали торопливо взбираться наверх. Копыта коней были обмотаны войлоком, глаза закрыты, а оружие туго и надежно приторочено ремнями к седлам. Сторонний наблюдатель не услышал бы ничего, кроме посвиста ветра. На гребне холма спешившихся всадников ждал пятый, такая же темная, закутанная в бесформенную ткань фигура. Его конь послушно лежал на боку в глубокой тенистой впадине.

Пятеро устроились на самом краю света и тени. Колючий ветер выл здесь постоянно, как волчица над убитыми щенками. Багровая луна вынырнула из-за крошечного облака и вплела свой бледный свет в свечение тысяч ярких звезд. Южное небо висело так близко над цепью каменистых холмов, что казалось, можно ловить падающие звезды ладонями. На юге холмы постепенно сглаживались, переходя в гладкую, как стол, пустыню; на западе, если глядеть внимательно, можно было различить тонкую, иссиня-черную полосу далекого моря, а позади, на севере – вздымались седые горные кряжи и шелестели под ветром леса.

Но пятеро на холме не интересовались ни небом, ни прочими красотами. Они за день покрыли путь, который обычная повозка проезжает за четыре дня. Они очень спешили, и наконец их старания были вознаграждены.

Они настигли его.

Вторую неделю вожди горных кланов сообщали друг другу, что от Змеиной расщелины на юго-восток идет старый человек. Неписаный закон гласил – предупреждать соседа о внешних опасностях, даже если сам находишься с соседом в состоянии войны.

Старик был крайне опасен.

Первый день он брел один, без оружия. Он нес на себе нечто, завернутое в темную рогожу. Поклажа сильно утомляла старика, он часто останавливался и отдыхал. Путник старался не покидать русло ручья, часто пил, но почти ничего не ел. Он кутался в невиданное в этих краях одеяние, на ногах носил меховые сапоги, невзирая на дневную жару, а голову только покрывал тряпкой. Он не умел завязывать чалму, не носил тюрбан, он вообще не носил естественной для мужчины одежды. Вместо запахнутого кафтана с длинным поясом старик таскал грязные лохмотья.

Кроме того, он не молился ни днем, ни ночью, не забирался на деревья, чтобы укрыться от хищников, словно никого не боялся. Но когда на его пути возник первый аул клана барсов, старик сделал большой крюк, чтобы не столкнуться с людьми. Его; однако, заметили, и те, кто следил за чужеземцем от самой Змеиной расщелины, предъявили прочим свои права на добычу.

Самая большая опасность заключалась в том, что в Змеиной расщелине никто не может жить. Даже провести одну ночь вблизи считается полным безрассудством. Всем горным кланам, даже бедуинам из пустыни известно, кто обосновался в Змеиных горах.

Лучше не называть имен.

Удивительный мрачный старик заявился именно оттуда. Он завтракал ягодами и размачивал в воде горбушку черствого хлеба, когда его настигли и окружили славные воины перса Мелика. Они даже не стали вынимать сабли из ножен, настолько безобидным показался им чужой. Он не говорил ни на одном из привычных языков, он только жевал свой горький хлеб и улыбался. Его светлая кожа шелушилась под ветром, брови выцвели, а прозрачные глаза казались глубокими, как колодцы пустынников.

– Он не из горных кланов…

– И не пустынник.

– И не болгарин. Кожа светлая, как у рабынь с севера.

– Эй ты, белая борода, как тебя зовут?

– Ты сбежал из каравана барсов?

– Он молчит, не понимает. Может, он из беглых рабов?

– Отвезем его на базар Аль-Гура, за него дадут пару баранов, – предложил Али.

– За него на базаре не дадут даже хромого ягненка, – презрительно засмеялся Хосров. – Он тощий и слабый. Наверное, он безумен.

– Тощий и слабый? – с сомнением покачал головой дядя Рушан. – Он шел два дня через ущелье и не упал. Он худой, но не слабый. Муса догонял его – и устал больше, чем этот старик.

– Эй, как тебя зовут, дурак? – в десятый раз окликнул путника Муса, и молодые воины рассмеялись.

Только Рушан не смеялся. Он прожил вдвое дольше каждого из молодых горцев и вшестеро больше повидал. Он знал, что слабое и нежное может легко обернуться стальным и отравленным.

– Что у него в мешке? – спросил Хосров.

– Это не мешок, он что-то прячет в тряпках.

– Хосров, сойди с коня и проверь, – приказал Рушан.

– Чего это я буду к нему спускаться? – уперся племянник. – Надо ему приказать, пусть развяжет свой мешок и покажет нам.

– У него там что-то живое, – выразил общее подозрение Али.

– Эй, Муса пускай проверит. Он самый молодой, – попытался отбиться Хосров. Но под взглядом старшего недовольно поерзал и нарочито медленно слез с коня. – Эй, белая борода, показывай, что несешь!

Хосров намеревался носком мягкого сапога слегка толкнуть старика в бок. Не больно, а так, для смеха и чтобы тот понял, кто с ним разговаривает. Не какие-нибудь тупые пустынники, а воины из горного клана персов, гроза и гордость Змеиных гор.

Но приструнить глупого старикашку оказалось совсем не просто. Удар прошел мимо цели, Хосров чуть не упал, а парни засмеялись. Старик же снова прилег как ни в чем не бывало.

– Не трогай его, – немедленно окликнул Рушан, хватаясь за ружье. В его лексиконе не хватало слов, чтобы выразить свои опасения, но врожденное чутье воина искупало недостатки речи. – Хосров, назад отойди. Эй, белая голова, чего смеешься?

– Он точно из беглых, – воскликнул Али. – В клане барса всем рабам отрезают языки!

– Он наш, мы не вернем его барсам, – взвился Хосров. Ему очень хотелось вытянуть вредного чужака по спине плеткой, чтобы не видеть эту наглую улыбку, но дядя Рушан мог взбелениться и пристрелить непослушного племянника…

– Я не смеюсь, мне горько слушать вас, – коверкая слова, но довольно внятно произнес вдруг старик. Он высыпал в рот последнюю горсть ягод, а недоеденную горбушку тщательно завернул в тряпицу и сунул в карман. – Разве у вас не принято уважать старших и стариков? Разве вы бьете дома отцов и дедов ногами?

Гордые джигиты затихли, уставясь на чужака, как на внезапно заговорившего барана или волка.

– Так ты знаешь наш язык – и молчал?

– Я не знал языка. Я узнал его совсем недавно, когда послушал вас.

– Это что… для тебя так просто? – Али сглотнул. – Ты можешь послушать людей – и сразу говоришь на их языке?

– Не сразу. Еще недавно я это не умел.

– Почему ты лежишь и не отвечаешь? Не боишься отведать плетки?

– А твой отец вскакивает на ноги, когда ты сидишь перед ним в седле? – парировал старец.

– Ты не наш отец, – сказал Хосров. – Ты идешь по нашим горам, значит, ты – наш пленник. С тобой нет никакого бога, ты не молишься. И ты не похож на воина.

– Если я не похож на воина, меня можно бить?

– Ты – мясо, ты – раб. Настоящий мужчина не будет сносить насмешки. Ты слышал, как мы смеялись над тобой, но не встал. Ты даже не попытался защитить свою честь. У тебя ее просто нет.

– Ты говоришь так громко потому, что хочешь скрыть собственный страх? – рассмеялся старик, и Рушан вдруг увидел, что тот совсем не старый. Только в первые мгновения так казалось – из-за белой бороды и длинных седых волос, увязанных в хвостик. Крепкий еще мужчина лет пятидесяти благодушно развалился на травке, подстелив кафтан, обшитый мехом неизвестного зверя. Но в прозрачных глазках не было и капли доброты.

– Твоя честь не стоит жизни одного муравья, – старик показал, как ногтем давит насекомое. – Народ, который живет разбоем, достоин жизни в клетках.

Муса и Али одновременно подумали, что сейчас Рушан зарубит наглого раба. Дядя Рушан соскочил с лошади, но достал из ножен не саблю, а кинжал. Еще лучше, подумали воины, дядя отрежет нечестивцу голову, как жертвенному петушку!

– Мы не разбойники, – гордо ответил Хосров. – Мужчины клана персов никогда не будут умирать на полях, никогда не будут крутить хвосты баранам. Мы воины, и сыновья наши будут воинами…

– Значит, за вас сеять хлеб и растить овец должны другие? А вы умеете только жрать и пить?

Али скрипнул зубами и взвел курок. Муса вытаращил глаза; еще ни один раб так не разговаривал с гордым племенем персов!

– Белая голова, я тебя до сих пор не убил только потому, что ты не похож ни на курда, ни на туркмена, – сказал Рушан. – Кто ты такой?

– Я – русский.

Парни переглянулись.

– Вы слышали о таких?

– Старик, у кого ты прислуживал?

– Ни у кого. Я свободный человек.

– Это раньше ты был свободный, – хохотнул Али. – Кто свободен, тот не позволит обозвать себя рабом.

– Кто свободен, не станет обращать внимания на дураков, которые умеют только воровать чужих детей и хамить старикам, – старик обидно рассмеялся.

– Что у тебя в мешке? – закипая, подступил к лежащему бесу Рушан. Он уже почти не сомневался, что глупый Муса кинулся преследовать совсем не того, кого следовало. Но и отступать на глазах у младших Рушан не мог. Лучше умереть в бою, чем показать слабость! Всем известно, это первый закон горцев!

– Ты уверен, что хочешь заглянуть в этот мешок? – задал непонятный вопрос старец. – Ведь после того, как ты в него заглянешь, многое может измениться. Очень многое.

Рушан оторопел. Самому старшему не пристало искать совета у молодежи, но он все же замер и оглянулся. Конечно же, никто ему не мог подсказать, что делать. Эти тупые дети ослицы умели только орать, когда их никто не спрашивал!

– А ну, показывай! – Рушан навел на старика ружье.

Что произошло дальше, с трудом сумел описать своим землякам воин из клана барса, который подсматривал за соперниками с высокого утеса. Он видел, как старик неторопливо развернул рогожу, и из нее выступила – не вылетела, а именно выступила, величаво и гордо, как царица, – птица невероятной красоты. Птица очень большая, гораздо больше индюка, но совсем не похожая на глупого индюка своей статью. Она словно переливалась белым и золотым светом, от нее исходило столь яркое, огненное сияние, что лазутчик из клана барсов вынужденно прикрыл глаза.

Позже он, захлебываясь, рассказывал старейшинам, что джигиты Малика попадали с лошадей на камни, повалились на колени и принялись горько рыдать. Они рвали на себе волосы, они выбросили оружие, которое лазутчик позже подобрал и принес вождям как доказательство своих безумных речей. Вожди клана барса все равно посчитали его рассказ бредом, но поручили молодым воинам немедленно нагнать и взять в плен страшного чародея.

Несомненно одно: человек, отнявший у персов двух коней, всю еду и одежду, – великий чародей. Но, как известно всем в горах, персы тупы и ленивы, их можно легко обмануть.

– Вперед, – сказал своим джигитам одноглазый Мирза. – Догоните его, но не разговаривайте с ним, ловите арканом. Когда поймаете, заткните ему рот, а голову накройте мешком. Главное – не повредите птицу. Я боюсь верить, уж не птенец ли легендарной Рух нам достанется…

– Колдуна убить? – белозубо улыбнулся младший сын Мирзы, красавец Берк.

– Убить – проще всего, – рассудил отец. – Если нам не наврали и он действительно умеет наводить туман… тогда мы возьмем за него двух девственниц. И одну я подарю тебе, сын мой!

– Гей, гей! – только искры полетели от подков полудиких аравийских жеребцов.

Кони представляли собой особую гордость клана барса; еще дед Мирзы отбил в свое время у вонючих кочевников целый табун прекрасных жеребцов, но не распродал их, а оставил на племя. Теперь все по обе стороны перевала завидовали Мирзе и постоянно пытались украсть его славу. А вчера эти гнусные подлецы персы посмели преследовать колдуна на его земле! И хорошо, что Всевидящий покарал их!..

Берк вел отряд вдоль русла Змеиного ручья, до первых порогов. Там, на каменной ладони, нависшей над рекой, воины увидели старика с птицей. Он совсем не походил на полоумного колдуна, которого держал в цепях Туна из клана орла. Мирза брал сына с собой, когда ездил в гости, на свадьбу к дальнему родственнику. Там обошлось без крови и без оскорблений, хотя всякому ясно – воины барса не могут даже сравнивать себя с неповоротливыми, толстыми орлами. Затеяли конные соревнования, сыновья Мирзы начали побеждать – и старикам еле удалось унять разгорячившихся хозяев праздника. Зато гостям показали пленного сына иблиса, его держали в яме, в опилках, он кричал диким голосом, рвал на себе кудри, но по приказу хозяина выводил цыпленка из мертвого яйца. Мальчишки над ним смеялись и швыряли камни. Еще сын иблиса умел вызывать слабенький дождь и насылать порчу на женщин, запретив им рожать. Ничего интересного. Берк тогда заскучал и первый отвернулся от ямы.

Этот старец не кричал и не валялся в грязи. Он сидел на белой каракулевой шкуре, в чистой одежде, и жарил на костре баранью ногу. Только голову он держал непокрытой, и длинные белые волосы выглядели страшно. Всем известно, что настоящий мужчина не будет отращивать космы, чтобы не походить на бабу! Рядышком паслись не две, а целых три лошади, а в круглой плетеной корзине, под цветастым бархатным покрывалом, шевелилась чудо-птица.

– Взять его! – приказал Берк и сам первый сорвался в галоп, раскручивая над головой аркан.

Но взять старика не получилось. То есть его скрутили сразу двумя арканами и едва не порвали на части, когда поволокли за конями по траве. Мясо упало в костер, угли раскатились, Берк крикнул джигитам, чтобы тащили мешок и быстрее воткнули колдуну кляп в пасть, а сам, вместе с братом, побежал к корзине с птицей. Им не терпелось взглянуть, хотя под бархатом наверняка прятался обыкновенный белохвост или одна из тех непонятных красногрудых пышных птиц, которые всё летели и летели с востока, завоевывая вершины гор…

Но стоило сорвать покрывало, как…

Много позже Берк, утирая слезы, клялся отцу, что более прекрасного женского лица он не встречал. На него смотрела девушка и в то же время – чудесная бело-золотая птица. Там, где ее перья носили белый цвет, они пленяли наготой нетронутых снегов. Там, где растекалось золото, оно струилось, как бурные весенние ручьи. В следующий миг птица запела – и доблестные воины Мирзы замерли.

Она пела так, что Берк сразу, в одно мгновение, увидел то, что произошло, и то, что произойдет позже. Он увидел неизменяемое, начертанное на камнях, и предначертанное на воде, которое еще можно изменить. Он заплакал и не стыдился своих слез. И чем больше знаний о мире входило в его уши и глаза вместе с пением чудесной девы-птицы, тем сильнее ему хотелось плакать. И братья его заплакали, и посланные Мирзой угрюмые охотники за беглыми рабами, на шее у каждого из которых болтался шнурок с человеческими ушами.

Они потеряли себя.

Старик-чужеземец, кряхтя, освободился от арканов, забрал у воинов лучшие ружья, остальные выкинул в реку. Потом забрал себе лучших жеребцов, а тех, что отобрал раньше у дураков-персов, оставил барсам.

– Пощади нас, – только и смог простонать Берк, давясь рыданиями, когда суровый колдун подошел к нему. – Пощади, не убивай нас. Мы отдадим тебе всё, что имеем, прости нас…

– А мне ничего не нужно, – грустно произнес старец. – У меня всё есть. У тебя тоже всё есть, но у тебя уродливая душа. Поэтому тебе и таким, как ты, вечно кажется, что чего-то не хватает.

– Разве ты не будешь убивать нас? – В уродливой душе Берка всколыхнулась надежда. Он даже вспомнил о кинжале на поясе и подумал, что мог бы дотянуться до живота этого подлого вора, но тут золотая птица снова запела.

И бедный Берк навсегда забыл о том, кто ему враг, а кто – друг.

– Я не могу никого убивать, – объяснил старец. Он плохо изъяснялся на языке гордых барсов, но Берк его понял. – Я никогда никого не убью, такова моя природа.

– Чего же ты хочешь от нас? – взмолился достойный сын Мирзы, захлебываясь слезами.

– Феникс умеет всего три вещи, – невпопад заговорил старец. – Он поет о правде, но правду выносить сложнее всего. Поэтому тебе так тяжело и горько. Еще он умеет находить золото… А от вас я хочу того же, что от других. Те славные джигиты, что напали на меня в ущелье, сейчас собирают всех своих. Я поведу их за золотом. Есть такое место, далеко на юге, в пустыне, где золота хватит на всех. Его хватит, чтобы каждый из вас купил себе по сто женщин и по тысяче коней. Я хочу, чтобы вы скакали к своему старейшине, или кто там у вас правит, и позвали его ко мне. Мне ждать некогда, я пойду на юг, вдоль реки…

– Но мы… но там… – Берк никак не мог собрать мысли воедино. – Но в пустыню нас не пустят кочевники. Мы с этими шакалами враждовали всегда. Они убивают нас, а мы – их!

– Тогда чем вы лучше этих шакалов? – печально спросил старец.

Берк хотел дать отпор наглому сыну иблиса, но его скрутила очередная судорога рыданий.

– Пустынники пойдут с нами, – сказал страшный хозяин птицы. – Но нам нужно оружие и все мужчины, способные носить его. Золота много, но его придется брать силой. Зовите ко мне старейшин.

…Прошло еще четыре дня.

Семь разномастных стягов реяли над утесом. Черное с серебром и оскаленная морда барса. Желтое с серебром и голова орла. Красное с золотом и полумесяц над саблей – стяг персов. Широкое белое, на длинном древке с черепом волка – клан Змеиных гор, самые дикие и непримиримые воины. Узкое белое с перьями – туркмены, клан журавля. Зеленое с вышивкой и полумесяцем – азеры. Голубое, трехбунчужное, с алыми языками поверху – клан огня. Эти теснились в сторонке, поглаживали окладистые кучерявые бороды, звенели кольцами.

– Мирза, если ты решил посмешить нас, это хорошо. Но всякой шутке есть предел.

– Воистину, Ибрагим прав. Мы забыли дела и забыли… э-э-э… наши споры, но…

– Но все мы не слишком привязаны друг к другу, да? – осклабился трехпалый Иршанаил, глава огнепоклонников. – Дорогой Мирза, если ты решил пошутить над нами, еще не поздно исправить шутку. Пока она не превратилась в оскорбление.

За плечами каждого из вождей пританцовывали на горячих жеребцах верные всадники. Каждый привел с собой сотню, как и договаривались.

– Вот они, – печать беспокойства исчезла с лица Мирзы.

Из-за поворота тропы показался маленький караван. Дюжина до зубов вооруженных всадников с закрытыми лицами, за ними – телега, обшитая бронзовыми листами. На телеге – шестеро с винтовками, лучшие стрелки. Между ними – щуплый скромный человечек непонятного возраста. Дальше следовали еще три арбы, с припасами, водой и оружием. Замыкали караван еще две дюжины молодых воинов и запасные лошади.

– Доблестный вершитель судеб Бродяга пожелал переночевать в моем ауле, – слегка поклонился старший сын Мирзы.

– Это он и есть? – прокатился недоверчивый шепот. – А где птица? Да, да, где волшебная птица?!

Руки уже тянулись к саблям и кинжалам, в задних рядах ладони специально подговоренных воинов сжимали заряженные ружья. Давно враждующие кланы не видели друг друга так близко, давно не ощущали запах проклятых врагов. Но старец с птицей всем казался интереснее. Это ведь благодаря ему снимались с места три крупных клана.

Они шли искать золото.

– Птицу! Птицу! Где она? Пусть споет! Да, пусть споет…

– Вы уверены, что хотите увидеть Феникса? – Старец не перекрикивал толпу, но его услышали все шесть с лишним сотен, собравшиеся на утесе. – Бы уверены, что хотите измениться? Тот, кто услышит песню моей птицы, уже не будет прежним…

Да, они жаждали ее услышать и увидеть. Если уж быть до конца честными, они заявились сюда с тайной надеждой отобрать у глупого клана Мирзы и птенца Рух, и чародея. Но когда сняли крышку с роскошного бронзового ларя, когда скинули тончайшие покрывала, верные джигиты забыли о приказах.

Птица пела о том, о чем хотели бы забыть сердца. О девушке из враждебного аула, по которой будет вечно тосковать сердце. О реках золота, о золоте, на которое можно купить всё в этом мире, но нельзя купить счастье и радость. О матери, которая вечно ждет, и о тех, кто никогда не вернется…

Вздрагивали от рыданий широкие плечи мужчин, суровые главы кланов размазывали по лицам соленую влагу, их юные сородичи уткнулись в гривы коней…

– Феникс умеет три вещи, – привычно начал тот, кого нарекли доблестным вершителем судеб. – Он поет о правде, а правду выносить сложнее всего…

Прошло еще семь дней. Пятеро наблюдателей прятались на склоне окаменевшего, покрытого травой бархана.

– Ты узнал его, брат Михр?

– Мы настигли его, – шепотом проговорил младший, тот, кто караулил на вершине.

Почва начала подрагивать от ударов копыт. Но это были не одиночные всадники, по ущелью приближалась целая армия. Неслыханно большая армия для страны враждующих кланов.

– Это он, в арбе? – Собеседник откинул платок с лица, приложил к глазам потертый бинокль.

– Нет, в арбе его золотая птица, – откликнулся молодой.

– Птица?! Одна птица – и едет, как султан?!

– Да. Как видишь, ее стерегут сорок человек, лучшие джигиты из кланов барса, туркмены и персы. Они чередуются, чтобы никому не было обидно. Эти дураки вечно дерутся между собой.

– Клянусь прахом моей матери, – пробормотал третий. – Эти горные ишаки окончательно сошли с ума.

– Смотрите, старика везут во второй арбе, с высокими бортами. Его не достать ни стрелой, ни пулей.

– И запрягли не быков, а коней. Торопятся…

– Замолкните вы все! – шикнул старший. Четверо пустынников затихли, слились с камнями.

Дети кочевых племен, когда хотели, умели сливаться с землей и лежать в засаде часами, не выдавая себя. Все пятеро слишком хорошо представляли, что ждет их, незаконно пересекших границу предгорий. Их даже не отвезут на базар. Их прибьют гвоздями к каменной Ладони, а утром к ним спустятся хищные птицы…

– Брат Михр, их лошади пройдут зыбучие пески? – осмелился спросить самый юный кочевник, когда стук и грохот заглушили все звуки. По дну долины катилась бесконечная река, не меньше пяти тысяч всадников. По следу всадников быки тащили тяжело нагруженные телеги, под тройным слоем кож там были сложены бурдюки, полные воды. Шесть, восемь, двенадцать телег с водой…

Брат Михр почувствовал, как ледяная рука демона хватает его за сердце. Потому что позади, из соседнего ущелья, показался авангард еще одной армии. Двухцветные стяги, черепа хищников на древках…

– Брат Знийра, это знамена северных кланов. Азеры, даги и осетины…

– Их не меньше тысячи, брат Михр.

– Нет… их намного больше.

Сопящая, хрипящая, булькающая водой орда с двух сторон обтекала холм, где спрятались пятеро сыновей пустыни. Показались факельщики; вереницы огней сопровождали передвижение громадного, но неорганизованного войска. Слышались щелчки бичей, окрики погонщиков, разноязыкая ругань.

– Вы слышите? Они гонят табуны запасных коней!

– И везут бочки с водой. Я слышал об этом, азеры и даги умеют делать огромные бочки. У них там много дерева…

– Что же нам делать? Их не меньше двадцати тысяч. Но это еще не всё, смотрите, они катят телеги с бревнами.

– Зачем им бревна? Зачем им бревна, брат Михр?

– Замолкните, – вторично приказал старший.

Он заметил, что передние знаменосцы остановились. Замерли на самом краю, между камнем и песком, там, где жидкой шерсткой вырос низкий колючий кустарник, где застревали серые шары перекати-поля. Вдоль войска полетели гонцы с приказами. Замычали быки, заржали лошади, чуя близкую воду. Головная арба остановилась у колодца, со скрипом завертелся ворот, поднимая первую бадью. Кланы напирали друг на друга, воины стремились вылезти на переднюю линию, оттесняя соседей. Наконец зажегся костер, за ним – второй, третий… Под яркими звездами застучали топоры, вгоняя в каменистую почву колья шатров.

– Они не идут дальше… Ты видел, брат Знийра? Они встали лагерем на самой границе нашей земли.

Кочевники не заметили, когда на краю самой закрытой, защищенной металлом арбы появился старик в дорогом, расшитом серебром, халате. Его седые волосы были увязаны опрятными косичками, на пальцах сверкали перстни, борода была подстрижена – всё было так, как положено уважаемому человеку. Старик заговорил, и болтовня вокруг мигом замолкла. Зато, продлевая и повторяя его слова, закричали протяжно в стане каждого командира.

– Что он говорит, брат Михр? Что он говорит? Ведь ты понимаешь язык нечестивцев?

– Он говорит… – Смуглый лоб брата Михра собрался в морщины, потом разгладился, и на его обожженном всеми ветрами кирпичного цвета лице отразилось величайшее недоумение. – Он говорит… на языке кочевий. Они не собираются нападать на нас, брат Знийра.

Тысячи горцев, затаив дыхание, слушали слова своего общего вождя. Горячее дыхание близкой пустыни шевелило их запыленные кудри. Сухой воздух колыхался над далекими барханами, готовясь породить первый утренний мираж. Где-то там, за миражами, готовились к обороне старейшины кочевий, пославшие брата Михра на разведку. Отряды горцев, прибывшие последними, огибали центр лагеря и зажигали свои костры дальше, вдоль границы с пустыней. Армия растянулась на тысячи и тысячи гязов вдоль края холмов. Лаяли псы, звенели струны, блеяли бараны, предназначенные в котел.

– А на кого же они собираются напасть, брат Михр?

– Этот страшный колдун… он говорит, что пришло время вспомнить истинного врага персов. Они идут за золотом аравийского халифата.