Текст книги "Демон. Книга вторая"

– Это уже не мой мир. Теперь мой мир – это озеро.

– Когда-то в его утробе рождались боги. Они приходили помочь тем, кто оплакивал здесь свою участь. Ты помнишь это?

– Помню. Я убил их всех.

– Кроме меня.

– Я сожалею.

– Теперь в этом озере ты, Хтон.

– Чего ты хочешь?

– Вернуть тебе твой мир.

– Мне он не нужен.

– Зато ты нужен ему.

– Я – тиран.

– И ты об этом жалеешь?

– Нет.

– Тогда вернись и свергни нынешних богов.

– Кто они?

– Ты не захочешь их знать. Они не такие, как мы, Хтон.

– Сколько я спал?

– Долго. Очень долго.

– Я хочу проснуться.

– Я помогу тебе.

– Почему ты?

– Больше никого нет, Хтон.

– Чего ты хочешь взамен?

– Ничего. Если бы ты видел, как изменился Аид, то понял бы меня.

– Мы никогда не поймем друг друга. – Дрожащий глаз закатился к небу. – Ты все еще зажигаешь последнюю звезду, Люций?

– Все еще.

– Значит, что-то осталось неизменным.

– Мне зажечь ее сегодня для тебя?

– Нет. Зажги ее для своих богов. Скоро я лишу их даже этого.

Глава вторая

Дом Мольбрантов. Комната на втором этаже. Запах горящих свечей. Тени, ползущие по стенам, рожденные дрожащим пламенем. Ульяна и Габриэла. Узник и демон Габриэлы. Четыре персонажа, слившиеся в две пары и разделенные тонкой гранью реальности, которую они никогда не смогут перейти. Полоски ткани фиксируют ноги и руки Ульяны Флегоновой. Она обнажена. Ее одежда сложена возле кровати. Габриэла неспешно зажигает свечи. Вкладывает сначала в одну руку Ульяны, затем в другую.

– Если ты уронишь их, то сгоришь заживо, – предупреждает она. – Я не стану тебя отвязывать. Просто отойду в сторону и буду слушать, как ты кричишь, вдыхая запах своей горящей кожи.

Капли расплавленного воска скатываются, обжигая Ульяне пальцы. Габриэла подходит к ее ногам. В руках Габриэлы еще две свечи. Кожа на ступнях более чувствительна. Горячий воск обжигает ее. Свечи дрожат, разбрызгивая свою плоть на пальцы ног, между которых они зажаты. Габриэла гладит живот Ульяны. Чувствует, как он напрягается, когда очередная порция расплавленного воска скатывается на пальцы. Его становится все больше. Огонь – он пожирает воск, медленно приближаясь к раскрасневшейся коже. Подсвечник. Габриэла поднимает его с пола – сплетение стальных нитей, увенчанных пятью свечами. Он похож на засохшее дерево с тонкой петлей у основания вместо подставки. Бесполезная конструкция, позволяющая расплавленному воску, стекающему вдоль тела свечей, капать прямо на пол. Ульяна вздрагивает. Холодная сталь касается кожи ее живота. Скопившийся воск, над которым дрожат языки пламени, тонкими струйками начинает стекать на кожу.

– Ты знаешь, что будет, если ты уронишь их, – снова предупреждает Габриэла, начиная ласкать грудь Ульяны, нежно, едва касаясь кожи. – Боль и наслаждение, – шепчет Габриэла, наблюдая, как воск покрывает пальцы на ногах Ульяны. – Ты должна быть покорной. Прими свою боль, а не борись с ней. Позволь боли показать тебе свою обратную сторону. Не сопротивляйся.

– Я покорна.

– Ты знаешь, что будет, когда свеча догорит? – Габриэла касается ее сосков открытой ладонью, лаская набухшую плоть. – Твоя кожа. Какое-то время огонь будет гореть на ней.

– Я готова к этому.

Ульяна смотрит на свои ноги. Жар от обожженных пальцев медленно растекается по всему телу, смешиваясь с немотой.

– У тебя не будет права вздрогнуть. – Воск покрывает живот, рождая красные пятна. – Ты веришь в то, что я не стану отвязывать тебя, если от упавших свечей загорится кровать?

– Да.

– У тебя не будет возможности закричать.

Габриэла поднимает с пола еще одну свечу. Неспешно проносит ее над грудью Ульяны, позволяя воску капать на затвердевшие соски.

– Открой рот.

Струйки воска обжигают губы. Пламя колышется от неровного дыхания. Тело Ульяны начинает дрожать. Она пытается сдержать дрожь, запихнуть как можно глубже в себя, удержать подсвечник на своем животе. Но свечи прогорают.

Демон. Стоя в стороне, он молча наблюдал за происходящим. Сейчас мужчина с кнутом не нужен был Габриэле, а демону не нужна была эта женщина. Его интересовал узник, так же, как узника интересовал демон. Два давних врага, объединенных одним незаконченным действом.

– Ты изменился. – Демон смотрел на узника, вспоминая их давнее противостояние. – Кто же ты теперь?

– Просто узник.

– Просто узник? – демон воззрился на трепещущее тело Ульяны. – Зачем ты искал меня, ангел?

– Не ангел. Нет. Уже нет. – Узник повернулся к нему спиной, показывая обрубки оторванных крыльев.

– Ты был слишком жесток.

– Не больше, чем ты.

– Я демон! Я помню всех, кого ты отправил в небытие.

– Среди них были ангелы.

– Ты перешел черту.

– Нет никакой черты. Только время.

– Время… – демон с неприязнью прожевал это слово.

– Оно и тебя подводит к грани. Признайся, ты ведь уже не тот демон, каким был, когда мы встретились.

– Я не оступлюсь.

– Ты даже не заметишь, как грань сама поменяет свое местоположение и ты окажешься по другую сторону.

– Ты хочешь сказать, мое время прошло?

– Наше время, демон. – Узник шагнул вперед, протягивая к нему руку. – Мы всегда были вместе. Две противоположности одной сути. – Его пальцы коснулись шершавой щеки демона. – Когда ты последний раз был наедине с собой? Когда последний раз размышлял о совершенных действах? Скажи, не я ли питал тебя силой? Не я ли придавал природе твоего рождения смысл?

– Я не знаю.

– Я знаю. У меня было время, чтобы подумать. Подумать за нас двоих. Здесь, в этих стенах, в своей темнице. Я скучал по тебе.

– Я не понимаю.

– Понимаешь. Ты просто боишься этого. Мы оба боялись, но мы одно целое. Черта, о которой ты говорил, – она всегда была рядом с нами. Она разделяла нас. Скажи, разве тебе никогда не хотелось перешагнуть через нее?

– Иногда.

– И что ты видел за той чертой?

– Ангела.

– Но ты боялся.

– Я демон.

– Да. Но теперь я не ангел. – Узник подошел ближе. – Я больше не боюсь перешагнуть черту. Теперь для меня ее просто нет.

– Она все еще есть для меня.

– И что ты сделаешь?

– Мне нужно время.

– Времени осталось совсем немного, демон.

– Время не может кончиться. Оно бесконечно.

– Но не для нас. Эта дорога не может ждать вечно.

– Боюсь, что эта дорога будет недолгой.

– Ее может вообще не быть. Прислушайся! Закон. Он уже идет сюда.

– Он идет за тобой?

– Он может идти за нами, демон.

– Я не оставлю тебя.

– Тогда тебе придется перешагнуть черту.

– Чтобы стать с тобой одним целым?

– Нет. Целым мы могли стать раньше. Теперь мы можем лишь дополнять друг друга.

– Мой ангел!

– Уже нет, демон. Уже нет.

* * *

– Мне кажется, мы здесь не одни, – Дидье Мольбрант посмотрел на Прохора Донских.

– Я ничего не слышу, – пожал тот плечами.

– Наверху.

– Думаешь, там кто-то есть?

– Думаю, да.

– Мне тоже показалось, что я слышал чей-то голос, – сказал Леонид Ставропольцев.

Его взгляд скользнул по лестнице. Он так часто видел этот дом в своих снах, что он давно стал ему родным. Талантливый сценарист не мог позволить себе упускать детали. Даже потертости ковровой дорожки, изгибающейся по ступеням лестницы, воссоздавались в его снах.

– Нужно посмотреть, – сказал он, глядя на Мольбранта. – Ты не против, если я поднимусь?

– Можешь не спрашивать у меня разрешения. У этого дома нет хозяев. – Мольбрант поднялся на ноги. – Пойдем. Мне тоже интересно посмотреть.

Он спросил Прохора Донских, пойдет ли тот с ними. Втроем они поднялись по лестнице.

– Куда теперь? – спросил Донских Ставропольцева.

– Я не знаю.

– Ты же слышал голоса.

– Мне могло показаться.

– Думаю, нам направо, – сказал Мольбрант.

– Почему направо?

– Там моя комната, – он улыбнулся, вспоминая Ульяну Флегонову.

– Слышите? – оживился Ставропольцев.

Донских жестом попросил его замолчать. Доносившиеся звуки напоминали сдавленные стоны, глухие, словно рот человека был заткнут кляпом. Мольбрант первым подошел к двери. Повернул ручку и заглянул внутрь. Ставропольцев снова вспомнил свои сны: картины излишеств и порока.

– Какого черта? – прошептал Донских. Мольбрант покачал головой, останавливая его от того, чтобы войти.

– Что там? – Ставропольцев нетерпеливо пытался заглянуть в комнату.

Сначала он увидел свечи. Много свечей. Запах воска врезался ему в ноздри. Затем его глаза нащупали в полумраке обнаженную девушку. Ее руки и ноги были привязаны к спинкам кровати. На открытых ладонях догорали фитили свечей. Купаясь в расплавленном воске, они лизали ее кожу. Другая пара свечей, зажатая между пальцев ног, прогорела, оставив на коже водянистые пузыри и темно-красные пятна.

Ставропольцев судорожно сглотнул скопившуюся во рту слюну. Разве это не было сном? Он посмотрел на покрытый застывшим воском живот привязанной девушки. Затем еще ниже. Происходящее в комнате открывалось ему частями: сначала свечи, затем привязанная девушка, ее лицо, живот, промежность, руки другой женщины, лица которой он не видел, и снова кровать, привязанная девушка, обжигавший ее тело воск, промежность и пальцы, которые ласкают ее, заставляя девушку извиваться на кровати, боясь уронить свечи, отчего кажется, что ее костный скелет извивается внутри мышц, мяса и кожи.

– Она что, кончает?! – презрительно скривился Донских.

– Похоже, да, – Ставропольцев не моргая следил за происходящим.

– Сука чокнутая! – Донских снова хотел войти в комнату, но Мольбрант остановил его.

– Дай ей пару минут.

– Ей? Ты что, ее знаешь?

– Это Ульяна Флегонова.

– А вторая?

Мольбрант промолчал. Он дождался момента, когда представление будет окончено, и только после этого вошел в комнату.

– Надеюсь, что вам понравилось, – сказала Габриэла, поворачиваясь к нему лицом. Ее взгляд скользнул по Ставропольцеву и Донских. – Это твои друзья? – спросила она Ульяну.

– Только один, – Ульяна посмотрела на Мольбранта и улыбнулась. – Я видела тебя.

– Я знаю.

– Ты должна была сказать, что мы будем не одни. – Габриэла неспешно задувала свечи, убирая их в сумку.

– Она не знала. – Мольбрант отошел в сторону, пропуская в комнату Прохора Донских. – Мы были внизу и услышали ваши голоса.

– Что вы делали здесь? – Ульяна осторожно отдирала от кожи застывший воск.

– Хотел бы я спросить вас о том же? – Донских вышел вперед. – Что вообще все это значит?

– Скажи своему другу, чтобы успокоился, – бросила Габриэла Мольбранту.

– Ты ее знаешь?

– Это Габриэла, – сказал ему Мольбрант.

– А дальше? Мне ни о чем не говорит это имя.

– Я знаю совсем немного.

– Можешь сказать ему. – Габриэла закончила собирать свечи.

– Это ни к чему.

– Нам, наверное, лучше выйти. – Ставропольцев опустил глаза, смущенный наготой Ульяны.

– Сомневаюсь, что кого-то здесь смущает твое присутствие, – сказал Донских.

– Мне не нравятся твои друзья, Мольбрант. – Ульяна поднялась на ноги и начала одеваться. В повисшей тишине ощущалась неловкость.

Габриэла накинула на плечи плащ и подошла к Мольбранту.

– Ты все так же сдержан? – Она коснулась рукой его бедра.

– Вы что, любовники? – нахмурился Донских.

– Нет. – Габриэла подняла на него глаза. – Просто когда-то давно я сделала его мужчиной.

– Очень романтично, – скривился Донских.

– Пообещай, что мой дед ничего не узнает об этом, – попросила Ульяна Мольбранта.

– Я постараюсь.

– Твой дед? – Донских нахмурился. – Это тот старик, что открывал нам ворота? Вот оно что!

– И что?

– Послушайте! – Ставропольцев тронул Донских за плечо. – По-моему, мы пришли сюда поговорить. А это… – Он посмотрел на Габриэлу, на Ульяну, на кровать. – Это совершенно не наше дело.

– Откуда ты знаешь? – Габриэла подошла к нему, касаясь рукой его щеки. – Ты ведь уже не сможешь забыть этого. Так? По крайней мере, твое тело не сможет забыть. – Она повернулась к Донских. – Ты ведь тоже не сможешь. Верно?

– Идиотизм какой-то!

– Просто дай им уйти, – посоветовал ему Мольбрант. – Сейчас у нас есть дела поважнее, чем тратить на них свое время.

* * *

Поверженный ангелом Прохора Донских Грифон поднялся с колен. Окружившие его ангелы и демоны сжали образованный ими круг. Грифон поднял голову, игнорируя их близость. Его взгляд был устремлен к узнику. Он стоял на последних ступенях уходившей вверх лестницы, и только лишь его исполненный безразличия взгляд сдерживал ангелов и демонов от того, чтобы разорвать Грифона так же, как он когда-то разрывал их сородичей.

– Почему ты не убьешь меня? – громыхнул Грифон, устав от ожидания.

– Закон уже на коленях.

– Я и есть закон.

– Ты всего лишь слуга. Мне не нужна твоя жизнь.

– Закон во мне.

– Но вложен он туда другими руками.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Лишь то, что я не хочу убивать тебя.

– Чего тогда ты хочешь?

– Помощи.

– У закона?

– У тебя.

– Тогда говори.

– Ты должен вернуться в Аид.

– Что еще?

– Не один, – узник посмотрел на стоящего рядом с ним демона Габриэлы. – Ты должен взять его с собой.

– Ему нет места в Аиде.

– Это уже не тебе решать, Грифон.

Оторванные крылья узника вздрогнули. Алые капли крови упали из открывшихся ран к его ногам.

– Прости, что снова обрекаю нас на разлуку, демон.

– Ты должен был сказать мне.

– Не было времени. Мы слишком долго искали друг друга.

– Наша дорога оказалась очень короткой.

– Нет, демон. Никаких интриг. Только ты и я.

– Почему же тогда ты снова разлучаешь нас?

– Ты должен верить мне.

– Я буду верить себе.

– Тогда верь в нас.

– Я постараюсь.

– Постарайся, демон. Твой путь будет неблизким.

– Что я должен сделать?

– Отыщи Люция. Однажды он помог мне. Умоляй его сделать это снова. Сделать ради нас. Его звезда, демон. Сейчас она нужна нам как никогда.

– Что я должен сказать ему?

– Все как есть. Расскажи ему о нас. Расскажи ему обо мне.

– Боюсь, я знаю слишком мало.

– Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой. – Обрубки крыльев узника снова вздрогнули. – Теперь ты должен идти, демон. – Его взгляд устремился к Грифону. – Если с ним что-то случится, то клянусь, я отыщу способ выбраться из этого дома и найду тебя, где бы ты ни был.

– Буду рад встретиться с тобой вне этих стен.

Окружившие Грифона существа расступились, позволяя ему уйти.

– Тебе тоже предстоит кое-что сделать, – сказал узник ангелу Прохора Донских.

– Мне тоже нужно будет уйти?

– Да.

– Я бы хотел остаться.

– Чуть позже я позволю тебе это.

– Теперь это и мой дом.

– Я знаю. Поэтому ты должен оберегать его, оставаясь со своим человеком.

– Я больше не хочу этого.

– Один ты не сможешь помочь мне.

– Что я должен сделать?

– Пока просто ждать. Твое время еще наступит.

– Ты говоришь, как мойрам.

– В отличие от них я даю тебе выбор.

– И я должен верить тебе после того, как ты отпустил Грифона?

– Верь тому, кто однажды спас тебя.

Глава третья

Вера Ишутина лежала, уставившись в потолок и слушая ровное дыхание Александра. «Все это заходит слишком далеко, – думала она. – Что будет, если об этом узнают либо сестра, либо Филипп Бесков?» Вера попыталась взвесить все за и против. В тот день, когда она впервые отдалась Александру, это не значило ровным счетом ничего. Просто секс, просто потеря самоконтроля, которая не грозила перерасти в драму. Но сейчас… Сейчас все было по-другому. Вера не сомневалась в порядочности Александра. Он будет молчать. Она была уверена в этом. Но вот ее сестра… Несомненно, Татьяна влюблена в него. Она доверяет Вере, потому что они сестры. Для нее это будет удар. Потрясение. Ревность. А женщина, чье сознание охвачено ревностью, способна совершить много необдуманных поступков. Вера не стала сгущать краски и попыталась подумать о своих чувствах.

Если бы она знала, что днем ранее на этой самой кровати в отсутствие ее сестры спала еще одна женщина, с которой Александр был так же нежен и обходителен, как с ней сейчас, то, возможно, вместо чувств, волновавших ее сердце, она испытала бы презрение и отвращение к нему. Но она не знала. Не знала она и о женщине, с которой жил Александр и которая хотела родить ему ребенка, не знала о его связи с Петром Лесковым, о планах, приведших Александра в постель к ее сестре. Не знала даже его настоящей фамилии – лишь фамилию его матери.

Вера осторожно выскользнула из-под одеяла, не желая будить пылкого любовника. Она вернулась домой. Вернулась в свою золотую клетку, из которой иногда так хотелось выпорхнуть. Она помылась и сменила одежду. Ежедневная рутина помогла отвлечься. Вера вытерла пыль, убралась в спальне, сложив в шкаф разбросанную одежду. Тяжелые мысли вернулись, когда она открыла окно, желая подышать свежим воздухом.

Город шумел машинами и возвращавшимися с работы людьми. Некоторые из них шли, опустив голову, устремив взгляд себе под ноги. Они то ли еще думали о работе, то ли не думали ни о чем, зная, что вечер скоро закончится и завтра снова начнется рабочий день. Некоторые улыбались. Со стороны это выглядело весьма забавно, так как они улыбались сами себе. Мужчина, вид которого излучал счастье, прошел мимо окна Веры с букетом цветов в руках. Сердитая женщина тащила за руку непослушного ребенка. Следом за ней шла мать с сыном, который смеялся так громко и радостно, что Вера невольно улыбнулась. «Когда-нибудь у меня тоже будут свои дети», – подумала она, и в этот самый момент тяжелые мысли снова наполнили сознание.

Алексей Понамарев, Александр, Филипп Бесков… Она невольно попыталась представить одного из них в роли отца своего воображаемого ребенка. На кого из них она хотела, чтобы он был похож? Наверное, на нее. Ее лицо, глаза, волосы. Ее голос и ее повадки. Если, конечно, это будет девочка. Вера загрустила. Ни один из этих трех мужчин не мог претендовать на роль идеального отца. Во всем нужно находить компромисс. Даже в рождении ребенка. Особенно когда с каждым новым годом взгляд на это становится все более серьезным и расчетливым. Хочется учесть абсолютно все, вплоть до мелочей. Вера заставила себя не думать об этом. Она такая же, как все. Лучше одних и хуже других. И дети у нее будут такими же. Самыми лучшими для нее и самыми обыкновенными для окружающих. В жизни всегда есть более важные вещи, чем мечты о несбыточном.

Вера отошла от окна и отправилась на кухню. Какой смысл думать сразу о трех мужчинах, когда даже ужин на одного еще не готов? Приготовление пищи позволило ей немного отвлечься. Когда рыба на сковороде начала покрываться румяной корочкой, Вера услышала за шумом шипящего масла телефонный звонок. Филипп Бесков сказал, что задержится и что ужин нужно будет приготовить на троих.

Он пришел с Анатолием Крутовым и попросил Веру оставить их наедине. Она оделась и вышла на улицу. Прохладный воздух пах кострами и сыростью. Вера неторопливо шла по тротуару, пытаясь придумать себе занятие на вечер. Телевизор был слишком скучным собеседником, а встречаться с друзьями не хотелось, да и было уже поздно. Поэтому она просто гуляла, наслаждаясь уходящим днем, иногда вспоминая подробности встречи с Александром.

Когда Вера вернулась домой, прокурор и его друг все еще сидели на кухне. Их голоса были ровными и спокойными. Анатолий Крутов всегда нравился Вере. С ним было приятно общаться, он умел слушать и умел говорить, относясь к собеседнику как к равному, – редкое качество для мужчины. Вера поближе подошла к закрытой двери, пытаясь разобрать, о чем говорят мужчины на кухне. Она надеялась, что их тайны исчерпали себя и теперь они просто болтают, дожидаясь, когда к ним присоединиться третий. Этим третьим и надеялась стать Вера.

Она подошла к двери ближе. Теперь можно было слышать каждое слово. Судя по всему, разговор был все еще деловым и сугубо конфиденциальным. Вера тяжело вздохнула и собралась уже пойти смотреть телевизор, как ее слух резануло знакомое имя. Сердце тревожно сжалось. Александр. Анатолий Крутов описывал его внешность слишком точно, чтобы у нее остались сомнения. Почему они говорят о нем? Неужели Крутов узнал, что она спит с Александром? Но как? Вот, значит, почему они не хотели, чтобы она осталась с ними! Они говорили о ней. Вера подошла вплотную к двери. Руки ее дрожали. Слова, которые она слышала, никак не желали складываться в предложения. Всего лишь отдельные реплики. Ни намека о ней. Только Лесков и прокурор Давид Джанибеков. «При чем тут Петр Лесков и Давид Джанибеков?» – подумала Вера.

– Такие подробности мог знать только Лесков, – услышала она голос Анатолия Крутова.

– Да. Этот мерзавец сумел всех втянуть в свои дела. – Филипп Бесков грязно выругался, пытаясь подобрать для Петра Лескова подходящее нарицательное. – Теперь понятно, почему Джанибеков посодействовал тому, чтобы он вышел из тюрьмы…

Вера продолжала слушать, и страх, который она испытала, боясь разоблачения ее любовных связей, уступал место сомнениям. «При чем же здесь Александр?» – думала Вера.

– Лесков уже давно прогнил насквозь: без морали, без принципов, без чести. – Филипп Бесков снова грязно выругался.

– Он стар, и у него не осталось друзей, – сказал Анатолий Крутов.

– Поверь мне, он пойдет дальше. Он станет мстить.

– Боюсь, что так.

– Ты что-нибудь знаешь о его племяннике?

– Только имя. Александр.

* * *

В эту ночь Вера долго не могла заснуть. Она отказала Бескову, сославшись на недомогание, и теперь слушала, как он тихо похрапывает. Его тяжелая рука лежала на ее груди, не позволяя глубоко вздохнуть, но Вера не замечала этого. Она смотрела в потолок, надеясь, что сон заберет ее в свое беспечное царство, но глаза настырно отказывались закрываться. Вера осторожно поднялась с кровати и пошла на кухню готовить завтрак.

Она достала кулинарную книгу и специально выбрала самое сложное блюдо. Простояв у плиты больше часа, Вера села за стол, сложила руки и устало опустила на них голову, закрыв глаза. Сон, казалось, длился не дольше мгновения, но, когда Вера подняла голову, за окном начинался рассвет. Она разогрела остывший завтрак, умылась и, сидя на унитазе, слушала, как в спальне звенит будильник. Шаги Бескова были тяжелыми и сонными, однако, когда Вера вышла сказать ему «с добрым утром», выглядел он бодрым и хорошо выспавшимся.

– Что-то случилось? – спросил он ее, когда они сели за стол. – Ты не спала всю ночь.

– Я спала. – Вера осторожно подняла на него глаза. – На кухне. За столом.

– Обычно это делают в кровати. – Бесков с аппетитом отправил в рот кусок пирога. – Очень вкусно.

– Я старалась.

Она посмотрела на свою тарелку. Есть совершенно не хотелось, а колючий взгляд Бескова заставлял придумать какую-нибудь ложь, чтобы объяснить свое поведение.

– Вчера звонил отец, – не поднимая глаз, сказала Вера первое, что пришло на ум.

– И что с ним? – Бесков продолжил завтракать.

– Он немного приболел.

– Поэтому ты расстроилась?

– Да. То есть нет, но… – Вера вздрогнула.

Сегодня у нее совершенно не получалось врать. Голова была тяжелой, а мысли настолько тягучими, что придать им эластичность, необходимую для обмана, попросту не представлялось возможным.

– Ты не против, если я побуду у него пару дней? – Вера ковырнула ножом пирог в тарелке. – Он сейчас один. Нужно прибраться в доме, купить ему лекарств…

– У тебя есть сестра. Почему бы ей хоть раз не поухаживать за отцом?

– Она занята. У нее ребенок и … – Вера заставила себя замолчать и не думать хотя бы сейчас об Александре Лескове и всем, что с ним связано. – Боюсь, что мне придется оставить тебя на пару дней.

Вера дождалась, когда Бесков уйдет, взяла телефон и позвонила отцу, чтобы предупредить о своей лжи. Он согласился помочь ей, если ему позвонит Бесков, но когда она приехала к нему, потребовал объяснений.

– Ничего страшного, – успокоила его Вера. – Просто мне нужно было немного побыть одной, к тому же я так долго не навещала тебя.

– И все?

– Конечно. Я же умная девочка.

Она заставила себя улыбнуться и обняла отца. Его загородный дом был небольшим, но жизнь холостяка успела наложить на него свой неизгладимый след. Вера переоделась и начала убираться. Сейчас рутина была лучшим лекарством от ее головной боли. Весь день она с мазохистским удовольствием бегала по дому, собирая грязное белье, вытирая пыль, мыла посуду, поливала цветы. Она открыла в доме все окна, впуская осеннюю свежесть, изгоняя застоявшийся воздух. Продуктов в холодильнике было мало, поэтому Вера потратила около часа на поход по продуктовым магазинам. Иногда, выглядывая за окно, она видела, как отец, воодушевленный ее стараниями, сгребает желтые листья в саду. По обоюдному согласию они отказались от обеда, поэтому к ужину Вера приготовила столько еды, что тарелки едва помещались на небольшом столе.

Когда с трапезой было почти покончено, позвонил Бесков. Вера посмотрела на отца и попросила его подойти к телефону. Стараясь заставить себя не слушать их разговор, она собрала со стола грязную посуду и отнесла в раковину. Шум воды заглушил голос отца. Он позвал ее один раз, другой, затем попросил Бескова подождать и прошел на кухню.

– Филипп Константинович хочет с тобой поговорить, – сказал он, внимательно глядя на Веру.

Она кивнула и вытерла руки.

– Я сказал ему все так, как ты мне велела, – предупредил ее отец.

– Он тебе поверил?

– Думаю, да.

– Спасибо.

Вера взяла трубку, заставив себя улыбаться. Бесков спросил, как у нее дела. Затем спросил об отце. Вера врала, заставляя себя верить в свою ложь.

– И все-таки что-то случилось, – подметил отец, когда она вернулась на кухню

Вера хотела его успокоить, но не смогла – все как-то онемело, замерло.

– Я отойду ненадолго, – сказала она уже поздним вечером.

– Хочешь, чтобы я дождался тебя?

– Нет. Ложись спать.

– Понятно. – Отец смущенно опустил голову. – Что мне сказать, если Бесков еще раз позвонит?

– Он не должен.

– А если?

– Скажи, что я пошла в магазин или крепко сплю. – Вера посмотрела на плиту и поджала губы. – Я приготовила тебе завтрак. Разогреешь его утром сам. Ладно?

– Ладно, – отец тяжело вздохнул.

– Я позвоню тебе. – Вера надела плащ и вышла из дома.

* * *

Несмотря на опустившийся сумрак, фонари все еще не горели – примета пригорода. Вера улыбнулась про себя, радуясь тому, что Бесков не станет тратить свое время, чтобы приезжать сюда. Видеть его лицо не хотелось так же, как думать обо всем, что с ним связано. Но мысли были. Они приносили усталость и головную боль. Вера поймала такси и, откинувшись на спинку сиденья, закрыла глаза.

Дорога была неблизкой, а начавшийся мелкий дождь навевал дремоту. Таксист молчал всю дорогу, и в благодарность за это Вера отказалась от сдачи, когда настало время расплачиваться за поездку.

Она вышла из машины и плотнее запахнула плащ – такси увезло ее от дождя, но не от осени. Опустив голову, Вера прошла мимо влюбленной парочки, спрятавшейся от холодного ветра в подъезде. Дверь, возле которой остановилась Вера, была слишком знакомой. За ней ждали теплые руки, нежные слова и способ забыться от проблем.

– Здравствуй, – сказала Вера, когда Алексей Понамарев открыл дверь. – Я скучала, а ты?