Текст книги "Вендари. Книга первая"

– Я не хочу другого, – в его глазах снова появились слезы, скатились по щекам. – И я сам не хочу становиться другим.

– Хорошо, – Габриэла ощутила легкий укол вины.

– Но тебе не нравится, какой я.

– Я привыкла.

– Я не хочу, чтобы ты привыкала, я хочу, чтобы ты любила меня!

– Я люблю.

– Ты врешь! Тебе противно, что я не похож на тебя.

– Нет, – чувство вины усилилось. Оно жгло Габриэлу изнутри.

– Тогда почему ты уходишь? Почему не хочешь кормить меня?

– Я хочу, – она спешно стянула с плеч платье, обнажив грудь, снова протянула Эмилиану руки. – Вот. Видишь. Мне не жалко и не противно.

Габриэла смотрела на Эмилиана, не зная, что сказать еще. Он не двигался. Ночь была тихой и безветренной. Габриэла увидела начавшиеся в ее приемном сыне метаморфозы, но заставила себя не закрывать глаза, не отворачиваться.

– Я все сделаю для тебя, – сказала она, прижимая Эмилиана к себе.

Он прокусил ей грудь. Она видела, как острые зубы-иглы проткнули насквозь плоть. Челюсть Эмилиана изменилась, вытянулась. Губы стали тонкими. На мгновение ей показалось, что изменяется не только его лицо, но и тело.

– Видишь, мне не противно, – повторила Габриэла, гладя его по голове.

Он отпрянул от раны, заглянул ей в глаза. Его челюсть вытянулась сильнее. На нечеловеческих губах темнела кровь.

– Можешь укусить меня еще, – сказала Габриэла, заставила себя улыбнуться.

Челюсти сомкнулись. Габриэла ахнула. В какой-то момент ей показалось, что Эмилиан прокусил ей не только грудь, но и грудную клетку, добрался до сердца или других внутренних органов.

– Тебе больно? – спросил мальчик.

– Только немного, – соврала Габриэла.

– Значит, тебе не нравится?

– Нравится. Тебе ведь нравится, значит и мне нравится.

– И ты не станешь кормить никого другого?

– Нет. Только тебя, – Габриэла заставила себя улыбаться. – Можешь кусать меня сколько хочешь. Когда хочешь…

Она снова ахнула, застонала. Зубы-иглы Эмилиана уплотнились. Теперь они не протыкали плоть. Они разрывали ее, разрезали, чтобы получить больше крови. Габриэла стиснула зубы и закрыла глаза, чтобы не закричать…

Когда она очнулась, начиналось утро. Она все еще находилась в пустыне за домом. Рядом была свежая могила котенка. Эмилиана нигде не было. Ее грудь была обнажена, но раны уже почти затянулись. Осталась лишь слабость. Сколько крови вчера выпил ее ребенок? Габриэла заставила себя подняться на ноги, вернуться в дом.

Выпить стакан воды. Привыкнуть к тошноте и слабости. Заглянуть в комнату Эмилиана.

Окна зашторены. Мальчик в кровати, укрылся одеялом. Его лицо стало взрослее, хотя это еще лицо ребенка. Но ребенок скоро вырастет. Габриэла долго смотрела на него. Голова кружилась, но отвращения не было.

Вернуться в свою комнату, раздеться и лечь в кровать. Сна нет. Ничего нет. Лишь какое-то вялое удовлетворение.

– Я принес тебе ужин, – сказал Эмилиан.

Габриэла вздрогнула, открыла глаза. Вечерело. Она спала весь день, но не заметила этого. Утром, наблюдая, как спит приемный сын, она видела его повзрослевшее лицо. Теперь она могла рассмотреть его тело. Он стал выше, похудел. Прежними остались лишь голубые глаза.

– Хочешь, я покормлю тебя? – предложил Эмилиан.

Габриэла улыбнулась ему, села в кровати. Сон не прогнал слабость, но она не хотела показывать это Эмилиану.

– Хочешь, я съезжу в город и найду тебе нового котенка? – предложила Габриэла, когда с ужином было покончено.

– Не хочу котенка, хочу, чтобы ты покормила меня, – голубые глаза опустились к ее груди.

– Я думала, ты можешь не питаться несколько дней.

– Мое тело растет, – Эмилиан смутился. На бледных щеках появился румянец. – Но если ты не хочешь, то я могу потерпеть… – он отвернулся, собираясь уйти.

– Нет, – остановила его Габриэла, взяв за руку. – Все нормально. Просто вчера ты сделал мне очень больно…

– Я буду осторожен, – пообещал Эмилиан, однако на середине кормежки Габриэла снова отключилась, провалилась в темноту, забытье. Но на этот раз забытье понравилось ей. Оно принесло покой, смирение и мир тишины, который не хотелось покидать. – Тебе не нужно вставать, – сказал на следующий день Эмилиан. – Теперь я сам буду заботиться о тебе.

Его слова приносили такую же теплоту, как забытье после кормежки. Но Габриэла по-прежнему хотела заботиться о нем. Она заставила себя подняться на ноги, прибралась в доме, уложила Эмилиана спать.

Ближе к полудню приехал шериф.

– Твой сын вчера сказал, что ты плохо себя чувствовала? – поинтересовался он. – Надеюсь, это не из-за моей еды? Обычно никто не жалуется, но…

– Нет. Ты не виноват, – Габриэла заставила себя улыбаться и думать об Эмилиане, который спит в своей комнате. Все остальное лишь мелочи жизни, неизбежное зло, помехи. И главное – не забывать улыбаться. Улыбаться шерифу. Улыбаться электрику, которого привез вечером шериф, чтобы подключить к дому электричество.

– Мне больше нравятся свечи, – сказал Эмилиан. Габриэла не стала возражать. Свечи ей тоже нравились. В них было что-то особенное, принадлежащее только ей и сыну. – Я слышал, шериф снова звал тебя на ужин?

– Я думала, ты спал.

– Я могу слышать, – Эмилиан нахмурился. – Это значит, что ты снова уйдешь кормиться в дом этого человека?

– Нет, – Габриэла подняла свою футболку. – Только ты и я.

Она подумала, что Эмилиан всегда обижается, когда голоден. Ее маленький Эмилиан. Сытый, он всегда заботлив и мил. И если учитывать это, если принимать особенность Эмилиана, как неизбежность, то можно научиться получать удовольствие от его кормежки. Потому что кормежка делает его лучше, помогает успокоиться. Габриэла дождалась, когда он прокусит ей грудь и закрыла глаза, отправляясь на поиски того мира тишины и покоя, где она находилась в прошлую ночь. И пусть с каждым новым днем раны становились все глубже, искать мир тишины становилось проще. Если бы только избавиться от вечной слабости…

– Разве ты не хочешь, чтобы я вырос? – спросил Эмилиан, когда Габриэла попыталась ограничить его растущий аппетит. – Разве ты не хочешь, чтобы я стал сильным и начал заботиться о тебе?

– А каким ты станешь, когда вырастешь?

– Не знаю, – Эмилиан потянулся к ее груди, но Габриэла остановила его.

– Расскажи мне, каким ты себя представляешь?

– Можно я сначала поем?

– Нет. Сначала рассказ.

– Я снова тебя чем-то обидел?

– Нет.

– Тогда почему ты не хочешь меня кормить? Я думал, ты говорила, что тебе это нравится.

– Нравится, но сейчас я хочу услышать, каким ты планируешь стать, когда вырастешь?

– Как ты.

– Ты не можешь стать, как я.

– Почему?

– Потому что ты питаешься кровью, а я нет. Тебе нужно учитывать это.

– Хорошо. Тогда я стану, как Гэврил.

– Мне не нравится Гэврил.

– Потому что он питается кровью?

– Потому что он убивает людей.

– Значит, я не буду убивать людей.

– Как же тогда ты будешь питаться?

– У меня есть ты.

– Боюсь, я не смогу всю жизнь кормить тебя.

– Почему?

– Потому что ты становишься больше. Твой голод становится сильнее. Когда-нибудь во мне не останется сил, чтобы накормить тебя.

– Тогда я научу тебя тоже пить кровь. Это сделает тебя снова сильной.

– Как Гэврил научил Надин?

– Да.

– А если я не захочу? – Габриэла увидела сомнения на лице ребенка, улыбнулась. – Послушай, Эмилиан. Я совершенно не хочу, чтобы ты решил, будто я чувствую неприязнь к тебе, но мне нужно, чтобы ты подумал о том, чтобы попытаться немного измениться. Не стать, как я. И не стать, как Гэврил. Стать собой. Выбрать другой путь. Понимаешь?

– Нет.

– Я тоже пока не очень понимаю, но если ты сможешь рассказать мне все, что помнишь о своем виде, о том, какой ты, то мы сможем придумать что-нибудь вместе. Ты и я.

– Мне нравится, что мы будем делать это вместе.

– Хорошо, – Габриэла попросила Эмилиана сесть рядом. – Теперь скажи, как думаешь, откуда вы появились? Откуда пришли? – Мальчик хмурился несколько минут, затем качнул головой. – Но ты ведь помнишь часть жизни Гэврила?

– Возможно.

– Значит, сможешь вспомнить, откуда он пришел.

– Там темно и тихо.

– Хорошо.

– Там ничего нет. Только пустота, – Эмилиан зажмурился, словно перенесся в этот далекий мир.

– Ты можешь сказать мне, где находится это место? – попросила Габриэла.

– Везде. Повсюду. Вокруг нас, внутри нас.

– Что это значит?

– Я не знаю, – на лбу Эмилиана выступили крупные капли пота. – Если честно, то мне кажется, что в том мире ничего нет. Никого нет. Словно это начало жизни.

– Твоей жизни?

– Нашей. Всего мира.

– Ты думаешь, что твой вид такой древний?

– Я не знаю, – Эмилиан нахмурился, пытаясь заглянуть слишком далеко в прошлое, слишком глубоко в самого себя. – Если честно, то мне проще читать твои мысли, чем пытаться понять, кто я.

– Ты можешь читать мои мысли?

– Иногда.

– И что ты там видишь?

– Жизнь.

– Тебе это нравится?

– Это лучше, чем пустота.

– Хорошо.

– Но я не думаю, что смогу стать таким, как ты. Мы очень разные.

– Потому что тебе нужна моя кровь?

– Потому что мой вид одинок.

– Значит, ты боишься одиночества?

– Я боюсь, что вырасту, и ты уйдешь к шерифу.

– Мне не нравится шериф.

– Значит, ты найдешь другого мужчину, который тебе нравится. Для тебя это важно. Я вижу это.

– Ты тоже сможешь найти себе кого-нибудь, когда вырастешь.

– У меня есть ты.

– Я твой родитель. Ты видишь в моих мыслях моих родителей?

– Да.

– Разве они бросили меня, когда я выросла?

– Вы отдалились.

– Но в моей жизни появились другие люди. Я подружилась с другими, полюбила других.

– Ты хочешь, чтобы я тоже нашел себе кого-нибудь, когда вырасту.

– Что в этом плохого?

– Не знаю. Думаю, что ничего. Но… мне нравишься ты. Мне хорошо с тобой.

– Мне тоже было хорошо с моими родителями, но когда я выросла, мне стало хорошо с другими людьми.

– С мужчинами, как шериф?

– Да.

– Мне тоже нужно будет искать мужчин?

– Ты мальчик. Тебе нужно будет искать девочек.

– Как ты?

– Как я.

– Чтобы они кормили меня?

– Не только.

– Чтобы заботиться о них, как я забочусь о тебе?

– Не только, – Габриэла улыбнулась, увидев сомнения и растерянность на детском лице, взъерошила Эмилиану волосы и пообещала, что они вернутся к этому разговору, когда он подрастет.

– Значит, я могу теперь поесть? – доверчиво заулыбался мальчик.

Габриэла кивнула и закрыла глаза. Она отключилась раньше, чем Эмилиан утолил голод. Тело ее обмякло. Мальчик уложил ее на спину. Зубы-иглы выскользнули из мягкой плоти. Струйка крови скатилась по груди. Расстегнутая кофта Габриэлы была синего цвета, и бурое пятно почти не выделялось на этом темном фоне. Небольшие соски набухли и стали твердыми. Дыхание Габриэлы было ровным и глубоким. Связь Эмилиана с ее мыслями прервалась, но он все еще мог изучать то, что видел прежде. Голод и интерес смешались. Он прокусил ей грудь, обхватил рану губами, стараясь делать это так, как делали мужчины, которых он видел в воспоминаниях приемной матери. Ей нравились эти прикосновения. Мужчинам нравились эти прикосновения. Но их зубы не разрывали эту мягкую плоть. Они не пили ее кровь. Эмилиан смутился, отпрянул назад.

Его зубы-иглы стали просто зубами. Вытянувшаяся челюсть – обыкновенной челюстью. Но голод усилился. Кровь струилась из новой раны. Эмилиан припал губами к этой ране, но крови было мало. Он только сильнее разжег аппетит, голод. Вместе с голодом появились неудовлетворенность и злость. Клыки. Ему нужны клыки. Но клыков не было. Эмилиан жадно высасывал из раны остатки крови. Порыв ветра ворвался в окно. Зажженные свечи задрожали. Несколько из них потухли. Тени на стенах ожили. Эмилиан замер. На мгновение ему показалось, что он слышит шепот, который зовет его. Он обернулся. Тени на стенах не двигались. Темные, густые. Неужели Гэврил нашел его? Или кто-то другой, кому принадлежало это пастбище. Эмилиан почувствовал страх. Нет, он еще не готов к этой встрече. Он еще слишком молод, слишком слаб. Ему нужно питаться. Много и спешно.

Эмилиан снова попытался вернуть себе зубы-иглы. Безрезультатно. В памяти всплыл кухонный стол, на котором лежали ножи. Он подумал, что можно будет проткнуть грудь Габриэлы одним из этих ножей. Воображение тут же нарисовало сладкий запах теплой крови. Эмилиан почти решился. Почти встал с кровати, чтобы принести нож. Полные груди Габриэлы еще ждали его, звали, но… Эмилиан замер, увидев пульсирующую артерию на шее Габриэлы. Тени на стенах снова ожили, зашептались. Метаморфозы вернулись. Появились зубы-иглы, вытянулась челюсть. Он больше не будет причинять Габриэле боль, разрывая ее плоть. Ему больше не потребуются долгие часы, чтобы насытиться. Все будет быстро и почти безболезненно. Главное не допустить ошибки, потому что человеческое тело слишком уязвимо, слишком несовершенно.

Эмилиан склонился к ее шее, осторожно сжал челюсти. Зубы-иглы вошли в плоть, но не задели артерию. Лишь с пятой попытки ему удалось добиться желаемого. Зубы-иглы стали полыми изнутри, позволяя крови течь прямо в рот. Голова закружилась. Голод подчинил себе мысли. Эмилиан забыл об осторожности, забыл себя, забыл всю свою недолгую жизнь.

Тени на стенах снова ожили. Они двигались, изучали комнату, струились по полу, по потолку, заглядывали в шкафы, под кровать. Эмилиан слышал их шепот, но сейчас для него главным была сладкая истома, даруемая льющейся в рот свежей кровью. И голод отступал – быстро, стремительно. Эмилиан не знал, сколько прошло времени, не считал, не заботился о том, сохранит он жизнь своей приемной матери или нет. Главным были удовлетворение и аппетит.

Он очнулся лишь утром. Габриэла все так же лежала на спине. Он лежал рядом с ней. В первый момент ему показалось, что она умерла, что он убил ее. Страх и ненависть к самому себе вспыхнули в его сознании. В это мгновение он ненавидел себя и свой голод. Но потом он увидел, как ровно вздымается обнаженная грудь Габриэлы, понял, что она жива, успокоился. Утро прогнало тени, но Эмилиан знал, что они есть. Знал, что они будут. Это часть его жизни, его мира. Когда Габриэла проснулась, он взволнованно рассказал о том, что случилось ночью, но вместо радости, увидел сомнения на лице приемной матери.

– Тебе больше нравилось, когда я кусаю твою грудь? – растерянно спросил он. – Но я думал, что причиняю боль. Или же все дело в тех мужчинах, которые целовали твою грудь?

– Нет. Дело не в мужчинах. Просто… – Габриэла встала с кровати. Голова закружилась. Эмилиан помог ей снова сесть.

– Я принесу тебе поесть.

– Просто я уже привыкла к тому, как ты питаешься, а так… – весь мир был как в тумане. Габриэла снова легла.

– Думаю, Гэврил скоро найдет нас, – сказал Эмилиан. – Я видел тени, которые были похожи на живых тварей, пришедших за мной.

– Тени? – она заставила себя собраться.

– Если я не вырасту, то Гэврил убьет меня. Убьет тебя.

– Мне казалось, мы далеко от Гэврила.

– Значит, меня убьют другие. Ты не знаешь, что происходит у них. Не знаешь, как сильно они ненавидят друг друга.

– Ты тоже ненавидишь их?

– Немного.

– А если отбросить эту ненависть?

– Если отбросить эту ненависть, то я погибну. Меня убьют. Единственный шанс уцелеть – это занять место своего соперника, своего отца.

– Ты никогда прежде не называл его отцом.

– Но ведь без него ты не смогла бы дать жизнь мне.

– Возможно… – Габриэла снова почувствовала головокружение. – Иногда все становится сложным.

Она закрыла глаза, надеясь, что вернется сон, который заберет всю слабость и усталость. Когда Эмилиан принес ей завтрак, она уже спала. Он тронул ее за плечо и сказал, что она должна поесть. Габриэла подчинилась.

– Я всегда буду заботиться о тебе, – пообещал Эмилиан. Она улыбнулась, погладила его по щеке, снова уснула.

Время замерло, перестало существовать для нее. Были лишь сны и короткие пробуждения. Эмилиан кормил ее. Она кормила его. В конце недели Габриэла заставила себя собраться и съездила в город за покупками.

Старик-продавец в продуктовой лавке долго приставал к ней с расспросами, озабоченный ее болезненной бледностью, но она соврала ему, сославшись на мигрени. Он посоветовал запастись аспирином.

– Именно так я и поступлю, – заверила его Габриэла.

– Именно так я и поступлю, – заверил ее Эмилиан, когда она вернулась в их дом и сказала, что в ближайшие пару недель ему лучше умерить свой аппетит, если он не хочет убить ее. Эмилиан сказал, что все понял. Но следующие несколько дней почти не разговаривал, замкнулся.

– Хочешь, я съезжу в город и привезу тебе котенка? – предложила Габриэла, надеясь, что это поможет ему отвлечься.

– Котенок не сможет защитить нас, когда настанет время, – сказал Эмилиан.

Несколько раз, когда Габриэла спала, он приходил к ней в комнату и долго смотрел на пульсирующую на ее шее вену. Голод усиливался, сводил с ума, и вместе с голодом оживали тени. Они кружили по комнате Эмилиана, преследовали его.

– Очень проголодался? – спросила Габриэла на четвертый день воздержания.

– Дело не только в голоде.

Эмилиан нахмурился, долго пытался подобрать нужные слова, чтобы объяснить свои страхи и опасения. Габриэла была терпелива. Силы медленно возвращались, и она уже начинала думать о том, чтобы накормить Эмилиана. Смотрела на него и винила себя за то, что заставила его страдать. Ведь его жизнь проходит так быстро. То, на что у обычного ребенка уходят годы, Эмилиан проживает за пару дней. Кто знает, сколько у них еще осталось времени.

– Прости меня, – сказала она, оборвав его рассказ о тенях. Он смерил ее растерянным взглядом. – Я не должна была прекращать кормить тебя.

– Ты плохо себя чувствовала.

– Это ерунда, – Габриэла заставила себя улыбнуться. – Наверное, это даже хорошо, что ты теперь можешь пить кровь из моей шеи, а не из груди. Ты подрос, и меня бы смущало раздеваться перед тобой…

– Тебя смущает возраст?

– Нет. Просто… – она снова улыбнулась, поманила к себе Эмилиана и подставила ему для укуса шею. – К тому же я сама думала о том, чтобы научить тебя пользоваться машиной, как была у Гэврила, чтобы выкачивать из человека кровь.

– Мне не нравятся эти машины, – сказал Эмилиан, глядя только на пульсирующую вену на шее приемной матери.

Габриэла чувствовала его дыхание. Оно было свежим, словно дуновение ветра. Его лицо было бледным, кожа – идеально чистой. Никаких запахов. Никаких испражнений, даже когда он был младенцем. «И разве это тварь?» – подумала Габриэла за мгновение до того, как зубы-иглы проткнули кожу на ее шее. Дальше наступили темнота и покой. И еще легкое приятное волнение. Ноги Габриэлы подогнулись. Эмилиан обхватил ее за талию, закончил кормежку и отнес в спальню. Она спала и улыбалась во сне.

Эмилиан вышел на улицу. Ошметки теней последовали за ним, прицепились к ногам. Они не нравились ему, но он не знал, как избавиться от них. Темная беззвездная ночь успокаивала своей тишиной и безмолвием. Эмилиан стоял на крыльце, пока не началось утро. Время словно замерло для него. Замерло для существа, у которого впереди почти целая вечность. Но Габриэла умрет. Умрет слишком быстро. Перед тем, как отправиться спать, Эмилиан зашел в ее комнату и долго разглядывал ее спящее лицо. Тени поползли к кровати Габриэлы.

– Пошли прочь! – шикнул на них Эмилиан.

Тени не подчинились. Они обволокли кровать, замерли. Лицо Габриэлы изменилось, утратило привычные черты. Эмилиан протер глаза, но видение не развеялось. На кровати лежала чужая, незнакомая женщина, и на ее шее пульсировала вена. Весь мир вокруг сжался до размеров комнаты, до размеров картинки, где есть набухшая вена, внутри которой бежит теплая кровь. Эмилиан попытался заглянуть в мысли спящей женщины, но увидел лишь пустоту и темноту, в которой плыла эта женщина. Плыла в неизвестность, в бездну. Да и женщина ли? Всего лишь сосуд для пищи.

Эмилиан заставил себя развернуться, шагнул к выходу из комнаты. Ноги замерли. Тело обожгла боль. Суставы затрещали, кости начали расти катастрофически быстро. Эмилиан испугался, хотел закричать, но горло отказалось служить ему. Он задыхался, умирал. Колени подогнулись. Тени покинули Габриэлу, окружили Эмилиана, укрыли его. Он отключился, подкрался к пропасти и прыгнул. Но падения не было. Только тьма.

Когда Эмилиан очнулся, был уже поздний вечер. Тени ушли. Боль отступила. Эмилиан осторожно поднялся на ноги. Он вырос и проголодался. На улице снова раздался сигнал разбудившего его клаксона. Эмилиан выглянул в окно. Машина шерифа стояла возле дома. Эмилиан прижался к стене, боясь, что назойливый шериф войдет в дом. Но шериф уехал: посигналил еще пару раз и вернулся в город, оставив в память о себе облако пыли и волнение.

Эмилиан отыскал зеркало и посмотрел на свое новое лицо. У него прибавилось худобы. Он чувствовал себя слабым и беспомощным, никчемным и бесполезным. И этот созревший подросток, который смотрел на него с поверхности зеркала, совсем не напоминал ему себя. Этот рост, казалось, хотел лишь одного – свести его с ума переменами, голодом.

Эмилиан закрылся в своей комнате. Обычно сон помогал после приступов внезапного роста. Он спал, а Габриэла заботилась о нем. Но сейчас Габриэла тоже спала. Эмилиан закрыл глаза. Пустота поглотила мир. Эмилиан не знал, как долго он находился в этом лишенном пространства и времени мире. В этой пустоте невозможно было ориентироваться. Она просто была и все. Как был он сам. Как был весь этот мир. И как был голод. Рост тела отнял почти все силы. Эмилиан не мог не думать о еде, особенно когда проснулся.

За окнами была глубокая ночь. Габриэла спала. Эмилиан знал это, потому что свечи в его комнате давно прогорели. Габриэла всегда меняла их, когда не спала. Габриэла всегда заботилась о нем. Он прошел в ее комнату, пытаясь не думать о голоде. Габриэла лежала на кровати. Эмилиан улыбнулся, позвал ее по имени. Она не проснулась. Вместо нее пробудились тени в углах комнаты. Они укрыли Габриэлу, спрятали от взгляда Эмилиана. Осталась пульсирующая вена на шее и голод. Эмилиан зажег пару свечей, надеясь прогнать тени, но они не боялись слабого желтого света.

– Убирайтесь прочь! – зашипел на них Эмилиан, отыскал на стене выключатель.

Лампы под потолком вспыхнули. Тени спрятались под кроватью, выскользнули в темный коридор. Но лампы под потолком замигали, потухли. Эмилиан испугался. Страх породил голод, потому что без пищи у него нет сил, чтобы защищаться. Все звуки стихли. Остались лишь удары сердца Габриэлы. Вернее, не Габриэлы. Нет. Тени изменили ее. Теперь это снова была незнакомая женщина.

Эмилиан подошел и прокусил ей шею. Он пил долго и жадно. Затем забылся, заснул. Пустота заполнила сознание, но теперь к ней прибавилось чувство вины за то, что он пил кровь Габриэлы, не спросив разрешения. «Но разве это была Габриэла?» – думал Эмилиан. Нет. Он пил кровь незнакомого ему человека. Пустота, в которой парил Эмилиан, сгустилась. Он увидел себя со стороны. Увидел свое новое, подвергшееся метаморфозам тело. Оно было сильным и крепким. С таким телом не будет страхов и сомнений. Затем Эмилиан увидел, как его новое, едва похожее на человека тело идет в комнату Габриэлы. Он понял, что это не сон, лишь когда утолил голод. Но метаморфозы продолжились.

Эмилиан вырос как человек, но он не был человеком. Он был кем-то другим. Эта особь, этот вид жил в нем, маскируясь под человека. И Эмилиан не мог контролировать эту сущность. У нее были свои мысли, свои чувства, свои желания, свой голод. Особенно голод. И этой сущности было наплевать, умрет Габриэла или нет. Она, сущность, была готова выпить Габриэлу до дна, потому что для нее этот человек был просто сосудом, пищей. Любой человек.

Когда приехал шериф Вэлбек, темная сущность начала нашептывать Эмилиану, чтобы он осушил гостя, забрал его жизнь, особенно после того как шериф начал задавать неприлично много вопросов: сначала о Габриэле, затем о самом Эмилиане.

– Ты слишком взрослый, чтобы быть ее сыном, – сказал шериф и хитро подмигнул мальчику. Эмилиан нахмурился, пожал плечами. – Да я шучу! – рассмеялся неожиданно шериф и хлопнул его по плечу. – У тебя просто очень молодая мать.

– Да, – Эмилиан нервно улыбнулся.

Он сказал, что Габриэла больна, и теперь шериф хотел навестить ее, хотел попасть в ее комнату. Он не спрашивал разрешения. Просто вошел в дом, огляделся.

– Где ее комната? – спросил шериф. Эмилиан указал в конец коридора.

Был вечер, но зашторенные окна создавали полумрак. Шаги шерифа гулко раздавались в тишине. Дверь в комнату Габриэлы скрипнула, открылась. «Убей его», – сказала Эмилиану его темная сущность. Эмилиан замер. Шериф подошел к кровати, тронул Габриэлу за плечо, позвал по имени. Эмилиан слышал его настойчивый голос человека с армейской выправкой. «Убей его. Он все узнает. Он встанет у нас на пути», – шептала ему его вторая сущность. Ноги сами понесли его вперед к комнате, где находился шериф. В дверях он остановился. Шериф обернулся.

– Она, должно быть, крепко спит, – неуверенно сказал Эмилиан.

– Очень жаль, – вздохнул шериф. – Может быть, нужно вызвать для твоей матери врача? – предложил он, словно бросая темной сущности Эмилиана вызов.

– Не надо врачей.

– Но…

– Со мной все будет в порядке, – неожиданно сказала Габриэла.

Она проснулась, села в кровати. На бледном лице появилась улыбка. Пустота покинула мысли. Голос был слабым, но она ловко врала шерифу, убеждая, что с ней все в порядке.

– Возможно виной всему те консервы, что я видел на вашей кухне? – сдался наконец шериф.

Он взял с Габриэлы слово, что как только ей станет лучше, они снова встретятся и поужинают. Она начала засыпать. Силы закончились. Эмилиан видел, как пустота снова начинает поглощать ее мысли. Шериф покинул ее комнату, но вместо того, чтобы идти к выходу, начал осматривать дом.

– Нет. Вы определенно не должны жить здесь, – сказал он Эмилиану. Тени сгустились. Они крались за гостем по пятам, контролируемые темной сущностью Эмилиана. – Что ты скажешь, если я предложу тебе с матерью перебраться в мой дом? – спросил шериф.

– В ваш дом?

– Ну да!

Шериф встретился с недоверчивым взглядом Эмилиана и спешно начал объяснять, что в его предложении нет никакого умысла. «Убей его, – сказала Эмилиану его сущность. – Он все знает. Он все понял. Он просто сосуд, который сделает тебя сильнее». Тени взобрались по стенам, нависли над шерифом, потянулись к его шее. Еще мгновение, и они убьют его – Эмилиан не сомневался в этом.

– А могу я посмотреть ваш дом? – попросил он шерифа. – Прямо сейчас.

– А как же твоя мать?

– Она не так сильно больна, как вы думаете, – Эмилиан широко улыбнулся.

«Давай же! – думал он. – Проваливай из дома!» Шериф нахмурился. Тени почти дотянулись до его шеи.

– Пойдемте на улицу! – позвал шерифа Эмилиан. Он все еще не мог понять: жалеет он шерифа на самом деле или спасает его, потому что этого хотела бы Габриэла.

Алый закат пробивался сквозь шторы. В его лучах лицо шерифа выглядело каким-то серым, бескровным, мертвым.

– А знаешь, что… Черт с ним. Поехали! – неожиданно сдался шериф.

Тени почти дотянулись до него, схватили невидимыми зубами пустоту, где он стоял мгновение назад. Шериф и Эмилиан вышли на улицу. Патрульная машина была старой и пахла пылью. Дорога до дома шерифа заняла чуть меньше четверти часа. Эмилиан все время оглядывался, надеясь, что тени не преследуют их. Что касается самого дома, куда привез Эмилиана шериф, то он показался мальчику слишком большим и слишком светлым. Неприлично светлым. Шериф показывал свободные комнаты и говорил, что Эмилиан и его мать могут выбрать любые.

– Кроме моей комнаты и комнаты моей дочери, – широко улыбнулся он, показав свои маленькие крысиные зубы.

– У вас есть дочь? – спросил Эмилиан.

– Она чуть старше тебя, – шериф отвел его в гараж и долго хвастался старым «мустангом», внутренности которого были вынуты, а двигатель подвешен над капотом. – Тебе нравятся машины?

– Это просто машины, – Эмилиан подумал, что ему совершенно не нравится шериф и его дом. Особенно дом. – Мне хочется вернуться к Габриэле.

– Так быстро? – шериф чувствовал себя обиженным. – Но если тебе не нравятся машины, может, ты захочешь завести друзей?

– Вы хотите познакомить меня со своей дочерью? – спросил Эмилиан, прочитав серые, монолитные мысли шерифа.

– Тебе она понравится! – оживился шериф.

– Может быть, ей не понравлюсь я?

– Исключено. Ты ведь приехал из большого города? А Дарла только и говорит, что о больших городах. Это ее мечта. У тебя много было друзей там, где вы жили с матерью прежде?

– Один, – Эмилиан вспомнил котенка, которого убил. – Он умер.

– Вот как… – шериф помрачнел, словно его мозг просто отказывался принимать подобные ответы от подростка. – Тогда тебе обязательно нужно познакомиться с моей дочерью. Она веселая и поможет забыться.

Они отправились пешком к дому, где жила бывшая жена шерифа. Алый закат продолжал подавать признаки жизни, и Эмилиану приходилось притворяться, что его не беспокоит это ненавистное заходящее солнце. По дороге шериф рассказывал о своей работе и спрашивал Эмилиана, кем он хочет стать, когда вырастет. Мальчик отвечал уклончиво и невольно начинал злиться. Гнев поднимался откуда-то из глубины сознания. Чистый, неразбавленный гнев. Особенно когда он понял, что дом бывшей жены шерифа находится на другой стороне города.

– Почему мы не поехали на вашей машине? – спросил Эмилиан.

– Потому что я хотел показать тебе город, – шериф добродушно улыбнулся.

Эмилиан не ответил. Умирающее солнце заставляло чувствовать себя беспомощным, ослабляя связь с темной половиной, прогоняя тени. Эмилиан чувствовал себя одиноким, преданным, забытым. Чувствовал почти так же, как в тот день, когда убил своего единственного друга – котенка. Но разве сейчас он жертвовал спокойствием не ради того, чтобы спасти шерифа? Эмилиан смерил Лари Вэлбека внимательным взглядом. «Почему Габриэла ужинала с ним?» Конечно, Эмилиан мог видеть ее мысли, но многого он не мог понять. «Или же ты просто другой и это тебе не нужно», – сказала его вторая сущность. Эмилиан увидел, что шериф смеется, и улыбнулся, желая показать, что принимает участие в разговоре. Шериф оживился, снова начал говорить о «мустанге», о том, как познакомился со своей женой благодаря этой машине, и еще о многих мелочах, которые только злили Эмилиана.

– Он уже рассказал тебе о том, что мне дали жизнь в этом чертовом «мустанге»? – спросила дочь шерифа сразу после того, как отец познакомил их. Эмилиан улыбнулся и качнул головой. – Ну, вот. Теперь ты знаешь.

Дарла позвала мать, чтобы сбагрить ей отца и спешно повела Эмилиана за дом.

– Ты не любишь отца? – спросил Эмилиан, прочитав ее мысли.

– Ненавижу.

– Потому что он не понимает тебя?

– Не понимает? – она скорчила пренебрежительную мину, достала сигарету. – Следи лучше за дверью, а не копайся у меня в мыслях.

– Ты знаешь, что я могу читать твои мысли? – растерялся Эмилиан.