Текст книги "Лики звезд"

Глава тринадцатая

Ночь. Тишина. Бессонница. Молли поднимается с кровати и включает свет. Зеркало. Она смотрит на свое отражение.

– Отдай мне мое тело! – шепчет Молли.

– Отдай мне мое тело! – шепчет в зеркале Куза.

Молли вглядывается в ее темные, как ночь, глаза. В свои темные, как ночь, глаза. Узкие губы вздрагивают.

– Ненавижу тебя, – шепчет Куза. – Ненавижу себя, потому что не могу стать тобой.

Молли вздрагивает. Нет. Эти слова не могут принадлежать ей. Куза улыбается ей. Издевается над ней.

– Верни мне мою жизнь! – кричит Молли. Прислушивается. Никто не идет ее успокаивать. – Пожалуйста, – Молли закрывает глаза. Плачет чужими слезами. Дышит чужим легкими. – Ну пожалуйста! – она падает на колени. Хочет разрыдаться, забыться, уснуть. Но отчаяние уходит.

Утро. Гликен приходит с опозданием в час. Молли смотрит на него темными проницательными глазами.

– Куза? – Гликен не скрывает удивления. – Чем могу быть…

– Надо поговорить, – Молли сжимает его руку, смотрит на проходящих мимо людей. – Наедине.

Они проходят в его кабинет. Слабый свет пробивается сквозь плотно зашторенные окна. Гликен садится на край кушетки. Смотрит на Молли и ждет.

– Вы все еще хотите поговорить обо мне? – спрашивает его Молли.

– Конечно, – Гликен добродушно улыбается.

Молли смотрит ему в глаза.

– Вам интересна судьба Кузы?

– Всем интересна судьба высших.

– Она была лесбиянкой.

– Что, простите?

– Она спала с женщинами. – Молли смотрит на него и ничего не чувствует. Совсем ничего. – И Грейс – это не ее сестра. Это ее любовница.

– Так вас это беспокоит? То, что вы…

– Куза.

– Хорошо. То, что Куза… – он мнется, но выбора в словах особенно нет. – То, что Куза – лесбиянка?

– Нет.

– Но вы хотите поговорить об этом?

– Нет.

– Но поэтому придумали себе другую личность?

– Я не придумала! – Молли в отчаянии цепляется за свои воспоминания, словно это единственное, что помогает ей сохранять хоть какое-то самообладание. – Молли существует! Я знаю!

– То есть вы помните ее?

– Я помню себя! – она сбивчиво рассказывает о детстве, намеренно вдаваясь в мельчайшие подробности. – Помню свою семью. Отца, – ее глаза невольно застилают слезы. – Помню, как он умер… из-за меня. – Молли пытается взять себя в руки, заставляет вернуться назад, к детству.

Гликен слушает, молча, терпеливо, не скрывая интереса, но и не подогревая его. Слушает до тех пор, пока Молли не замолкает.

– Это все? – осторожно спрашивает он.

– Это всего лишь часть моего детства. – Молли устало смотрит ему в глаза. – Отрезок жизни, о которой я могу рассказывать целый день, но не передам даже части.

– Да-а-а… – Гликен задумчиво смотрит куда-то в пустоту. – Я знаю много историй, рассказанных людьми, перенесшими клиническую смерть, но твоя в сравнении с ними самая необыкновенная по своей содержательности.

– Да дело не в этом, – устало говорит Молли.

– Конечно, – кивает Гликен. – Деперсонализация, как раздвоение личности, весьма часто встречается в практике. Что же касается содержательности твоего рассказа, то… – Гликен многозначительно разводит руками. – Многие при фиксации клинической смерти рассказывают о картинках прожитой жизни, проносящейся молниеносно перед глазами, в хронологически обратном порядке. Это происходит по тому, что различные участки мозга угасают не одновременно. Процесс начинается с более новых структур и заканчивается более древними. Отсюда и обратная хронология. Причем эти воспоминания не обязательно должны быть четкими, соответствующими действительности. Просто образы, которые отложились в сознании. – Он награждает Молли многозначительным взглядом. – Понимаешь, продолжительность клинической смерти составляет три-шесть минут. Однако необходимо учитывать, что необратимые изменения в молодых образованиях головного мозга наступают гораздо быстрее, чем в более древних. При полном отсутствии кислорода в коре и мозжечке за две – две с половиной минуты возникают фокусы омертвения. Поэтому, как правило, три с половиной процента людей, перенесших клиническую смерть, имеют нарушения высшей нервной деятельности. Лишь пять процентов полностью восстанавливаются, и то это наступает не сразу.

– Я помню не только детство, – говорит Молли как-то отрешенно. Сжимает кулаки, протыкая ногтями кожу на ладонях, но Гликен не видит этого.

– Каждый человек, – говорит он, – видит во время смерти то, что окружало его при жизни. Даже боги, которые приходят к людям, являются исключительно продуктами их собственных религиозных взглядов.

– Я понимаю. Я ведь умная девочка. – Молли улыбается, чувствуя, как теплая кровь наполняет сжатые ладони. – Ты должен кое-что сделать для меня, Гликен.

– Конечно. Для этого я и здесь.

– Нет. Ты здесь для того, чтобы нести всякую чушь. – Она садится на кушетку рядом с ним. – Хочешь, я расскажу тебе кое-что еще? О твоих желаниях? О том, какой ты на самом деле?

– Но…

– Расслабься. – Молли вытирает о кушетку ладони. Размазывает кровь по черной коже. – Я знаю, что ты устал от женщин. Устал от их прелестей. – Она смотрит ему в глаза. – Ведь так?

– Я не понимаю…

– Ты сам мне так сказал, Гликен. – Молли подвигается ближе. – Хочешь, я расскажу тебе о том, что было после? Когда я закрыла дверь?

– Как… ка… какую дверь?

– В библиотеку, глупый, – она улыбается. Смотрит ему в глаза. – Помоги мне, и, обещаю, я сделаю то, чего ты так сильно хочешь.

– Чего я хочу?

– Нет. Сначала то, чего хочу я.

– И?

– Найди Молли.

– Но… – Гликен морщится в каком-то неудовлетворенном раздражении.

– Молли Эш Кэрролл. Она должна быть здесь. В этом городе. Я назову тебе адрес.

Глава четырнадцатая

Молли снится старая библиотека, выставочный зал и ее скульптуры…

– Когда мы улетаем? – спрашивает Хак.

– Мы? – она вглядывается ему в глаза.

– Ну да, – Хак обнимает ее за талию, прижимает к себе. – Или ты уже не хочешь меня?

– Не хочу?! – Молли заставляет себя улыбнуться. – Да дело не в этом. Просто…

– Просто – что? – Хак наклоняется к ней. Целует в губы.

– Просто у тебя ведь здесь целая жизнь, – шепчет она. – Библиотека. Книги…

– Я могу собрать свою библиотеку и на Элизиуме.

– А если нет? Что если твои навыки останутся невостребованными? Что если Аваллон не примет тебя?

– Как это не примет?! – оптимизм Хака начинает выводить ее из себя. – Но ведь тебя он принимает!

– Но я и не собираю старые книги. – Она упирается ему руками в грудь. – И не говори: каждому свое. – Перед глазами встает образ Гликена. Образ высшего. – Я вижу вещи намного глубже, чем ты.

– Ну конечно. Ты же скульптор. Ты должна уметь замечать детали и…

– Нет! – Молли заставляет себя молчать. Заставляет себя ничего не рассказывать. – Дело не в этом. Мы… Я…

– Думаешь, я буду мешать тебе?

– Нет!

– А мне кажется, да. – Хак отпускает ее. Отходит. – Я больше не нужен тебе, – и это уже не вопрос. Это утверждение, которое блестит в глазах пониманием происходящего. – Никогда не был нужен.

– Хак…

Молли ждет, что он уйдет, но он не уходит. Просто стоит на расстоянии нескольких шагов и смотрит ей в глаза.

– Это не так, Хак, – говорит Молли. – Ты нужен мне. Я хочу тебя. Только тебя. – Она подходит к нему, пытается обнять.

– Что происходит, Молли?

– Я не знаю, – она целует его. – Давай просто уйдем, – шепчет ему на ухо. – Домой. Вместе…

Хак молчит всю дорогу. Такой сдержанный и терпеливый.

– Ну прости меня, – просит Молли. Тишина. – Ты правда нужен мне.

Она пытается снова поцеловать его. Ненавидит себя за свою ложь. Ненавидит себя за свою правду. Ненавидит его за то, что он заставляет ее ненавидеть себя.

– Только ты, Хак.

Его губы нехотя отвечают на поцелуй.

– Только ты, – Молли расстегивает его ремень.

– Не нужно, – пытается остановить ее Хак.

– Нужно. Мне нужно…

Брюки Хака падают на пол.

– Нужен ты. Нужно твое прощение, – шепчет Молли, и Хак уступает.

Она ласкает его, неспешно снимая с себя одежду.

Хак любит ее. Хак хочет ее. Хак верит в нее. Но Хак не знает ее.

Молли укладывает его на кровать. Хак закрывает глаза. Она смотрит на него. Шепчет ему:

– Я люблю тебя.

Хак что-то шепчет в ответ. Она расстегивает ему рубашку. Проводит ногтями по груди. Видит, как напрягаются его мускулы.

– Только тебя…

Молли закрывает глаза. Ложь вызывает отвращение. Отвращение к себе. Отвращение к Хаку. Такому сдержанному. Такому терпеливому. Почему он заставляет ее ненавидеть себя? Почему заставляет чувствовать себя виноватой?

Молли стонет – стон отчаяния, но не страсти. Но стон возбуждает Хака. Молли подыгрывает ему. Выгибает спину, вздрагивает несколько раз и замирает. Прижимается к его груди и шепчет какие-то банальности. Хак обнимает ее. Такой довольный. Довольный от своей собственной удовлетворенности. Довольный от того, что удовлетворил Молли. Лежит и шепчет что-то о любви. «Господи, пусть он заткнется! – думает Молли, целуя его в губы. – Пожалуйста, пусть он просто заткнется!»

Глава пятнадцатая

Сон отступает, оставляя раздражение. Тело предательски ноет неудовлетворенностью и желанием. Чужое тело. Тело Кузы… Грейс стоит возле кровати и терпеливо ждет, когда проснется женщина, без которой она не представляет свою жизнь. Женщина, которую она любит и которая когда-то тоже любила ее.

– Черт, – Молли закрывает глаза и переворачивается на спину. Облизывает сухие губы. Пытается отдышаться.

– Ночной кошмар? – спрашивает Грейс.

– Не то слово, – Молли устало улыбается, вспоминая Хака, но Грейс думает, что она улыбается ей.

– Кажется, тебе уже лучше? – вкрадчиво спрашивает Грейс.

– Лучше? – Молли вспоминает сон, где она могла быть собой. Могла быть Молли, а не этой…

Она вздрагивает, чувствуя пальцы Грейс на своей щеке. Чужое тело предательски отзывается теплом. «Это все сон, – думает Молли, невольно сжимая ноги. – Просто сон…»

Она чувствует близость Грейс. Чувствует ее дыхание. Ей никогда не нравились женщины. Но новое тело думает иначе. Тело Кузы… Молли открывает рот, жадно ловит теплое дыхание Грейс. Вдыхает его. Тянется к нему. Ищет губами губы Грейс. И мысли. Они вспыхивают, утопая в поцелуе. Пальцы путаются в густых волосах Грейс.

– Хочу, – шепчет Молли. Слышит свой голос. Трезвеет. Открывает глаза.

Грейс улыбается и называет ее по имени. Но имя чужое.

– Кажется, я все еще не проснулась, – признается Молли.

– С тобой все в порядке?

– Со мной? – Молли стряхивает с себя дремоту и садится в кровати.

– Не помешал? – спрашивает Гликен, заглядывая в незакрытую дверь.

– Нет, – Молли смотрит на Грейс. – Оставь нас, пожалуйста.

Грейс кивает, протягивает руку, желая напоследок прикоснуться к щеке Молли.

– Не надо, – отворачивается Молли.

Грейс выходит, награждая Гликена ревнивым взглядом. Он не замечает ее. Смотрит на Молли и пытливо молчит, кусая губы.

– Ты проверил адрес, который я дала тебе? – спрашивает Молли.

Гликен кивает.

– И? – теряет терпение Молли.

– Там никто не живет.

– Не живет?

– Нет, – он старательно избегает ее взгляда. – Молли Эш Кэрролл вообще никогда не было в Аваллоне.

– Но…

– Прости, Куза, но эта женщина лишь плод твоего воображения, – Гликен протягивает Молли глянцевый журнал. – Вот. Ты, должно быть, увидела ее здесь и придумала всю эту историю.

Молли смотрит на свою фотографию в колонке молодых скульпторов.

– Не знаю, что послужило толчком для фантазии, – говорит Гликен, – но обещаю, я сделаю все, что в моих силах, чтобы избавить тебя от этого.

– Тогда найди ее! – требует Молли. – Найди и привези ко мне.

Гликен молчит. Молли смотрит на него, пытаясь найти слабые места в этой защите.

– Ты же знаешь, кто я, – говорит она. – Знаешь, какой властью я обладаю. – Она не хочет быть Кузой, но сейчас для нее это единственный способ, чтобы снова попытаться стать Молли. – Привези мне эту девку, и, клянусь, ты станешь первым в списке кандидатов на Вознесение!

Глава шестнадцатая

Лифт поднял Дорина на крышу.

– Молли? – осторожно позвал он. – Эш?

Ему никто не ответил. Только теплый порывистый ветер да воспоминания. Память, над которой иногда так сложно одержать верх и подчинить себе. Память, которая плывет и плывет, как облака внизу.

– Где же ты, черт возьми, Молли?! – Дорин подошел к краю и посмотрел вниз. Молли всегда смеялась, словно страх и близость смерти веселили ее, сводили с ума. Дорин поймал себя на мысли, что привык думать о Молли в прошедшем времени. Словно она умерла. Умерла для него. Тогда. Давно.

Он отошел от края крыши, отыскал тайник Молли и достал спрятанную пачку сигарет с марихуаной. Целлофан и теплый климат сохранили ее сухой…

Молли рассмеялась. Рассмеялась тогда, давно…

– Не бойся, от этого еще никто не умер, – сказала она, чиркнула зажигалкой и, затянувшись, задержала дыхание. – Вот. Попробуй, – она протянула сигарету Дорину.

Он взял сигарету, не собираясь курить.

– Откуда они у тебя? – спросил он, разглядывая красный уголек.

– Куза дала, – Молли шумно выдохнула.

– Куза?! – Дорин посмотрел на нее как на сумасшедшую. Молли запрокинула голову и рассмеялась. – Я не верю тебе.

– А мне плевать! – она прикурила еще одну сигарету. – Я говорю то, что есть, а ты уж сам решай.

– Решать что?

– Хочешь ты этого или нет, – Молли попыталась сдержать кашель. Голубые глаза налились кровью. Она выдохнула густую струю дыма Дорину в лицо и попыталась отдышаться. – Ну так что?

– Что?

– Ты будешь курить или нет?

– Не знаю.

– Трусишка! – Молли снова затянулась и поманила Дорина к себе. – Открой рот, – сказала она, давясь дымом, обняла его за шею и потянулась к его губам. – Ну же! – в голубых глазах вспыхнул детский азарт. – Не капризничай! – она выдохнула дым ему в рот, почти коснувшись своими губами его губ. – Видишь? Совсем не страшно!

Дорин не ответил.

– Давай. – Молли отошла от него, продолжая пытливо вглядываться в глаза. – Теперь сам.

– Сам? – он посмотрел на сигарету в своей руке, пожал плечами и затянулся.

– Умный мальчик! – Молли снова обняла его. – Давай, сделай то, что я только что делала тебе.

Дорин наклонился к ее открытому рту, выдыхая скопившийся в легких дым. Молли притянула его к себе, поцеловала и отпрянула назад, вглядываясь ему в глаза.

– Покурим еще? – предложил Дорин и, не дождавшись ответа, затянулся догорающей сигаретой.

Едкий дым заполнил легкие, и Дорин зашелся громким кашлем. Сквозь красную пелену, застлавшую глаза, он видел, как Молли стоит в стороне, наблюдая за ним.

– А ты забавный.

– Что?

– Умный и забавный, – она снова обняла его. Прижалась к нему.

Дорин вспомнил свою семью: жену Виттори, дочь Магду. Какое-то странное оцепенение сковало его тело – не то страх, не то раскаяние.

– Расслабься, – услышал он далекий голос Молли. – Я тоже сомневаюсь.

– Сомневаешься?

– Ну конечно, – не поднимая головы, она начала расстегивать его рубашку.

– Подожди.

– Нет, – Молли потянула его вниз. Расстегнула ему брюки, подняла подол своего платья и уперлась руками ему в грудь. – Это все равно случится.

– Я не знаю…

– Я знаю, – сказала Молли.

Дорин закрыл глаза, попытался представить свою жену, но ничего не вышло. Он был здесь и сейчас.

– Молли? – позвал Дорин, пытаясь подстроиться под ее ритм.

– Что? – она открыла голубые глаза. Посмотрела на него сверху вниз томным взглядом.

– Ничего, – он качнул головой, сжимая руками ее бедра. Молли улыбнулась вымученно и отстраненно. – Что-то не так?

– Нет, – она наклонилась и поцеловала его.

Дорин попытался продлить поцелуй, но губы Молли ускользнули от него, быстрее, чем утренний сон. Он поднял руки к ее плечам и снова притянул к себе. Поцеловал. Скосил глаза в вырез платья на обнаженную грудь. Снова поцеловал. Нашел своим языком язык Молли. Вздрогнул, почувствовав, как она укусила его за губу. Отпустил ее плечи. Сжал пальцами грудь. Нащупал под тканью сосок и ущипнул, чувствуя, как он твердеет. Молли поморщилась. Взяла его за руки и вернула их на свои бедра. Дорин снова закрыл глаза. Попытался ни о чем не думать. Время замерло…

– Понравилось? – спросила Молли.

– Не знаю, – честно признался он.

– Я тоже, – она поцеловала его в неподвижные губы. Поднялась на ноги. Поправила одежду.

– Боишься? – спросил Дорин.

– Нет.

– А я боюсь, – он услышал ее смех и обиделся. – Мы не должны были это делать.

– Почему? – Молли смотрела на него, как мать смотрит на своего ребенка.

– Просто не должны и все, – Дорин натянул штаны и обнял Молли, прижав к себе.

– Ты странный, – недовольно фыркнула она, высвободилась из объятий и прикурила новую сигарету.

Глава семнадцатая

Руки доктора Кезарда. Они обследуют шрамы на ногах Молли. Поднимаются выше. Искушение и работа. Чувства борются между собой. Так же, как взгляд. То плотоядный, то подчиненный профессиональной этике. Молли видит это, чувствует, знает.

– Как насчет того, чтобы отпустить меня домой? – спрашивает Молли.

– Домой? – он поднимает на нее свои сальные глаза. – По-моему, ты немного торопишь события.

– А по-моему, нет. – Молли сгибает колени. Осторожно, словно случайно, подчиняясь желанию занять более удобную позу.

– Грейс сказала, что вас мучают кошмары?

Доктор Кезард невольно опускает глаза. Молли улыбается – подол больничного халата поднимается по бедрам ровно настолько, насколько она и хочет.

– Вам она нравится?

– Кто?

– Грейс, – Молли снова улыбается. Еще немного сгибает колени. – Я могу поговорить с ней об этом. Думаю, она не станет возражать против ужина.

– Против ужина?

– Ну, может и не только, – Молли неловко берет его за руку. Осторожно поглаживает волосатые фаланги пальцев. – Или же она не в вашем вкусе? – Молли смотрит на свою смуглую кожу. На эту чужую смуглую кожу. – Если так, то я с удовольствием продолжу лечение в домашних условиях.

– Я думал…

– Думали что?

– Что ты высшая и поэтому…

– Не стоит развенчивать мифы. По крайней мере, слишком часто, – Молли подмигивает доктору. – В конце концов, каждый имеет право немного отвлечься.

– Отвлечься?

– Обещаю ужин и, может быть, немного большее, – начинает терять терпение Молли. – Мы же взрослые люди. Ведь так?

– Наверное, – доктор Кезард отдергивает руку. Поднимается на ноги.

– Мне нужно домой, – не собирается отступать Молли.

– Обещаю подумать.

– К черту обещания! – Молли одергивает халат. – Я в порядке! – она встает с кровати. – Видишь? – опирается на больную ногу. Чувствует, как боль обжигает тело, но старается не обращать внимания. – Видишь?

Мир вздрагивает. Начинает кружиться.

– Осторожно! – доктор Кезард обнимает ее, не давая упасть.

– Пожалуйста! – шепчет Молли. – Мне очень нужно домой!

– Боюсь, ваше тело так не думает.

– Плевать на это тело! – Молли чувствует, как ненависть начинает застилать глаза. – Мне не нужно это тело!

– Вам нужно лежать.

– Мне нужно найти Молли! – она отчаянно хватается за рубашку доктора. – Отпустите меня! – Ткань трещит по швам. – Отпустите меня домой! – Молли чувствует, как тело становится ватным и непослушным.

Внутримышечная инъекция затягивает мир пеленой тумана.

– Все будет хорошо, – обещает доктор Кезард.

Молли кивает. Лежит и слушает, как он уходит. Время замирает. Растягивается. Звук шагов, кажется, продолжается целую вечность, разносится эхом по пустым коридорам, скользит по стенам, струится, переливается, заполняя собой мир.

– Какого черта на тебя нашло? – спрашивает Грейс.

Молли открывает глаза. Веки тяжелые. В голове гудят звуки шагов.

– Куза? – Грейс берет ее за руку.

– Все хорошо. – Молли заставляет себя не одергивать руку. – Сходи к нему. Сходи к доктору Кезарду и уговори отпустить меня домой.

– Но…

– Пожалуйста, – Молли вымученно улыбается. Поднимает голову. Целует Грейс, борясь с отвращением. – Сделай это ради меня.

– Сделать что?

– Что угодно, – Молли снова целует ее. Страстно, жадно. – Все, что он захочет, – она вглядывается в зеленые глаза Грейс, – он же мужчина, понимаешь?

Грейс напрягается. Каждый мускул. Каждый нерв.

– Он не сможет отказать, – Молли снова пытается поцеловать ее.

– Нет! – Грейс толкает ее кулаком в грудь. Молли падает на подушку.

– Ты должна! – кричит она в спину Грейс. – Должна!

Глава восемнадцатая

Вечер. Гликен не приходит. Доктор Кезард не приходит. Даже Грейс – и та не приходит. Молли поднимается с кровати. Препараты притупляют боль. Нога нехотя подчиняется. Один шаг, другой. Молли выходит в коридор, спускается на лифте вниз, подходит к кабинету Гликена. Голоса. Такие тихие. Такие знакомые. Молли открывает дверь. Гликен и Кауфман оборачиваются. Награждают ее удивленным взглядом.

– Какого черта ты здесь делаешь?! – спрашивает она Кауфмана.

Он улыбается. Встает со стула и берет ее за руки.

– Доктор Кезард сказал, что с тобой что-то происходит? – говорит он с такой заботой, что Молли хочется блевануть ему в лицо. – И Грейс… – Кауфман смущенно опускает голову. – Что на тебя нашло, Куза?

– Куза? – Молли нервно пытается проглотить вставшую поперек горла желчь. Смотрит на Гликена. Пытается взять себя в руки. – Мне нужна Молли.

– Что?

– Мне нужна девушка, – она заставляет себя улыбнуться. Прижимает руки Кауфмана к своей груди. – Пожалуйста. Мне так сильно нужна эта девушка.

– Но… – Кауфман хлопает грязно-зелеными глазами. – Но я думал, у тебя уже есть Грейс.

– Это не то, – Молли снова смотрит на Гликена. – Я… Я просто… – она вспоминает библиотеку. Вспоминает книги. Пытается подобрать нужные слова, объяснения. Но в голове пустота. – Сделай его высшим, – сдается Молли. Чувствует, как вздрагивает Кауфман. – Это важно! – она вкладывает в эти слова все отчаяние, что накопилось. – Важно для меня. Ты должен мне верить. Умоляю тебя.

– Ты понимаешь, о чем просишь? – Кауфман вопросительно смотрит то на Молли, то на Гликена.

– Она стоит того!

– Кто?

– Молли. Молли Эш Кэрролл, – она просит Гликена показать журнал. – Она лучше всех, – Молли уже с трудом соображает, что говорит. – Лучше всех, кого я знаю. Может быть, даже лучше меня!

– Ты не в себе, – Кауфман смотрит на фотографии скульптур, сделанных Молли. – Даже, если она так хороша, как ты говоришь, то почему бы тебе самой не отправиться за ней?

– Я не могу, – Молли поднимает к поясу подол халата, показывает изуродованную ногу. – Видишь?

– Тогда можно послать Грейс.

– Нет! Только не Грейс! – Молли заставляет себя успокоиться. – Грейс все испортит, – она складывает в мольбе руки. – Это должен быть Гликен. Поверь мне. Пожалуйста.

– Я не могу. – Кауфман смотрит на фотографию Молли в глянцевом журнале.

– Можешь, – Молли старательно выдавливает из глаз слезы. – Ты ведь уже делал это, – она видит, как напрягается Кауфман. – Мы вместе делали это! Делали для тебя! Помнишь?

Молли смолкает, понимая, что последний козырь выложен на стол. Дальше остается лишь блефовать, хотя, по сути, она уже давно блефует. Врет. Притворяется. Играет, выдавая себя за женщину, которой не является. Но что остается еще?

– Ты до сих пор кое-что мне должен, – говорит Молли. – У нас все еще есть общие тайны, – она заставляет себя улыбнуться. – Ты ведь умный мальчик, не так ли? Плохой, но все-таки умный.