Текст книги "День пришельца (сборник)"

– Ягоды не растряси! – посоветовала она и быстрым шагом направилась к стоящим за гостиницей макетам транспортных аппаратов пришельцев. Ля-Ля высунула из-за её плеча голову и долго смотрела на меня укоризненным взглядом большущих глаз, пока Лия не скрылась за чередой летающих тарелок.

«Чего их беречь, если и так почти вся ягода мятая…» – отстранённо подумал я, заглядывая в кузовок. Сладкая ягода черника, да послевкусие горчит. Неужели для меня это те самые ягоды, которые после цветочков?

К коттеджу Кузьминичны я пробирался через огород как тать, стараясь, чтобы меня никто не увидел. Своего вида я не стеснялся и о том, что произошло, не жалел, но противно было бы услышать что-нибудь наподобие: «О, так-таки у вас сладилось!» Скорее всего, мне удалось остаться незамеченным, но не столько из-за моих способностей, сколько из-за того, что никому я не был нужен. К тому же у меня появилось подозрение, постепенно перерастающее в убеждённость, что в деревне все заранее знали, что должно произойти в лесу. Один я не догадывался.

Прокравшись вдоль торца коттеджа, я осторожно выглянул из-за угла в палисадник. На столе стояла миска с грибами, лежал нож, но Кузьминичны не было. Как же, размечтался, что пробрался незамеченным! Увидела меня и ретировалась, чтобы не смущать… Сводня!

Рабочие закончили сборку аттракционов и уехали, и теперь рядом с гостиницей высилось ажурное разноцветье решётчатых ферм с подвесными сиденьями. Нигде никого не было видно, и только из беседки у гостиницы шепеляво-патефонный тенор под фривольный мотивчик жизнерадостно утверждал, что «лучше выпить пару чая», чем столько же водки или пива. Звуконепроницаемые окна в коттедже Василия были наглухо закрыты, и некому было пресечь разнузданную антиалкогольную агитацию.

Я проскользнул к крыльцу, оставил на столе кузовок с черникой и, вбежав в дом, юркнул в ванную комнату. Вот уж где порадовался, что квартирую в современном коттедже, а не деревенской избе. Стащил с себя одежду, запихнул в стиральную машину-автомат и залез под душ. Долго плескался, пытаясь смыть с тела пятна черники, но шампуни не помогали. Пятна поблекли, но категорически отказывались смываться полностью. Выключив воду, я посмотрелся в зеркало. Вся кожа, даже там, где её не касались ладони Лии, приобрела золотисто-зеленоватый оттенок. Странно, но мне это понравилось. Этакий экзотический загар, скорее всего, на всю жизнь. Зато черничные пятна мне не нравились. На теле их можно прикрыть одеждой, но на лице они смотрелись обычной грязью.

Я прошёлся взглядом по полочке под зеркалом и неожиданно среди флаконов шампуней, кремов и одеколонов увидел обыкновенный пузырёк с бумажной наклейкой, на которой корявым почерком было написано: «Средство для выведения черничных пятен».

«Ах ты, старая сводня…» – в очередной раз обозвал я про себя Кузьминичну, но злости на неё уже не было. Она и это предусмотрела. Определённо, Кузьминична считала себя не сводней, а свахой.

Я плеснул на ладонь бабкиного средства, провёл по лицу и увидел, как пятна «верескового мёда» исчезают на глазах. И тогда на меня с необычайной ясностью и остротой нахлынули воспоминания о том, что произошло в Аюшкином логу. Воспоминания были настолько отчётливыми и всеохватывающими, что я уронил пузырёк, но и не подумал за ним наклоняться. Стоял и широко открытыми глазами смотрел на своё отражение в зеркале. Я вдруг с ошеломляющей ясностью понял, что всю оставшуюся жизнь эти воспоминания будут бередить душу вселенской тоской. Не только смерть бывает скоропостижной.

Ни черта себе на праздник съездил…

Глава седьмая

За ужином Кузьминична суетилась вокруг меня, как возле больного. То сметаны добавит, то тарелки поменяет, то пироги ближе подвинет, разве что с ложечки не кормила.

– Кушайте, Сергий свет Владимирович, – приговаривала она, подсовывая очередной лакомый кусочек. В глазах у неё светилось понимание и участие. – Кушайте, сил набирайтесь…

Я сидел равнодушный и безучастный ко всему и ел чисто машинально. Растительное мясо, трансгенную картошку, пресловутую бздыню, но вкуса не ощущал. На десерт вместе с бздыней были пироги с черникой, но и к ним я отнёсся равнодушно, хотя сознание рефлекторно отметило, что Лия оказалась права – не успела бы Кузьминична напечь пирогов с собранной нами черникой. На душе было пусто и грустно, и было непонятно: а что дальше? Неужели это то самое чувство, на которое намекала Ля-Ля? Что за анахронизм (в этом я был солидарен с птеродактилем Ксенофонтом), какая к чёрту любовь, обычный инстинкт продолжения рода. Но чисто физиологическое определение моего состояния нисколько не утешало.

Кузьминична убрала со стола и тихонько ретировалась. Наверняка поспешила к Дурдычихе поделиться новостью. Бедные мои косточки как их сейчас перемоют! Добела.

Честно говоря, было всё равно, добела ли, дочерна ли перемоют мне косточки, или так переусердствуют, что в мыльную пену сотрут. Я продолжал безучастно сидеть за столом, уставившись перед собой в никуда. Постепенно село солнце, на небе высыпали звёзды, в беседке у гостиницы завели граммофон, и по деревне, усиленные ночным прохладным воздухом, понеслись залихватские песни, восхваляющие чайное застолье.

По небосводу скатилась одна звезда, затем вторая, а потом метеоры начали чертить небо один за другим. «Леониды», – индифферентно вспомнил я название метеоритного потока, пересекающего земную орбиту в августе.

Над входом в гостиницу горел мощный фонарь, свет от него отсвечивал на решётчатых фермах возведенных аттракционов, и неработающий галактический Луна-парк в ночи был похож на многослойную сеть гигантской серебристой паутины. Словно привлечённые её блеском, как мухи на мёд, на праздник наконец-то начали прибывать гости. По двое, по трое, но чаще по одному, они выходили из-за гостиницы, здоровались с продолжающими вечное чаепитие дедом Дормидонтом и бабой Дормидонтовной и скрывались в гостинице. Странно, но света фар спускающихся с косогора машин я не видел, да и места для транспорта за гостиницей уже не осталось. Как же они прибывали? Впрочем, воспринимал я эту несуразицу с тем же безразличием, как и внешний вид гостей. А посмотреть было на что, хотя с такого расстояния разглядеть в деталях костюмы гостей было затруднительно. Ожидал я, что День Пришельца будет костюмированным балом-маскарадом, но чтобы ни один гость не появился в человеческом обличье – это уже чересчур. Здесь были и насекомоподобные пришельцы, и медузообразные, и звероящеры, но в основном чёрт знает на кого похожие. Фиолетово-зелёные, оранжево-чёрные, в разноцветную полоску, в крапинку; с рожками, с хвостами, в чешуе, с глазами на стебельках; голые, в бальных платьях, в униформе и в скафандрах. Вблизи, наверное, были видны швы маскарадных костюмов, но издалека пришельцы выглядели настоящими.

«Паноптикум уродов», – зло подумал я. Под масками и карнавальными костюмами скрывались обыкновенные люди без внешних изъянов, но я испытывал к ним антипатию. Обидно было за Лию.

Я отвернулся от гостиницы и снова посмотрел на небо. Один за другим небосвод продолжали расчерчивать метеоры. Красиво… Будто салют в честь Дня Пришельца.

Вдоль штакетника в сторону Луна-парка неторопливо, по-хозяйски, протрусил Барбос. Он покосился на меня четырьмя глазами, но пренебрежительно прыскать носом не стал. Словно знал о моём состоянии и сочувствовал.

В коттедже напротив свет не горел, и это было странно. Василий давно должен был проспаться и в естественном желании похмелиться направиться к пришлецам. Или он уже в гостинице? Скорее всего… Доброхоты опохмелить аборигена там всегда найдутся – знаю я современные тусовки.

В коттедже, возле которого утром на штакетнике сидела Ля-Ля, хлопнула входная дверь, и на тёмном крыльце показались огоньки, будто кто-то вышел покурить. Причём не один, а целой компанией. Три огонька, как и положено, были красноватыми, а два – голубоватыми. Травку они там курят, что ли? Никогда не видел, каким цветом тлеет марихуана, но вряд ли голубым. Хотя если накуриться, то огоньки могут тлеть и зелёными собаками. В том числе и двухголовыми. А также трёхголовыми, четырёхголовыми и так далее.

Перемигиваясь, как при затяжках сигаретами, огоньки тесной гурьбой продефилировали к калитке, выплыли на улицу и медленно двинулись к гостинице. Шагов не было слышно, силуэтов не было видно. Они подплыли ближе, и тогда я увидел, что никакие это не огоньки сигарет, а светящиеся глаза, блуждающие в потёмках. Три красных располагались косым треугольником, а немного в стороне – два голубых друг над другом.

– Сидит… – глухо пробурчал чей-то голос, и красные глаза мигнули. – Один, в потёмках… И чего, спрашивается, сидит?

– За метеорами наблюдает… – мигнули голубые глаза.

– Он что, вправду думает, что это метеоры? – пыхнули удивлением красные глаза.

– Он думает, что это салют в честь Дня Пришлеца, – заискрились бенгальским смехом голубые глаза.

Они остановились за штакетником и принялись, помигивая, пялиться на меня. У красных глаз зрачки были узкими вертикальными клинышками, а у голубых – квадратными. И те, и другие то сокращались, то расширялись, дёргаясь, как диафрагма в объективе фотоаппарата. Тел я по-прежнему не видел.

– Молчит… – пробурчали красные глаза. – И чего, спрашивается, молчит?

– Не может понять, где наши ноги, – ответили голубые глаза, – думает, мы ему мерещимся.

– Ну и дурак, – резюмировали красные глаза. – Пока он здесь сидит, молчит и надеется, что мы мерещимся, в четыреста двенадцатом номере уже наливают.

– Тебе бы только глаза залить, – скорбно притухли голубые глаза. – Лишь бы чем.

– А тебе?

– А мне не всё равно, чем. В четыреста двенадцатом палёную водку разливают.

– Это правда, – согласились красные глаза, помигали, подумали: – Тогда пойдём в четыреста восьмой, там сейчас коньяк будут разливать.

– Мне бы серной кислоты… – мечтательно закатились голубые глаза.

– Серной кислоты? – красные глаза нахмурились, помолчали. – Насчёт серной кислоты – это в двести второй. Но там жмот обосновался, ни за что не нальёт.

– За царскую водку нальёт, – убеждённо ответили голубые глаза.

– А где ты царской водки найдёшь?

– В двести восьмой. Там металлоиды обосновались, за так угощают.

– Тогда идём.

– Идём.

Глаза медленно двинулись к гостинице.

– Может, и уфолога с собой возьмём? – предложили красные глаза.

– Он серную кислоту не пьёт.

– А… Тогда пускай сидит. Один, в потёмках. Пускай молчит. Пускай надеется, что мы мерещимся…

Чем ближе к гостинице продвигались глаза, тем они больше тускнели, а когда выплыли в круг света у крыльца, исчезли. Может, действительно померещились?

Честно говоря, было безразлично, померещились мне блуждающие глаза или нет. И открытие, что в Бубякине пьёт не только Василий-тракторист, не удивило. Эка невидаль! В русских деревнях все пьют. Поголовно. Кудесников с Дитятькиным, небось, тоже сейчас потребляют. Заперлись в коттедже, наливают в стаканы, тяжело вздыхают, что нигде дрынобулы достать не могут, и пьют с горя, заливаются самогоном… Впрочем, эти самогон пить не будут. Эти предпочтут казёнку. И Кузьминична с Дурдычихой тоже пьют. Косточки мне перемывают, хихикают и лакают потихоньку. Нет, конечно, не самогон. Наливочку. Черничную… А вот Хробак с птеродактилем Ксенофонтом определённо самогон потребляют. Хотя тоже вряд ли самогон. Денатурат предпочтут. Он под мухоморы зело хорош… Пьют, кто что любит. Вон и блуждающие глаза царской водке, смеси соляной и азотной кислот, предпочитают чистую серную. Один Василий самогоном не брезгует…

Со стороны гостиницы донесся звук размеренных шагов, я присмотрелся и увидел, как по тёмной улице степенной походкой, опираясь на трость, шествует Карла. Он подошёл к калитке, остановился, привычно сдвинул тростью шляпу на затылок и поздоровался:

– Добрый вечер!

Я угрюмо кивнул. В свете далёкого фонаря не только его фигура была хорошо видна, но и длинная чернильная тень. Значит, померещились-таки светящиеся глаза… Или нет? Если да, тогда и птеродактиль Ксенофонт, и полупрозрачное подобие долгопята-привидения Ля-Ля мне тоже померещились. И огородник, и двуглавый пёс Барбос. И Карла также мерещится. И… Нет. Чтобы и Лия мне пригрезилась, я не хотел.

– Отдыхаете на свежем воздухе? – предположил Карла, не спрашивая разрешения, открыл калитку, прошёл к столу и сел. – Я тоже, знаете ли, люблю вечерком на природе погулять. Здесь воздух лесной, первозданный… Дышишь им, не надышишься.

«Гуляете? Вот и продолжайте гулять!» – хотел я выставить его за калитку, но передумал и промолчал. Правы блуждающие глаза: чего я один в потёмках сижу? Пусть и этот посидит. Лишь бы серную кислоту пить не предлагал. И сочувствовать не стал.

Я поднял голову и посмотрел, как метеоры чиркают по небу. По красоте зрелища метеоритному дождю далеко до фейерверка, но по степени восприятия нет явления грандиознее.

– Гости прибывают, – сказал Карла.

– Видел я ваших ряженых… – буркнул я, решившись-таки вступить в разговор. Лишь бы он не свернул на больную тему. – Одно непонятно: они что, пешком сюда добираются?

– Зачем пешком? Их транспортные аппараты стоят за гостиницей.

– Куда же они их ставят? – удивился я. – Там места нет.

– Вы меня не поняли, – мягко поправился Карла. – Аппараты гостей уже давно стоят. А гости только прибывают.

Я подумал. Шарада какая-то, решение которой не укладывалось в голове.

– Вы хотите сказать, что аппараты прибыли раньше гостей?

– Именно.

– Каким же это образом? – оторопел я.

– Технология отражений, – сказал Карла и выразительно посмотрел на небо, где метеоритный поток Леониды продолжал бороздить небо.

Я тоже посмотрел на небо, но представить, что в виде метеоров на Землю прибывают галактические гости, не получилось.

– Технологию отражений трудно объяснить в мире, где официальная наука утверждает, что скоростей выше скорости света не существует, – развёл руками Карла.

– По-вашему, Эйнштейн не прав?

– Эйнштейн также утверждал, что всё в мире относительно, – обтекаемо ответил Карла. – И это в равной степени касается утверждения, что выше скоростей света быть не может. Кстати, в вашем мире уже появилось опровержение этому постулату, известное как казус Бескровного.

– Чего – бескровного? – равнодушно переспросил я. – Вторжения?

– Не чего, а кого. Бескровный – это фамилия.

– А это ещё кто? Непризнанный физик?

– Нет. Обычный писатель-фантаст.

– Ах, фантаст… Такой нафантазирует…

– …Сказал уфолог, – с пространной улыбкой заметил Карла. – Напрасно иронизируете, в казусе нет никакой фантастики, в нём может разобраться даже школьник, знакомый с азами геометрии.

– Да ну?! – фыркнул я. Задел он меня за живое.

– Ну да, – снисходительно парировал Карла. – Представьте, что вы сидите под открытым ночным небом, сияет полная Луна, а в руках у вас лазерный фонарик. Представили?

– Что-то не получается. Особенно открытое ночное небо.

Небо над нами продолжали расчерчивать метеоры.

– Надеюсь, с элементарной геометрией у вас получше, – не остался в долгу Карла. – Итак, вы включаете фонарик и резким движением проводите лучом по небу, пересекая серп Луны. В задаче спрашивается, с какой скоростью скользнёт по поверхности Луны зайчик лазерного луча?

– С какой скоростью? – Я пожал плечами. Ироничного тона Карле я прощать не собирался и ответил тем же: – Это зависит от того, полная Луна или виден только её серп.

– Луна или месяц – не имеет никакого значения, так как подразумевается небесное тело, – поморщился Карла. Шутки он не принял. – Попробуйте всё-таки подойти к решению задачи серьёзно. Даю вам условия задачи: луч света достигает Луны за одну секунду, угол, под которым вы мазнули по небу лазерным лучом, равен шестидесяти градусам, время, за которое вы провели лучом по небу, составляет одну десятую секунды. Итак, какова скорость скольжения зайчика лазерного луча по поверхности Луны?

– Мазнуть лучом по небу за одну десятую секунды? – не поверил я.

– На самом деле это произойдёт ещё быстрее, – пояснил Карла. – Спринтер пробегает сто метров за десять секунд. Значит, один метр он преодолевает за одну десятую секунды.

– Но я не спринтер.

– Но и ваша рука не преодолевает метр, вы всего лишь резко поводите кистью. Кстати, и луч света преодолевает расстояние до Луны чуть больше, чем за секунду, но для упрощения решения задачи мы берём ориентировочные цифры, близкие по значению к реальным. Итак?

Я подумал, но ничего путного в голову не пришло.

– Хорошо, – понял меня Карла. – Даю подсказку. Построим равносторонний треугольник, одной стороной которого будет луч, ушедший в небо в начале движения руки, второй стороной – луч в конце движения руки, а третьей – отрезок между этими лучами, проходящий по поверхности Луны. Итак, какова скорость движения зайчика лазерного луча по поверхности Луны, если боковую сторону треугольника квантовый луч проходит со скоростью света за одну секунду, а такое же расстояние по основанию треугольника зайчик лазерного луча преодолевает за одну десятую секунды?

Я подумал, и волосы на голове зашевелились:

– В десять раз выше скорости света?!

– Именно.

Карла был сама невозмутимость.

Я попытался найти ошибку в решении задачи, но её не было. Мало того, в голову пришла совсем уж откровенная дичь:

– А если на пути луча будет Марс?!

– Юпитер, Сатурн, Альфа Центавра, иная галактика в конце концов, – продолжил за меня Карла. – Скорость движения лазерного зайчика будет постоянно возрастать, так как время движения вашей руки – величина постоянная, равная одной десятой секунды. Именно этим эффектом мы пользуемся для перемещения в многомерном пространстве, чтобы затем проявиться в трёхмерном.

Карла по-доброму смотрел на меня, как многомудрый учитель на первоклассника, и снисходительно улыбался. Я растерянно повёл головой, понял, что рот у меня открыт от изумления, и поспешно захлопнул его, вспомнив, что говорила Лия о выражении моего лица в подобной ситуации. Тому, что Карла выдавал себя за пришельца, я не придал значения – завтра меня ждёт встреча с толпой таких же «пришельцев». Другое поразило, и это было переворотом в понимании некоторых устоявшихся стереотипов в уфологии.

– Теперь понимаю, каким образом летающие тарелки совершают немыслимые ускорения, а затем исчезают из поля зрения…

– Вот видите, – улыбнулся Карла, – всё так же просто, как неевклидова геометрия.

– Ну да! – возмутился я. – Неевклидову геометрию понимают разве что несколько десятков математиков…

– Глупость какая! – рассмеялся он. – Суть неевклидовой геометрии может понять даже школьник. Это геометрия двумерных пространств, искажённых в трёхмерном мире.

– Опять школьник? – покачал я головой. – А для меня что-то заумно…

Карла снисходительно улыбнулся:

– Иначе – геометрия «неправильных»: выпуклых, вогнутых, выпукло-вогнутых и тому подобных – поверхностей трёхмерных тел, – сказал он. – Простейшим примером такого двумерного пространства является поверхность шара, то есть плоскость, искажённая в трёхмерном пространстве. Если посмотреть на глобус, то на нём прекрасно видно, что меридианы, являясь окружностями в трёхмерном мире, в то же время относительно поверхности Земли – прямые линии. То есть те самые ПРЯМЫЕ, которые на экваторе ПАРАЛЛЕЛЬНЫ, а на полюсах ПЕРЕСЕКАЮТСЯ!

Рот у меня приоткрылся от изумления.

– И… и это всё?

– Всё. Вам понятно?

– Понятно…

Я захлопнул рот. Действительно, такое даже школьник поймёт. Как и сверхсветовую скорость.

– Рад за вас, что кое-что начинаете понимать, – кивнул Карла. – Шире надо мыслить, шире!

– Как вы? – натянуто поинтересовался я. Не переношу менторских нравоучений.

– А почему бы и нет? – пожал плечами Карла.

– Может быть, когда-нибудь я буду думать так, как вы думаете, но пока я думаю так, как я думаю, – отрезал я.

Карла внимательно посмотрел на меня и неожиданно рассмеялся:

– Вообще-то я был против, чтобы вам посылали приглашение, но теперь вижу – вы нам подходите.

– Кому это – вам? – глухо спросил я. Не всё, но кое-что заявление Карлы поясняло. Напрасно я отдавал своё удостоверение шефу – здесь обо мне знали чуть ли не всю подноготную. И Пояркова опасаться нечего, никого из его группы в Бубякине не предвидится.

– Со временем узнаете… – продолжая улыбаться, проговорил Карла, но у меня от его улыбки мурашки пробежали по коже. Ничего страшного в улыбке не было, наоборот, она была доброй, располагающей. Другое ошеломило – оказывается, кто-то имел на меня какие-то виды. Ничего себе – погулять на праздник съездил…

Карла внезапно перестал улыбаться и наклонил голову, как будто прислушиваясь к вшитому в воротник клетчатого пиджака динамику.

– М-да… – расстроился он. – Опять приходится прерывать разговор. Вызывают.

– В двести второй номер? – хорохорясь, не преминул уколоть я. По моим сведениям, сейчас в этом номере распивали серную кислоту.

– Нет, – покачал головой Карла, вставая из-за стола, – в восемьсот шестьдесят седьмой. – Ни тени улыбки не было на его лице. – Всего вам доброго, – пожелал он, приподнял на прощание шляпу, развернулся и, сильно косолапя, зашагал к калитке.

На мгновение я онемел, и понимание, что кто-то пытается меня использовать в непонятных целях, отошло на второй план. Восемьсот шестьдесят седьмой нумер, насколько помню со слов Дормидонтовны, был забронирован за Лией.

– Карла Карлович!.. – окликнул я в спонтанном порыве.

– Да? – обернулся он у калитки.

«А мне с вами можно?» – хотелось спросить, но гортань пережало, и я не мог вымолвить ни слова.

– Я вас слушаю, – сказал Карла.

Я с натугой сглотнул, гортань отпустило, но спросил вовсе не то, что хотел.

– Насчёт сверхсветовых скоростей… – промямлил я, сам не зная, почему задаю именно этот вопрос. Всё равно, как если бы спросил, смальцем или дёгтем смазывает он свои сапоги. То есть ботинки.

– Спрашивайте.

Карла Карлович был сама любезность.

– Если скорость квантового зайчика так легко просчитывается, то почему этот эффект называется казусом?

– Потому, Сергей Владимирович, – охотно пояснил Карла, – что это скорость не движения материальных частиц, а перемещения отражений.

Я машинально покивал, хотя ничего не понял. Какая-то тарабарщина… Чем движение отличается от перемещения? Да и не интересовала меня никакая скорость: ни световая, ни гиперсветовая. В равной степени, как и чем он смазывает свои ботинки и смазывает ли. Интересовало только, зачем его вызывают в восемьсот шестьдесят седьмой номер гостиницы.

Карла внимательно посмотрел мне в глаза, вздохнул.

– Вы сегодня устали, Сергей Владимирович, – проговорил он тихим размеренным голосом. – Столько событий произошло… А завтра предстоит не менее напряжённый день. Советую хорошенько выспаться. – Он снова приподнял шляпу. – Спокойной ночи.

Карла развернулся, открыл калитку и утиной походкой, вперевалку, зашагал к гостинице.

– И вам спокойной ночи… – пробормотал я.

Веки внезапно налились свинцом, и я почувствовал, что хочу спать. Настолько сильно, что язык едва ворочался. Гипнотизёр он, что ли?