Текст книги "Мы пришли с миром..."

Глава пятая

Вначале я растерялся – а что делать, если объявится покупатель? Возвращать деньги? Или мастерить новую куклу? Но из чего – ни материала заказчика, ни стеклянных глаз у меня не было. Однако, поразмыслив над запиской, я решил, что Буратино вернётся – иначе, зачем просить придумывать для него голосовые связки?

Тут я поймал себя на мысли, что начинаю думать так, будто всё случившееся сегодня вполне естественно. Сумасшедшие тоже искренне полагают, что контактируют с марсианами. Мало того – уверены в контакте. Может, и у меня «крыша поехала»? Самому невозможно адекватно оценить подобную ситуацию – сошёл или нет человек с ума, видно только со стороны. Но как тогда расценивать визит старшего оперуполномоченного центрального городского райотдела? Оживший труп и ожившая кукла – явления одного порядка. Или оперуполномоченный – такой же плод моего больного воображения, как и оживший Буратино?

Чтобы привести мысли в порядок, я занялся домашними заботами. Давно пора – в квартире полный бедлам, да и есть нечего. Сварил большую кастрюлю борща – дня на три-четыре, если не прокиснет, – потушил печень, а затем принялся за уборку квартиры. Возился долго, но разговор с оперуполномоченным никак не шёл из головы. Только сейчас, анализируя нашу беседу, я вдруг понял, что милиционер, задавая обтекаемые вопросы о «живом трупе», хотел от меня только одного – заполучить деньги. И добивался этого очень конкретно. Неужели я прав в своём спонтанном подозрении, что он переодетый вымогатель? Да, но откуда у него фотографии с места обнаружения трупа и из морга? Обыкновенному вымогателю, даже переодетому в милицейскую форму, такие снимки не достать.

Наведя в квартире относительный порядок, я решил прояснить этот вопрос. Нашёл в телефонном справочнике номер райотдела милиции и позвонил.

– Центральное городское отделение милиции, – услышал из трубки бесстрастный женский голос.

– Добрый день.

– Здравствуйте.

– Подскажите, как связаться со старшим оперуполномоченным Петром Ивановичем Сидоровым?

– Сидоровым?

– Да. Петром Ивановичем.

– У нас такого нет.

– Извините…

Я положил трубку. Только сейчас понял значение имени, отчества и фамилии липового оперуполномоченного. Петров, Иванов, Сидоров! Самые распространённые фамилии в России. Ну а фотографии… Да мало ли каким образом можно заполучить фотоснимки? Особого секрета они не представляют – быть может, оба снимка были переданы в редакцию газеты, а опубликовали только один. А взять снимки в редакции может практически любой – не времена социализма, когда все издательства и типографии тщательно охранялись во избежание идеологической диверсии. Проходил Сидоров возле редакции, зашёл и взял. Этакий проходимец во всех смыслах… Либо всё обстоит ещё проще – не секрет, насколько тесно связаны правоохранительные органы с криминальными структурами. Порой настолько тесно, что и не разберёшь, кто из них кто.

Мало радости, когда узнаёшь, что за заработанными тобой деньгами начали охоту криминальные структуры, но я испытал облегчение. Восемьсот долларов – это для меня крупная сумма, но в криминальном мире ею могут заинтересоваться только мелкие мошенники. А если так, то с Петром Ивановичем Сидоровым мы больше не встретимся, и его многообещающее «До скорого свидания!» не более чем фикция. Любят мошенники пускать пыль в глаза, даже когда махинация не удалась.

Проблема с милицией как-то сразу отошла на второй план, и её место заняла другая, гораздо более близкая и потому тяжёлая, давящая на сердце. Я посмотрел на телефон – Любаша так и не позвонила. Что с ней происходит? Сама говорила, как только дочка смирится с моим присутствием, так всё наладится. Но стоило Оксане переменить своё отношение к будущему отчиму, так у Любаши появились новые страхи.

Ладно, если Магомет не идёт к горе… Я набрал номер городской библиотеки.

Трубку подняла Лена Изюмова, подруга Любаши, одолжившая ей серьги. Этакая пышечка, кровь с молоком, из-за своей фамилии прозванная за глаза «булочка с изюмом».

– Городская библиотека имени Надежды Константиновны Крупской, – грассирующим контральто сообщила она.

– Здравствуй, Леночка, – сказал я. – Это Денис. Позови, пожалуйста, Любашу.

– А… – разочарованно протянула Леночка. Стоило мне представиться, куда только подевалось её грассирующее контральто. – Сейчас посмотрю…

– Денис, – сообщила она через минуту, – ты знаешь, она ушла в хранилище.

Голос у неё был отчуждённый, и я ей не поверил.

– Ты можешь передать, чтобы она мне перезвонила?

– А… – запнулась Леночка, подтверждая мои подозрения. – Ты знаешь, я скоро ухожу… Перезвони лучше ты.

– Когда?

– Что – когда?

– Перезвонить?

– Через полчаса, через час.

Я глянул на часы – через час библиотека закрывалась.

– Хорошо, – буркнул я и повесил трубку.

Не хотела Любаша со мной общаться, и всё тут. И не верилось, что только из-за того, что Оксана зашла ко мне после школы и я накормил её пельменями. Это была только зацепка, из-за которой наши отношения начали катиться в тартарары. Но что могло произойти? Я терялся в догадках, и от этого на душе было тошно. Надежда, что на старости лет у меня будет нормальная семья, таяла как дым. Не успел жениться, а семейные неурядицы уже начались.

Бесцельно послонявшись по квартире, я вышел на лоджию и долго стоял, вперив взгляд в верстак, на котором совсем недавно ожил деревянный Буратино. Проблема контакта с потусторонними силами казалась нереальной и неинтересной. Что могут значить все проблемы мироздания на фоне рушащегося личного благополучия? Ничто.

Я вышел в комнату, сел в кресло и включил телевизор на первом попавшемся канале. Как по заказу попал на юмористический фильм о вторжении марсиан. Кукольные марсиане стройными колоннами десантировались на Землю, поливая восторженные толпы встречающих их землян огнём из бластеров, при этом фарисейски приговаривая: «Мы пришли к вам с миром…» Минут пять я наблюдал, как бедные земляне превращаются в прах, затем переключился на спортивный канал. Транслировали гонки Формулы-1 – ревели моторы болидов, непобедимый Шумахер очертя голову несся по трассе к очередному подиуму, оставляя позади себя конкурентов, но былого удовольствия от гонок я не получил. Ничто не было в радость, серым и никчемным казался мир.

Под рёв болидов я и уснул в кресле и проспал до самого утра. Снилось мне вторжение инопланетян. Стройные колонны деревянных Буратино шествовали по нашему городу, поливая всё и вся огнём, а над всем этим вагнеровским «Полётом валькирий» рефреном звучало: «Мы пришли к вам с миром…»

Проснувшись утром с тяжёлой головой и отвратительным настроением, я принял душ, позавтракал и только тогда заглянул в мастерскую. Буратино так и не вернулся из своих сказочных странствий, поэтому никто на лоджии не бедокурил. Куклы неподвижно висели на стене, инструменты на верстаке лежали в том же порядке, что и вчера. Кончилась сказка.

И чёрт с ней. Когда на душе непорядок, не до посторонних дел, тем более потусторонних. Но, как ни тяжело на душе, надо жить. Посторонние потусторонние дела могут вылезти боком – если Буратино не вернётся, придётся возвращать деньги. Быть может, и доплачивать за стеклянные глаза и, вероятно, полено. Древесина-то весьма дорогих сортов…

Я собрался, вышел из квартиры, запер дверь и с предубеждением посмотрел на жёлтую рожицу на стене, не решаясь с ней заговорить. Если она начнёт кривляться, как Буратино, то мне прямая дорога в сумасшедший дом. Так и не решившись сказать рожице хотя бы «Привет», я спустился по лестнице, вышел во двор и поплёлся на рынок. Надо выяснить, как там дела с клиентом – что-то мне подсказывало, что очень уж он непростой человек. Нет, конечно, не «живой труп», но он определённо знал, что должно было произойти с куклой, иначе зачем давал мне полено с необычной древесиной и стеклянные глаза с подвижными зрачками?

Погода выдалась под стать настроению: с пронизывающим холодным ветром, низкой серой облачностью, снежной слякотью под ногами. Весной и не пахло. Что ни день, то сюрприз, и не только в погоде.

Торговать я не собирался, поэтому не стал забирать лоток и ящик из каморки Михалыча, а прямиком направился в сквер.

Торговля у Мирона шла бойко, и все художники ему завидовали. Старушки чуть ли не гурьбой подходили к нему, покупали иконки и отходили.

– Видишь, и мне пофартило! – весело приветствовал меня Мирон, получая у старушки деньги за очередную иконку.

– Наколдовал, что ли? – сумрачно поинтересовался я.

– Цыц! – шикнул на меня Мирон, уловив испуганный взгляд старушки, укутывавшей иконку в тряпицу. – Не богохульствуй. – Он расплылся в улыбке и кивнул старушке: – Христос с вами…

Бородка клинышком, черное длиннополое пальто, согбенная поза, придавали ему сходство с дьяком. Старушка осенила Мирона крёстным знамением, бросила на меня негодующий взгляд и пошла своей дорогой.

– Не распугивай клиентуру, – прошипел Мирон. – Сегодня церковный праздник, бабуси иконы в церкви освящают.

– Что за праздник?

– А чёрт его знает… Но иконы идут нарасхват.

Очередная старушка, остановившаяся перед лотком с иконами, отпрянула и погрозила Мирону пальцем.

– Не упоминай имя нечистого пред иконами! – строго сказала она.

– Извини, бабушка, бес попутал… – ляпнул Мирон, осёкся, поспешно перекрестил рот и зачастил: – Прости мя, господи, уста не ведают, что лепечут… Николая-угодника не желаете? Уступлю в цене…

Когда старушка, купив икону, отошла, Мирон глянул вдоль аллеи и, не обнаружив больше покупателей, распрямил спину, расправил плечи и сразу потерял сходство с дьяком.

– Ох, и тяжко быть атеистом… – Он посмотрел на меня и увидел, что я без лотка. – Долг требовать пришёл?

– И это тоже, – кивнул я.

Мирон достал деньги, отсчитал, протянул мне.

– От сердца отрываю…

– Ты моего заказчика не видел? – спросил я, пряча деньги в карман.

Мирон недоумённо уставился на меня.

– Денис, ты что, газету так и не смотрел?

– Смотрел… Но фотография некачественная. Может, не он?

– Он, – твёрдо заверил Мирон. – При нём куклу твою нашли.

Я подозрительно глянул на Мирона. О кукле в газетной статье не упоминалось.

– А ты откуда об этом знаешь?

– Сорока на хвосте принесла!

Мирон улыбался, смотрел на меня честными глазами, но я всё же уловил лёгкую заминку в ответе. И, кажется, понял, что это за «сорока».

– Тебе случайно не знаком оперуполномоченный Пётр Иванович Сидоров? – напрямик спросил я.

Мирон поскучнел, нахохлился, отвёл глаза в сторону.

– Приходил сюда… – нехотя промямлил он. – Интересовался тобой и заказчиком…

Дальше спрашивать я не стал – видел, Мирон либо откажется говорить, либо соврёт. И этого хватило, чтобы понять, что версия о Сидорове как о мелком жулике неверна – проходимцы не занимаются скрупулёзным сбором информации. Да, но почему тогда в отделении милиции сказали, что такого сотрудника у них нет?

Холодок пробежал по спине. Неужели ФСБ? Там любые документы могут состряпать и представиться кем угодно. Но чем мог заинтересовать федеральную службу безопасности рядовой кукольных дел мастер?

– Ты адрес Андрюхи знаешь?

– Осокина? – удивился Мирон. – Зачем тебе?

– Поговорить надо. Так знаешь?

– Нет. Но знаю, где он работает.

– Это я тоже знаю… Ладно, тогда пойду.

– Погоди, – придержал меня за рукав Мирон. – Освящение икон в церкви до полудня, так что минут через пятнадцать мои покупатели иссякнут. Я освобожусь, вместе сходим. Деньги есть, посидим втроём, водочки выпьем…

Я заглянул ему в глаза и увидел, что не только водочки хочется Мирону. Было в глазах что-то такое, отчего я не поверил в искренность его слов.

– Нет. Мне с Андрюхой тет-а-тет поговорить надо. В другой раз посидим, водочки попьём.

– Ишь, какие мы… – обиделся Мирон. – Как сделались богатенькими, так появились свои секреты…

И опять я уловил фальшь в его словах. Не обида, а что-то другое мнилось мне в интонации Мирона, но что именно, понять не мог. Столько личных неурядиц навалилось, что любые слова кажутся подозрительными.

– Пока, – отчуждённо махнул я рукой и направился из сквера в сторону университетского городка.

Спустившись на набережную, я миновал три двенадцатиэтажных студенческих общежития и свернул к учебным корпусам. Стеклодувная мастерская находилась в одноэтажном здании между корпусами физического и химического факультетов.

Несмотря на холодную погоду, дверь в мастерскую была открыта настежь, и оттуда тянуло жаром. Я вошёл и огляделся. В левом углу перемигивалась огоньками муфельная печь, в правом застыл загаженный зелёной пастой ГОИ полировальный круг, а между ними вдоль глухой стены тянулся длинный стол с огнеупорным покрытием и тремя стационарно установленными газовыми горелками. Две не работали, а в пламени центральной, сидя на высоком табурете спиной ко входу в мастерскую, колдовал с раскалённым стеклянным шариком Андрей Осокин. Шумела вытяжная вентиляция, ревела газовая горелка, поэтому моих шагов он не услышал и не обернулся.

Я подошёл ближе и из-за его спины стал наблюдать. В огне горелки на конце стеклянной трубки вращался маленький глаз, только не карий, как те, которые я вставил Буратино, а голубой. Быстрыми вращательными движениями Андрей вытянул трубку у глаза до толщины капилляра, отключил в горелке поддув воздуха, немного подержал глазок в низкотемпературном пламени и положил на кусок асбестового одеяла.

– Осталось залить глицерин и запаять, – сказал я из-за спины.

Андрей повернулся, посмотрел на меня сквозь защитные очки и выключил горелку. Рёв оборвался, и в мастерской воцарилась тишина.

– Не глицерин, а полиэтилсилаксан, – поправил он меня и снял очки. – Привет. Какими судьбами?

– Привет. – Я пожал ему руку. – Прослышал, что ты разбогател.

Андрей криво усмехнулся.

– Не верь слухам.

– Ой ли? Говорят, заказчик за пару глаз платит тебе по сто долларов.

– Платит, – не стал юлить Андрей. – Но восемьдесят из них уходит на оплату газа и электричества. – Он кивнул в сторону муфельной печи. – Иначе декан факультета не соглашался, чтобы я здесь на себя работал. Хотел, сквалыга, чтобы отстёгивал ему долю, но я пригрозил, что рассчитаюсь. С кем он тогда останется? Сам, что ли, будет паять бюретки студентам? Руки не оттуда растут…

Он отломил капилляр в сантиметре от глазка и бросил стеклянную трубку в металлический ящик, где лежала груда сломанных студентами и неподдающихся восстановлению бюреток и мерных пипеток.

– Так что, если решил занять денег у «разбогатевшего» стеклодува…

– Нет, – оборвал его я. – У меня другие заботы. Я твои стеклянные глаза вставляю в деревянные куклы.

– Что?! – изумился Андрей. Он недоверчиво уставился на меня, затем неожиданно расхохотался. – Быть такого не может!

– Это ещё почему? – спокойно поинтересовался я.

– Да по кочану!

Он насмешливо смотрел на меня, будто знал что-то такое, что напрочь опровергало мои слова.

– Не хочешь, не верь, – пожал я плечами, пододвинул к столу табурет и сел. – Тебе известна фирма, которая заказала партию стеклянных глаз?

– Нет.

– И заказчик тебе не представился?

– Нет.

Андрей продолжал насмешливо смотреть на меня.

– Расплачивался он стодолларовыми купюрами, был в тёмных очках с толстыми линзами, перчатках… Голос глухой, движения заторможенные, нос бледный…

Улыбка медленно сползла с лица Андрея.

– Да.

– Рот закутан шарфом, невысокий, плотный, в длиннополом мятом пальто… – продолжал я.

– Нет, – прервал меня Андрей. – Худой, высокий, в коротковатой куртке.

«Неужели второй труп? – поёжился я. – Только некромантии и недоставало!»

– Он здесь расплачивался?

– Да.

– Жарко у тебя тут… – Я обвёл глазами стеклодувную мастерскую. – Запашок от заказчика почувствовал?

Андрей недоумённо повёл плечами.

– Ну да, вроде бы… Химический такой… Да у меня все заказчики с химического факультета воняют реактивами!

– Уж не формалином ли пах заказчик?

Андрей внимательно посмотрел на меня, и на красном от постоянной работы у огня лице вновь заиграла саркастическая улыбка.

– Ты прямо как участковый оперуполномоченный! – ехидно заметил он.

– Пётр Иванович Сидоров?

– Иван Сидорович Петров, – поправил Андрей.

– Петров? – удивился я. – Ты уверен, что не Сидоров? Лет тридцати пяти, среднего роста, приятной внешности, небольшая родинка под левым глазом?

– Да, он, – кивнул Андрей. – Показывал документы, и я точно запомнил, что Иван Сидорович Петров.

Я растерялся.

– И я видел его документы. Пётр Иванович Сидоров…

Андрей хмыкнул.

– Только нет оперуполномоченного Петрова в центрально-городском отделении милиции, – сказал он. – Я справлялся.

– И Сидорова нет, – поддакнул я. – Я тоже справлялся. Может, он – Сидор Петрович Иванов?

– Думаю, и такого там нет… Интересно, а в ФСБ дают справки о сотрудниках?

– Ага. Любому встречному-поперечному. Но в первую очередь об агентах внешней разведки. Ты приметы его будешь описывать? Кстати, он показывал фотографии заказчика?

– Да. Мёртвого. Лежащего на снегу в своей кургузой курточке.

Выходит, соврал мне Петров-Сидоров, что второго «живого трупа» не обнаружено. Что ему соврать, когда и документы липовые, и место работы?

– Ты из своего материала глаза делаешь или из материала заказчика? – переменил я тему.

– Из своего… – удивился Андрей.

– Странно. А мне для кукол заказчик свой материал предложил. Любопытная древесина, раньше я никогда с такой не работал.

Андрей равнодушно пожал плечами, но вдруг наморщил лоб и внимательно посмотрел на меня.

– Говоришь, необычная древесина?

– Да. Я всё-таки немного разбираюсь в породах дерева. Эта древесина не из нашего ареала.

– Ага… – понимающе покивал Андрей. – Неделю назад географический факультет университета продал свою коллекцию древесины за баснословную сумму. Сорок лет собирали по всему миру… Что поделаешь, наука сейчас выживает, как может.

Я тоже покивал и снова переменил тему, вернувшись к началу разговора:

– И всё-таки, почему ты не веришь, что я вставляю в кукол твои стеклянные глаза?

– Да по кочану! – повторился Андрей на этот раз раздражённо.

Ничего не говоря, я пристально посмотрел ему в глаза. Андрей передёрнул плечами и отвёл взгляд.

– Начну рассказывать, не поверишь… – пробормотал он.

От постоянной работы у огня выгоревшие до полной бесцветности брови сдвинулись к переносице, и лицо Андрея приобрело обиженное выражение. Будто ему очень хотелось раскрыть свою тайну, но он боялся быть поднятым на смех.

Я этого уже не боялся.

– И всё же?

– Мне кажется… – Андрей поморщился, бросил на меня быстрый взгляд, и снова отвёл глаза в сторону. – Мне кажется, эти глаза могут видеть.

– Как раз этому я верю, – спокойно сказал я.

Теперь настала очередь удивляться Андрею.

– Почему?

– По кочану! – фыркнул я и, выдержав паузу, объяснил: – Потому что стоило мне вставить стеклянные глаза в деревянную куклу, как она ожила.

Лицо у Андрея вытянулось, и сквозь профессиональный красный загар было видно, как он побледнел.

– Вот оно как…

Он поверил и поверил беспрекословно!

– Я думал, их вставляют мертвякам… Всё удивлялся, почему заказывают такие маленькие…

И тут до меня кое-что дошло. Если кто-то додумался оживлять мёртвых, то есть не оживлять, а заставлять их двигаться наподобие зомби, то «живым трупам» нужны новые глаза, так как сквозь растёкшиеся зрачки мёртвого человека ничего увидеть нельзя, и зомби были бы слепыми. Разве что они каким-то образом могли видеть благодаря странным очкам с толстыми линзами… С другой стороны, нет никакой разницы между «оживлением» подобным образом трупов и деревянных кукол. С куклами даже проще – они не разлагаются и не воняют.

Кажется, и Андрею в голову пришла та же мысль.

– И где теперь твоя ожившая кукла?

– Буратино? Сбежал.

– Так это был Буратино? – Андрей нервно хмыкнул. – Оправдалось твоё прозвище Папы Карло…

Мимо воли на меня тоже напал нервный смех. Глупее ситуации не придумаешь. Всё же я нашёл в себе силы подавить смех и спросил:

– Почему ты так уверен, что стеклянные глаза могут видеть?

– Почему? – переспросил Андрей, взял себя в руки и посерьёзнел. – Сейчас покажу.

Он достал из ящика стола бутыль с надписью «Полиэтилсилаксан», набрал жидкость в пипетку и аккуратно ввёл её через капилляр в стеклянный глаз.

– Внимательно наблюдай, – сказал он и положил глаз на столешницу.

И тут я увидел, как сантиметровый отросток капилляра начал оплывать, запаивая отверстие, а сам глаз проседать, меняя сферическую форму на эллипсоидальную.

– Я рассматривал его под микроскопом, – сказал Андрей. – Стекло над зрачком становится идеальной линзой.

– Чёрт… – выругался я, и меня непроизвольно передёрнуло. – Андрюха, мы воочию наблюдаем трансцендентные явления и так спокойно о них рассуждаем…

– Видел бы ты меня, когда я в первый раз это наблюдал, – усмехнулся он.

Я вспомнил своё состояние, когда ожил Буратино. Прямо сказать, не из приятных. То ли ещё будет… Вляпались, похоже, мы с Андреем по самую макушку. И из этой трясины нам не выбраться.

– Ты встречаешься со своим заказчиком?

– Нет.

– А как же он забирает продукцию?

– Не знаю. – Андрей выдвинул ящик из стола, на дне которого лежала тоненькая пачка стодолларовых купюр. – Я складываю сюда готовую продукцию, а прихожу утром и нахожу вместо неё деньги.

– М-да… – протянул я и наконец-то решился на главный вопрос: – Как думаешь, кто они?

– А чёрт его знает! – поморщился Андрей и в сердцах махнул рукой. – Тебе не всё равно, кому продавать душу? Раньше бы сказали – нечистой силе, сейчас – пришельцам из космоса… Ещё спроси, чего они хотят. – Его губы тронула саркастическая усмешка, и он сам ответил на свой вопрос: – Землю поработить! По мне, если так платят, пусть порабощают!

– Родину продаёшь… – криво усмехнулся я.

Но Андрей неожиданно воспринял мои слова в штыки.

– Родина?! – вспылил он. – Какая, к чёрту, родина?! Настоящее государство заботится о своих гражданах, а у нас граждан обдирают, как липку! И если я интересен стране исключительно в качестве субъекта для «обдирания», то такую родину и продать не грех. Если об тебя вытирают ноги, обуй ботинки с толстой подошвой и начинай лягаться!

– Коллаборационист ты наш, – насмешливо покачал я головой.

– Уж какой есть… – остывая, буркнул Андрей.

– А если серьёзно, что будем делать?

– Да то и будем! – раздражённо отмахнулся он. – Я – выдувать стеклянные глаза, ты – мастерить кукол. У тебя есть другие варианты?

«А он прав!» – ужаснулся я. Иных вариантов не было. Разве что бегать по инстанциям и доказывать, что в куклы вселилась нечистая сила либо мы контактируем с инопланетянами. Прямая дорога в сумасшедший дом. Отказываться от работы тоже не хотелось – только-только почувствовал, как начинаю выбираться из финансовой ямы и что в мире существуют ещё кое-какие интересы, кроме заботы, где достать деньги, чтобы прокормиться. Чем возвращаться в своё болото, лучше сразу пеньковую петлю на шею. Хотелось жить, а не существовать, и очень не хотелось проявлять патриотизм. Кто его оценит? Быть неизвестным героем не хотелось равно в той же степени, как и умирать.

– Слушай, Андрей, ведь ты при университете работаешь, со многими учёными знаком, – сказал я. – Может, стоит кого-нибудь из них посвятить в нашу проблему? Авось подскажут что-нибудь дельное.

– Наши учёные?! – Андрей так же неожиданно, как только что возмущался, развеселился. – Если где-то и существуют настоящие учёные, то не в нашем университете. Не знаю, по каким темам кандидаты и доктора наук защищали диссертации, только в научном мире их достижения неизвестны. Пауки в банке! Единственное, чем занимаются, так тем, что подсиживают друг друга, чтобы занять место поближе к государственной кормушке. Вон декан на меня волком смотрит, что не отстёгиваю ему из своего приработка. Выгнал бы меня с удовольствием, но тогда стеклодувную мастерскую закроют, а его подсидят. Претендентов на тёплое место декана много.

– Кончай ныть, – поморщился я, – а то тоже начну плакаться о своих личных неурядицах. Жилетка есть?

– Нет. Зато спирт есть. Будешь?

– Не буду. И без него голова кругом идёт. Что у нас за менталитет такой – как проблема, так лучшего способа, чем заливать её спиртным, не находится?

– Потому такой, что наша с тобой проблема неразрешима, – пожал плечами Андрей. – Меньше над ней голову ломай, работай и получай зелёненькие. А если тошно – водку пей.

– Это тебе хочется, чтобы она была неразрешимой, – не согласился я. – Инопланетяне, вторжение, лапки кверху…

Андрей скривился как от оскомины.

– Да плевать мне, кто они – передовой отряд вторжения, мирные исследователи, потусторонние силы или предвестники Армагеддона местного значения. Кто их заслал, откуда и с какой целью. Платят, жить позволяют, и ладно.

– Засланцы, говоришь?

Андрей прищурился.

– Картавить изволите?

– А ты что, японец?

– При чём тут японец? – не понял Андрей.

– В японской речи нет звука «л».

– Буквы?

– Букв у них тоже нет.

– Японовед ты наш…

– От стеклодуя слышу.

– Таки «…дуя»? – обиделся Андрей.

– Аки «японо…», – не остался я в долгу.

Последнее слово осталось за мной, и мы замолчали. Выпустили пар в пустопорожней перепалке и неожиданно поняли, что говорить не о чем. Ничего мы не выяснили, ни к какому решению не пришли и вряд ли придём. Напрасно говорят, что истина рождается в споре. В споре появляются синяки и выбиваются зубы, а проблемы не разрешаются, а усугубляются.

Андрей шумно вздохнул, нагнулся и достал из-под стола литровую бутыль без надписи.

– Давай вмажем спирту, мозги затуманим?

Я покачал головой.

– Не хочу. – На душе было тошно, и отчаянно хотелось побыть одному. – Пойду я…

– Как хочешь, – равнодушно сказал он. Видимо, в своём желании побыть в одиночестве я не был оригинален, и Андрей хотел того же. – Что-то новое выяснишь, сообщи.

– И ты тоже, – сказал я, поднимаясь с табурета. Всё-таки скрывалась за его напускным безразличием тревога. Когда страус прячет голову в песок, перья на гузке подрагивают.