Текст книги "Странная практика"

– Наверное, да, – проговорил он утомленно. – Никаких снов я не помню.

Клиническая картина тоже демонстрировала явное улучшение – по крайней мере, на данный момент. В шевелюре у него стало меньше седых волос и больше темных, что она уже прежде наблюдала как показатель улучшения состояния у нескольких видов сверхъестественных существ.

– Ну, похоже, сон пошел вам на пользу, – сообщила она. – Хочу снова посмотреть на рану, а потом мне надо будет поехать в приемную, но, скорее всего, я сумею привезти вам немного нужной крови.

Она склонилась над ним, от души радуясь тому, что волосы у нее ради разнообразия ведут себя прилично и не выбиваются из небрежного хвоста. Затянутыми в перчатки пальцами она бережно отделила пластырь, удерживавший марлю у него на ране, и опять обратила внимание на решетки шрамов, один на другом: записки довольно бурной жизни… Снова подумалось: «Масса проигранных дуэлей?»

Наконец пластырь отлип, она сняла марлевую подушечку, открывая рану, – и невольно улыбнулась при виде явного улучшения. Воспаление значительно уменьшилось, опухоль спала, а на концах крестообразного пореза уже появился струп, которого еще несколько часов назад не было.

– Прекрасно! – сказала она, отстраняясь и складывая использованную повязку аккуратным квадратиком. – Намного лучше. Я очень рада.

Варни скосил глаза на рану, явно удивился и снова посмотрел на нее. Грета и раньше сталкивалась с такой реакцией и понимала, что любому другому рана по-прежнему будет казаться довольно-таки неприятной, однако ей самой этот интенсивный процесс заживления принес глубокое облегчение.

– Ваш организм вполне удовлетворительно справляется с собственным восстановлением, хоть и гораздо медленнее, чем вы привыкли, – сообщила она ему, вскрывая стерильный перевязочный пакет. – Рана должна полностью закрыться предположительно к завтрашнему утру, и после этого вам можно будет вставать и начинать двигаться… но, спешу уточнить, в щадящем режиме.

Грета закрыла рану свежей повязкой, даже не сочтя нужным смазывать ее мазью, и встала, продолжая улыбаться.

– А пока у вас нет никаких пожеланий, помимо крови? Какой-нибудь особый чай? Занимательное, хотя и не познавательное, чтиво?

Он уставился на нее, а потом довольно неожиданно улыбнулся в ответ.

Глава 7

– Э… ну… доктор Хельсинг сказала, что вы бухгалтер.

– Совершенно верно. А что, вам он нужен?

– Нет. Я… я просто… э…

Крансвелл растерянно замолчал.

Фаститокалон чуть улыбнулся своим мыслям и на ходу ссутулился, глубже уходя в одолженное пальто. Ему приходилось тратить силы (хоть и совсем небольшие) на то, чтобы окружить их полем незаметности. Большую часть сил ему предстояло потратить на то, чтобы спрятать Крансвелла и бесценную ношу у него под курткой от охранников музея.

– Вы просто любезно поддерживаете беседу, а еще пытаетесь понять, почему я способен создавать магию, как я полагаю.

– А вы при этом не читаете мысли?

– Стараюсь этого не делать, просто в силу правил хорошего тона. Среди бухгалтеров магия не распространена. Если не считать того, что достаточно сложные математические теории в каких-то областях совпадают с магическими науками, большинство людей, рассчитывающих налоги и ведущих финансовый учет, не интересуются теоретической стороной вопроса.

Крансвелл продолжал внимательно смотреть на него.

– Мысль о магии меня не беспокоит, – сказал он, – потому что… черт, я же знаю, что есть вампиры, и оборотни, и всякие вещи, в которые обычные люди не верят, но… вы ведь не имеете дела с волшебными палочками и колпаками в звездах, так?

– Так, – согласился Фаститокалон, – не имею. Давайте скажем, что я раньше был демоном, и на этом остановимся, хорошо? Это очень длинная и совершенно неинтересная история. – Он демонстративно не смотрел на Крансвелла, надеясь избежать его возражений. – И я очень рад, что Грета сейчас убедила меня вернуться в замок Ратвена вместе с ней. Принимая во внимание, какой ущерб тот клинок нанес сэру Фрэнсису, я бы ожидал, что и со мной он сделал бы нечто не менее всесторонне-гадкое. Если мы увидим каких-то монашествующих типов, я спрячусь у вас за спиной и буду скулить.

Он закашлялся. Хорошо хоть дождя не было, но утро выдалось холодным и сырым, и он радовался, что до музея идти недолго.

– Вам точно не сложно будет это сделать? – спросил Крансвелл, хмуря брови. Фаститокалон знал, что его спутник собирался сказать нечто иное насчет того «Как это – вы раньше были демоном?», и даже немного радовался возможности его отвлечь. – Кашель у вас довольно сильный.

– О, это пустяк, – успокоил его Фаститокалон. – Были времена, когда меня гнали из пансионов в Ротерхите из-за того, что я слишком шумный и беспокою соседей. Сейчас жизнь в целом проще, но вот по опиумным притонам я скучаю.

Судя по лицу, у Крансвелла возникло множество новых вопросов, но они уже подошли к лестнице музея. Фаститокалон остановился и вскинул руку.

– Итак. Проще всего было бы перекинуть вас сразу в отдел хранения, а потом выдернуть обратно, но, к сожалению, сейчас мне это, пожалуй, не по силам. И потом, сам я там не бывал, так что не имею четкой мысленной картины, куда хочу попасть. Придется идти длинным путем.

– А как это – перекинуть? – поинтересовался Крансвелл.

– Транслокацией, – ответил тот. – Но сейчас придется обойтись старой доброй невидимостью. Держитесь поближе ко мне и не совершайте резких движений. Чтобы все получилось, мне нужен физический контакт. И не забывайте: люди не смогут вас видеть, но чувствовать смогут, так что ни на кого не натыкайтесь.

Он на всякий случай принял дозу лекарства из ингалятора – не годится громко закашляться в момент операции, – положил руку Крансвеллу на плечо и закрыл глаза.

Когда он снова их открыл, в серой радужке появилось чуть-чуть оранжевого, словно слой глазури на керамике. Вокруг них цвета и свет чуть поблекли, словно кто-то прикрутил регулятор яркости.

Крансвелл уставился на Фаститокалона. Тот состроил (хотелось бы надеяться) успокаивающую рожицу и кивнул в сторону музея.

* * *

За последние сутки – или около того – Грета не раз думала о том, что, потеряв отца, когда ей еще не исполнилось тридцати, она стала испытывать притяжение к другим мужчинам «постарше»: надо полагать, из-за осознанного или подсознательного желания чувствовать родительское влияние. Старшинство в некоторых случаях определялось по крайней мере несколькими сотнями лет, а может, и больше. Она не была уверена, стоит ли позволять себе такое.

Это стало особенно заметно днем, когда ей пришлось спорить с тремя этими мужчинами «постарше» одновременно, утверждая, что ей можно доверить добраться до Харли-стрит и вернуться обратно, не оказавшись убитой, ни на что не наткнувшись и даже не провалившись под землю.

– Послушайте, я ценю вашу заботу, – повторила она уже в четвертый раз, – правда ценю. Не сомневайтесь. Но на них действуют элементарные средства самозащиты, а у меня работа, которую необходимо делать. Я не собираюсь задерживаться допоздна и не намерена в одиночку заходить в темные переулки.

Ратвен и Фаститокалон переглянулись с Варни, которого призвали на совет, после того как Грета отказалась уступать им как по отдельности, так и вместе. Такие взгляды она бессчетное количество раз видела у родителей, которым приходится справляться с неразумными и невыносимыми подростками: это подарило ей чудесное теплое чувство законного возмущения, которое поддерживало ее всю дорогу до автобусной остановки. А там, конечно же, снова вернулся страх, и она поймала себя на том, что то и дело оглядывается в поисках людей в шерстяных коричневых сутанах и тихо бормочет всякие ругательства.

Прибыл автобус. Конечно же, без каких-нибудь убийц. Отправился туда, куда было заявлено, и остановился ровно там, где должен был. Грета решила не беспокоить Ратвена сообщением, что добралась.

Ее приемная занимала одно из наименее величественных зданий на Харли-стрит: первый этаж был из оштукатуренного камня, а выше шла кирпичная кладка, как у многих ее соседей, но на окнах второго и третьего этажей не было фронтонов, и Грета старалась не замечать, насколько давно не красили дверь и как запылились стекла веерообразного окна над створками. А вот медная табличка у двери блестела, и Грета протерла ее рукавом, перед тем как войти; отражение ее лица легло на буквы. «ГРЕТА ХЕЛЬСИНГ, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ, ЧЛЕН КОРОЛЕВСКОГО КОЛЛЕДЖА ВРАЧЕЙ».

Подруги, которых Грета упросила вести прием, вполне справлялись с этим в ее отсутствие. Пациенты Греты привыкли видеть их в приемной: Надежда часто помогала с магическими аспектами лечения мумий, а также обновляла на входной двери чары, которые не давали обычным людям присматриваться к ее пациентам в моменты их прихода и ухода, а Анна часто ассистировала Грете во время несложных хирургических операций. Сегодня всем заправляла именно Анна.

Пока Грета не упоминала о причине своего внезапного и вынужденного отсутствия на месте работы – и если им удастся придумать способ справиться с ситуацией рано, а не поздно, то, надо надеяться, ее коллегам и не придется ничего говорить.

Когда все закончится, она поставит им обеим очень-очень щедрую выпивку. Знать, что ее практика находится в хороших руках… да, Грете это было по-настоящему важно.

Когда она пришла к себе в приемную, там дожидались только два пациента, а Анна как раз выводила из кабинета мрачного баньши, кутающегося в шарф.

– Привет, Анна, – поздоровалась она. – И вам привет, мистер О’Коннор. Надеюсь, перенапряжение проходит? Прекрасно. Счастливого Рождества!.. Извини, я собиралась появиться раньше. Тут был ад?

Анна, располагающая к себе толстушка, носила в приемной лиловый хирургический костюм и крайне редко сталкивалась с необходимостью бороться с желанием заходить в пруды и заманивать путников на смерть в пучинах. Она тепло обняла Грету.

– Рада тебя видеть, лапочка. Нет, все было не страшно. Пара случаев гриппа, пара – с желудочным вирусом и бедняга мистер О’Коннор с перенапряжением голосовых связок. Мистер Рененутет звонил, и я сказала ему, что тебя сейчас нет на месте, но ты позвонишь ему насчет его ног, как только появишься.

Грета кивнула, повесила жакет и надела белый халат.

– Хорошо, позвоню, как только приму этих двоих. Боюсь, что не смогу остаться на весь день. Ты никого на прием не записывала?

– Господи! Нет, конечно. А тех, кому нужно было срочно помочь, я направляла к Ричторну. Я позвонила, и он был рад помочь. Сейчас заварю тебе чаю, лапочка.

– Ты просто сокровище, – сказала ей Грета и ушла в комнату ожидания, чтобы проверить запись на прием.

За работой время всегда летело незаметно. После того как она приняла посетителей – молодую оборотницу-кошку, которой нужен был контрацептив, и худое существо непонятной породы с ангиной, – пришло время позвонить мумии Рененутету и обсудить замену трех костей левой стопы. Она часто проводила восстановительные и лечебные мероприятия для мумий и все время собиралась найти время и средства, чтобы поехать и посетить престижную и, естественно, тайную клинику и санаторий «Оазис Натрун» под Марселем.

Пациенты-мумии очень ее радовали: ничто в мире не могло сравниться с мыслью, что лично тебе удалось устранить повреждения, связанные с парой тысячелетий энтропии. Всякий раз, когда на Грету наваливалась особенно сильная депрессия, она напоминала себе, насколько ей повезло, ведь она имеет возможность кардинально улучшить качество жизни своего пациента всего за несколько часов работы и самых примитивных расходных материалов, – и тучи сразу становились менее густыми и темными. Она любила свою работу в целом, конечно, – влюбилась в нее с того момента, как к ней перешла отцовская практика, иначе ее здесь не было бы, – но иногда была особенно счастлива ею заниматься.

– Мы с вами все время откладываем, – сказала она, рисуя кости плюсны на промокашке и прикидывая, как будет формовать и подгонять легкие нейлоновые имплантаты.

Если ей когда-нибудь выпадет выигрыш в лотерею, она установит 3D-принтер, чтобы изготавливать точные копии костей пациентов, но на данный момент оптимальным вариантом были вырезанные вручную протезы. По поводу некоторых, особо сложных, случаев она консультировалась с единственным знакомым иномирным стоматологом, который проводил полировку и имплантацию зубов вампирам. Ноги Рененутета были не слишком сложным случаем.

– Чем дольше вы нагружаете и напрягаете кости, тем труднее будет их заменить. Я понимаю, что перспектива пару дней не вставать на ноги, пока клеевые составы полностью схватятся, вас не слишком привлекает, но зато потом вам будет гораздо лучше. Сможете ковылять без палки.

– Вы правда так считаете? Я уже сотни лет не могу толком ковылять, – отозвался он тоскливо. – Ментухотеп говорил, что вы и правда чудеса сотворили с его спиной, и, конечно, Иби, бедняга, и правда теперь снова может двигаться…

– Я совершенно в этом уверена. Послушайте, приходите на следующей неделе, и мы снова сделаем рентген и распланируем операцию, как положено. – Она уже представляла себе сложные моменты восстановительных мер, полностью позабыв об обожженных монахах. – К Рождеству вы снова сможете передвигаться. Мне с самого начала надо было это сделать, вместо того чтобы пытаться проводить укрепляющие мероприятия in situ[6]6
  На месте, по ситуации (лат.).


[Закрыть], но я быстро смогу извлечь поврежденные кости и заменить их пластиковыми протезами.

Сложным моментом обещало стать прикрепление искусственных связок и сухожилий – тканых эластичных лент – к имеющимся костям, однако Грета создала пару авторских методов именно для такого рода операций, включая термоотвержденные соединения на основе смол и очень тонкие титановые штифты.

– Полагаю, как только протезы будут установлены, вы почувствуете, что интенсивность боли значительно снизилась, а устойчивость возросла. И тогда можно будет подумать про вашу спину.

– Было бы ужасно приятно, – признал Рененутет, – не чувствовать при ходьбе, как они скрежещут друг о друга, если вы меня понимаете.

Грета содрогнулась.

– Могу себе представить. Ладно, сейчас все… немного непросто, но если вы запишетесь на следующую неделю, у нас должно получиться приступить к делу. У вас есть вопросы?

– Нет, наверное, – сказал он. – О!.. Когда будете делать операцию, то нельзя ли попросить кого-нибудь наложить на новые кости нужные чары, перед тем как вы их установите? Это и правда помогает.

– Конечно, можно. У меня по-прежнему проблемы с произношением, так что сама я не стану пробовать, но попрошу Надежду, если мы не найдем настоящую мумию. – Она постоянно обещала себе подтянуть древнеегипетский, но времени все не находилось. Надежда тоже владела им не вполне свободно, но, с другой стороны, она была ведьмой, и ее магия и египетские чары вроде не конфликтовали.

– Огромное вам спасибо, – сказал он, и в этот момент в дверь кабинета постучали и заглянула Анна.

– Не за что, – ответила она Рененутету. – Извините, меня зовут. Но я позвоню, чтобы записать вас не следующую неделю, договорились?

Она положила трубку, искренне надеясь, что сможет принять его на следующей неделе. Что следующая неделя для всех наступит.

От этой мысли Грету передернуло, и она постаралась поскорее ее прогнать.

Анна виновато посмотрела на нее.

– Извини, – сказала она, – но дело, похоже, неотложное: тут пришел гуль и говорит, что ему срочно надо поговорить с тобой лично.

– Какой именно гуль?

– Я не разобрала имени, но на нем такой плащ, как будто из крысиных шкурок, – пояснила Анна. – Выглядит неважно, но они же всегда такие, верно?

– Это Кри-акх, – сказала Грета, вставая. – Он – вождь северных кланов города. Пригласи его, пожалуйста.

* * *

Фаститокалон придерживал Крансвелла за плечо, стараясь не вытягивать через контакт лишнюю силу. Было сложно этого не делать, но он считал подобное глубоко невежливым: все равно что отпить из чужой рюмки.

В мыслях Крансвелла он ясно видел, куда им надо идти. Они пробирались мимо людей, сидящих на ступенях музея, пока не особенно заботясь о том, чтобы ни к кому не прикоснуться. Вверх по лестнице ко входу с Грейт-Рассел-стрит, внутрь, в выкрашенный светло-зеленым вестибюль с ящиком для добровольных пожертвований… Фаститокалон пообещал себе вернуться в видимом состоянии и положить туда пятерку, но сейчас у них были дела поважнее. А потом они оказались в огромной гулкой белой галерее со стеклянным потолком, окружавшей центральный зал: когда он в последний раз здесь был, тут располагался главный читальный зал Британского музея, а теперь, по-видимому, проводились различные выставки.

Крансвелл свернул налево, в египетские залы, и Фаститокалон сразу вспомнил, почему редко бывает в подобных местах: мощные, переплетенные, многократно пересекающиеся следы времени и метафизических явлений, окружающие собрания древностей, выматывали – и чем древнее был объект, тем значительнее он давил на реальность. А здешние экспонаты были по-настоящему древними.

Они обошли группу посетителей, смотревших на Розеттский камень, и двинулись дальше, мимо саркофагов Древнего Царства, мимо скульптурных изображений Бастет, через Ассирийскую экспозицию, к греческим статуям. Путь по-прежнему был четко виден в голове Крансвелла, что немного помогало выносить мощный приток сложной информации, и…

Фаститокалон честно старался не читать мыслей людей, потому что это было невежливо, но сейчас это почти и не было чтением, скорее – невозможностью не подслушать: Крансвелл одновременно глубоко гордился музеем и честью быть одним из его работников и страшно боялся, что просрал последнее безвозвратно из-за своего глупого, импульсивного поступка, нехарактерного для него, последствия которого они с Фаститокалоном сейчас и пытались исправить. Он решил забрать книги непреднамеренно, внезапно, под воздействием стресса и от бессилия.

Фаститокалон не мог ничего сказать вслух, даже если бы хотел показать, что знает, о чем думает Крансвелл, однако он снова чуть сжал плечо Крансвелла, словно говоря: «Не тревожьтесь, я с вами, все будет хорошо».

В каждом зале было установлено несколько незаметных, но постоянно работающих камер слежения, но ни одна из них сейчас не регистрировала ничего необычного. Они прошли еще несколько залов, спустились по лестнице в довольно старые помещения с линолеумом 70-х годов – и Крансвелл подвел его к двери с табличкой «Только для работников музея», которая оказалась между указателями, направлявшими к раннеантичным надписям и официальным документам Афинского полиса. Фаститокалон терпеливо стоял рядом с Крансвеллом, не разрывая контакта, пока тот пристраивал принесенные книги на бедро и выуживал из кармана связку ключей. Ключи звякнули, но как-то глухо, словно даже звуки не могли вырваться из того пузыря, которым их окружил Фаститокалон.

За дверью оказался сумрачный коридор, и, когда она за ними закрылась, отрезая от доступных публике помещений, Фаститокалон сразу ощутил разницу в атмосфере: здесь появлялось нечто, не относящееся к людям, – и оно побывало здесь совсем недавно.

– Сюда, – прошептал Крансвелл, что было совершенно лишним, и повел Фаститокалона по еще одной, довольно узкой, лестнице. Тут горели флуоресцентные лампы – желтоватые, гудящие, – и температура была выше. Еще несколько отпертых дверей – и они оказались в длинном помещении с рядами шкафов, словно в библиотеке. Здесь следы чего-то нечеловеческого ощущались намного сильнее. Фасс почти чуял их.

Крансвелл быстро пошел вдоль шкафов, оглядываясь с настороженным видом человека, пытающегося остаться незамеченным. В хранилище не было камер наблюдения, которых следовало опасаться, и Фаститокалон отпустил плечо и на пару мгновений привалился к стене, тяжело дыша.

Пока Крансвелл разворачивал книги, бережно закутанные в пленку, и очень-очень осторожно возвращал каждую на отведенное ей место, Фаститокалон осмотрелся – видя не совсем то, что наблюдал бы простой человек. Перед его глазами, которые сейчас заметно, хоть и не слишком ярко, подсветились оранжевым, возникли пересекающиеся следы, оставленные всеми, кто побывал здесь в последние несколько дней. Он вполне четко увидел прошлый визит Крансвелла, когда тот приходил забирать эти книги. Большинство следов были человеческими, но некоторые – не были. Если точнее, цепочек таких следов было три.

Накануне того вечера они подобрались совсем близко к Крансвеллу. Стояли и следили за ним.

Фаститокалону в теплом подземном помещении вдруг стало зябко.

* * *

Существо, которое Анна привела к Грете в кабинет, не победило бы на конкурсе красоты даже в самый лучший свой день – которым, совершенно очевидно, сегодняшний считаться не мог. Она чуть приглушила свет, вышла из за стола и протянула ему руку. То, как Кри-акх двигался – словно сам воздух слишком сильно на него давил, а пол под ногами шатался, – говорило уже о многом, а то, что он принял ее руку и позволил себя поддержать и помочь сесть, было ещехуже.

Гули всегда плохо выглядели, тут Анна была права. Скелет, скрепленный тугими веревками мышц и сухожилий под зеленовато-серой кожей, – от них явно разило могилой. Большинство были практически безволосыми, а если волосы у кого-то и были, то свалявшиеся сосульками и липнущие к черепу, словно водоросли. Сложение позволяло им быстро двигаться в узких туннелях: сутулые, с болтающимися длинными руками – и даже выпрямившись во весь рост, самые высокие взрослые гули были не выше Греты. Кожа у них была гладкая и влажная, пятнистая, как у лягушек; носили они, как правило, только ожерелья и набедренные повязки, сшитые из шкурок, о происхождении которых лучше было не задумываться, – однако на госте Греты был длинный серо-коричневый плащ, наброшенный на плечи. Тот, кто его шил, не потрудился перед этим срезать хвосты с крысиных шкурок, так что ряды усохших свисающих хвостов создавали интересный контраст с текстурой бархатистого меха.

В полутемном кабинете она хорошо видела свечение его глаз: две точки красного света, которые погасли, когда он зажмурился. Гуль сидел в кресле немного криво, цепляясь за спинку когтистыми пальцами и явно борясь с головокружением. Грета присела на край стола, приглядываясь к нему.

– В чем дело? – спросила она. – Что случилось?

– Мне нужно еще лекарство, – сказал он. Или, точнее, прошипел. Челюсти гулей заставляли вспомнить о самых опасных видах глубоководных рыб-удильщиков: их собственная речь идеально подходила для рта, наполненного острыми иглами зубов, а вот артикуляция английского языка оказалась довольно сложной. Кри-акх говорил по-английски почти свободно, что было немалым достижением. – Мое… закончилось, – добавил он. – Два дня назад.

– Еще эффексора? – переспросила Грета озадаченно. – Вам должно было его хватить еще как минимум на две недели. Как вам удалось так быстро его израсходовать?

Научных публикаций по применению антидепрессантов при лечении гулей было мало. Грета и Кри-акх перепробовали три различных лекарства, пока не нашли то, которое снимало у него симптомы (примерно такой процесс подбора она ожидала бы и при лечении человека), и она подумывала написать заметку о данном случае, просто ради создания прецедента. Он уже три месяца был на венлафаксине, и они обсудили частоту визитов, чтобы Грета могла наблюдать за его состоянием и выдавать лекарство, поскольку сам он в аптеку являться явно не мог. И это было прекрасно, если не считать того, что резкое прекращение приема венлафаксина вызывало по-настоящему гадкие побочные эффекты.

– Я… потерял пузырек, – сказал Кри-акх, и Грета ясно услышала, что он лжет.

Все это давалось ему чрезвычайно тяжело, и Грета не могла не поразиться той отваге, которая понадобилась ему, чтобы вообще прийти и попросить о помощи: вожакам гулей не положено было страдать от чего-то столь жалкого (и человеческого), как депрессия, но он был, так сказать, прогрессистом своего вида. Ответственность за три отдельных клана гулей, объединенных в нечто вроде племени, была чертовски тяжелой штукой; это усугублялось еще и тем, что правление Кри-акха основывалось не на злобной физической силе, а на разумном авторитете. Он обратился к ней (и Грета очень хорошо осознавала, насколько высокого уровня доверия это подразумевало) с жалобами на головную боль, а потом признался, что слышал, будто существуют лекарства, которые способны помочь от выматывающей, тревожной тоски.

Он по-прежнему кособочился на стуле, зажмурив глаза, позеленев сильнее обычного от тошноты и головокружения.

– Побудьте здесь, – велела Грета, но в этом не было необходимости, – я сейчас вернусь.

Она отправилась посмотреть свой запас бесплатных образцов лекарств, гадая, как ему удалось потерять пузырек: гули были падальщиками и славились способностью копить все, что угодно, даже когда это «что угодно» не имело такого большого фармакологического значения.

Это заставило Грету вспомнить про вещество на крестообразном кинжале и его фармакологическое значение, что, в свою очередь, заставило задуматься о том, не могли ли те личности, которые напали на нее и на Варни, преследовать и гулей. Это была неприятная мысль, хоть Грета и была уверена, что гули способны защищаться гораздо эффективнее, чем она сама.

Спустя несколько минут удалось найти все необходимое, и она принесла ему пару таблеток и стакан воды.

– Держите. Эффексор и меклизин от тошноты.

– Спасибо, – сказал Кри-акх и сделал очень пугающую попытку ей улыбнуться.

Грета улыбнулась в ответ и потянулась за телефоном, чтобы заказать лекарство в соседней аптеке на Бомонт-стрит. К тому моменту, когда она закончила разговор с фармацевтом, Кри-акх уже сел прямее и вид имел не такой несчастный.

– Я схожу и заберу лекарство, как только его приготовят, – сообщила она, – или отправлю Анну, если она не будет занята. А вы тем временем не расскажете мне, что случилось? Я… не хочу допытываться, но в последнее время происходят довольно странные – и даже ужасные – вещи: на поверхности на людей нападает группа сумасшедших в костюмах монахов…

Кри-акх зашипел, сел абсолютно прямо, и в полумраке кабинета его глаза засветились ярче.

– Монахи! – сказал он. – Это сделали монахи. Люди, но… не простые люди, от них пахло неправильно.

– Сделали что?

– Нас… застигли врасплох, – ответил он, одновременно гневно и как-то смущенно. – Моя охрана не справилась, это было… Большинство из нас спали, а их было много, быстрых и сильных, и в темноте они видели не хуже нас. Я потерял двух молодых. Остальные смогли спастись бегством.

– Оставив все, – проговорила Грета, постепенно понимая, что случилось. – Включая ваше лекарство. Мне… очень жаль, Кри-акх. Я не знаю, что происходит и что можно предпринять…

– Мы даже не смогли унести трупы, – добавил он глухо и хрипло. – Они не упокоены. Их плоть… Плоть пропала!

Грета прикрыла глаза. Это было самым ужасным оскорблением для гулей – злобным оскорблением и глубочайшей скорбью. В сообществе, где поедали своих мертвецов, чтобы почтить их память, невозможность забрать трупы убитых означала, что их дух нельзя должным образом освободить, что скорбь не получит естественного завершения.

– Мне очень жаль, – повторила она еще раз, понимая, что это совершенно бесполезные слова.

Когда Грета снова посмотрела на Кри-акха, тот пристально глядел на нее – и выдержать этот взгляд было нелегко: красное свечение в темных провалах, но она все-таки это сделала. Долгое мгновение он просто смотрел на нее, а потом произнес пару фраз по-гульски. Грета уловила только обрывок: «уважение» или «заслуженное доверие», она точно не знала. Когда-нибудь она все-таки возьмет и как следует выучит те языки, на которых говорят ее пациенты.

Он вздохнул и провел ладонью по лицу, на секунду показавшись ей ужасно человечным.

– Да, – сказал он по-английски, – вам действительно жаль, доктор, жаль мертвецов, которые вам чужие, которые даже не вашего рода. Это… редкость, по-моему.

– Я понимаю, что мало чем могу помочь, – отозвалась она, – но если что-то в моих силах, то я очень прошу мне об этом сказать. И… остальные из вас в безопасности?

– Пока – да. Мы ушли из тех туннелей, куда они вторглись. Под городом есть и другие места, где можно устроить дом, и когда мои люди там обживутся, наступит время наблюдать за этими монахами и найти их слабое место.

Кри-акху не было нужды добавлять: «…и отомстить за наших погибших». Острые зубы и красные глаза внезапно стали поистине пугающими.

– Они напали на одного моего друга, – сказала Грета, стараясь не смотреть на эти зубы. – Точнее, на друга моего друга. А другой пытался добраться до меня. Если это одни и те же люди… но я не думаю, чтобы существовало две группы монахов-убийц с горящими голубым светом глазами, которые одновременно действовали бы в Лондоне.

– Голубые глаза, – повторил он. – Да, они видели в темноте, с голубыми глазами. Голубое пламя. Как… – он раздраженно помахал когтистой рукой, вспоминая нужное слово, – газ. Как газ горит голубым.

– Они выглядят обожженными, – вспомнила Грета. – По крайней мере, тот, кто напал на меня, был покрыт шрамами, как от свежих ожогов. Хотела бы я знать, кто они такие. – Слишком много разрозненных фактов крутились у нее в голове, слишком много вопросов и ответов, которые никак не желали складываться. – Что они такое? Потому что они – не люди, или, по крайней мере, уже не совсем люди.

Кри-акх тихо зашипел и со стуком свел когти – инстинктивное движение, как дергающийся хвост у кошачьих.

– Они пытались вам навредить? – спросил он.

– Пытались, – ответила она и оттянула ворот свитера, демонстрируя марлевую нашлепку. Он снова зашипел с ужасно угрожающим видом, так что она поспешила добавить: – Ничего страшного. Со мной все нормально, рана легкая. И я гощу у Ратвена. Там безопасно.

Он кивнул – и пугающая мина сменилась болезненным утомлением. Грета заправила волосы за уши и нерешительно проговорила:

– Я почти уверена, что и вы тоже могли бы. Я имею в виду, погостить там. Вы и ваши люди. В подвале особняка на набережной, если вам когда-нибудь понадобится безопасное убежище вне туннелей.

Вообще-то она сейчас пыталась распорядиться чужим подвалом – но была уверена, что Ратвен (почти наверняка) согласится. Почти.

– Я запомню, – сказал Кри-акх и встал, удерживаясь за край стола. – Гораздо лучше. Чувствую себя почти здоровым.

– Вот и хорошо. – Грета тоже встала, спрятала мобильник в карман. – Сейчас схожу в аптеку за углом и возьму ваше лекарство. Я быстро. Можете подождать здесь или перейти в приемную, как хотите.

– Здесь, – решил он. – Здесь… безопасно. Во всех других местах слишком ярко.

Грете почему-то было приятно, что ее кабинет назван безопасным. Улыбнувшись ему, она вышла, чтобы предупредить Анну, что сейчас же вернется.