Текст книги "Змеиный узел"

– Как повесился?

– Привязан был и на этой веревке на заборе повис и удавился. А таджики на Андрея подумали. Один ихний – Заурбек, подрался с Андреем за это.

– И кто победил?

– Заурбек он здоровый, дзюдо там у себя занимался…

– А Андрей боксом. Так кто победил?

– Андрей его дубинкой отм…, простите, избил.

– Дубинкой?

– У них такие дубинки – из резинового шланга с металлической оплеткой внутри от трактора, они внутрь шарики от подшипника насыпают.

– Они это кто?

– Андрей, Виталик, Витек… Да тут многие с такими ходят.

– А у тебя есть такая дубинка?

– У меня? – немец заискивающе улыбнулся. – У меня… есть. Только у меня без подшипников, вы не подумайте!

– Все равно – холодное оружие! Прямо «дикий Запад» какой-то. Может тут и пистолеты есть?

– Самопалы делают многие…

– Страшно жить в вашей деревне. Вернемся к драке Андрея и Заурбека. Когда она происходила, кто видел?

– Где-то недели три назад, вечером это было, возле комбайна, напротив карьера. Полдеревни видело – сидели на бревнах и ждали скот с поля.

– Ясно. А еще драки с таджиками были?

– Виталик с Муратбеком подрался.

– Это кто?

– Он на год старше нас.

– Место, время, итог?

– Перед экзаменами, в школе, за тиром, один на один. Виталик победил.

– Без дубинки?

– Без. Три зуба ему выбил и нос сломал.

– Какие страсти тут кипят. Из-за чего драка произошла?

– Муратбек ко всем цеплялся… щелбан Коле Андрееву дал случайно.

– Неплохой размен: нос и зубы за щелбан.

– А нечего лезть! Понаехали тут!

– Не горячись, скажи лучше, кроме таджиков кто мог на Андрея зуб иметь?

– Да кто угодно!

– И убить кто угодно мог?

– Ну… Андрей он здоровый был, не всякий бы справился…

– Ты тоже парень не хилый – ты бы справился?

– Не знаю, он ко мне не лез.

– Совсем?

– Иногда только дразнил «Партизаном»…

– За музей?

– Нет, еще до музея было. Мы с Виталиком с картошки сбежали и заблудились. Два дня по лесам и полям таскались.

– Ясно. Кстати, а зачем вы музей ограбили? Это не для протокола, не бойся.

– Оружие хотели взять, – потупился немец.

– Зачем?

Подросток пожал плечами.

– Что хоть взяли?

– Всё… все, что было. И миномет тоже…

– Хозяйственные. Скажи, а по грибы ты ходишь?

– Редко, тут заблудиться можно…

– А кто часто ходит, знаешь?

– Бабки разные, но они недалеко… Еще Красотьевич. Он постоянно жрет их.

– Это кто такой?

– Алкаш один местный. У него дом сгорел, и он теперь в самодельной хижине живет. Со свиньей…

– Хорошо, проверим. А в заповеднике ты бывал?

– Нет, там место плохое… Леший водит… Я как-то раз зашел, случайно, слегка заблудился. Присел дух перевести и услышал немецкую речь…

– Немецкую? Ты не ошибся?

– Мы дома меж собой по-немецки разговариваем.

– И про что говорили в лесу?

– Команду на расстрел пленных отдавали… А потом залп… Я испугался и убежал оттуда…

– Больше ничего странного тебе не встречалось?

– В заповеднике?

– Везде.

– Мы весной шли домой из школы: я, Виталик, Андрюха, Ирка и Ленка, и видели какое-то странное животное. Волк не волк, собака не собака – не знаю. Бежало по асфальту перед нами, метрах в двадцати. Не удалялось и не подпускало к себе ближе. Никто так и не понял, что это. До самой стелы перед нами бежало, от горки – километра два, получается, а потом в кювет спрыгнуло.

– Разве вас автобус не возит из школы? Почему пешком шли?

– Мы с уроков сбежали, – засмущался немец, – сбежали, а автобус еще долго было ждать. Вот мы и пошли. Мы часто пешком ходим.

– Ясно. А что за Лена с Ирой?

– Ира Пинчук и Лена Сапункова.

– Спасибо, – Андрей Иванович сделал отметки в списке.

– Андрюха с Ленкой одно время встречался…

– А потом?

– А потом стал с ее младшей сестрой – Иркой встречаться.

– Прямо ловелас.

– Заурбек тоже хотел с Ленкой встречаться…

– Так, так, так. Ты хочешь сказать, что у него был двойной мотив?

– Я вам так с самого начала и сказал!

– Еще что-то хочешь добавить?

– Вроде все сказал.

– Хорошо, – следователь протянул бланк протокола, – прочти и если все верно, то напиши снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишись.

Немец прочел и расписался.

– Я могу идти?

– Иди. И напоследок, – спросил Андрей Иванович, когда Володька взялся за дверную ручку, – еще вопрос.

– Какой? – пугливо оглянулся Шнеппе.

– Кто Юру Савкина отравил?

– Что? – вытаращив глаза, немец открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на берег. Казалось, от падания его удерживает лишь дверная ручка, в которую он вцепился как утопающий.

– Кто отравил Юру Савкина? – медленно повторил следователь.

– Я не знаю! – истерично выкрикнул Володька, – не знаю я!

– Ты знаешь, что он не сам себе в компот формалин налил, но не знаешь кто?

– Да! Нет! Ничего я не знаю! Меня тогда вообще в школе не было! Я болел!

– А если подумать?

– Не знаю, – немец всхлипнул. – В шкафу стояла банка с гадюкой – может, он подумал, что это спирт?

– А если не подумал, то кто?

– Андрей, – еле слышно прошептал бледный немец. – Он говорил, что Юра стукач, и надо хорошо его проучить…

– Хорошо, можешь идти. Позже я вызову тебя еще раз.

****

В дверь вошла стройная русая девушка, с не по возрасту большой грудью, чертами лица схожая с уже допрошенной Сапунковой.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, присаживайтесь. Меня Андрей Иванович зовут.

– Сапункова Ирина Анатольевна.

– Ирина Анатольевна, я пригласил вас для дачи показаний по факту убийства Андрея Роднина. У вас есть, что сказать по этому делу?

– Я ничего по этому делу не знаю!

– Вы же встречались с Андреем?

– Встречалась. Сначала он с моей сестрой встречался, а потом на меня перекинулся. Но этого у нас не было, вы не подумайте! Я до свадьбы никому! Так ему и сказала – если невтерпёж, то иди к Жанке, эта сисястая всем дает!

– Жанна Фомичева?

– Она самая. Сгорела вместе с бабкой – ведьмой. Наказал бог за убитых детей.

– Она детей убивала?

– Аборты делала…

– Понятно. Давно вы с ним?

– С весны…

– Хорошо. Вас потрясло убийство?

– А вы как думаете?

– Думаю, что да. Кого же вы подозреваете?

– Да кого угодно! Андрей был хорошим парнем, но многим не нравились его шутки.

– У вас любой может за шутку убить?

– Смотря за какую… У нас судимых много… Но я бы проверила немцев этих: Володьку и Андрея Шнеппе. Какие-то они не такие.

– В чем это выражается?

– С девочками нашими не гуляют, да и от ребят особняком держатся. И смотрят все время как-то хитро, как фашисты в кино. Им же посылки из Германии приходят каждый месяц, а они потом жвачками и шоколадками спекулируют в Афоньевке.

– Какое отношение спекуляция имеет к убийству?

– Так старший ихний – Андрей, нашему Андрею деньги проиграл в карты. Может убили вдвоем с братом чтобы долг не отдавать? Жадные они. Мне же этот Володька предлагал встречаться. Пошли с ним раз в клуб. Я говорю: купи самогонки, а он – денег жалко! Жмот! Еще лапать меня пытался, козел! А потом за банку консервированной колбасы предлагал! Нашел дуру, за жестянку ноги раздвигать, баран!

– Андрей Шнеппе не предлагал вам встречаться?

– Он еще чуднее… Говорят, с мальчиком этим, Адамом Финкелем у него что-то… Вроде как ходят вдвоем. Даже видели их – как за ручки держались…

– Проверим. А что про Киабековых сказать можете?

– Говорят, они наркотики продают…

– Кому?

– Заурбек в Афоньевке продает. Точно я не знаю.

– А попыток встречаться с вами или сестрой они не делали?

– Заурбек пытался к Ленке лезть, но она его отшила. Все знают, что они у себя с козой это самое, живут, да и воняет от них, – Ира сморщила носик, – а младший их, не знаю, как звать, за бабами в банях подглядывает. Брат мой Стасик ему трусы Ленкины продал.

– Однако, – крякнул Андрей Иванович.

– И не говорите. Совсем молодежь с этой перестройкой с ума посходила!

– Вернемся к убийству. Вы знали, что Андрей за грибами собирался?

– Нет. Он со своими друзьями – придурками табунился, не до меня ему было. Сами понимаете, не дала, так зачем нужна?

– Стесняюсь спросить, а сестра ваша дала? – смущаясь спросил следователь.

– Сама не сказала, дурочка? Дала на свою голову. Потом бегала деньги на аборт искала, овечка!

– Она сделала аборт?

– Весной. Сходила к Фомячихе, та ей каких-то отваров дала и настоек. Рассказала, как пить. После этого Андрей и стал ко мне клинья бить. Видать, думал для коллекции и меня обрюхатить.

– Может быть… Так зачем вы стали встречаться, если знали о положении сестры?

– Понимаете… С ним многие хотели, а так я всем нос утерла! Да и, признаюсь, хотела за Ленку отомстить.

– Как?

– Придумала бы по ходу. А так не успела… Кто-то его убил, – она задумалась.

– Еще что-то можете добавить?

– Нет, я уже и так много наболтала.

– Хорошо, – следователь протянул бланк протокола, – прочти и если все верно, то напишите снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишитесь.

Раздался робкий стук в дверь.

– Войдите!

За открывшейся дверью стоял пожилой мужчина в воглой штормовке, очках в роговой оправе и шапке-петушке. Руки его нервно теребили ободранный кожаный портфель странного апельсинового цвета.

– Здравствуйте. Меня зовут Виктор Григорьевич Вайнштейн. Я ветврач.

– Очень приятно, Андрей Иванович. Проходите, я вас хоте пригласить завтра, но ничего страшного.

– Я решил сам, добровольно и чистосердечно… Отдать себя в руки следствия…

– Признаться в содеянном? – подмигнул следователь.

– Совершенно верно! Чистосердечно признаться! – в волнении заерзал на стуле Вайнштейн.

– Признаться в убийстве?

– Господь с вами! Я Андрея не убивал!

– В чем тогда желаете признаться?

– Директор меня заставил! Я не сам!

– Что заставил?

– Написать справку на свою корову, точнее, на его корову. Которая сдохла…

– И вы написали?

– Написал, куда мне было деваться?

– Знаете, чем это грозит?

– Готов по всей строгости закона, – судорожно вздохнул ветеринар, – но прошу учесть раскаяние и чистосердечное признание.

– Хорошо, учтем. Напишите объяснительную по факту и…

– Уже написал, – Виктор Григорьевич протянул следователю мелко исписанный лист бумаги.

– Х-м… – Андрей Иванович взял лист, бегло пробежал глазами, отложил на стол, в сторонке от протокола, – а какова причина смерти?

– Не знаю, я определить не смог, – поник головой Вайнштейн.

– А у Родиных почему корова сдохла?

– Тоже не знаю…

– Симптомы одинаковые были?

– Нет, вышло такое дело, у Родиных корова сдохла в тот же день, а вот у Андреевых умерла через день и сначала ослепла, а только потом сдохла.

– И что случилось с тушей?

– Вот, – ветврач смущенно достал из портфеля еще один лист бумаги.

– Главбух вас тоже заставила? – изучив очередной донос, спросил Андрей Иванович.

– Совершенно верно, заставила.

– Почему же только про директора сразу достали докладную?

– Каюсь, запамятовал от волнения, – начал юлить Вайнштейн.

– Хорошо, поверю, – следователь положил вторую кляузу поверх первой. – А про убийство Андрея, что можете сказать?

– О мертвых или хорошо ли никак.

– В интересах следствия…

– Пакостный был мальчонка. Любил он гадить окружающим.

– Например?

– Гаденыш украл у меня на ферме упаковку вазелина и постоянно мазал им мою калитку и дверную ручку. Думал, что это смешно, придурок.

– И вы не пытались как-то на него повлиять?

– Как на это быдло повлияешь? Я, знаете ли, человек интеллигентный, к насилию не расположен, а подобные особи слов не понимают. Зайдите в клуб, посмотрите. Там все стены в надписях типа: «ДМБ-87», «Черный кофе», «Сектор Газа».

– А вы пробовали с ним разговаривать?

– Пробовал… Он, – губы ветврача мелко задрожали, – пинка мне дал и ушел, хохоча как безумный.

– Родителям Андрея пробовали жаловаться?

– Чтобы он меня сжег?

– А что, были предпосылки? Угрозы?

– Ну… – замялся Виктор Григорьевич, – от подобных типов сего можно ожидать.

– Участковому? Вы, я смотрю, любите жалобы писать.

– Просто у меня твердая гражданская позиция!

– Так писали участковому или нет?

– Писал, дважды, но из скромности не подписался.

– Анонимки, значит?

– Почему сразу анонимки? Просто сигнал органам.

– Участковый как-то повлиял на Андрея?

– Как он мог на эту сволочь повлиять? Тот перед ним просто паясничал вместе с дружками своими.

– Понятно. Идите, если будет надо, то мы вас вызовем.

– Повесткой? – вскочил со стула ветврач.

– Можем и повесткой.

– Спасибо, – спиной попятился к двери Вайнштейн, – я завсегда органам рад помочь, только обратитесь.

– Будем иметь в виду.

V

К обеду в общежитие вернулся усталый Вячеслав.

– Что у тебя, Слава?

– Поговорил я с егерями. Говорят, что с местными проблем почти нет, но бывает, что при встрече обмениваются выстрелами.

– Дикий Запад какой-то! Дети с дубинками и самострелами, взрослые в егерей стреляют.

– Если бы только взрослые. Виталик наш тоже замечен был: попался в заповеднике с ружьем, на требование сдать оружие егерям ответил выстрелом.

– Наш пострел везде поспел. Как они поняли, что это Виталик? Они же из другого района.

– По их описанию вылитый он.

– Возможно. Надо бы очную ставку провести… Это когда было?

– Прошлой осенью.

– Еще что?

– Все как говорил участковый: подтвердили, что есть в заповеднике зоны, где ощущается воздействие на психику человека и животных и места, где внезапно испытываешь сильный ничем не объяснимый страх. Говорят, что там часто бывают густые туманы и компас врет постоянно.

– Объяснение дали какое-нибудь?

– Говорят, что до Чернобыля такого вроде не было.

– Но не уверены?

– Нет. Один из старых егерей два года назад застрелился, второй, по их словам, умер от водки.

– Насчет водки пошли запрос. Надо уточнить, что за причина такая «от водки».

– Это же другой район.

– Ничего страшного, запроси через область. Что с другими егерями?

– Эти стараются без нужды вглубь заповедника не лезть, все больше по границам. Еще сказали, что там что-то вроде снежного человека живет. Лешим его называют.

– Час от часу не легче. Тут же и другие леса такие. Почему заповедник именно там?

– Они не знают, но границы у заповедника еще, как минимум, со Сталинских времен. А вообще, там ориентироваться тяжело: просек и квартальных столбов нет и никогда не было. Обещали копию лесного плана выслать в Дроновку в райотдел.

– Это хорошо.

– А у вас тут что?

– У меня наклевывается версия – убийство на почве ревности и неприязненных отношений.

– Кто? – Вячеслав взял список жителей.

– Некто Заурбек Киабеков.

– К кому?

– Елена Сапункова.

– Допрашивали?

– Весьма смазливая особа. Горячий южный человек мог на такую красотку запасть.

– И совершить такое преступление?

– Может быть, Слава, может быть… – Андрей Иванович задумчиво почесал щеку.

– Будем вызывать на допрос?

– Пока нет. Я позвонил в район, попросил санкцию на обыск. Завтра приедут райотделовские и прокурорские – проведем обыск.

– Что будем искать?

– Что угодно, но, прежде всего, наркотики, о которых говорят все местные. Вообще тут своеобразный народ: немцы валят на таджиков, а русские – на немцев. Это понятно, люди привыкли обвинять в бедах того, кто отличается. Многим досадил. Вопрос: кто первым решил, что он не тварь дрожащая, а право имеет решить судьбу Андрея? Разберемся… Ты еще успеешь сегодня отыскать местного бича Красотьевича и допросишь на предмет сбора грибов в окрестных лесах, пока я займусь следующим. Будешь выходить, пригласи, кто там в коридоре.

– Хорошо. Ну, я поехал?

– Шофер помогает?

– Василий – хороший парень, водит эту колымагу отлично, вежливый. Оказывается, в разведроте морской пехоты срочную служил.

– Езжай, а после Красотьевича загляни домой к директору, только аккуратно и вежливо пообщайся с женой и детьми, особенно младшим. Проявляй дружелюбие и сразу же демонстрируй ожидание. Не вздумай на них давить!

– Понял.

***

– Куда изволите? – спросил водитель, когда Слава уселся в машину.

– Где у вас Красотьевич обитает?

– Колька-то? Это на «старой» деревне возле директорского большого огорода. Поедем?

– Поехали. А что у директора огород так далеко?

– Там у него большой, с картошкой, – по пути охотно объяснял Василий, – а возле дома – маленький. Сам Коля чудак-человек – директор ему новый дом предлагал после пожара, а он ни в какую. Построил себе халупу и живет в ней бобылем со своей чуней. Разговаривает с ней, чудила, Муськой зовет. Нестоящий человек, даже на гармошке играть не умеет. Нет, чтобы бабу себе найти! А он со свиньей…

– Василий, а вы женаты? – спросил Слава, посмотрев на лежащие на руле жилистые руки. Кольца на правой не было.

– Я-то? Я пока холостой, из армии недавно вернулся. Хочу пока погулять, – заговорщицки подмигнул Василий. – Девок-то горячих вокруг полным полно, – скабрезно захохотал он, сверкнув железным зубом.

Славу стал напрягать разговор.

– Хотите познакомлю? – отсмеявшись, спросил водитель.

– Спасибо, не надо.

– Ну, ежели что, то всегда готов.

Въехали на «старую» деревню, двинулись по улице, с правой стороны которой тесно лепились друг к другу потемневшие деревянные домики, а левая сторона обрывом нависала над речушкой, вытекавшей из пруда.

– Это еще довоенная часть, – рассказывал шофер.

– А «новая» вся из финских домиков? – вспомнил слова участкового Слава.

– Да, кроме тех домов, что вокруг конторы – они старые. Еще есть в лесу два дома, что напротив общежития, и улица, от края деревни до конторского сада, на которой стоит дом Родиных – тоже старой постройки.

– Чуть не пол деревни.

– Пол не пол, а четверть будет.

– Почему тогда «старой» только эта часть называется?

– Не знаю, так всю жизнь называли. С той стороны речки – «новая», с этой – «старая». На «новой» у всех водопровод есть, а у директора даже ванна, – яростно рванул рычаг переключения скоростей водитель. – У него в доме еще и кухня сделана. А на «старой» из колодцев воду берут.

Неожиданно машина остановилась.

– Приехали. Вам вон по той тропке, – палец водителя указал на пыльную дорожку меж зарослей крапивы и малины. – Пройдете и увидите в саду справа дом, его тут «хижиной дяди Коли» называют.

Следователь протопал по указанному маршруту. Возле хижины, сколоченной из обрезков досок, фанеры, листов железа и рубероида, вольготно разлеглась огромная пятнистая свинья.

– И у вас в Карельских скалах на общественных началах, если только захотите, будет личный водолаз, – душевно выводил хриплый голос за стеной.

Возле порога валялась драная рогожа. Слава вытер об нее ноги и постучал в покосившуюся на ременных петлях дверь. Свинья лениво приоткрыла левый глаз и окатила приезжего нескрываемым призрением.

– Что надо? – спросила хижина.

– Здравствуйте, мне Николая.

– Заходи.

Слава, пригнувшись, вошел. Внутри дома, на железной кровати под чудом сохранившимся драным балдахином, серым от многолетней пыли, вальяжно возлежал одетый в кальсоны и застиранную гимнастерку с сержантскими погонами заросший распутинской бородой мужик.

– Чего надо? – с хрустом почесав желтыми ногтями левой ноги правую пятку, спросил он.

– Я следователь, Вячеслав Ильич Латешев, – Слава махнул перед лицом лежащего красной книжечкой.

– Очень приятно! – мужик вскочил и ловко сунул Славе гнутый венский стул, – присаживайтесь. Чай, кофе?

– Спасибо, не надо.

– Может быть немного кальвадоса?

– Нет, спасибо.

– Сигару предложить не могу, – шаркнул ногой по фанерному полу хозяин, – закончились. Надо в Дроновку ехать. Так что вас привело в эту юдоль скорби?

– Я расследую убийство Андрея Родина.

– Помилуй Господи, я-то тут при чем?

– Вас мне рекомендовали как специалиста по здешним лесам.

– Леса здесь удивительные, но в тоже время такие странные. Но насчет специалиста врут, – польщенно сказал Красотьевич, усаживаясь на круглый деревянный табурет. – Что это я? – спохватился он, – … голый перед гостями. Сейчас!

Он заметался по комнате, нырнул за недоходящую до потолка перегородку, сколоченную из тарных ящиков. Кроме перегородки в комнате были ободранный буфет с мутными стеклами, деревянный круглый стол с жестяным чайником и свечой. Обстановку дополнял большой битый жизнью черный чемодан, стоявший у стены. Хозяин вынырнул обратно в красной шелковой рубахе, серо-синих брюках со штрипками и скукоженных хромовых сапогах.

– Так что вы хотели? – вновь усаживаясь на табурет, спросил он.

– Я буду вести протокол. Не возражаете?

– Мог бы, но не буду.

– Хорошо, – Слава достал из папки бланк и блокнот, ручку. – Фамилия, имя, отчество?

– Николай Петрович Красков.

– Про убийство Родина вам что-нибудь известно?

– Ну как сказать? Знаю, конечно. Как не знать? Как говорится, что знают двое, то знает свинья, а моя Мария всегда в гуще событий.

– В смысле?

– Свинью мою так величают. Она все новости собирает по деревне и мне приносит.

– Как приносит?

– Она разговаривает, – таинственно понизил голос Красотьевич, – только это тайна.

– Хорошо. И что она рассказывала про убийство Андрея?

– Андрея убили из мести.

– Это вам свинья сказала?

– Называйте ее Марией, прошу вас, а то обидится! – взволнованным голосом тихо сказал Николай и продолжил. – Да, именно она сказала.

– А кто убил?

– Убийц было двое: один выше, другой пониже.

– А имена, фамилии?

– В паспорта им она не заглядывала.

– Еще что-то?

– Его бы убили, даже не зайди он в этот лес, но когда зашел…

– Почему?

– Судьба такая, – хозяин пожал плечами. – От судьбы не уйдешь. Вот у меня тоже судьбина тяжелая. Дом сгорел, с работы подло уволили. Только Мария одна у меня отрада. Она из благородных. Ее роду почти сто лет!

– Не знал, что у свиней родословная есть, – изумленно свел брови следователь, – думал, что только у собак.

– Собаки это что? Тьфу, – хозяин смачно плюнул на пол, – плюнуть и растереть, – сапог повозился по плевку, – а в свиньях всегда есть порода.

– Давайте вернемся к убийству.

– Давайте вернемся. Он не первая и не последняя жертва. Мерзкий был мальчонка, между нами говоря. Это из-за него я потерял работу.

– Как?

– Я сторожем на току работал, а он ночью пришел и просил мешок зерна продать. Слаб душой человек, – вздохнул Коля, – я и продал. Я же как лучше хотел, помочь по-человечески. Тут из темноты Владимирыч прыг и меня поймал. Андрюхе-то с Виталиком смех, а меня уволили.

– Виталий тут при чем?

– Он там тоже с отцом был, руки мне крутил, подлюга рыжая! А еще он однажды Марию, душу чистую и непорочную, оседлал и катался на ней, похабщик! Убивать таких надо! Тогда еще и сестра его двоюродная, фифа городская, на несчастную животинку взгромоздилась.

– И что, после увольнения с тока вы не работаете?

– Почему же? Чай я не тунеядец какой, не «лишний человек». Взял меня Владимирыч на ферму сторожем, а тут опять Андрюха этот. И зудит, и зудит, как мелкий бес: продай теленка, да продай теленка. Слаб человек – продал я ему теленка. Директор узнал и опять меня уволил. Чуть под суд не отдал из-за дурака этого. Теперь я вольноопределяющийся. При пилораме временами помогаю, да так, где кому что по мелочам подсобить. Егоровне вон огород охраняю, – кивнул в сторону стенки домика. – Рыбу ловлю, грибы сдаю в заготконтору, живу мало-помалу.

– Понятно. Что про убийство еще можете добавить?

– Мария сказала, что бабка Фомячиха не просто так сгорела. Это месть была.

– Месть за что?

– Этого Мария не сказала.

– Кстати, отчего сгорел ваш дом?

– Я думаю, завистники подожгли!

– Завистники? Вам кто-то завидовал?

– Напрасно вы так думаете, молодой человек. Вон у меня какая умная свинья – любой позарится.

– Думаете?

– Берегу как зеницу ока.

– Не холодно тут зимой?

– Нет, Мария тепла много выделяет, да и «буржуйка» у меня имеется, – хозяин подскочил, прыгнул к буфету и отдернул висящую сбоку замызганную красную штору, размерами и золотым шитьем букв, подозрительно похожую на бывшее знамя, – смотрите.

– Понятно. Насчет местных грибов что скажете?

– Места надо знать, места. В разные годы разные грибы и в разных местах. Кстати, могу сушеных грибов недорого продать – жена суп сварит, пальчики оближете, и будет вам спасибо говорить.

– У меня нет жены, – смутился Слава.

– Жена – дело наживное. Было бы корыто, а свиньи найдутся. И еще запомните, это важно. Всегда, когда варите грибы, нужно обязательно в кастрюлю луковицу класть.

– Зачем?

– Если там есть ядовитые грибы, то луковица станет фиолетовой.

– Да? Не знал. В заповеднике вы грибы собираете?

– Там нет – дурное место. Я туда не ходок.

– А в Чайках?

– И туда не ходок. Змей там много, да и прочая пакость из заповедника забредает.

– Например?

– Лешие всякие, гнус крапивный…

– Мэтушки, что за грибы?

– Чудесный гриб, это вам не какие-нибудь рядовки. Гриб просто чудесный, но редок.

– Опишите.

– Имеет буровато-коричневую или каштановую шляпку, – Слава прилежно строчил авторучкой в блокноте. – У молодых грибов шляпка выпуклая, потом становится плоской с загнутыми кверху краями. Мякоть сначала белая, а затем желто-зеленая, плотная. Ножка плотная, желтовато-коричневого цвета, при нажатии пальцем – синеет.

– Как его едят?

– Жарят, варят, маринуют, солят, сушат, бывает, едят сырым.

– Где растет?

– Вот по левую сторону дороги на Борки, напротив заповедника и растут они. Андрей за ними пошел?

– Я не могу раскрывать тайну следствия.

– А их нет еще. Кто-то его обманул. Или он обманул кого-то. Вы долго в Карловке пробудете?

– Не знаю, пока убийцу не найдем.

– Убийц.

– Ну да, убийц.

– Я вам грибов принесу свежих – пожарите.

– Нам некогда, да и не на чем их жарить.

– Я сам пожарю и принесу.

– Не стоит.

– Право слово, мне не трудно. Простые грибы искать и то, говорят, счастье нужно, а уж мэтушки и подавно.

– Спасибо, – Слава протянул Красотьевичу протокол. – Прочтите и если все верно, то напишите снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишитесь.

– Ручку можно?

– Возьмите.

– Спасибо.

Получив показания, следователь положил в папку бланк протокола и блокнот с пометками и направился к выходу. Но, не дойдя резко остановился.

– Скажите, – пораженный внезапной мыслью, спросил Слава, – вы же, судя по речи, образованный человек?

– Да, – смущенно покраснел так, что румянец был виден даже сквозь загар и толстый слой грязи Красотьевич, – окончил в Иркутске музыкальную школу по классу скрипка. Творческая, извините за выражение, интеллигенция.

– И что вы делаете в этой глуши? Как вас занесло сюда из Иркутска? – поразился Слава.

– Я же говорю, нелегкая судьбина занесла меня в место, где музыкой считают лишь гармошку да группы «Ласковый май» и «Сектор газа», но я бы не хотел об этом говорить, тем более что перипетии моей жизни никакого отношения к предмету нашего разговора не имеют.

– Понятно. Спасибо за уделенное время, если что-то нам еще понадобится, мы вас обязательно вызовем, – Слава открыл дверь. – До свидания.

– Насчет грибов подумайте, – неслось ему вслед.

Он вышел из хижины, встретив неожиданно внимательный и осмысленный взгляд свиньи, и, внутренне поеживаясь под ним, сквозь густой крапивно-малиновый запах, зашагал к машине.

– Скоро еще кто-то умрет! – неслось ему в спину. – Манька не ошибается!

От странного погорельца Слава вернулся к машине.

– Куда дальше? – спросил шофер.

– До директорского дома далеко?

– Вон туда, – рука Василия указала в сторону «новой деревни», – дальше речку пересечь и по тропиночке до асфальта. По правую руку будет сгоревший дом Фомичевых. Перейти через асфальт и дальше по саду прямо – аккурат с задов к дому выйдете. Но с задов не советую подходить, у них три собаки – могут порвать. Поедем?

– Поехали, – садясь в машину, решил следователь.

Проселком проскочили по «старой деревне» до прудика.

– Как много скворечников, – обратил внимание смотрящий на тесно жмущиеся друг к другу домики Слава.

– Это старый карловский обычай, – объяснил шофер. – Тут семьями скворцы живут. Годами сюда прилетают. Над каждой хатой свои и их по фамилиям хозяев величают.

– Неужели они так отличаются? – удивился следователь.

– Отличаются! Фроловских скворцов никак с Цапковскими не спутаешь, а скворцов Куцых с Крахиными, – ответил Василий в тот момент, когда газик выбравшись на асфальт, проскочил плотину у озера.

– Вы не шутите? – недоверчиво посмотрел на шофера Слава.

– Никак нет, чистая правда. У любого карловского спросите, если не верите. Как дальше поедем? – затормозил напротив клуба Василий. – Можно по прямой проселком, а можно вокруг по асфальту.

– Поехали вокруг.

– Сад у них знатный, – дорогой рассказывал Василий. – Боровинка, шелковка, штрихель, антоновка, грушовка, скрижапель и прочая замухрышка всякая.

Проскочив асфальтовую петлю, сжимавшую большой фруктовый сад, съехали на проселок, подкатили к мощным воротам. Слева от ограды на пригорке стоял большой кирпичный гараж с двойными металлическими воротами.

– На калитке звонок. Кнопку нажмите, откроют.

Слава вышел из машины, подошел к калитке, нажал кнопку. Во дворе зло залаяли собаки, истошно заорал петух. Минут через десять раздался хруст гравия под чьими-то ногами. В калитке приоткрылось окошко, из него на следователя пристально посмотрела светловолосая женщина.

– Здравствуйте. Вы к Владимиру Викторовичу? Его нет.

– Нет, я к вам, Екатерина Егоровна, – ответил Слава, показывая удостоверение.

– Входите, – лязгнул засов, и калитка приоткрылась, – собак не бойтесь, они на цепи.

Вслед за хозяйкой следователь прошел по двору, по которому лениво бродила пара мощных рыже-бурых куриц. Возле крыльца в горделивой позе застыл крупный разноцветный петух, проводивший Славу презрительным взглядом. Следователь за хозяйкой поднялся на крыльцо.

– Не разувайтесь, – заметив попытку гостя снять обувь на веранде, сказала хозяйка. – Проходите так, я потом полы помою.

– Скажите, а это у вас что? – вошедший Слава с недоумением смотрел на стоявший в прихожей на подоконнике прямоугольный деревянный ящик, в котором росли два ядреных мухомора и полевой хвощ.

– Это? Это мухоморы и хвощ…

– Я вижу. А зачем вы их выращиваете?

– Мухоморы от мух – просто отличное средство. «Дихлофоса» в нашей глуши днем с огнем не сыщешь, да и говорят, что его наркоманы весь скупили. А мухоморов в лесу полным-полно. Еще старшему нашему растирки делаем, у него нога покалеченная. Носятся сломя голову, – проворчала женщина, – потом ухаживай за ними. А хвощ это на витамины. Дети салат из него делают. Это вам не как у других пошлость, что окна фикусами да геранью заставлены. У нас польза сплошная.

– Понятно. Скажите, есть такие грибы мэтушки, – словно между делом спросил следователь. – Слышали ли что-то про них и доводилось ли вам их пробовать?

– Нет, слышать слышала, а пробовать не доводилось. Чайку не желаете испить?

– Нет, спасибо.

– А то, может, лапшички похлебаете? У меня с курицей лапша – пальчики оближешь. Вы не стесняйтесь, у нас все по-простому.

– Нет, благодарю. Я вот по какому делу, – глядя на портреты Сталина и Ленина в позолоченных рамках, висевшие на стене напротив входной двери, справа, сказал следователь.

– Вы про убийство? – не дав договорить, спросила Екатерина Егоровна и перекрестилась. – Страшное дело, страшное! Точно без наркотиков тут не обошлось! Еще и «Дихлофос» из магазинов пропал…