Текст книги "За далью незапамятных времён"

Глава IV

– Что хотело, Ваше Высочество?! – переспросила Мария. Она всё также оставалась в проёме двери, не желая тревожить конунга, но он позвал её, и она не могла его не ослушаться.

– Вели бастарда отнести в лес, – чуть слышно, прошептал длиннобородый из-за бутылки, прячась от смущения под жёлтым колпачком.

– Отнеси, нагулёнка, в лес… – опьянело, изрёк конунг.

– Во!! В тебе заговорил, мужик!! Хвалю и преклоняюсь! Мне такие приказы, уже давно не даются, – странный посетитель попытался выдавить слезу, но она по-настоящему выступила из глаз. Чтобы скрыть это, он решил предать своим действиям развязности:

– Слушай, приятель! Нагни-ка её, чтобы она меня не видела. Уж больно не хочется опять лезть в бутылку. Я по-быстрому. Ну, не так как, ты, конечно, недонос.

– Кто недонос?.. – завопил смертельно упившийся конунг. – Я недонос?.. Да я тебе сейчас покажу, какой я… не недонос, – и Хальв повалил тиру на лавку. Но ничего нового он не преподнес и оттого вознегодовал, ещё больше.

– Вон!!! – орал истеричный правитель. – Быстрюка, в лес! И выколи ему глаза!! – он бешено затопал ногами, извергая несусветную брань.

– И принеси ещё пива! – негодуя, повелел хозяин в след уходящей рабыне.

«Несуразный» посмотрел на Марию – сквозь проемы шерстяной вязки шапочки и ужаснулся – увидев в глазах девушки застывший страх, обиду и откровеннейший ужас безысходности.

– Надо успокоить ее, – рассудил он, видя – как ей тяжело. – Даже, если это и не «ОНА».

Комом в горле застряла обида, слёзы подступали к глазам, но Мария, не подавая вида, вышла. Разом оборвалась её любовь к конунгу, и не тешила она себя больше ответным чувством. Разом, оборвалось всё, и мир почернел… и воздух… и солнце…. Всё почернело и горькое, горькое зерно поселилось внутри. Мысли теперь были только о Хлодвиге. Только о сыне.

Невзирая на неурожай, всё зерно конунг направлял, исключительно на варку пива.

– Нет!! – продолжало кричать внутри Марии, слёзы так и рвались наружу. – И ещё это пиво?..

Она, покачиваясь, направилась в подвал, отсчитывая ступени. Терпкий, пахучий аромат солода, взбудоражил её изнутри, и рвота залпом вырвалась наружу.

– Что?.. – содрогнулось её сознание, а воспалённый мозг кричал. – Не может быть??? Я, опять, беременна?.. От этого чудовища??? О, Боже мой…

Не помня себя, она сползла по холодной стене….

Плач Хлодвига привёл её в чувства. Лицом она лежала на холодном, ледяном камне, обжигающим щёку. Мария вбежала в своё пристанища.

Ребёнок неистово кричал, Как будто чувствовал, что-то не ладное. Мария взяла плачущего сына на руки и принялась качать. Он обычно никогда, не нервничал, а если и случалось такое, то когда она брала его на руки, он тут же успокаивался и засыпал.

– Должно быть, газики? – подумала она и принялась массировать животик.

Ладонь умело двигалась по движению солнца. Малыш успокоился и затих. Он время от времени улыбался, так с улыбкой и заснул. Мария бережно положила его в колыбельку. Не чувствуя под собой ног, она легла на лавку, которая служила ей лежанкой. Люлька висела рядом. Не понимая, что делать, она стала смотреть в поток. За стеной, в очаге, трещал сверчок. Потухшие глаза Марии были полны боли, а мир сузился до пределов этой маленькой коморки.

– Что делать будешь? – спросил гоблин. Он сидел на самом верхнем стеллаже, поверх вязанки вяленой рыбы.

– Ты, опять здесь? – она хотела совершить над ним крестное знаменье.

– Не смей!! – оборвал он её мысли, уже наученный предыдущей выходкой.

Появление странного человечка наводило на Марию непонятное, раздвоенное состояние. Не потому, что он был одет в рваньё. Её одежда не особо– то уступала гостю. Нет, не поэтому?..

Появляться он стал последнее время. Раньше, она его не чувствовала. Посещение несуразного было, всегда неожиданное, внезапное и подсматривающее. Хотя, его не было видно, но она ощущала его присутствие. Гномик приходил, неизвестно откуда, и также, внезапно, уходил в некуда. И это пугало её больше всего.

Странный человечек напоминал ей мальчика. Но, не по возрасту, серьёзные, озабоченные глаза, говорили, что это не так. А, видевшей виды, удручённый взгляд, лишь подтверждал её противоречивые чувство двойственности и настороженности.

– Может он маленький беспризорник? – подумала она. – У них смекалка, опережает возраст и, нет боязни. Таких детей она видела в монастыре. Они обычно появлялись поздней осенью, но с появлением теплых весенних деньков исчезали. Глядя на них, она всегда думала о потерянном детстве – они ни когда не смеялись. Хотя, они, с сестрой, также же, как все – страдали от постов, но у них на пару – была своя кукла и, это давало им возможность улыбаться и даже хохотать, радостно и от души.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– А тебе не все равно, – последовал равнодушный ответ.

– Точно?.. Беспризорник?? У них нет ни имен, ни фамилий, ни отчеств. Одни клички.

– Тебе не холодно? – поинтересовалась она, глядя на его одежду – одетую, явно не по времени.

– Для меня – это не важно.

– Да?..– изумилась она. – А что для тебя – важно?

– Мои родные и близкие.

Мария посмотрела недоуменно: «Откуда у беспризорного – родные и близкие?» Но, ей хотелось с кем-то поговорить:

– И много их?

– Достаточно!

– И где они?

– Они повсюду!.. А, чего, ты, все обо мне, да обо мне печешься?! Ты, лучше о себе подумай?!

Серьезный тон, заставил Марию пересмотреть, своё неверно сложившееся представление о нем. Перед ней, всё-таки, был взрослый человек, удрученный опытом:

– Просто, он должно быть карлик?.. – подумала она.

В ответ – на её мысли, он посмотрел на неё, так – что у нее под ногами закачался пол.

Легкое головокружение заставило Марию ухватиться за опору, и состояние страха вновь овладело ей.

Гномик улыбнулся – равновесие вновь возвратилось к ней.

– Я на много старше, чем могло тебе показаться, – попытался убедить он её. Чтобы не быть навязчивым гость принялся рассматривать помещение.

– Ты, хочешь, есть?.. – спросила она, видя его беглый шарящий взгляд.

Несуразный гость в ответ покачал головой.

– У меня не так много свободного времени, чтобы заниматься едой!!

– Но, как??

– Еда мне практически не нужна! Если так… для поддержания беседы. Или… для гурманских ощущений.

– Твои родные тоже не едят?

– По-всякому!.. У меня же много родных, – прояснил свою заминку гость.

Состояние непонятности вновь овладело Марией.

– Не которые из них пьют! – странный посетитель попытался развеять её сомнения. – Причем запойно!! И мне приходиться с ними нянькаться, как с малыми детками.

– Ты, нужен им?.. – поинтересовалась она и поняла, что ляпнула глупость.

Его молчание сказало само за себя.

– Тебе бывает одиноко? – спросила смотрительница, после не которого молчания.

– Как и всем, – задумчиво ответил он. – Ни больше – ни меньше.

– Но ведь – это у всех по-разному?

– Это у всех одинаково!! А тебе?..

– Да.

– А почему, ты, считаешь, что ты одинока?

– Не знаю… Мне порою, бывает так тоскливо?..

Она вдруг стала, такой маленькой или он подрос, но ее подбородок упёрся ему в грудь и она заплакала.

Теперь, он понял, что это она?!! – ошибки быть не могло. Он хотел сказать:

– Моя королева!! – но решил не вносить дополнительной путаницы в её и без того запутанной голове. Он осторожно, чтобы не спугнуть, погладил её по голове. Всхлипы и вздрагивания, исходившие от неё, отдавались в нём и тонули, в его бесконечном пространстве, успокаивая ее. Он отчетливо слышал её сердцебиения в такт гармонирующие с ним. Этот резонанс не мог быть случайным.

– Как долго я тебя искал? – в сердцах подумал он. – Теперь, я тебя ни за что не потеряю!

Она была для него ребенком! Маленьким, родным ребенком!

– А разве бывают не родные дети? – подумал он и утвердительно добавил. – Нет!.. Не бывают.

Он ощутил себя снегом, укрывающим озимые в холодную зимнюю пору – своим белым пушистым покрывалом.

– Холодные зимние времена для тебя закончились, – заключил он и прижал ее еще более нежно. Теперь я буду оберегать тебя всегда и не только тебя – всех своих пра– пра и еще тысяча раз праправнуков: и Иден, и Хальва – всех – которых он, так долго искал. А Анну придется удочерить и Ауста тоже – принять в семью.

Поток слез потихоньку стал иссякать.

– Может – это домовой? – подумала она. – Он охраняет дом и покой!! А я его – в бутылку??!

Несуразный, не смотря, на потрепанную одежду и неприглядный внешний вид, держался по-королевски – величественность исходила у него изнутри. Он с упоением смотрел на нее, но решил не торопить события и слегка отстранился от неё.

– Как, ты, выбрался из бутылки? – спросила она.

– Это ли должно тебя сейчас волновать?..

– Да… нет…, – она не знала, что ответить.

– Вот, так-то!? В секунды рушиться все планы и надежды!! Думала, родишь сына?.. Будущего конунга и с его помощью вернешься на родину, а выходит. Вот?..

– А откуда, ты, это знаешь? Я об этом, даже своей сестре не говорила. Считала, что – ещё рано. А, ты, всё знаешь?!

– Я не только про – это знаю?

– А ещё про, что?

– Скажем?.. Кто ты? – незванец непонятно заулыбался, зная всё её подноготную.

– Внучка Карла Мартелла Освободителя! С одной стороны и ободритского князя Вышеслава с другой! Принцесса Аделаида! Или тебе больше нравиться Мария?

Марию вновь охватил страх. Она всматривалась в лицо несуразного гостя, пытаясь разглядеть следы таившейся опасности, но лицо хранило признаки приветливости и абсолютной серьезности – однако смотрительница дома продолжала бояться.

– Хватит?.. Или продолжать дальше??

Управительница в растерянности молчала. Во избежание излишних издевательств, Аделаида с сестрой Региной, утаили о своё происхождении и, взяв имена «Мария» и «Анна» – сошли за простых прихожанок.

Глядя во всезнающее, то задумчивое, то улыбающееся лицо странного гномика, ей вновь захотелось – перекрестить его.

– Не вздумай!! – предупредил оборванец. – Верь мне!

– Ты, порою, бываешь какой-то: «Не хороший?!» И, пугающий!!

– Знаешь?! Если черный кот, уступает мне дорогу – это ещё не повод думать – «ЧТО, Я – ТАК ПЛОХ?!»

– Ты не хороший?.. – спросила она.

Не желая бахвалиться, он начал издалека.

– А я им и не должен быть. Хороший?.. Плохой?.. Это вопрос спорный?! Иногда плохое деяние и хорошее идут вместе, одной дорогой. Им по пути, – но лохмотник не договорил, что – это по пути – явление временное. Что результат, то всегда будет один и тот же, если не сказать, что: «Ни какой, а может быть даже и плачевный?..»

– А ты всегда бываешь хорошей? – странный посетитель посмотрел на неё в упор, от чего ей стало не по себе.

– Я стараюсь!

– А когда, ты, подговаривала сестру, столкнуть лбом слепого доходягу с подорожным столбом думала о хорошем?

– Я!.. Я! – Мария замялась, но придя в себя, ясно ответила. – То, была – Аделаида, а не Мария!..

– Лихо придумано!.. Чуть, что не так – так – это «АДЕЛАИДА!!» А, как мне тебя звать – «Марией?» или «Аделаидой?»

– Марией! – коротко заявила она.

– Как скажешь!

Глава V

Аделаида и Регина были двойняшками и доводились двоюродными сестрами королю франков Карлу Великому.

Карла Мартелл, воюя на юге с арабами, опасался возмущения на севере саксов, поэтому заручился поддержкой соседей фризов и ободритов. Королю фризов Радбору, как и князю ободритов Вышеславу союз был на руку, чтобы урезонить чрезмерно воинственных северян пиратствующих на море и промышлявших набегами на побережные селения. Военный союз скрепили брачными узами – дочери Карла Освободителя вышли замуж – Берда за второго сына короля Радбора – Абба, Альда за сына Вышеслава – Ратибора, в результате которого и родились Аделаида и Регина. У Берды и Абба детей не было.

Девочки, ещё, будучи детьми – были повенчаны с сыновьями короля фризов, отец которых пал на той войне с саксами. Женихов усыновил их дядя Абба.

Берда по причине бездетности всё своё свободное время проводила в монастыре, считаясь в нём практически аббатисой. По задумке Карла и Вышеслава девочки, должны были составить свадебную партию осиротевшим женихам – дабы стать надежными гарантами-союзниками в противостоянии с саксами.

Как и подобает отпрыскам такого рода, воспитывались сестры в монастыре, познавая больше духовные науки. Школ в ту пору ещё не было. Это годами позже, король Карл Великий – встретит Алкуина на ступенях храма в Риме и возгорится в нем желание – дать народу своему всеобщее образование.

Учились они в монастыре латыни, письму, познавали философские трактаты греческих и римских мастеров и, конечно же – молитвам. Монастырь не был бедным, но монашеский аскетизм давал о себе знать, голодными урчаниями в животе, поэтому послушники часто убегали, чтобы поживиться в окрестных садах. По стечению обстоятельств, в округе свирепствовала какая-то эпидемия. Сестёр подстригли, наголо и их, нельзя было не отличить от мальчишек. За девочками был более строгий пригляд. Сёстры незаметно, перебралась в мужскую келью, и урчаний в животе стало меньше.

Просыпаясь, они – как правило – произносили про себя несколько заповедей и принимались за дела. После трапезы и занятий они пускались в очередной вояж, как раз в окрестностях, пошла малина красная, как кровь.

При монастыре часто просили милостыню нищие.

Возвращаясь, как-то, с очередного вояжа, сёстры увидела слепого.

– Ребята, хотите поесть, – слепой в руке вертел копчёную колбасу.

Ему был нужен поводырь. Он приплыл на корабле с Британии и путь свой держал в Рим, там по слухам давали большое подаяние.

От вида салями и источающего от неё аромата у девочек побежали слюнки. Огородные деликатесы в виде сырой моркови, репы и брюквы уже, приелись. От них, также урчало в животе, как и в порожнем чреве. А тут – колбаса?!!

– Пойдёте со мной?.. Я буду вас кормить! – уговаривал нищий.

– Садитесь, дорогие мои, – предложил старик. – Перекусим, чем Бог послал.

Для важности он представился: «Беда Достопочтенный!.. Великий богослов!»

– Да!! – обрадовались сестры. – А мы, Ваши, трактаты учим в монастыре!

Настоящий Беда Достопочтенный умер, но, ни нищий, ни девочки об этом не знали.

– Учите… Учите, – принялся наставлять их лжебогослов. – А чего, вы, стоите?.. Присаживайтесь.

Но, стоило им присесть рядом, как цепкие руки «Достопочтенного» схватили их такой хваткой, что вырваться из его лап уже не предвещало, ни какой возможности. Для порядка, он врезал им по затрещине и, пригрозил, что если они пикнут, хоть чуть-чуть, то свернет им шею без всякого сожаления.

Великий богослов прицепил их на цепи, и они тронулись в путь.

Первый ночлег путники провели в поле, под навесом гумна. Странник отпустил цепь на все длину и велел Регине набрать зёрен – тем они и поужинали с Аделаидой.

Сам же слепой, достал из-за пазухи краюшку хлеба и неспешна, отламывая – по чуть-чуть – принялся чинно жевать, уставившись в высь.

– Какое красивое небо!!! – изрёк он, наевшись и тут же уснул.

В желудке, после зёрен, у поводырей началась такая буркатня, не идущая ни в какие сравнением с их голодными урчаниями в монастыре.

– Да!.. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, – подумала Аделаида. Как тут же Регина заканючила:

– Есть хочу.

– Тихо ты…. Я можно подумать не хочу, – одёрнула Аделаида сестру.

От кармана бродяги вкусно пахло салями, которую лжесвятой ел, как деликатес понемногу.

– Может вытащить у него колбасу, – осторожно предложила Регине. Она лежала со стороны пахнущего тайника.

– Не знаю, – засомневалась Аделаида. – А вдруг проснется?

– А, может, стоит попробовать? – настаивала Регина.

– Попробуй, – согласилась сестра.

– Хорошо.

– Только, осторожно, – напутствовала Аделаида.

– А вдруг проснётся?.. – засомневалась Регина. Преодолевая нерешительность, она просунула руку в карман. Салями в мгновение очутилась в ее руке.

– Разломи ее пополам, а вторую половину засунь обратно, – посоветовала сестра.

Разделив, оставшуюся у них часть пополам, сестры могли, теперь и поесть, каждая свою половину.

Только, радость их была преждевременной. Запах чеснока защекотал ноздри спящего старца. Отчего он вскочил, посмотрел по сторонам, но увидев отключившихся поводырей, успокоился. Девочки притворились спящими и с набитыми ртами хранили молчание, изображая мирное сопение. Дед успокоился и, уже было, лег, думая о предстоящих сновидениях, как что-то осенило его – проверить колбасное хранилище. Он хлопнул кистью, по укромному месту и, убедившись, что – деликатес на месте, вытянул ноги для удобства отдыха. Как, в этот самый момент, его осенило – ощупать свое лакомство руками воочию. Засунув переднею конечность в потаенный сусек, он сразу понял – запас уменьшился. Провидец вскочил, подтащил поводыря, к себе и принялся его обнюхивать. Запах слышался отчетливо.

– Раскрой рот, – приказал паломник.

Регина продолжала прикидываться спящей.

Святой врезал ей по голове. Она, издав вопль, раскрыла рот. Бродяга в образовавшуюся щель юркнул костлявым пальцем и, просунув туда, один за другим, все пять пальцев, стал выгребать от самого нёба – не успевшую, еще Региной проглотить вкуснятину.

Инвалид закинул отвоеванные куски себе в рот и, откинув поводыря в сторону, совершил ту же процедуру над вторым ведуном. Расправившись с украденным кушаньем, странник велел воришкам приготовить ему постель на краю гумна, после чего он выгнал их за пределы навеса.

В небе светили яркие звезды, на землю ложилась первая роса. Стало холодать.

– Это, ты, виновата?! – огрызнулась на сестру Аделаида. – Есть она, видите ли, хочет?

– А кто мне велел – колбасу вытащить? – не сдавалась Регина.

Слегка поругавшись, они замолчали, уставившись на спасительный навес, который был им в данный момент дороже замка. В унылом настроении и с пустыми желудками, они неподвижными глазами смотрели – на чудо терем – набитый снопами и крытый соломой. Угнездившиеся под скатом соломенной крыши воробьи равнодушно смотрели на вздоривших между собой принцесс, их больше тревожили мыши, высовывающие свои мордочки между колосьев. Принцессы искренне позавидовали нахохлившимся в теплом гнезде воробьям, снующим – юркающим среди хлебного изобилия мышам. Им стала, так жалко себя, что они разом заплакали и, обнявшись, прижались друг к дружке и, согреваясь от холода, заснули.

Так начались их скитания по просторам родного королевства: Фризию сменила Белгика и Бретань. Кормились они подножным кормом. Вдоль дорог лежали посевы капусты, моркови, лука. Слепой отпускал кого-то из поводырей на длинной цепи за провизией в поле. Всё принесённое, он прятал в своей бездонной суме, держа девочек в голоде, посильнее монастырского поста, выдавая им, то луковицу, то морковину на день. Вчерашние послушницы исхудали, они прекрасно понимали:

– Надо бежать?!! Но как?..

В Аквитании, стало лучше. Дорога утопала в виноградниках. Поочередно, спускаясь за провизией на плантацию, они сначала наедались сами, а потом уж приступали к сбору для безразмерной торбы «Беды Достопочтенного».

Калека прекрасно понимал, что поводыри кормятся, пока набирают виноград, поэтому он время от времени подёргивал за кандалы и кричал;

– Чего, ты, там курепишься? Опять, жрёшь?.. Потаскун, несчастный!

Он, все ни как, не мог забыть их колбасное обжорство. Но когда в ответ с обочины слышал:

– Да, я еще не дошел до виноградника! Тут, столько крапивы?! Просто не подступиться!! – для убедительности поводырь гремел железными путами.

Дед успокаивался и, подставив морщинистое, обветренное старческое лицо осеннему солнцу терпеливо ждал.

Так они и менялись, то с одной стороны дороги произрастали сады, усыпанные солнечными гроздьями, то с другой. Вместе их святой на сбор не отпускал.

Поздняя осень застала путников в Провансе. Начались сильные дожди, а до долгожданного Рима было еще далеко. Дед решил, чтобы не терять время на поиски ночлега, спать прямо у дороги – в канавах.

Промокшие до нитки девочки не могли уснуть. Они беспрестанно ворочались, с нетерпением ожидая рассвета. Чтобы наконец-то тронуться в путь и согреться движением, и первыми лучами солнца, проглядывающими сквозь тучи. Осеннее солнце, уже не особо-то грело тело, но зато радовало, согревало душу.

– Лучше идти под дождем! Быть бесприютными странниками, шлепая босыми ногами по безвылазной грязи и лужам, чем быть заживо погребенными в мокрой канаве!! – рассуждали сестры. Дед спал под зонтиком и не знал, что такое – быть промокшим насквозь.

Слепой обещал отпустить их, как только они переступят врата Святого Города.

Ночи стали холодные. Теперь, и дед дрожал, закутываясь во всё – во, что только можно было завернуться, засыпая себя – даже последними лохмотьями. Он кряхтел, ворочался и во всём винил поводырей, что они очень медленно движутся. От злости, без всякого повода, он принимался их избивать цепью, приговаривая, какие они прохвосты и саботажники, специально задумавшие, его заморозить и не довести до долгожданного Рима.

Однажды он отправил Аделаиду на базар за вином. На оставшиеся деньги, она уже стала присматривать себе и Регине, что-нибудь вкусненькое, как к ней подошёл ремесленник.

– Купи карабин, – предложил мастер.

Он торговал разными металлическими поделками и украшениями. Сам их производил у себя в маленькой кузнеце, не далеко от рынка. Все украшения у него раскупили. Осталось всего два карабина и он уже собирался покидать торг.

– А зачем он мне? – недоумевала Аделаида, глядя на блестящий, металлический предмет. Волосы у девочек уже отросли.

– К поясу пристегнешь, и будешь носить ключи. Захочешь, пристегнешь. Захочешь, отстегнешь, – мастер нахваливал свою работу, щёлкая замком.

– Сколько, стоит? – спросила Аделаида. При словах: «отстегнёшь», «пристегнёшь» её осенила мысль избавления.

– Пять денье.

– Пять денье?.. Это дорого?! – у неё всего осталось семь денье.

– Это дорого?.. Это даром!!

– У меня всего 7 грошей. А мне, надо два карабина!

– А зачем тебе два карабина?

– Один мне! Другой сестре!

– Хорошо!! – согласился мастер. – Если, ты, такая заботливая и внимательная сестра, то я уступаю тебя эти два карабина за 7 монет.

– Не… мне тогда надо еще точило, к этим двум карабинам.

– А точило, то тебе зачем? – удивился кузнец.

Девочка решила не выдавать своих тайн первому встречному.

– Я хочу сама повесить карабин с цепочкой на пояс сестре, чтобы удивить её таким хорошим подарком.

Мастер слышал много хороших слов о своей работе, но хороших слов не бывает много, поэтому он обрадовался, еще больше – удавшемуся на сегодня дню.

– Но, точила у меня с собой нет?! Я забыл его сегодня, – видя, что покупательница не сдается и не согласиться купить карабины без бруска он предложил ей пройти до своего дома и там взять – так необходимый ей инструмент.

Аделаида отсчитала кузнецу семь маленьких серебряных кружочков, по грамму каждый, ощущая, как с каждым уходящим от нее денье, ее наполняет чувство предстоящей свободы.

Вернулась она, когда уже стало смеркаться. Понимая, что недоверчивый дед обязательно ее обыщет, она спрятала свои покупки чуть поодаль. Скиталец так и сделал. С начала, он, очень долго, ворчал, отпивая вино, потом потребовал сдачу. Услышав в ответ, что все деньги ушли на вино он подтащил к себе поводыря и стал шарить по карманам и ощупывать его. Какого же было его удивление, когда он вместо того, чтобы обнаружить там, то, что он должен был ожидать, он обнаружил совершенно другое. Он откинул её и, подтащив к себе второго ведуна, сунул свою руку туда же.

– Су-у-ки!! – завопил подвыпивший святой. – И это… кого я кормлю?! Пригрел потаскушек! Вот продам вас в, первый же, потребный дом, тогда вспомните мою доброту!!

Он еще долго извергал всякие гадости, но чем больше, он отпивал из заветного бурдюка, тем больше и больше брань сходила на нет. Наконец, он замолчал и заснув. Утром, он, еще раз, ощупал сестриц и, не сказав ни слова, дернул за цепи, повелевая им трогаться в путь.

По обе стороны дороги раскинулись пустые и оголённые лозы виноградников. Стайки воробьев, возникнув из-некуда, рассаживались по кустам и также, разом вспорхнув – стремглав, уносились в-некуда.

Кормиться стало гораздо хуже. Урожай с полей убрали. Теперь довольствоваться приходилось корнеплодами, забытыми в земле. Зато, появилась возможность – пилить цепь и оставаться незамеченными. Дожди усиливались, становилось не выносимо холодно, но благодаря непогоде овощи лежали вымытые наверху. Аделаида, откусив от самой крупной морковины, приступала к работе. Шоркая каменным точилом по оковам, она тем временем высматривала, где морковь поменьше. Мелкую морковь девочки приносили хозяину, как бы показывая её множество. Перед тем, как её отдать, они пачкали корнеплоды в грязи, создавая вид, что их только что отрыли.

Какая была радость, когда Аделаида проверила свой карабин в действии. Остался теперь черёд за Региной, одна две вылазки и всё – они на свободе.

Путники шли вдоль склона. Выглянуло солнце и осветило все бескрайную гладь моря. У дороги, на массивном камне была изображена ракушка. Она служила ориентиром и указывала расстояние до береговой черты.

Девочки, так соскучившиеся по чтению, принялись читать написанный указатель на постаменте.

– Чего встали? – проревел бродяга.

– Вот читаем, сколько нам до Рима осталось, – в голос ответили сестры.

– И, что там на рисовано?

– Ракушка дедушка нарисована, – сказала Регина.

– На камне выдолблена, – уточнила Аделаида.

– Красиво, наверное?.. – поинтересовался Лже Достопочтенный.

– Да!! – в голос ответили они.

– А внизу такое синее при синее море, переходящее в голубое, бесконечное небо, – добавила Регина.

– А хотите послушать, как море шумит? – предложил странник.

– Хотим!! – образовались девочки.

– Прислонитесь ушами к раковине, и вы услышите, как шумит море…

Они, по-детски, не чувствуя ни какого подвоха прислонились к выдолбленной раковине на камне.

– Слышите? – спросил пилигрим. Он хотел убедиться начали ли они слушать – «как шумит море».

– Нет, – ответили девочки, – не слышим.

– Да, вы, лучше прижмитесь ушами к раковине, – и в этот самый момент он, с двух рук, со всего маху ударил их по головам, так, что они взвыли от боли, и в глазах у них засияло и потемнело. А великий святой принялся хохотать над своей шуткой. Он не мог удержаться на ногах и катался по земле.

– Да!! – умничал скиталец, когда они пришли в себя. – Зачем мне такие бездарные слуги? Мои слуги должны быть – хитрее самого дьявола! Продам я вас, наверное, в потребный дом, который только встретится на нашем пути.

Благо близилась ночь, они покормились, как обычно, на ближайшей пашне забытыми в земле корнеплодами. Регина допилила свою цепь, и подумали они, уже даже сейчас, же и убежать, но страх – остаться ночью одним, пугал их ещё больше, чем тумаки великого святого. Утром они тронулись в путь, и вышли к небольшой речушке со столбом на берегу возле моста.

Здесь, несколько веков назад, король вестготов Атаульф, со своею возлюбленною – пленницей августой Галлой Плацидией – устроили свадьбу, для самих себя и водрузили этот памятный столб.

В жизни Плацидии было, достаточно, шикарных, по императорски пафосных свадеб. Но – эта, импровизированная свадьба в лесу, на фоне журчащей речки, без гостей, поздравлений и лишних глаз, была ей, особенно, дорога и памятна.

Предшественник её возлюбленного – король Алларикс, доводился мужем сестры Атаульфа. Они были из рода Балтов-Отважных. Алларикс, захватив Рим, захватил в плен и сестру Императора Гонория – Галлу Плацидию. После не долгих переговоров, он решил обменять ее на хлеб – вестготы сильно голодали. Но, вождь занемог и назвал преемником Атаульфа. Галла увидев отважного и красиво-сложенного нового короля, решила остаться в плену.

– Но, как? – недоумевал Атаульф. – Ведь, есть же договор?!!

– Договор утратил свою силу, – поучала его Плацидия. – И заключил его с моим братом не ты, а Алларикс.

– Договоренность сторон не может утратить свою силу!.. Даже кончиной!

– Соглашение утратило свою силу по факту времени, – стояла на своем августа. – Хлеб надо было поставить в мае, а сейчас уже сентябрь.

– Да??

– Да.

Атаульф улыбался.

– Теперь, ты, можешь назвать свою цену!

– И какая – это должна быть цена?

– Такое количество хлеба, которого нет, даже – во всей Империи!!

– Но, это же…

– Это означает, что я твоя?!! На всегда!! – пояснила ему ситуацию Галла.

Атаульф выдвинул свои – заранее, не выполнимые условия.

Гонорий, окружённый армией вестготов, скрывался за неприступными стенами Равенны, принял их. Король вестготов прекрасно понимал, что император обманным путем хочет вытащить сестру из плена, с которой он не намерен был расставаться, и потребовал сначала хлеб и лишь – после этого пленницу. Гонорий попал в тупик.

Беда ни приходит одна – гласит народная мудрость. Воспользовавшись трудностями Гонория, в Галлии захватил власть – Иовин, провозгласив себя императором. Галла в душе и сердцем была римлянкой, она любила брата и ей была не безразлична судьба Империи, она решила силами вестготов вернуть власть в Галлии и изгнать узурпатора – уговорить влюбленного в нее короля не представляло августе большого труда. Вестготы выступили в поход.

– Атаульф!!! – вскричала императрица.

– Атаульф! Ульф! Ульф! – прокричало эхо, в след Плацидии, разнося ее призывы по ущелью не глубокой реки.

– Где, ты, мой Атаульф, – взывала она, выставив вперед руки, просящие объятия. – Я согласна стать, твоей Атаульфшой!!!

– Ой! Ой! Ой! – вторили горные долы.

Атаульф взял ее на руки и внес в дом—шалаш, сделанный им. И не знала она времени лучше, если только в мечтах её – по-девичьи блуждающих…

По примеру Юлия Цезаря, а к великому императору-полководцу король Атаульф относился с почтением, и его девиз «Перейти через Рубикон» ему особенно нравился. Он стоял на границе с Галлией. Вождь вестготов водрузил символический столб с надписью «Рубикон» и картой покоренной им Италии ниже надписи. Лицом Галлы Плацидии вестгот изобразил на самом верху стелы. Он так старался, выводя её портрет, что она получилась похожая на богиню – король по вере был христианин арианец.

– Жребий брошен!!! – сообщил он своему войску и, перейдя, через мост, двинулся вглубь римской провинции, победоносно изгнав узурпатора из Галлии и Испании.

– Дедушка!! Мы стоим на границе с Италией, – радостно прокричала Аделаида. Они стояли перед тем самым столбом.

На самом верху столба лицо, с годами от проливных дождей и сильных ветров, утеряло свой взор. Теперь, это были два пустых, на первый взгляд, ничего не выражающих глаза, но – какая-то не видимая сила исходила от них.

– Бежим!.. Долгожданный Рим уже совсем близко, – и сестры побежали, центрую скитальца на легендарный столб, взяв его для верности на короткий поводок. Старикан задорно мотал головой, в преддверии вожделенной Италии и богатых римских подаяний.