Текст книги "Адепт"

– Я сегодня видела на площади объявление: «Срочно требуются опытные воины для сопровождения в Гестар малого каравана». Могу сходить и узнать. Лэрта может предложить свои услуги там же.

Целительница чуть прищурилась, однако никак не отреагировала на двусмысленность, Тэйнар же коротко кивнул.

– Альвариэ, Велен, сейчас же отправляйтесь, узнайте насчет каравана. Думаю, за мага я вполне сойду. Лэрта, утром отнесешь на площадь объявление, и напиши так, чтобы сразу в глаза бросалось. Если нас троих возьмут в охрану каравана – Анжей останется на тебе. Только вот не знаю, как тебе совместить работу лекаря и присмотр за ним.

– Зелье долгого сна никто не отменял, – вымученно улыбнулась девушка. – Ингредиентов достаточно, если что – у меня есть некоторая мелочь, золотых пять, их должно хватить на покупку недостающего.

– Хорошо.

– А как твоя сегодняшняя поездка? – поинтересовалась вдруг северянка.

– Впустую. Это не тот эльф, точнее, не те эльфы, – он в двух словах рассказал о коротком путешествии.

Воины ушли договариваться о работе, Тэйнар же потребовал у корчмаря бутылку вина, закурил и устроился в углу – думать. С его молчаливого согласия, Лэрта составила ему компанию.

– Что ты вообще думаешь о… произошедшем? – осторожно поинтересовалась она, когда вторая сигарета закончилась, а тянуться за третьей плетущий уже не спешил.

– Понятия не имею. Судя по психологическому портрету Анжея, подобные эскапады не должны быть ему свойственны.

– Я бы предположила какое-нибудь скрытое психологическое заболевание…

– Не думаю. Он адекватен и вменяем. Сколько у нас денег и во что обойдется нам его «ужин», он не знал. Меня удивляет сам факт такого желания «разнообразно покушать».

Лэрта потерла виски, устало вздохнула.

– Меня не оставляет такое чувство, будто в разговоре с Альвариэ и Веленом я упустила что-то важное, – сказала она. – Только никак не могу понять, что именно.

– Попробуй вспомнить, если тебе кажется это действительно столь значимым. – Тэйнар встал из-за стола, с отвращением посмотрев на оставшееся нетронутым вино. – Я постараюсь узнать, не находится ли он под чьим-нибудь магическим или псионическим воздействием.

– Я уже проверяла, – покачала головой девушка, и в ответ на недоуменный взгляд пояснила: – Есть специальная мазь, она меняет цвет, если ее нанести на кожу того, кто действует не по своей воле и не осознавая… нет, так словами не объяснить. В общем, я уверена, что на него не накладывали заклинаний, а от пси-воздействия у него амулет.

– Тогда я просто пойду отдыхать. Чего и тебе советую.

– Я дождусь ребят, – отказалась целительница.

– Хорошо. Если будет надо, разбуди меня.

Когда Тэйнар вошел в комнату, Анжей уже спал, свернувшись калачиком на кровати. Вина осталось чуть больше половины бутылки.

Вздохнув, плетущий поправил сбившийся плед, укрыв полуэльфа по плечи. Сел на край кровати, придвинул к себе тарелку с угрями. Не пропадать же добру, и в самом деле. Тем более что кроличьи лапки уже давно забылись…

Поев и допив вино – эльфийское, не чета той бурде, что предлагал корчмарь, – он лег на вторую кровать, укрылся одеялом и с огромным трудом, но заставил себя уснуть.

10

Узелок с эликсирами и зельями, заботливо собранный Лэртой в дорогу, все же понадобился. Только вечером Альвариэ пошутила насчет лишней поклажи, как наутро поклажа лишней быть перестала.

Не прекращая ругаться сквозь зубы, из-за гряды заснеженных камней выбрался Велен. Ему из троицы невольных наемников повезло меньше всех – рана была хоть и неопасная и даже не сильно болезненная, но уж слишком неудобная в обоих смыслах. По крайней мере, в седле молодому человеку в ближайшие несколько дней сидеть не светило.

– Обидно получилось. – Альвариэ подошла, опустилась на корточки у костра. – Надо же так, вечером ведь уже в городе будем! Ясно дело, все расслабились, особо по сторонам не глядели… Впрочем, может, оно и к лучшему?

– Почему? – уточнил Тэйнар, пытаясь при помощи зубов затянуть повязку на плече. Ему повезло больше, чем Велену, арбалетный болт прошил мякоть навылет.

– Потому, что ехали бы мы спокойно – получили бы за восемь дней по восемь золотых на нос, то есть всего двадцать четыре монетки, – пояснила воительница. – А так нам еще премия полагается, по два золотых за каждого убитого, плюс вам двоим компенсация за боевые ранения – это уже по доброй воле караванщика.

– И сколько?

Ллинайт пошевелила губами, загибая пальцы.

– Это плюс еще двадцать.

– Негусто.

– Не так много там было тех разбойников, чтобы было густо, – фыркнула северянка. – Что ты там ковыряешься?

– Сползает, – лаконично пояснил Тэйнар, демонстрируя нежелающую держаться на положенном месте повязку.

– Еще бы она не сползала! – возмутилась воительница. – Давай сюда, перевяжу как следует.

В первую секунду плетущий хотел было отстраниться, но потом счел это, во-первых, нерациональным – Альвариэ и впрямь наложила бы повязку лучше, чем это мог бы сделать он сам, а во-вторых – неверным с точки зрения психологии. Если уж член его отряда сам пошел на контакт, было бы не очень умно самому этот контакт тут же рвать.

Девушка размотала бинт, проверила подкладку на самой ране, после чего быстро и ловко перебинтовала предплечье чуть ли не до локтя.

– Теперь не сползет. А в городе тебя уже Лэрта попользует. Эй, Велен! – окликнула она приятеля. – Тебя, может, тоже перевязать, а то ведь самому дотягиваться трудно!

В ответ дель Криста разразился потоком брани.

– Эй, наймиты! – К ним подъехал капитан охраны каравана. – Вы там как, готовы?

Велена посадили на возок, Альвариэ поехала рядом с ним, перешучиваясь и переругиваясь. Тэйнар же вызвался разведать дорогу.

Он просто хотел побыть один. Постоянное соседство с таким количеством совершенно чужих ему людей в течение восьми дней надоело даже больше, чем этот бесконечный снег кругом. Побыть наедине с самим собой, в тишине, нарушаемой лишь похрустыванием снега под копытами лошади и скрипом седла, подумать о том, что беспокоило, что не давало нормально спать ночами. Подумать об Анжее.

Тэйнар не хотел, боялся признаться самому себе – полуэльф был ему глубоко небезразличен. Этот мальчишка, втянутый судьбой в такие игры, что были ему не по силам ни физическим, ни моральным, этот недоверчивый ребенок, которому он, Тэйнар, почему-то спас жизнь и который после этого вопреки всему своему опыту внезапно стал своему спасителю доверять. Плетущий никогда и ни к кому не испытывал чувства привязанности, кроме, разве что эльфа, воспитавшего его. Все остальные были чужими, и либо продолжали оставаться таковыми, не желая иметь дело с молчаливым и замкнутым Тэйнаром, либо же наоборот – пытались втереться в доверие. В результате последних светловолосый не подпускал к себе еще старательнее, чем первых.

Как и он, Анжей делил мир на две категории: те, кому от него что-то надо, и те, кому на него просто наплевать. Но когда они встретились, у каждого появилась третья категория. Тот, кто небезразличен и кому небезразлично. Тэйнар никогда и ни за что не сказал бы этого полуэльфу, да и самому себе – но почему-то так получилось, что он начал относиться к мальчишке как к собственному младшему брату, которого у него никогда не было. Он хотел защитить юношу, помочь ему, дать силы и веру в себя, и не ждал ничего в ответ. Это было странно, непривычно и удивительно щемяще-нежно.

Тэйнар помнил бессонные ночи в департаменте. Самую первую, в начале которой он вытащил Анжея из подземелий. Когда отмывал от крови, не боясь испачкаться, лечил, не жалея энергии, закутывал в единственное одеяло и обнимал, пытаясь согреть. Вторую, когда полуэльф лежал такой бледный, что его кожа почти не отличалась от простыней, и не верил, что его и в самом деле выпустят, что он сможет остаться с Тэйнаром, а сам Тэйнар впервые в жизни сжимал пальцы кого-то, кто был не-чужим, успокаивал, обещал, хотя и сам еще не был уверен, до последнего ожидая от департамента какой-нибудь подлянки. Третью, когда измученный первыми двумя, Анжей просто мгновенно уснул, а к нему сон никак не шел, и он сидел у постели юноши, курил сигарету за сигаретой и пытался не думать о том, что с ним произошло.

Четвертая ночь – уже в Ан’гидеале, ее он вновь провел у постели полуэльфа, на этот раз – вместе с Лэртой. Воспоминанием этой ночи стал страх. Страх, охвативший сердце и разум в тот момент, когда целительница, тяжело вздохнув и с трудом уняв дрожь в руках, влила между запекшихся губ содержимое маленького флакончика темно-красного стекла. Тэйнар навсегда запомнил ее слова: «Это либо убьет его, либо вылечит». В тот момент он и испытал совершенно новый, доселе незнакомый ему страх: страх за жизнь того, кто дорог. Когда через час Лэрта последний раз промокнула испарину со лба юноши, той же тряпкой вытерла свой лоб и вымученно улыбнулась, сказав: «Все позади. В этот раз он точно выживет», Тэйнар почувствовал, словно с души свалился увесистый камень размером с гору, на которой стоял Ан’гидеаль.

Потом были другие долгие ночи, в той же комнате, порой бессонные, порой – полные неясных, смутных кошмаров, а иногда – глубокие, от засыпания до пробуждения. Анжей почти не приходил в себя, Лэрта говорила – это нормально, ему нужен сон и еще раз сон. Когда юноша просыпался, она поила его бульоном, а Тэйнару все никак не удавалось оказаться в корчме в этот момент, убедиться, что его не обманывают, что Анжей и впрямь поправляется. В четвертую, а может, в пятую ночь он проснулся от крика полуэльфа. Анжей метался в бреду, судорожно мял простыни и звал его, Тэйнара. Звал – и дозвался. Тэйнар сел рядом на кровать, коснулся руки полуэльфа, не поморщился, когда длинные пальцы вцепились в ладонь до боли, до синяков. Он сидел так примерно полчаса, говорил что-то успокаивающее вполголоса, и это помогло – больной затих, дыхание выровнялось. Он спал – спокойно, глубоко. Но Тэйнар не сразу ушел. Ему самому нужно было побыть не-одному. Ему нужно было учиться быть не-одному.

А потом еще раз было чувство сперва страха, а затем – небывалого облегчения, когда встретившая его вечером на пороге корчмы Лэрта сообщила, что Анжей пришел в себя. И в результате – ощущение обмана, обиды на судьбу за то, что этот вечер оказался безнадежно испорчен такой ерундой. Сейчас Тэйнар не понимал, почему так взъелся на юношу в тот момент. Скорее всего, именно из-за обиды, из-за того, что нельзя просто порадоваться вместе, снова поговорить о чем-нибудь, из-за того, что пришлось думать о деньгах вместо этой общей на двоих радости.

Хрустел снег, скрипело седло. Плетущий плюнул на технику безопасности, достал сигареты и огниво, с четвертой попытки прикурил на ветру. Проклятый караван, тащившийся с черепашьей скоростью, жутко раздражал его – ведь если бы не эти телеги и возки, можно было бы пустить коня галопом, и уже часа через четыре увидеть Анжея, едва заметно улыбнуться ему – улыбаться иначе Тэйнар просто не умел. Он вообще не умел проявлять эмоции, возможно, потому, что не так уж часто их испытывал.

А еще не давало покоя смутное, неоформленное предчувствие чего-то дурного. Кто бы знал, как сложно было сдержаться, не послать коня в карьер, а тащиться со скоростью каравана, считая каждую оставшуюся до Ан’гидеаля милю.

Миль было не так уж и много. Еще не стемнело, как возки и телеги вползли в город, проползли по улицам и остановились у складов. Тэйнар облегченно выдохнул – контракт выполнен, теперь можно было оставить все вопросы с получением оплаты на Альвариэ и Велена, а самому спокойным шагом завести коня за угол, чтобы никто не видел, как несчастный жеребец с места сорвался в галоп, распугивая случайных прохожих.

Корчма на другом конце города, это семь минут скачки. Вполне достаточно, чтобы вспомнить, как он уезжал, и ощутить очередное новое чувство – чувство вины.

Лэрта разбудила его перед рассветом.

– Ваш караван отправляется через полтора часа, а через час вы должны быть у складов, – негромко, чтобы не разбудить Анжея, проговорила она. Тэйнар кивнул, протер глаза, отгоняя сонную одурь.

– Они уже проснулись?

– Да, они собирают вещи. Ты спустишься на завтрак?

Он несколько секунд подумал.

– Нет. Лучше позови всех сюда. От вчерашнего анжеевского пира осталась куча снеди, так что лучше поедим здесь, чтобы не пропало.

Анжей проснулся, когда завтрак был в разгаре. Высунул растрепанную голову из-под одеяла, оглядел всех сонным взглядом.

– Доброе утро.

Тэйнар коротко кивнул. Он все еще был зол за эту совершенно неоправданную сумасшедшую трату и не горел желанием разговаривать. Велен и Альвариэ вообще проигнорировали полуэльфа, и только Лэрта пожелала доброго утра в ответ.

– А с вами позавтракать можно?

Не говоря ни слова, плетущий встал с края кровати и пересел на табурет, освобождая юноше место. Анжей проводил его по-детски обиженным взглядом, но все же сел к столу. Есть ничего не стал, просто сидел, переводя взгляд с Тэйнара на остальных и обратно.

– А что случилось? – несмело спросил он минут через пять.

Северянка резко встала, с грохотом уронив табурет, гневно посмотрела на полуэльфа, явно хотела было что-то сказать – но Лэрта, коснувшись плеча, остановила ее. Ллинайт смерила Анжея еще одним гневно-презрительным взглядом и вышла, хлопнув напоследок дверью. Велен последовал за ней, правда, дверью хлопать не стал.

Ничего не понимающий Анжей отодвинулся на дальний угол кровати, натянул плед по самые глаза и с застывшим испугом следил за каждым движением светловолосого, методично разделывавшего и поглощавшего угря.

– Тэйнар, – наконец тихонько позвал он. – Все же, что случилось?

Тот аккуратно положил нож и вилку рядом с тарелкой, вытер губы салфеткой, встал, взял с кровати собранную дорожную сумку.

– Я тебе вчера уже все объяснил, – ровным, безэмоциональным голосом ответил он. – Лэрта, мне пора.

– Тэйнар, куда ты?

– Зарабатывать деньги. Вернусь через неделю, может, чуть больше.

– Пойдем, провожу тебя, – целительница тоже встала.

В какой-то момент казалось, что полуэльф сейчас попытается встать, поймать светловолосого за рукав, заставить все объяснить. Он подался вперед, не отводя взгляда от плетущего, нервно кусая губы, явно сдерживая слезы. Но нет – не попытался. Наоборот, зло прищурил глаза, откинулся обратно на подушку, с делано независимым видом отвернулся к стене.

И только когда дверь за Тэйнаром и Лэртой закрылась… впрочем, этого сам Тэйнар знать уже не мог.

Чем ближе корчма – тем сильнее, явственнее, больнее грызет сердце дурное предчувствие. Он спрыгнул с седла на ходу, бросил поводья мальчишке-конюшему, взбежал по шатким ступеням крыльца, распахнул дверь…

…совершенно спокойно, ничем не выдавая эмоций, вошел в зал. Окинул столы спокойным взглядом – никого. Вернее – никого, кто мог бы чем-либо заинтересовать. Точно так же спокойно поднялся наверх, заставил себя постучаться сперва в комнату Лэрты – тишина. В собственную, на двоих с Анжеем комнату он тоже постучался, на всякий случай. Тишина.

В комнате никого не было.

Несколько минут он постоял на пороге, успокаивая сердцебиение и дыхание. Потом так же неторопливо спустился вниз.

На вопрос, где молодая госпожа, корчмарь ответил, что она обычно приходит чуть позже, а до того занята лекарскими делами. А вот молодого господина он не видел с самого первого дня, ведь молодой господин, как ему известно, тяжело болен… О, а вот и молодая госпожа!

Одного взгляда на бледное, осунувшееся лицо Лэрты ему хватило, чтобы представить все самое страшное. Не думая уже ни о чем, плетущий почти силком затащил девушку наверх, затолкнул в свою комнату и встал у двери – холодный, яростный… напуганный.

– Я не знаю, как он сумел сбежать, – тихо сказала она, не глядя ему в глаза. – Но я в любом случае виновата.

– Сбежать? Он жив?

– Ты подумал, что он… – Лэрта подняла на собеседника взгляд. – Нет, нет, он жив… по крайней мере, три дня назад был жив.

Ледяные острые когти, сжавшиеся было на сердце, чуть ослабили хватку.

– Рассказывай по порядку.

– В тот день, когда вы уехали, я почти сразу напоила его зельем долгого сна, только бульон и укрепляющее перед этим дала. Он проснулся уже ночью… прости, я временно заняла твою кровать – так и мне было проще за Анжеем присматривать, и платить за еще одну комнату не надо. В общем, проснулся он ночью. Отказывался есть и пить, пока я не скажу, куда вы уехали. Я сказала. Он поел, выпил бульон и зелье, уснул. Утром я ушла работать, вернулась довольно поздно. Анжей не спал. Снова отказался есть, пока я не отвечу, что произошло. Тэйнар, понимаешь… он не знал, зачем и почему заказал тот безумный ужин. Сказал, что ужасно захотелось, но… он мне не настолько доверяет, чтобы объяснить более подробно. В результате я ему все рассказала. Он немного посидел, потом молча съел ужин и выпил укрепляющее, попросил больше не поить его сонным, сослался на сильную головную боль. Такой побочный эффект и правда порой возникает. Я не стала. Еще несколько дней все было в порядке, а три дня назад… – Лэрта запнулась. – Три дня назад, когда я вернулась поздно вечером в корчму, его не было. Он как-то ухитрился так уйти, что его никто не видел. Не понимаю, как, но…

– Что он взял с собой? – хрипло оборвал ее Тэйнар.

– Теплую одежду, несколько эликсиров – согревающий, три лечебных и один сильнодействующий декокт от простуды. Совсем немного денег – я оставила в ящике на всякий случай два золотых и мелочь, один золотой он оставил. Еще забрал свой мешок с вещами, трость и лошадь. И оставил записку. Тебе, – она достала из кармана куртки сложенный вчетверо лист бумаги.

Плетущий резко выхватил письмо, развернул.

«Тэйнар, прости. Я не знаю, что на меня нашло. Я не понимаю, зачем я это сделал. Никогда не был привередлив в еде, а тут такое дикое и почему-то естественное желание… я не смог сдержаться. Прости, что причинил столько неудобств. Я хочу исправить то, что натворил, насколько это возможно. Пожалуйста, не беспокойся обо мне. Я вернусь через неделю, может, дней через десять. Прошу, не уезжайте из города без меня, а то я вас совсем потеряю. И еще раз – прости. Я понимаю, что все это пустые оправдания, которым к тому же сложно поверить, но я и правда не понимаю, зачем и почему я так поступил.

Не сердись на меня, если сможешь.

Анжей»

– Ты читала? – спросил он, трижды пробежав строчки глазами.

– Естественно.

– Что думаешь?

– Либо он отправился зарабатывать потраченные деньги, либо решил избавить нас от хлопот и найти второго адепта самостоятельно.

– Это как раз понятно. Меня скорее интересует, что ты думаешь об этом его «непонимании» и «диком и естественном» желании вкусной и дорогой еды.

Лэрта на минуту задумалась.

– Помнишь, я говорила, что меня что-то зацепило во время монолога Альвариэ? Так вот, я не уверена, но… Ярлигова мать, почему я не записала?

– Что не записала?

– Список пороков, которые собрала та дюжина магов для получения своей силы. Ты не помнишь их?

– Нет, хотя я понимаю, к чему ты клонишь. Да, скорее всего, «чревоугодие» в том списке значилось. Но не сходится.

– Почему?

– Лэрта, разговор затягивается. Пойдем вниз, я голоден и устал с дороги. Пока Альвариэ и Велена нет, мы еще успеем поговорить.

11

Ледяной, пронизывающий ветер жег холодом тело, колкий снег обжигал кожу и глаза, а горло разъедала жгучая обида. Анжей весь полыхал в пламени этой обиды, глотая злые слезы, до боли и крови прикусывая губу. Он не обращал внимания на забивающийся под одежду снег, не чувствовал холода и не смотрел, куда несет его застоявшийся за неделю конь – всем его существом владела детская, сумбурно-неоформленная обида. На Тэйнара – за то, что уехал, не объяснив ничего. На Лэрту – за то, что после долгого и сложного разговора все же рассказала, и что самое обидное, рассказала правду. На Альвариэ – за ту вспышку во время завтрака, когда северянка ушла из-за стола. На Велена – за постоянные презрительные взгляды, бесконечные подначки и оскорбительные, издевательские сочувствия. На Тринадцатый департамент, родителей и учителя в частности, и весь мир в целом – за то, что Анжей вообще появился на свет, и за то, что его жизнь так сложилась.

Но больше всего Анжей был обижен на самого себя. За то, что не поборол гордость и не остановил уезжавшего Тэйнара, за то, что не сумел накануне сдержать этого сумасшедшего желания закатить пир горой, за то, что потратил, как выяснилось, все казенные деньги. За то, что он – обуза для всего отряда, и даже силу свою использовать почти не способен. За то, что так глупо сбежал из города, выкрав из конюшни свою лошадь, напросился на первый попавшийся приличный заработок, даже не уточнив, почему плата так велика.

И в особенности – за то, что ухитрился заблудиться в этих проклятых горах!

Кругом выла метель. Снежные вихри вздымались, казалось, до самого низко висящего темно-свинцового неба. Жгучий и очень холодный ветер без особого труда пробирался под теплый плащ, под меховую куртку, играючи преодолевал смешное препятствие в виде колета и шерстяной рубашки и вгрызался мелкими острыми зубками в незащищенную кожу. Дорогу под копытами караковой кобылы замело так, что Анжей уже не был уверен, что лошадь все еще идет именно по дороге, а не сошла где-то незаметно на плотный, слежавшийся и смерзшийся наст, вполне способный выдержать вес не слишком крупного коня. Караковая крупной не была.

Свинец над головой темнел с каждой минутой – на горы опускалась ночь, лишая неосторожного путника последней надежды найти дорогу обратно в Ан’гидеаль. Тучи так плотно заволокли небо, что ни о каких звездах и луне не было и речи.

Невдалеке послышался вой. Высокий, протяжный голос ровно выводил одну и ту же ноту, не сбиваясь и почти не прерываясь на вдох. Через несколько минут ему ответили – более низкий, вибрирующий и тоскливый вой вплелся в мелодию первого. Почти сразу вступил третий – тонкий и едва не срывающийся на визг. Четвертый, пятый, шестой…

«Варги!»[12]12
  Существа, похожие на волков, но гораздо крупнее и агрессивнее. Степные варги приручены орками и используются ими в качестве боевых верховых животных. Горные варги обладают зачатками разума, очень сильны, крайне жестоки, часто нападают на людей.


[Закрыть]

Анжей не столько догадался, кто его окружает, сколько разглядел – прямо перед пляшущей в страхе кобылой на белом снегу сидел громадный варг, лениво скаля зубы.

Вожак. А слева, справа и наверняка еще позади – стая.

Не было еще случая, чтобы стая варгов выпустила свою добычу живой.

Варг поднялся на лапы, в его глазах стояла издевка. Он внимательно изучил перепуганную жертву, чуть склонил голову набок, высунул длинный розовый язык.

Едва сдерживаемая всадником, караковая дрожа косилась на вожака.

«Не дамся! – всполошенно металась в голове одна-единственная мысль. – Живым – ни за что не дамся!»

Шпоры глубоко вонзились в бока лошади. Кобыла дико заржала, взметнувшись на дыбы, и в этот момент варг низко наклонил голову, припав к земле словно для прыжка, низко, вибрирующе зарычал.

Караковая метнулась в сторону, едва не сбросив полуэльфа с седла, и бешеным карьером помчалась прочь. Варги за спиной взвывали, и в этом вое одинокому всаднику чудилась то насмешка, то мучительная смерть.

Лошадь, отчаянно мотая головой, неслась через сугробы, то и дело проваливаясь едва ли не по самое брюхо, жалобно кричала, оскальзываясь на заледенелых тропках, занесенных снегом.

А Анжей внезапно перестал бояться.

Все так просто. Надо лишь заставить кобылу остановиться. Сползти с седла в снег, встряхнуть руками – у него будет несколько секунд на то, чтобы заставить замерзшие пальцы слушаться. Потом знакомые пассы и знакомые формулы, и злорадный вой какого-нибудь из преследователей обратится полным ужаса криком боли, другой покатится по снегу, пытаясь сбить пламя с лохматой шкуры, третий в прыжке получит молнию в любезно подставленное брюхо…

…а шестой или седьмой сомкнет зубы на горле такой нахальной, опасной жертвы, которая, несмотря на все свое нахальство, свою опасность, свою магию, все же остается жертвой.

Пусть так. Несмотря ни на что, он погибнет в бою! И пусть всякие выскочки, способные только мечом размахивать, только посмеют упрекнуть его в трусости! Теперь отец поверит, что его сын мог не только жаловаться на обидчиков и пить без конца горькие лекарства, от которых не было проку! А Тринадцатый департамент может вечно спасать этот мир от культа – Анжею нет дела ни до департамента, ни до культа, ни до, собственно, спасаемого мира. Он никогда не видел от этого мира ничего хорошего, так с чего ему относиться к миру иначе?

Онемевшие пальцы готовы были сжать в предпоследнем усилии поводья, но в этот миг караковая в очередной раз поскользнулась, едва не рухнув на бок, и жалобно-пронзительно заржала.

«Она-то ни в чем не виновата», – промелькнула мысль, в первый момент показавшаяся неуместной. Тем не менее мысль была совершенно верной, и полуэльф снова пришпорил лошадь.

Это было его ошибкой. Если бы он не колол бока и без того обезумевшей от страха кобылы шипастыми звездочками, на снегу не остались бы следы крови. В такой метели даже варги могли бы упустить добычу. Но терпкий, пьянящий запах теплой крови вел их вперед, не давая ни единого шанса сбиться со следа. Свежую кровь варги чуяли за милю.

Вой за спиной, бешеная скачка, собственный самоубийственный пыл – все это мешало сосредоточиться, и Анжей только с четвертого или пятого раза сумел правильно произнести формулу. Но сумел – и между ушей лошади ровно повис шар около полуфута в диаметре, распространяющий вокруг довольно яркий белый свет.

В этом самом свете полуэльф наконец разглядел дорогу. И тут же плотно зажмурился, мертвой хваткой вцепившись в луку седла.

Караковая, вытянув шею, стрелой летела по тропе вдоль скалы. Ширина тропы составляла едва ли четыре фута, под снегом искрился лед, а по левую руку всадника темнел обрыв.

С величайшим трудом заставив себя разлепить веки, Анжей посмотрел влево. Обрыв был не очень-то высокий, да и внизу виднелись многодневные сугробы, а не острые обломки скал. Но лошадь мчалась бешеным карьером, и на такой скорости достаточно было просто упасть, чтоб в лучшем случае свернуть шею и хотя бы умереть безболезненно.

Страх застилал глаза, страх ледяной рукой сжимал сердце, страх заставлял горячить кобылу, страх омрачал рассудок и сознание, страх твердил бесконечно только одно: «Беги, беги, беги, пока не поздно, только в бегстве шанс на спасение!» И уж конечно, страх не забывал добавлять, насколько ничтожен этот шанс.

«Зачем я бегу? Разве не этого я хотел – умереть? Чтобы все это издевательство, по насмешке именуемое жизнью, наконец прекратилось. Чтобы больше не надо было ни от кого убегать, чтобы просто все закончилось…»

Светлые волосы. Холодные серые глаза. Сильные пальцы, вплетшиеся в его волосы – обидный жест, так демонстративно акцентирующий превосходство. Злая усмешка кривит тонкие губы, но за ледяной броней взгляда кроется что-то живое, и это живое – не любопытство, не заинтересованность его даром. Нет, это что-то по-настоящему живое. Еще бы один раз вдохнуть, чтобы только узнать, что же это за живое, но…

– Уверен?

Анжей вздрогнул, открыл глаза. До боли прикусил окровавленную губу – боль отрезвляет.

Ширина тропы около четырех футов. Варги мчатся по следу, растянувшись в цепочку по одному.

Непослушные пальцы все же отцепляются от луки седла – ну почему, почему он не освоил невербальную форму, на чистой Силе? Замерзшие, стянутые от холода губы дрожат, и формула никак не складывается в чистый, звонкий и резкий звук.

Страх окончательно отступает, на его место приходит злость. И сожаление, что не удастся накрыть осмелившихся охотиться на него тварей общим парализующим заклятием, а потом долго, упиваясь каждым криком, вырвавшимся из волчьей глотки, сладострастно и жестоко убить каждого, не просто убить – заставить вымаливать смерть взглядом и скулежом. Жаль, не получится – он еще не вошел в полную силу. Ничего, можно и так справиться.

«Когда уничтожу прочих носителей Граней – вернусь в эти горы и вырежу варгов до последнего щенка», – зло ухмыляясь, обещает себе Анжей. Он почти наяву видит, как вскрывает ножом грудную клетку месячного варга, наслаждаясь визгом его матери, как вырывает бьющееся еще сердце и заталкивает его паршивой псине в пасть – жри, сука, сердце своего щенка! И это зрелище, пусть пока воображаемое, придает ему сил. Ради того, чтобы получить возможность сделать это в реальности, стоит выжить. Ради щенячьей крови и визга, ради предсмертного хриплого крика вожака стаи, ради кровавой, жестокой, безоглядной мести!

С искривленных в холодной и гневной усмешке губ звонкой сталью срывается формула. Варг, мчавшийся первым, падает, разрезая метель высоким, пронзительным визгом. Анжей смеется – это только первый, и далеко не последний! Тропа узкая, удобная. Лошадь мчит сама, и нет нужды ею править. Руки свободны – и сейчас каждый мерзкий пес варжьей стаи узнает, что бывает с теми, кто смеет нападать на Адепта!

Второй варг не успевает даже взвыть – заклинание сметает его с тропы в пропасть. Третьего рвет на части, четвертый падает на снег и бьется в агонии, оглашая окрестности предсмертным жалобным воем.

А пятый – вожак. Вожак умнее. Вожак мчит на десяток футов выше основной тропы, по узенькой кромке едва ли в десяток дюймов. Но вожак стар и опытен, он знает обе этих тропы, и бегает по ним в любую погоду.

Неоконченное заклинание срывается с пальцев, отбивая каменное крошево от скалы. На губах – соленое, страшный и злой кашель рвет легкие изнутри, сердце колотится как бешеное, в голове стучат молоточки, и перед глазами все плывет.

Допрыгался, Адепт. Доколдовался.

Теперь все силы уходят лишь на то, чтобы удержаться в седле. Глаза застилает красноватый туман, дышать все сложнее, и не разжимать пальцы – тоже. Холод, не ощущавшийся до сих пор, остро дает о себе знать, пронизывая тело насквозь, а в животе словно бы рдеют жаркие угли. Боль расползается по всему телу.

Караковая кобыла все тем же бешеным галопом вылетает с тропы на более широкое место. Здесь уже не будет преимущества… да если бы и было, сил пользоваться им все равно уже нет.

Именно этот момент выбирает для прыжка вожак.

Анжей отреагировал на опасность инстинктивно, в последний миг успев просто выплеснуть в морду варга остатки Силы. Зверя отшвырнуло назад, довольно чувствительно приложив о камни хребтом, но и полуэльф не удержался в седле, тяжело рухнув на припорошенный снегом лед. Дикое ржание лошади донеслось в последний раз, и дробный стук копыт, сливающийся в единый монотонный гул, стих.

«Вот и все, лошадка. Теперь ты сама по себе, и я сам по себе. Может, тебе повезет, и ты уцелеешь».

Перебарывая боль, он с величайшим трудом поднялся на ноги. Стоять было тяжело, но трость осталась у седла, как и арбалет.

Куртка и плащ теперь только мешали, и юноша не пожалел нескольких секунд, чтобы сбросить их. Простудиться он не боялся – варги разорвут раньше. Но и сдаваться без боя Анжей тоже не собирался.