Текст книги "Адепт"

В правую руку – жезл flammen sfiir. В левую – длинный кинжал. Если повезет, успеет полоснуть себя по горлу за миг до того, как кожу прорвут отточенные клыки.

Они подходили с обманчивой неторопливостью, пригибая головы – казалось, будто в поклоне. Скалили клыки, глухо рычали – но уже не выли и не торопились броситься на кажущуюся безобидной жертву. С трудом вставший после удара о скалу вожак приближался медленно, осторожно. Анжей ждал – в глубине души он все еще допускал отчаянную мысль, что варги не рискнут продолжать бой и уйдут. В душе юноши смешались застарелое желание умереть и молодая, яростная страсть к жизни.

Вожак коротко рыкнул. Трое варгов, стоявших ближе всего к полуэльфу, припали на передние лапы. Готовясь к прыжку. Анжей поднял руку с жезлом, за секунду сформировал крохотный энергетический импульс, который должен был активировать оружие…

А в следующий миг темная тень возникла справа за его спиной, и зубы матерой самки сомкнулись на его запястье.

Юношу сбили с ног, жезл выпал из враз ослабевших пальцев, в зубах варга хрустнула кость, чьи-то клыки прорвали толстый кожаный сапог, вгрызаясь в ногу. Смрадное дыхание вожака коснулось лица Анжея, он успел еще увидеть умные, горящие ненавистью волчьи глаза и вспомнить о кинжале в правой руке, но сил поднять его уже не хватило. Сознание милосердно покинуло измученное тело.

Он уже не видел, как неведомая сила расшвыряла варгов. Не слышал разъяренного рычания вожака, сменившегося жалобным скулежом, едва варг разглядел осмелившегося помешать торжественной трапезе. Не чувствовал, как неожиданный спаситель легко подхватил его тело на руки, укрывая курткой.

12

Один знакомый Анжея, старый охотник из Бестана, однажды рассказывал о том, как потерял руку. Случилось это во время зимней охоты на распоясавшихся в окрестностях городка волков. Лошадь, на которой охотник обычно ездил, ходила жеребая, и ему пришлось взять другого коня. Когда же волчью стаю подняли с места и погнали из леса к опушке, где стояли стрелки, жеребец испугался метнувшейся под копыта серой тени и понес, буквально через полмили сбросив всадника – уже в стороне от облавы. При падении охотник сломал ногу и вывихнул запястье. Он провел в снегу несколько часов, прежде чем на него наткнулись двое уцелевших волков, но когда они его нашли, он пожалел, что не замерз насмерть.

– А знаешь, парень, это оказалось совсем не больно, – рассказывал охотник, устраиваясь поудобнее в кресле у очага. – У волков такие острые зубы, что ты почти не чувствуешь, как эти гадины начинают тебя жрать. Правда, когда рвут – это да, это больно. Настолько больно, что ты либо теряешь сознание от боли, либо перестаешь вообще что-либо чувствовать. Я лежал в снегу, а эти твари отгрызали мне руку и рвали мясо на ноге. Во, видишь рубец? – В подтверждение слов он задирал широкую шерстяную штанину, демонстрируя огромный шрам на покалеченной икре. – Я лежал и смотрел, и все дивился – что же мне не больно?

Выжил он чудом. Когда облава кончилась, к наспех разбитому лагерю охотников выбежал его конь. Пошли искать – благо снегопада не было и следы перепуганного жеребца отпечатались в позавчерашнем снегу, словно в мягкой земле. Псы спугнули волков, охотника оттащили в лагерь, где ему наскоро оттяпали руку и хотели было заодно отрезать и ногу, но, по счастью, в лагере нашелся опытный коновал, авторитетно заявивший, что на его памяти лошадей и не так рвали и при должном везении все зарастет и даже ходить можно будет.

Все эти детали Анжей преимущественно пропускал мимо ушей, но почему-то навсегда запомнил: замерзать насмерть и быть разорванным волчьими клыками, которые едва ли превосходят по остроте варжьи, – не больно. Если в первом он уже имел возможность убедиться ранее, хотя до смерти, конечно, тогда не дошло, то второе представилось испробовать на себе только сейчас. Последней мыслью перед тем, как он потерял сознание, было: «по крайней мере, мне не будет больно».

А теперь юноша лежал, преисполненный обиды на весь белый свет и на собственную наивную доверчивость в первую очередь. Болело все – руки и ноги, живот и грудь, голова, а особенно сильно – правая кисть. Это казалось странным – как может болеть то, что давно отгрызено? Может, его уже обглодали до косточек, и болят эти самые косточки? Но насколько полуэльф помнил из уроков анатомии, в костях нет нервов, следовательно, болеть они не должны. Было еще что-то про фантомные боли, когда давно потерявший конечность инвалид постоянно ощущает ее присутствие, но об этом он знал гораздо меньше. Выход был один – посмотреть своими глазами и убедиться в наличии так мерзко ноющей правой руки или же, наоборот, в ее отсутствии, но вокруг было так темно, что Анжей не мог различить не то что руку – даже где именно он находится. Впрочем, понятно, где – в снегу, там, где сбросил его с лошади вожак варжьей стаи и где его растерзали голодные и злые хищники, которым какой-то сумасшедший ученый приписывал наличие зачатков разума. Видел бы он сам этот разум!

Лежать вот так вот и даже не знать, какие части тела в комплекте, а какие нет, полуэльфу в любом случае не нравилось. Потому он, превозмогая боль в сомнительно существующей руке, попытался поднять ее и поднести к глазам.

– Лежал бы ты спокойно, малец, – раздалось со стороны.

Анжей вздрогнул. Может, варги и разумны в какой-то степени, но связно и членораздельно говорить они в любом случае не способны – строение гортани и ротовой полости не то. Значит, рядом человек. Человек, говорящий на имперском языке.

– Где я? – задал он самый популярный в подобных ситуациях вопрос. Вернее, попытался задать – пересохшая глотка отказывалась воспроизводить иные звуки, кроме неразборчивого хрипа.

– Что? – переспросил невидимый собеседник. – А, ну да, говорить тебе сейчас не слишком удобно.

Пересохших губ коснулась влажная то ли губка, то ли тряпка, между зубами просочился тонкий ручеек теплой жидкости. Кажется, вино с какими-то странными специями… Анжей глотал жадно, едва ли не впиваясь зубами в источник влаги – он и не думал, что настолько страдает от жажды. Когда губка отодвинулась, он застонал, попытался всем телом потянуться за ней…

– Нет-нет, малыш, терпи. Сразу много нельзя.

В голове от странного питья немного прояснилось, и юноша сумел идентифицировать голос. Голос был немолодой, хриплый, и… женский.

– Где я? – вторая попытка оказалась удачнее.

– В горах, где еще. В пещере, если хочешь конкретики, – хмыкнула невидимая женщина. – Ну и в безопасности. Разумеется, настолько, насколько это вообще здесь возможно.

– Как я сюда попал?

– На тебя напали варги. Помнишь? Я слышала разговор стаи – они радовались легкой добыче. А я-то знаю, что по их меркам легкая добыча – это человек, который не может защититься. Надо сказать, у меня с варгами некоторые разногласия в вопросах этики, – усмехнулась собеседница. – Вот я и пошла посмотреть, кого там затравили эти отважные воины. Так тебя и нашла. Разогнала остатки стаи – ты молодец, круто их отделал. Тебя перенесла сюда.

– Давно?

– Дня два уже будет.

– Что со мной?

– Тебе весь список твоих болячек, или обойдемся свежеприобретенными?

– Весь список я и так знаю, – огрызнулся Анжей. Голос почти полностью восстановился, хотя говорить еще было довольно-таки больно.

– Тогда – сущая ерунда. Раздроблено правое запястье, сломана голень левой ноги и два ребра с той же стороны. Рваные раны на бедрах и сломанной голени, рана на горле – пожалуй, самая опасная из всех была, но с ней я уже управилась. Глаза сильно воспалены, но это вообще сущая ерунда – завтра сниму повязку, через день будешь нормально видеть. Плюс, само собой, обморожение, невротическое истощение, и в дополнение вскрылись старые болячки, но это уже не так страшно – обморожение я купировала, угрозы разрыва сердца тоже теперь нет.

– Ни… себе! – выругался полуэльф. Да, такого с ним еще не было. – И… что теперь со мной будет?

– Я откуда знаю? Это от тебя зависит. Переломы и раны я тебе вылечу, внутри тоже кое-что по мелочи подлатаю. Но тут нужен опытный маг-целитель, причем высокого уровня.

– Не поможет здесь никакой маг, – Анжей осторожно пошевелился, пытаясь найти чуть более удобное положение тела. Сильные руки тут же придержали его, слегка приподняли, подкладывая под спину мягкую, пушистую шкуру.

– Ну, тебе виднее, – хмыкнула женщина. – Пить еще хочешь?

– Да! А можно?

– Немного – можно.

К губам снова прижалась губка, на этот раз источающая резкий аромат каких-то трав – снова с примесью странного привкуса, какой был у подогретого вина.

Допив, он откинулся на шкуру и почти сразу же уснул, успев только подумать, что надо было спросить имя спасительницы.

Следующее пробуждение оказалось куда как приятнее. Еще не успев окончательно согнать сонную одурь, Анжей уже почувствовал пьянящий аромат тушеного мяса, и только тогда понял, насколько он голоден.

Однако мечтам не всегда дано сбываться.

– Мясо тебе пока что нельзя. Ты слишком давно не ел, так что придется обойтись бульоном, иначе разболеешься еще сильнее.

– Да Ярлиг с ним! – вспылил юноша. – Мне все равно долго прожить не светит, так почему я должен еще и лишать себя всех радостей жизни?

– Интересные у тебя представления о радостях жизни, – хмыкнула собеседница, поднося к губам пациента кружку, наполненную дымящимся ароматным бульоном. – Вкусная еда – это мелочь, не стоящая ничего, по большому-то счету. И относить ее к радостям жизни – всего лишь чревоугодие, глупый и ничтожный порок.

Анжей поперхнулся. Теперь все встало на свои места. Вот только нельзя сказать, что самого Анжея это хоть немного порадовало.

– Чревоугодие – порок, говоришь, – пробормотал он, едва откашлявшись. – Теперь я, кажется, понимаю, что произошло.

– Что именно? – с тенью интереса в голосе спросила женщина.

– Это долго рассказывать. К тому же тебе вряд ли будет интересно – ты же обо мне почти ничего не знаешь…

– Так расскажи, – кажется, она пожала плечами. – Лежать здесь тебе все равно еще не меньше пяти дней, а то и больше. Надо же чем-то заниматься? Я тут живу одна, поговорить, кроме варгов, не с кем, а они не очень-то приятные собеседники, честно признаться.

– Я даже не представляю себе, с чего начать, – почему-то полуэльфа одолевало желание и впрямь выговориться, рассказать спасительнице историю своей недолгой, но богатой на впечатления и неприятности жизни.

– Начни с того, как тебя зовут, – хмыкнула та.

– Анжей. Полностью – Анжей Лаорэне фон Элге, граф Вергальский… точнее, был бы графом, если бы не родился бастардом. Могу я узнать и твое имя?

– Эллири Артос.

– Если не секрет, а что ты сама здесь делаешь, в этих ярлиговых горах?

– Живу, – судя по интонации, женщина грустно улыбнулась. – Когда-то я жила в Ан’гидеале, вместе с мужем. Но он поссорился с городским старейшиной… Понимаешь, мой супруг был эльфом-изгнанником. Мы жили здесь около десяти лет, его знали как хорошего охотника, уважали и ценили. Пять лет назад сменился городской старейшина. Новый глава города отличался редкостной нетерпимостью к представителям нелюдских рас. Моему мужу старейшина ничего не мог сделать, но все остальные эльфы и немногочисленные орки, обитавшие в Ан’гидеале, подвергались постоянным гонениям, их притесняли, за убийство не-человека даже не наказывали! Муж пытался с этим бороться, но бесполезно. Тогда мы ушли в горы. Не могу сказать, что наша жизнь сильно изменилась, а что все же изменилось – то все к лучшему. Но чуть меньше года назад он погиб во время снежного бурана. С тех пор я живу одна. Правда, я не думаю, что мне долго еще осталось – жизнь здесь полна опасностей, да и не сказать, что я сильно ею дорожу.

– Я думал, пар «эльф – человеческая женщина» не бывает… – удивился Анжей.

– Вообще-то ты почти прав, – Эллири усмехнулась. – Эльфы-мужчины в подавляющем большинстве слишком самовлюбленны и подвержены самолюбованию, они считают человеческих женщин слишком некрасивыми для себя. Но мой покойный супруг и сам не отличался особой внешностью. Его лицо было изуродовано шрамами, и выбирать ему особо не приходилось, и самолюбования он по понятным причинам был начисто лишен. Кроме того, я тоже не красавица, и по той же самой причине. Так что рядом со мной он не чувствовал себя ущербным.

– А как же любовь? – поразился полуэльф, и тут же пристыженно осекся, понимая, что его слова прозвучали чудовищно бестактно. Однако Эллири не обиделась.

– Любовь пришла позже. Сперва мы оба были счастливы хотя бы не-одиночеству. Уже потом мы научились видеть друг в друге личностей. Стали чем-то вроде друзей, которые еще и спят друг с другом к обоюдному удовольствию. А потом как-то неожиданно поняли, что наши отношения – это уже нечто большее. Я счастлива, что он был в моей жизни, – грустно закончила она.

– Прости, я не хотел тебя обидеть, – сконфуженно пробормотал Анжей.

– Ты и не обидел. Правда, я рада, что могу хоть с кем-нибудь поговорить. Может, теперь ты расскажешь мне о себе?

Несколько минут юноша молчал, собираясь с силами.

Начал рассказывать он медленно, сбивчиво, неожиданно для себя подробно освещая некоторые детские обиды и страхи и почти не касаясь каких-то, казалось бы, важных деталей. Он рассказывал обо всем – о чем-то более подробно, о чем-то – менее. Он поведал о попытке поступить в Академию Магии, о последующем приезде отца и бегстве от него и о том, как нашел учителя. Понемногу он добрался и до рассказа о культе Порока.

– Вот так вот и получилось, что я, обладая огромной силой, совершенно не могу ее использовать. То есть могу, но… Помнишь, в каком состоянии ты меня нашла? Все из-за того, что я, обороняясь, использовал свою Силу, Силу культа. Она выпивает меня, пожирает мою собственную жизненную энергию и вообще – делает всякие подлянки.

– Подлянки?

– Ага. Думаешь, почему я сбежал один в горы? Я на охоту поехал, за снежными котами. Знаешь, они неуязвимы для обычного оружия, а магов нормальных в Ан’гидеале вообще нет. А местный старейшина платит золотом за шкурки этих котов, они ему для чего-то очень нужны.

– Так ты из-за денег на охоту собрался?

– Да. Дело в том, что я случайно потратил все наши деньги…

И Анжей, сбиваясь и чувствуя, как краска стыда заливает щеки, рассказал Эллири о том, как он «решил вкусно поужинать».

– Я до сегодняшнего дня не мог понять, почему я это сделал. Знаешь, никогда ведь не был особо придирчив в еде, а тут вдруг так… А сегодня понял, когда ты сказала, что «вкусная еда – это всего лишь чревоугодие, глупый и ничтожный порок». Скорее всего, каждая Грань заключает в себе несколько пороков, и носитель Грани становится подвержен этим порокам. В культе – пятнадцать пороков, разделенных на пять Граней. Следовательно, в каждой Грани – три порока. А у меня две грани, то есть – шесть пороков… ой, мамочка…

Перед глазами замелькали жуткие картинки. Анжей представлял себе, что с ним будет, когда на него начнут воздействовать такие «милые» пороки, как подлость, сладострастие, жестокость…

– И слава Магнусу, что порок «властолюбие» в общем списке отчего-то отсутствует, – поежился он.

– Отсутствует-то отсутствует, но неужели тебе самому, обладающему такой Силой, никогда не хотелось власти над миром? – полюбопытствовала Эллири. Что-то в ее голосе на секунду насторожило Анжея, но чувство беспокойства мгновенно отступило, и юноша не стал придавать ему значения.

– Не-а. Никогда. Я вообще не понимаю, как можно хотеть власти. Вот, к примеру, взять моего отца. Он владетель в своих землях и их повелитель. Деревни платят ему налог, как и наш городок. Графство Вергаль – оно не очень большое, но довольно богатое. У отца есть власть, и немалая, но разве это дает ему хоть какую-то радость? Сплошная работа и ответственность.

– Многие владетели просто гребут оброк с подданных и никоим образом не утруждают себя работой, – заметила женщина.

– Во-первых, сейчас в Империи такие долго не живут. Их земли быстро начинают загибаться, это привлекает внимание Девятого департамента[13]13
  Девятый департамент заведует земельными угодьями, удаленными от Мидиграда территориями, а также геральдикой.


[Закрыть], и предупреждение выносится только одно. Если оно проигнорировано, то буквально через полгода владетель теряет и земли, и титул, и в некоторых случаях даже голову. А во-вторых, лично мне подобный подход кажется неприемлемым, – честно признался полуэльф. – Я ненавижу и презираю рабство, а жители земель, которыми правит такой «владетель», по существу являются рабами. Это противно и бесчестно.

– Достойные уважения принципы, – сказала Эллири, дослушав до конца.

На полминуты повисла тишина, прерванная тихим «ой».

– Я, кажется, тебе соврал. Однажды я мечтал стать властелином мира.

– Расскажешь?

– Конечно. Началось все с того, что в моей жизни случилось большое счастье – отец услышал о том, что на границе эльфийских земель и Империи, на побережье, есть несколько эльфийских поселков, где эльфы занимались исцелением страждущих – за неплохие деньги, разумеется. На их языке эти поселки назывались olioroern k’enri. Там я впервые увидел море, и море меня очаровало. Высокие лазурные волны с пенными барашками на гребнях, свежий солоноватый ветерок – правда, меня тут же укутали потеплее, чтоб не простудился, но тем не менее. А еще там были эльфы. Я до того момента ни разу не видел родню по матери. Мамины портреты в замке, конечно, были, но она была серая эльфа, а тут я впервые увидел эльфов леса… Они показались мне очень красивыми – грациозные, сильные, несмотря на кажущуюся хрупкость, быстрые, совсем не то, что я. Но привезли меня отнюдь не любоваться красотами, а лечиться – как, впрочем, и всегда. Каждый день меня купали в море несколько раз, строго по пять минут, и только в сопровождении эльфа-лекаря. Мы с отцом гуляли по побережью, и мне всегда очень хотелось побегать по песку, полазать по каменным грядам, выступающим в морской залив… но отец боялся, что я промочу ноги и простужусь или переломаю себе что-нибудь, поскользнувшись на камнях. В общем, к пятому дню от моих детских мечтаний остались только разочарования.

А на шестую ночь я решился на страшное, о чем раньше даже подумать не мог, но сейчас уж очень хотелось. В общем, я сбежал от отца, когда тот спал, и пошел один к морю. Залез в воду, поплескался на мелководье минут десять – а потом поплыл на глубину. У меня почему-то очень легко получилось плыть, хотя раньше я плавал только дома в замке, в большой ванне.

Я плыл довольно долго, пока не почувствовал вдруг очень сильную боль в бедре – мне свело ногу. Я барахтался, звал на помощь – бесполезно… Не знаю, как мне удалось продержаться на воде все то время, пока меня не нашли грифоны – оказывается, отец довольно быстро обнаружил мое исчезновение и послал эльфов искать меня. Один из них, грифоний всадник, и выловил меня из воды.

Конечно же, на берегу меня ждали все врачи, каких только смог поднять в это время отец – и он сам, разумеется. Сперва меня отдали на растерзание лекарям, а потом пришлось два часа выслушивать лекцию отца. Я тогда ненавидел всех – и море, и эльфов, и отца, и в особенности – покойную маму, за то, что она сама умерла, а меня зачем-то оставила жить. Как ни странно, я не заболел после этого купания. И уже через неделю смог снова улизнуть от отца и убежать на берег. В воду я повторно не полез. Просто сидел на самом большом камне, на какой только смог забраться, и любовался всадниками-ныряльщиками.

Если твой муж был эльф, то ты, возможно, знаешь про этот любимый у населяющих прибрежную полосу эльфов вид развлечений. Или он жил в самом лесу до изгнания? Ладно, тогда расскажу про это. Суть в следующем: на грифона цепляется особого вида упряжь, всадник на него садится, грифон взлетает как можно выше – а потом складывает крылья и с высоты летит головой вниз в воду. Чем больше высота и чем дольше всадник с грифоном продержатся под водой, тем выше их мастерство. Это основа. Более опытные всадники и грифоны делают красивые фигуры в воздухе, пируэты и сальто и так далее или заходят в воду по сложной траектории – много вариантов.

В общем, я сидел и наблюдал за ныряльщиками. Неожиданно один из них притормозил и направился в мою сторону. Величественный грифон сложил крылья, опустившись на песок в тридцати футах от меня, и с его спины мне улыбнулся эльф. Типичный лесной эльф, пожалуй, слишком старый для подобной забавы – ему было за пятьсот, я умею это определять, а нырянием обычно занимались эльфы помоложе, лет до двухсот, более старшим это просто надоедает. Но в тот момент мне было все равно. Передо мной была моя ожившая мечта – и какая разница, что мечте было от роду несколько дней?

Он подошел, заговорил со мной. Осторожно расспрашивал, кто я и откуда. Я отвечал, сперва сдержанно и осторожно – я боялся, что он решит отвести меня к отцу или тоже прочтет очередную нотацию про то, как я должен беречь свое хрупкое здоровье. А потом почему-то разговорился, начал жаловаться на отца, на постоянные запреты, на бесконечных лекарей и целителей, на то, что мне ничего нельзя… Он долго слушал, потом вдруг посмотрел на меня хитро и спросил, хочу ли я нырнуть на грифоне. Конечно же, я хотел!

Буквально за минуту я разделся, он посадил меня перед собой на седло, закрепил специальным ремнем, и мы взлетели. Боги, как же это было прекрасно! Ветер, бьющий в лицо и остужающий разгоряченную азартом и некоторым страхом кожу, солоноватый привкус от брызг на губах, сильные руки эльфа, надежно поддерживающие меня за плечи, грифоньи крылья, мощно бьющие по воздуху…

А потом мы нырнули. Было мокро, и немного холодно, но грифон очень быстро вынырнул, и мы вернулись на берег. Эльф обтер меня огромным толстым полотенцем и дал хлебнуть каких-то заваренных трав, еще горячих и очень вкусных – я моментально согрелся. Тогда эльф спросил, хочу ли я попробовать сам нырнуть с грифоном, без него. Мне стало очень страшно, и я чуть было не отказался, но потом заметил хитрые искорки в глазах эльфа и гордо сказал, что хочу. Тогда он снова посадил меня на грифона, пошептав что-то ему на ухо, показал мне, как и за что держаться, и грифон взлетел. Я не знал, как им управлять, но это не понадобилось, ведь он сам знал, что делать.

После первого же прыжка весь мой страх улетучился. Я орал от счастья и просил грифона нырять снова и снова. После пятого прыжка он все же вынес меня на берег, эльф снова обтер меня и напоил своими травами, и я, одевшись, побежал домой. Отлучки моей, по счастью, не заметили.

Через пару дней я снова сбежал от отца и пришел на берег. Эльф был там, он сразу меня заметил, и мы снова ныряли, сперва вместе, а потом только я с грифоном. И что интересно – я не заболел, со мной ничего не случилось, и я просто замечательно себя чувствовал, причем чем чаще я сбегал к эльфу и грифону нырять, тем лучше мне становилось! Отец списывал все на целебное действие olioroern k’enri, я согласно кивал, и снова сбегал нырять.

А потом случилась катастрофа. Отец меня хватился, когда я был на море, и пошел искать меня на побережье. И, разумеется, увидел, чем я занимаюсь…

Скандал был страшный. Отец вызвал моего друга-эльфа на дуэль и даже ранил его – но потом эльф обезоружил его, и отцу, к моей великой радости, пришлось сдаться. Я пытался убедить отца в том, что мне стало лучше от прыжков, но он орал, что я хочу оставить его совсем одного, что у него никого, кроме меня, нет и что у меня слишком слабое здоровье, чтобы даже просто купаться, не то что заниматься этим страшно опасным нырянием.

На следующий день мы уехали с побережья, и я больше никогда не был на море.

Но когда мы уезжали, мне удалось опять сбежать, причем на этот раз в открытую, не пытаясь сделать так, чтобы мое исчезновение осталось незамеченным. Я пошел на побережье – эльф был там, правда, без грифона. Он подошел ко мне, молча постоял рядом. Мы молчали и смотрели на волны. Тут прибежал отец, сразу схватился за шпагу, но эльф сказал ему что-то по-эльфийски, а я тогда эльфийского еще не знал. Отец ответил ему очень резко и грубо и тоже по-эльфийски. Они говорили, точнее, орали друг на друга минут пять, потом эльф резко отвернулся от моего отца, подошел ко мне и сказал, что я еще смогу жить по-настоящему, а не под присмотром, только надо быть сильным – не столько телом, сколько духом. Отец попытался ему еще что-то сказать, но эльф шагнул к нему, бросил что-то вроде: «своими запретами и лекарями, и хранением в коробочке с ватой вы собственноручно убиваете вашего сына», и ударил отца по лицу так сильно, что тот упал и еще минут пять не мог подняться, у него ужасно кружилась голова. Эльф последний раз улыбнулся мне и ушел. Отец потом страшно его ругал, называл убийцей и еще почему-то растлителем малолетних – я тогда не знал, что это означает, а спрашивать не хотел. Я вообще с отцом говорить не хотел.

Потом мы ехали в карете прочь от моря, и я всей душой ненавидел этот несправедливый мир – кроме эльфа и его грифона, конечно.

– …вот так я и мечтал, что хорошо бы быть властелином мира – тогда я смогу нырять сколько угодно и никто мне не сможет этого запретить… Не надо мне сочувствовать, пожалуйста, я очень этого не люблю.

– Извини. Знаешь, а такие, как ты – это большая редкость, – задумчиво проговорила Эллири. – Ты ведь на самом деле очень сильный. Просто не телом, а духом.

– Если бы я был сильный духом, я бы не подвел так Тэйнара и остальных, я бы смог сопротивляться этой гадкой Грани! – воскликнул юноша.

– Ты же сам говорил, что пороков у тебя шесть. Значит, всем остальным ты успешно сопротивляешься, не так ли?

– Я не знаю, какие они у меня. Может, и сопротивляюсь…

– Можно попробовать выяснить. Ты знаешь список из пятнадцати пороков?

– Да, – Анжей принялся перечислять. – Алчность, чревоугодие, леность, себялюбие, гордыня, уныние, гневливость, лживость, сладострастие, подлость, жадность, лицемерие, равнодушие, зависть и жестокость.

Эллири подумала пару минут.

– Вот что. Я буду задавать тебе вопросы, а ты будешь честно отвечать. Вопросы могут быть неудобными и бестактными, но придется потерпеть, если ты хочешь узнать, чего тебе следует от себя ждать. Согласен? – Полуэльф кивнул. – Тогда начнем. У тебя много было любовниц или, прости, любовников?

Юноша вспыхнул до корней волос.

– Одна была… – пробормотал он.

– А желания с кем-нибудь, гм, переспать – когда в последний раз было?

Покраснев еще сильнее, он кое-как выдавил:

– Да никогда не было… у меня не сильно удачный первый опыт…

– Значит, сладострастие отметаем сразу.

Следом женщина отбросила алчность, жадность, лицемерие, себялюбие и многое другое. Вопросы она и впрямь задавала в высшей степени «неудобные», но Анжей честно отвечал. В результате через полтора часа мучений Эллири выдала список:

– Жестокость и гневливость – наверняка. Доказательства – вспомни, как легко ты впадаешь в ярость, если что не так, и вспомни, как ты поступал с теми, кто на тебя охотился. С чревоугодием тоже все понятно. Еще уныние: ты сам этого не видишь, но в твоей речи частенько проскальзывает, как тебе хреново, как нет никаких шансов на счастье и так далее. А вот с последними двумя пунктами я так и не определилась. Либо лицемерие, либо лживость, либо подлость. Еще, возможно, зависть.

– Не лживость, – возразил Анжей. – В этом я уверен. Я вообще редко лгу и очень это не люблю. А вот с тремя другими… не знаю, если честно. Ни того, ни другого, ни третьего я за собой не замечал, но может, просто еще не проявилось?

– С тем же успехом могла «не проявиться» лживость, – отозвалась Эллири.

– Тоже верно… Пресветлый Магнус, что же будет, когда я получу еще одну Грань? – в ужасе представил полуэльф.

Естественно, собеседница заинтересовалась, и Анжею пришлось рассказывать о том, как он попал в Тринадцатый департамент и зачем его отправили с командой на север и для чего он ищет другого носителя Грани…

– То есть ты должен найти этого эльфа, убить его и забрать себе Грань? – немного натянутым голосом уточнила Эллири.

– Именно, – тихо ответил Анжей.

– А потом что? Отправишься в Тринадцатый департамент и позволишь им сделать из тебя свое ручное оружие массового поражения? – В голосе женщины звучал плохо скрываемый гнев.

А полуэльфу вдруг стало очень обидно.

– Не-а, – с усмешкой произнес он.

– Тогда что? Все же попытаешься захватить мир?

– Еще раз не-а.

– Тогда что? – повторила она.

– Иди сюда, на ушко скажу.

Несколько секунд Эллири колебалась, но потом ее интерес взял верх над осторожностью. Приблизившись к собеседнику, она наклонила голову так, что губы Анжея едва не касались мочки ее уха.

Пораженный собственной наглостью и решимостью, юноша тихо, но отчетливо изложил ей свой только что родившийся план.