Текст книги "Диагноз доктора Холмса"

Глава 4. Пабло Эскобар

Инга была рада, что Соня Селиванова все-таки нашлась. Да, она не верила, что с этой дамочкой случилось что-то серьезное, и все же после двух таких громких убийств ей было неспокойно.

Но при этом история Сони не была такой простой, как надеялась следовательница. Нападение в ее собственном доме, похищение… Что это, поступок безумного поклонника? Скорее всего, да, ведь иначе Соню вряд ли отпустили бы живой.

Но у многих безумцев есть примечательная черта: они очень легко меняют свои решения. Утром он был в хорошем настроении и не тронул ее. А дальше? Что, если ему в голову взбредет новый каприз и он захочет вернуть милую сердцу игрушку? Поэтому Инге важно было поговорить с Соней, убедить ту, что ей нужна полноценная охрана.

Ради этого Инга даже готова была отвлечься от расследования и отправиться на встречу. Она добралась туда за полчаса – даже быстрее, чем ожидала. Ей казалось, что уж дальше-то не будет никаких проблем. Загруженный торговый центр, сотни посетителей, всюду яркие огни, видеокамеры… Что может пойти не так? Соне только и оставалось, что дождаться ее.

Вот только Сони нигде не было.

Поначалу это не встревожило Ингу. Торговый центр большой, а они ни о чем конкретном не договаривались. Она попыталась позвонить, но телефон был отключен. Тоже не страшно, он вполне мог разрядиться. Инге только и оставалось, что осматривать этажи один за другим, ожидая найти уже знакомую эффектную блондинку.

Но Сони там не было. Ни в кофейнях, ни в единственном ресторане, ни в многочисленных бутиках. Как это вообще понимать? Неужели она решила взбрыкнуть и уехала? Невозможно, причин нет – Инга даже не опоздала! Да еще и сразу после похищения…

Теперь уже Инга жалела, что велела ей оставаться рядом с местом, где ее высадил похититель. Но как еще она могла поступить? Ей казалось, что, раз Соню отпустили, на нее не будут сразу же нападать, в этом просто нет смысла! С другой стороны, а в чем он тут есть?

Инга не собиралась тратить время, наматывая круги по торговому центру. Теперь, когда ее гнало вперед дурное предчувствие, она готова была действовать решительно. Она направилась в комнату охраны и без труда нашла общий язык с теми, кто был призван следить здесь за порядком – помогла полицейская форма и удостоверение. Инге позволили понаблюдать за торговым центром через камеры в режиме реального времени, так она могла осмотреть все этажи одновременно.

Она не ошиблась, Сони там не было.

– Мне нужны записи за сегодняшний день, – объявила Инга.

Охранник смутился:

– Простите, но этого мы точно дать не можем…

– Почему это?

– Не положено. На такое нужно разрешение администрации.

– Как вам будет угодно, показывайте, где у вас администрация.

Отступать Инга не собиралась, хотя у нее пока не было доказательств, что Соня попала в беду. Но пропала свидетельница по делу с двойным убийством – есть повод напрячься!

Директором центра оказалась перманентно уставшая женщина средних лет. Судя по всему, она не имела к собственникам никакого отношения, ее просто наняли, чтобы эта махина работала как надо и приносила доход нужным людям.

Для директора форма и удостоверение Инги не имели никакого значения.

– Мы записи не предоставляем.

– Но я из полиции!

– Да хоть Бэтмен в резиновых сапогах, мне как-то все равно.

– Препятствуете расследованию? – раздраженно осведомилась Инга. – Это может плохо кончиться!

– Только вот угрожать мне не надо. Я ничему не препятствую, потому что если нет преступления, нет и расследования.

– Здесь пропал человек!

– Вы и сами признаете, что не до конца в этом уверены. Вы даже не можете ручаться, что эта дамочка входила в наш центр.

– Для этого и нужны записи камер!

– Не будет этого. Подождите чуть-чуть, и ваша девушка объявится сама, вот увидите. Вам-то ничего, а мне потом перед руководством объясняться.

– Это не тот случай, когда можно ждать, – настаивала Инга. – Возможно, каждая минута на счету!

– А возможно, вы друг друга не так поняли, и она ждет вас в кофейне через дорогу. Все возможно! Приходите с ордером, а лучше не паникуйте, скоро все устаканится само собой.

Инге выть хотелось от бессилия. Инстинкты подсказывали: что-то не так, ее и Соню обманули, за этим похищением скрывается нечто гораздо более важное, чем казалось вначале. Но что значили инстинкты для сидевшей перед ней женщины, чем-то неуловимо похожей на улитку?

Сдаваться было рано, Инга умела добиваться своего. Она не сомневалась, что получит ордер – и на изъятие записей, и на обыск, если понадобится. Вот только это отнимет время, причем много, и…

К тому моменту может быть уже слишком поздно.

* * *

Леон тоже считал, что им нужно встретиться. Дима какими-то немыслимыми путями добыл списки подозреваемых, хотя следовательница определенно не желала идти ему навстречу. Однако когда в полиции хватает хороших знакомых, это не такая уж проблема. Сначала он сделал копию списков для себя, а потом переслал их брату.

Так что да, им нужно было встретиться – в кофейне, ресторане, в городе или даже в этом ее странном бункере, где кровь хранится в ведрах. Но уж никак не у него дома!

Однако Анна была непоколебима.

– Когда-то ты сам дал мне понять, что хочешь сохранить семью любой ценой. Твое общение со мной может помешать этому. Поэтому я хочу, чтобы твоя жена все узнала из первых уст и познакомилась со мной.

Что ж, если кто и умел подавать блюдо мести по-настоящему холодным, то это была Анна Солари. А может, это и не месть вовсе? Может, она действительно хотела, чтобы он сохранил семью? В любом случае ее встреча с Лидией казалась ему отвратительной идеей, но возражать он не стал – не нашел причин.

Лидия, к его удивлению, отнеслась к такой встрече куда спокойнее, чем он ожидал. При появлении Анны она не вцепилась той в глаза и не попыталась одним махом лишить скальпа. Нет, Лидия была радушна, как британская леди, хотя в этом радушии вряд ли была хоть капля искренности.

Надолго она с ними не задержалась: после необходимого приветствия Лидия сослалась на плохое самочувствие и закрылась в спальне. Очень скоро Леон услышал, как она разговаривает с кем-то по телефону; должно быть, тут же бросилась жаловаться маме или подругам. Пускай, если ей так легче!

Они с Анной прошли в гостиную, где уже дожидались списки. Наблюдая за ней, Леон вынужден был признать, что она была расслаблена. Она приехала к нему в простых джинсах и кожаной куртке поверх свитера, почти без косметики, с собранными в хвост волосами – в ней не было ничего от соблазнительницы чужих мужей, скорее, она старалась и внешностью, и поведением подчеркнуть, что она – просто друг.

Значит, это все-таки не месть. Леону было почти жаль.

Анна устроилась на диване и разложила перед собой списки.

– Многие имена в них совпадают, – указал Леон. – Хватало людей, которые знали и Увашева, и Селиванова.

– Это нормально, если учитывать, что они работали в одной сфере.

– Пожалуй. Но полноценных подозреваемых у нас нет. Полина Увашева утверждает, что у ее мужа был только один враг, угрожавший его жизни, – Селиванов. Соня Селиванова вообще не в курсе, чем занимался ее муж. Все, тупик, ждем, когда появятся подозреваемые по твоим наводкам.

– Да и тогда…

Она запнулась, потому что в комнату зашла Лидия, которую никто не ждал, ведь совсем недавно она жаловалась на недомогание. Но боли грядущего материнства не помешали ей переодеться в короткое платье и приготовить кофе, который она теперь несла на подносе.

– Вам уже хорошо? – с легкой улыбкой поинтересовалась Анна.

– Средненько, – вздохнула Лидия. – Я просто подумала: что я за хозяйка буду, если не предложу своей гостье кофе? Пейте, могу и чай сделать!

Этот приступ радушия был совсем некстати, однако Леону пришлось смириться: Лидия вела себя разумнее, чем он. Да и Анна, похоже, не была смущена этим, она с благодарным кивком взяла с подноса чашку.

– И вы присоединяйтесь к нам, – сказала она.

– О нет, спасибо, я кофе пока не пью: прочитала, что это вредно для малыша.

– Да? Не знала. А для кого тогда третья чашка?

– Для Димы, – пояснила Лидия.

– Для какого еще Димы? – удивился Леон. – Ты что, где-то здесь Диму видела?

– А он сейчас подъедет, он мне сказал.

Вот, значит, кому она звонила. Леон не знал, злиться на нее или восхищаться скоростью реакции матери его ребенка. Он-то думал, что она будет просто стенать в телефонную трубку! А она, заподозрив угрозу браку, призвала на помощь своего личного супергероя.

Вроде как ничего необычного не произошло, но Леон чувствовал, что разговора по делу уже не будет.

Дима и правда появился быстро, еще до того, как кофе успел остыть. Такая скорость поражала: после звонка Лидии прошло слишком мало времени, и, даже если Дима бросил все и помчался сюда, он должен был приехать позже. Что вообще происходит?..

Он не стал звонить в дверь, открыл своим ключом и сразу вошел в гостиную. Вид у него был несколько обеспокоенный, сначала он посмотрел на Лидию и, лишь когда она кивнула ему, на Леона и Анну. Леон не собирался скрывать свое недовольство всеми этими разговорами за его спиной, а Анна вела себя так, будто она прибыла на курорт и думает только об отдыхе.

– Не ожидал тебя здесь увидеть, – сухо заметил Дима.

– Почему же? Леон сказал, что ты дал свое отеческое благословение на нашу совместную работу.

– Дело не в этом, просто вы не должны беспокоить Лидию!

– Они меня не беспокоили, – поспешила заверить его Лидия.

– Мы не беспокоили, – подтвердил Леон. – Фотографий здесь, как видишь, нет, есть только списки имен, а их сложно испугаться.

Дима был зол, это чувствовалось, но Анна всегда злила его. Теперь ему нужен был повод выплеснуть свой гнев, а повода не было, и приходилось сдерживаться. Тот, кто плохо его знал, и вовсе не догадался бы, что он не в духе. Однако Леон видел его насквозь и не заблуждался на его счет.

– Тебе все-таки интересно это дело? – поинтересовался Дима, глядя на Анну. – Даже если здесь нет маньяка?

– Людям угрожают не только маньяки.

– Но ты-то интересуешься ими!

– Их врожденными особенностями, – уточнила Анна. – Не нужно выставлять это так, будто я боготворю их. Но, да, я занимаюсь их изучением. Сейчас я здесь по просьбе Леона, поэтому готова сделать шаг в сторону. Это не значит, что я не могу быть полезна. Многие преступники, которые считаются нормальными людьми, гораздо опасней серийных убийц.

– Да неужели? А я думал, что тебя тянет к самому худшему, что есть в роде человеческом!

Попытки Димы уколоть ее становились такими очевидными и примитивными, что даже Леону было стыдно за них.

– Может, хватит, а? – угрюмо спросил он. – Мы здесь по делу!

Вот только Анну невозможно было задеть, она была все так же безмятежна.

– Нет, все в порядке, – возразила она. – Я могу пояснить, если Диме непонятно. Серийные убийцы чем-то похожи на авиакатастрофы.

– Серьезно?

– Представь себе. Они появляются редко, уносят сразу несколько жизней, они непредсказуемы и необъяснимы с точки зрения таких философских вопросов, как «За что?» и «Почему?». Их дела – это громкие дела, немногим из них удается остаться незамеченными, а уж тем более непойманными. К тому же американская массовая культура зачем-то сделала из них культ, который позже распространился по всему миру. Но если сравнить количество их жертв с общим количеством насильственных смертей, счет будет не в их пользу. У того же Джека-потрошителя было пять известных жертв, максимум, который ему приписывают, – одиннадцать. И это в конце девятнадцатого века, когда продолжительность жизни была, прямо скажем, не очень. Нет, серийные убийцы шокируют способом и бессмысленностью смерти, но никак не масштабом.

– Разве это их оправдывает? – возмутился Дима.

– Каким образом из всего этого ты сделал вывод, что я их оправдываю, – никогда не пойму. Я просто пытаюсь сказать, что есть преступники еще опаснее. Вот например… Тебе знакомо имя Пабло Эскобара?

– Фильм про него вроде есть…

– Не только фильм, про него много что есть, особа была примечательная. Его еще звали «Кокаиновым королем», и это намекает на его основную деятельность. Но Эскобар не ограничивался продажей наркотиков, он убивал конкурентов, организовывал покушения и похищения, да и просто устранял тех, кто ему не нравится. Ты на него не так посмотрел? В принципе этого было достаточно, чтобы тебя потом нашли нанизанным на кактус. А может, и никогда не нашли.

Леон не переставал наблюдать за ними обоими, и это было любопытно. Он видел, что Дима пришел сюда взбешенным, но ровный голос Анны, ее миролюбивая улыбка и доброжелательный взгляд постепенно успокаивали его брата.

Лидия тоже заметила это. Она была настолько оскорблена, что позабыла даже о мудрости интернета и вливала в себя уже вторую чашку кофе.

– Благодаря богатству и не самому приятному характеру Эскобар был связан, напрямую или косвенно, почти с пятью тысячами смертей. Задумайся об этом: пять тысяч. Да, это войны картелей – но это же жизни жен, детей и родителей его врагов. Но, понимаешь ли, эта цифра так масштабна, так невероятна, что она сама по себе служит оправданием. Людям просто тяжело представить, что кто-то может убить население целой деревни. Поэтому пять тысяч трупов Пабло Эскобара вызывали меньшую ненависть, чем пять трупов Джека-потрошителя, такой вот парадокс человеческой психики. Да какая там ненависть, они вызывали любовь!

– Любовь? – поразился Леон. – Кто может любить наркобарона?

– Тот самый пресловутый простой люд – очаровательное определение для толпы, которое любят писатели и сценаристы. Эскобар сам прошел через не самое простое детство, поэтому, получив власть, он помогал беднейшим слоям населения. При его богатстве это было несложно. Чтобы вы понимали, у этого парня был отдельный самолет для перевозки налички, и все равно он ежегодно терял около двух миллионов долларов в год – их съедали крысы. Так что ему несложно было строить для бедняков церкви, школы, спортивные площадки. Взамен он получал искреннюю любовь своих подопечных, считавших его чуть ли не Робин Гудом. То, что его деньги пропитаны кровью, для них ничего не значило. Им казалось, что если добрый Пабло убил этих людей, это были плохие люди. Плохих людей можно убивать. Такая вот гибкая логика: хорош тот, кто мне удобен, а не тот, кто не убивает людей. Когда Эскобара застрелили при очередном задержании, на его похороны пришли тысячи человек, его оплакивали. И все это – тоже часть человеческой природы, которую я изучаю, так что меня интересуют не только маньяки. Да, я бы не узнала ничего об этом деле, если бы Леон мне не сказал. Но теперь, когда я знаю, я хочу помочь. Мне неважно, кто это сделал, важно, чтобы его остановили.

Под конец ее рассказа Дима окончательно угомонился и сел на диван. Лидия, сообразив, что расправы и скандала не будет, раздраженно вышла из комнаты.

– Ладно, ладно, наверное, в чем-то ты права, – неохотно признал Дима.

– Да, иногда так случается.

Она играла роль – вот только Леон не брался сказать, с самого начала или с того момента, когда пришел Дима. Сегодня она была милой девушкой, живущей по соседству, всеобщей любимицей и приятельницей.

Она редко бывала настоящей рядом с посторонними людьми, и все же Леон льстил себя надеждой, что он ее как раз знает.

– Ты как здесь вообще оказался? – спросил он у Димы. – Разве у тебя не рабочий день?

– Ты удивишься, к тебе ехал. Надо было кое-что обсудить – есть новости.

– По делу? – тут же насторожился Леон.

– Естественно. Пропала Соня Селиванова…

– Так она же вроде бы давно, – указала Анна.

– В том-то и дело, что там все сложнее оказалось. Она пропала, потом нашлась и позвонила Инге. Сказала, что ее похитили – и освободили. Инга велела ей дожидаться в ближайшем торговом центре, но уже через полчаса она приехала, а Сони там не было, хотя они обо всем договорились.

– Хм, становится интересно… Когда это было?

– Вчера. Инга, естественно, захотела проверить записи камер, но руководство там оказалось несговорчивым. Мол, ни шагу без ордера.

Леон прекрасно знал такую породу – помнил по собственному прошлому. Такое упрямство не всегда означало, что этим людям есть что скрывать. Иногда они просто настолько не любили полицию, что забывали о здравом смысле.

– Но Инга ведь добилась своего? – осведомился Леон.

– Естественно, но на это ушло время, и разрешение на просмотр видео она получила только к вечеру, через несколько часов после исчезновения Сони. Запись подтвердила: в положенное время Соня туда вошла. Но не вышла – ни одна, ни с кем-либо еще. Она бродила по центру, а потом перестала появляться, и пока не удалось узнать, где она была перед исчезновением.

А вот это уже похоже на дело их неуловимого Гудини, с которым Соня была связана. Таких совпадений не бывает.

– Что там будет дальше? – спросил Леон.

– Сегодня утром Инга добилась разрешения на обыск.

– Я смотрю, она упертая!

– Больше, чем ты можешь представить, – усмехнулся Дима. – Да и связи у нее есть. В два часа центр закроют, народ выведут, будут искать.

Если в центре ничего не найдут, Инге придется долго оправдываться, потому что такой масштабный обыск наверняка приведет к грандиозному скандалу. Возможно, это и не разрушит ее карьеру окончательно, но уж точно больно ударит по ней.

– Скажи ей, чтобы взяли собак, – посоветовала Анна. – Учитывая, что у нас тут чуть ли не призрак действует, от собак будет больше толку, чем от людей. А еще было бы хорошо, если бы взяли нас.

– Нас – это кого? – удивился Дима.

– Меня и Леона.

– Исключено! Даже я, возможно, туда не попаду.

– Исключено так исключено, как скажешь, – пожала плечами Анна. – Все зависит от того, насколько сильно вы хотите найти Соню. С ее пропажи прошли сутки, поздновато для свежих следов. Сейчас там может понадобиться любая помощь.

Она умела видеть даже самые простые вещи так, как не умел больше никто. Дима это знал не хуже Леона, поэтому сейчас все сводилось к тому, что для него важнее: расследование исчезновения Сони или собственная гордость.

* * *

Анна Солари прекрасно понимала, что она не умеет жить. По крайней мере, нормальной жизнью, той, которую описывают в книгах и показывают в фильмах. Со стабильной работой, квартирой и дачей. С мужем и детишками. Все это настолько естественно для большинства людей, что им кажется: чему здесь можно учиться? Что нужно уметь? Что может быть проще? Но, как правило, они недооценивают собственные достижения, не понимают, что именно такая жизнь, скучная на первый взгляд, – величайшее чудо.

А она давно признала, что у нее ничего не получится. Анна слишком рано потеряла ту основу, на которой обычно строят фундамент своего будущего. У нее не было перед глазами образа счастливых родителей, зато в памяти раскаленными иглами засели воспоминания о том, как кричала перед смертью ее мать, о чудовище, которое гналось за ней по заброшенному зданию, о ночной грозе, скользкой крыше, о ревущем море… И о смерти. Ее смерти.

Та ночь была главной чертой ее жизни, ее границей между «до» и «после». Анна почти не помнила «до» – прошлое казалось смутным счастливым сном. А «после» она уже была совсем другим человеком, который умел проникать в сознание серийных убийц, охотиться, но никак не жить спокойной жизнью.

Раньше это ей не мешало. Иногда она оглядывалась назад со светлой грустью, думая о том, как все могло для нее сложиться, если бы той ночи не было. Но Анна понимала, что переписать прошлое уже не получится, мертвецы не оживут, а шрам, уродующий ее правую руку, никуда не исчезнет. Поэтому она продолжала идти вперед; может, это была не самая прямая и правильная дорога, но это была ее дорога, с которой она не собиралась сворачивать.

А потом случился Леонид Аграновский. Не появился, а именно случился – почти как стихийное бедствие. Она знала, что он будет особенным – ее предупредили. Тогда это ничего не значило для нее, она уже встречала особенных людей, сближалась с ними, интересовалась ими, но не подпускала слишком близко к своему внутреннему миру, скрытому и предназначенному только ей одной. Так проще: когда бережешь самое главное в своей душе ото всех остальных, тебя сложнее застать врасплох.

С Леоном тоже все должно было сложиться предсказуемо, и она даже сейчас не могла сказать, когда и почему их отношения изменились. Пожалуй, когда она узнала о его прошлом – это не было единственной причиной притяжения, но это стало переломным моментом. Она поняла, что их связывают не просто общие интересы и тот редкий дар, с которым они родились, у них похожее прошлое, и Леон, пожалуй, поймет ее лучше, чем кто-либо другой. Вскоре после этого пришло понимание, незнакомое и странное, что он нужен ей и ей очень хотелось бы видеть его рядом.

В то же время Анна прекрасно знала, что это невозможно, и не собиралась ничего менять. У Леона была семья – такая, как надо, с женой и ребенком. Для нее это было святыней, недостижимой для самой Анны, а потому восхищающей ее. Она, не знавшая отца и рано лишившаяся матери, готова была пойти на все, чтобы Леон получил свою долю понятного, простого счастья.

Поэтому, когда он написал ей, что им лучше прекратить общение, она не стала возражать. Ее боль была ее личным делом, ее тоска – ее тайной, ее желания – ее проблемами. Она могла метаться по своему уютному убежищу, скрытому под землей, могла плакать, могла хоть кричать, но любые страдания оставались в четырех стенах. Потому что своей силой воли Анна могла по праву гордиться: если нужно, она готова была вырвать из себя любые чувства, с кровью, с кожей, перетерпеть любую боль и сделать так, чтобы никто и никогда не узнал об этом.

Вот и теперь она использовала эту силу воли, чтобы принять его решение. Анна умела оценить себя, она видела, что Леона тянет к ней, и если бы она попыталась его удержать, он бы поддался, наверняка. Но она поступила хорошо – она его отпустила и продолжила жить так, как умела.

И вот он вернулся. Она снова не поддалась, сдержалась, сохранила расстояние между ними. Она была спокойной и дружелюбной, словно ничего не случилось и он был не важен. Она не собиралась говорить ему, что в день их встречи она пролила эту проклятую бутафорскую кровь не только потому, что ведро оказалось бракованным, но и потому, что от волнения руки у нее дрожали крупной дрожью.

Анна готова была вести расследование и оставаться рядом с Леоном другом – и не больше. Она знала, что сможет удержать свои чувства на цепи и выглядеть так, что никто ни о чем не догадается. А остальное и неважно.

Впрочем, теперь, когда она познакомилась с его женой поближе, она уже не считала его счастье таким безоблачным. Дело было не только в Лидии Аграновской, у Анны появились кое-какие догадки, не дававшие ей покоя. Но к ним можно было вернуться позже, сейчас шло расследование, они получили уникальную возможность, которой нужно было воспользоваться.

Дмитрий все-таки сумел провести их в здание торгового центра, когда там начался обыск. У каждого из них даже был пропуск, однако это не удивляло Анну. Аграновский-старший мог кривляться сколько угодно, за столько лет работы в полиции он обзавелся нужными связями, которые могли позволить ему очень многое.

Но не все были довольны таким рвением с его стороны. Инга Шипова, следователь, ведущая это дело, заметила их не сразу – однако, заметив, не смогла пройти мимо.

– Это еще как понимать? – холодно поинтересовалась она. – Уж не вернулся ли Леонид Аграновский в полицию? Почему тогда мне не сообщили – я бы первой поздравила!

– Никуда я не вернулся, – равнодушно отозвался Леон.

– Он выступает консультантом, – поспешно добавил Дмитрий.

– Каким еще консультантом? Это дело веду я, а мне никакие консультанты даром не упали!

– Я вам чем-то мешаю?

– На месте обыска не должно быть посторонних!

– Считайте, что я из понятых, – хмыкнул Леон.

Пока гнев Инги был направлен исключительно на Леона, Анну она просто не замечала. Если бы она сообразила, что здесь не только бывший следователь, но и человек, который никогда и никак не был связан с полицией, без скандала бы точно не обошлось.

Именно поэтому Анна сделала все, чтобы остаться незаметной. Непримечательный наряд, распущенные волосы, закрывающие лицо, а главное, профессиональная камера на шее – и вот она выглядит как человек, которому здесь самое место. Поэтому Инга, стоящая в десятке шагов от нее, сокрушалась только из-за Леона.

Впрочем, даже его следовательница не собиралась вышвыривать силой. Инге предстояло руководить обыском крупного торгового центра, смотреть, чтобы ни один уголок не остался неосмотренным, и успокаивать владельцев, которые сокрушались, что служебные собаки им «все изгадят».

Поэтому очень скоро Леон и Дмитрий подошли к ней.

– Как ты это делаешь? – нахмурился Аграновский-старший. – Она, по-моему, сквозь тебя смотрела, не замечая! Ты что, галлюцинация, которую видим только мы?

– Опыт и магия, – усмехнулась Анна.

– Мне бы такое! Она устроит разборки, но потом, – вздохнул Дмитрий.

– Не факт, все зависит от того, как пройдет обыск. Если она ничего не обнаружит, ее саму натянут на флагшток, ей уже будет не до тебя. И вообще, ты б ее лучше пожалел.

– Пожалел?! – поразился он. – За что можно жалеть эту гюрзу?

Анна не пыталась его обмануть или подбодрить, когда она наблюдала за Ингой Шиповой, «прочитать» следовательницу было несложно. Поэтому теперь она могла объяснять Дмитрию вещи, которые казались ей элементарными, не отвлекаясь от работы – осмотра залов.

– У нее большое горе, которое она тщательно скрывает.

– Да с чего ты взяла? – допытывался Дмитрий. – Слушай, я ей, конечно, не друг, но я ее знаю не один день. Это бесчувственное бревно с повадками кальмара.

– Потрясающее сочетание, – фыркнул Леон.

– А вот и нет, – покачала головой Анна. – Посмотри на нее. Она застегивается на все пуговицы, закрывается от мира, старается при первой же возможности скрестить руки на груди, не позволяет себе улыбаться, хмурится без причины.

– Ну и как ты определила, что это признак горя, а не стервозности?

– Опыт и магия, – напомнила она. – Я тебе больше скажу: это горе, скорее всего, не пришло извне, а связано с ней, она считает себя виноватой, хотя бы частично, в том, что случилось. Поэтому она очень много работает – и работает именно в полиции. Я не знаю ее так, как ты, но готова поспорить, что она никогда не берет взяток, рвется раскрыть каждое дело и честная до тошноты. Ей плевать на окружающих не потому, что она робот, а потому, что, если они не могут помочь ей или не нуждаются в ее помощи, они для нее и не важны.

– Это мне что-то дает? – удивился Дмитрий. – Скандала не будет?

– Скандал будет, и еще какой, потому что она верит: ты пытался помешать ей. Но если она будет очень уж активно наседать на твои нервы, можешь ей сказать с многозначительным видом: «Но разве это хуже того, что сделали вы?» – и уйти, не дожидаясь ответа. Поверь мне на слово, она изведется.

Анна подозревала, что то горе, с которым жила Инга Шипова, – старая история, пережившая испытание годами. Такие проблемы обычно не исчезают сами по себе, если их не решить или хотя бы не поговорить о них. А Инга говорить не собиралась и рано или поздно рисковала сойти с ума от собственной тревоги. Так что, возможно, кому-то и следовало задать ей тот вопрос, который она посоветовала Дмитрию.

А пока у них у всех была общая проблема – обыск. Он еще не был завершен, однако вероятность того, что он ни к чему не приведет, была предельно высока. После исчезновения Сони Селивановой прошло слишком много времени, даже если бы следы остались, их бы давно замели. Но ведь их неведомый Гудини и вовсе не оставлял следов! Так что бесполезно было заглядывать в туалеты и примерочные.

Единственную ставку Анна делала на служебных собак – вот от кого скрыться сложнее. Инга то ли прислушалась к совету Дмитрия, то ли додумалась до этого сама, но собаки тут были: три крупные ухоженные овчарки.

И они вели себя странно. Анна ожидала, что они или ничего не почувствуют, или сразу возьмут след. Однако вместо этого животные испуганно скулили и, казалось, сами не понимали, куда идти. Иногда они останавливались в торговых залах, возле кафе, рядом с туалетами и даже скульптурами, украшающими широкие коридоры. Собаки лаяли, словно указывая на что-то, однако там ничего не было. В буквальном смысле ничего, только пустота!

– Чертовщина какая-то, – поежился один из кинологов. – В жизни она себя так не вела!

– Что именно они обучены находить? – поинтересовалась Анна.

– Живых людей. Мертвых людей. Наркотики. Оружие. Тут нам сказали, что будут искать девушку, живую или мертвую, вот мы и привели псинок, которые на это способны. Хрен его знает, что здесь творится… Наверное, их сбивает вонища всякой косметики и парфюмерии.

В этом Анна как раз сомневалась. Собаки мыслят свободнее людей, их нельзя обмануть мнимой атмосферой спокойствия. Но на что же они тогда указывают?

Анна остановилась перед скульптурной композицией, от которой с трудом оттащили овчарку. Перед ней глянцем переливались три массивные женские фигуры – белая, черная и золотая. Табличка внизу указывала, что этот сомнительный пример современного искусства был подарен торговому центру известным московским скульптором.

Леон подошел к ней и тихо предупредил:

– Дело сворачивается, нам тоже надо уходить. Похоже, Шиповой пора запасаться вазелином.

Анна рассеянно кивнула, не сводя глаз со скульптуры.

– Слушай, а эти статуи всегда тут были?

– Кажется, да, что-то такое говорили, когда собака лаять начала… Мол, они тут со дня основания стоят – и всем нравятся. Вроде бы у этой фигни даже есть глубокий смысл, но мне на него настолько плевать, что я не запомнил. Ладно, давай, надо уходить…

Однако это был тот редкий случай, когда Анна предпочла не обращать на него внимания. Она забралась на невысокий постамент, на котором стояли статуи, чтобы осмотреть их поближе. Она знала, что это очень скоро привлечет внимание, но поступить иначе не могла.

– Тебе не кажется, что белая отличается от остальных? – задумчиво спросила она.

– Нет, как по мне, они все одинаковые!

– Не совсем. Они все чистые, но на черной и золотой видны следы долгих лет, проведенных, среди прочего, рядом с не очень умными людьми. Вот тут скол, вот тут жвачку отмывали… А белая слишком гладкая и новая.

Она коснулась трех статуй – всех по очереди. Все три были холодными, и все же в случае белой статуи даже холод показался ей отличающимся, не таким глубоким, пришедшим снаружи, а не накопленным внутри.

– Сюда идут, – предостерег Леон.

– Кто б сомневался. Слушай, из чего они сделаны, если верить табличке?

– Керамика вроде…