Текст книги "Внутри"

Да, подкосила меня бессонная ночь! Мне потребовалось немало усилий, чтобы взять себя в руки, успокоиться, подготовиться к тому, что меня ждет. Я нужна Руслану, не время для детских фантазий!

У гостевой парковки меня уже ждал врач, один, и от этого стало чуть спокойней. Моим будущим спутником оказался мужчина лет пятидесяти, крепкий, уже полностью седой, неулыбчивый, но и не озлобленный. Похоже, он был из серьезных медиков, а не из администраторов, которым полагается перед клиентами танцы с бубном плясать.

– Анатолий Александрович Лирин, – представился он. – Я – лечащий врач Руслана.

– Здравствуйте… Знаете, мне тяжело даже вопросы сейчас задавать!

– Я знаю, меня предупредили, что вы не осведомлены о его состоянии.

– Это еще мягко сказано, – кивнула я. – Мы с Русланом… Мы уже шесть лет не живем вместе. Мы не виделись, не созванивались, поэтому я и не знаю, что с ним.

Уже шесть лет прошло. Для меня это почти стало открытием.

– Простите, но я не могу не спросить… Причиной расставания стала его болезнь?

– Нет! – поспешила ответить я. Может, мне и следовало бы сдержать возмущение, да не получилось. – Не было никакой болезни шесть лет назад!

– Да, официально не было. Но по своему опыту могу сказать, что такие вещи не появляются внезапно. Думаю, первые симптомы просто были неяркими, и все их упустили. Давайте пройдемся, и я расскажу вам все.

Плевать мне, что он там говорит, не было никаких симптомов, которые я просмотрела. Да Руслан был адекватнее меня!

Когда мы с ним познакомились, это я была диковатым дьяволенком, с подозрением косившимся на мир. Он помог мне обрести уверенность, стать спокойней, мягче, он научил меня правильно общаться с людьми. А еще он был невозмутимым и очень практичным – разве так бывает с психами? Когда случалось что-то плохое, это я начинала злиться, или метаться, или расстраиваться.

Руслан действовал по-другому, у него всегда была политика: есть проблема – решаем ее, а не впадаем в истерику. Соседи беспокоят? Сделаем им внушение, и они заткнутся. Клиент на работе хамит? Поставим его на место. Прилетели инопланетяне и захватили Землю? Отсидимся в подземном бункере, сейчас выкопаю…

Короче, Руслан был готов ко всему. Это я переняла у него привычку действовать, а не рыдать, не наоборот. Он избавил меня от недоверия и язвительности, а еще… Еще я любила его, и он любил меня. Какая шизофрения?

Нет, шокировал он меня только один раз: когда ушел от меня. Точнее, это я его прогнала – но он заставил меня сделать это! В любом случае, шесть лет назад с ним все было в порядке, и, закрывая за ним дверь, я была в полной уверенности, что он сможет быть счастливым. Я – под вопросом. А он – точно да, без вариантов.

Но вот я здесь, и он тоже здесь, и мы совсем в разных ролях.

– Когда Ирина Георгиевна привезла к нам Руслана, я ознакомился с его медицинской картой, – рассказывал Анатолий Александрович, когда мы медленно шли по аллее, предназначенной, очевидно, для персонала. На улице было холодно, но внутрь психушки мне не хотелось, и я была благодарна за возможность поговорить с ним здесь, среди пушистых туй.

– Судя по всему, серьезные симптомы начали проявляться примерно пять лет назад.

– Это какие, например?

– Галлюцинации, бред, расстройство мышления, частые смены настроения, апатия и агрессия… Сначала ему поставили подозрение на шизофрению, но и точный диагноз установили до меня, начали лечение. Позже Руслан попал в аварию. Он каким-то образом оказался за рулем, хотя в его состоянии это категорически запрещено. Это привело к тому, чего и следовало ожидать: он не справился с управлением и разбился.

Я невольно вздрогнула от слов, которые он произносил так равнодушно. Руслан разбился… а я даже не знала!

А вот про то, что он предсказуемо не справился с управлением, – это неправда. Руслан великолепно водил машину, он меня всему научил! Не знаю, что там было за лечение, но оно не могло полностью изменить его!

Только вот Анатолий Александрович не знал всего этого о Руслане, да и все равно ему было. Он продолжил:

– В той аварии Руслан и получил серьезную травму головного мозга. Правда, за всю мою практику, а это больше тридцати лет, это самая странная травма.

– В смысле? – насторожилась я.

– Она есть – но ее и нет.

– Понятней, если честно, не стало.

– Да тут все ничего понять не могут, не только я один! – развел руками Анатолий Александрович. – Смена поведения, общее состояние, реакция зрачков – все указывает на серьезную травму. Но сколько бы мы ни обследовали головной мозг, мы не можем понять, что происходит с Русланом. Все снимки и анализы показывают, что он здоров, а там о здоровье и речи не идет.

– А это нельзя… вылечить?

Я знаю, что прозвучало очень глупо. Но я должна была спросить.

– Увы, медицина еще не так далеко зашла. Все, что можно обеспечить Руслану, – это уход. Мы даем ему успокоительные препараты, витамины, но это не лекарство от его болезни, это средство, подавляющее симптомы. О том, чтобы он снова стал полноценным человеком, и речи не идет. Простите мне мою прямолинейность, но я не хочу давать вам ложную надежду.

Чувство, что все это не по-настоящему, лишь усилилось. Руслан не сможет быть самостоятельным? Он болен, он не в состоянии о себе позаботиться? Да ну, не может быть! Это же Руслан, он заботится не только о себе, но и обо всех вокруг! Как он вдруг может стать беспомощным?

Каждая частичка меня сопротивлялась этому новому знанию. Мне казалось, что доктор вот-вот рассмеется и спросит, как мне их шутка? Шокировала? А это все Руслан придумал!

Но доктор смеяться не собирался.

Мы как раз сворачивали к зданию, когда я увидела нечто странное. Лужайка неподалеку от больницы была не только закрыта сеткой, но и со всех сторон обтянута лентами полицейского ограждения. Похоже, там произошло что-то серьезное! Судя по состоянию лент, случилось это не сегодня и не вчера, а несколько дней назад. Но там произошло нечто грандиозное, потому что трава была взрыта, как будто ее… изнутри взорвали? Даже в моих мыслях это казалось диким, однако определения лучше я придумать не могла. А еще сетка там была погнута, частично – порвана, а на светлом песке сохранились зловещие темные пятна, о происхождении которых я предпочитала не думать.

Мы проходили мимо огороженной площадки, и это давало мне полное право спросить:

– А здесь что случилось?

– Несчастный случай, – неохотно ответил врач. – Погиб один из наших санитаров.

– Что за несчастный случай мог произойти на ровном месте? Здесь же ничего нет!

– Полиция разберется, я бы не хотел это обсуждать. Несчастные случаи бывают везде.

Но уйти от разговора у него не получилось.

– Это что, зуб?! – ужаснулась я.

Спросила я так, чтобы внимание привлечь. Я не сомневалась, что на пожухшей траве за ограждением лежал человеческий зуб. Это было страшно само по себе, но гораздо больше меня пугало то, что его вырвали с куском челюсти. Я не бралась даже представить, как такое возможно!

– Да что ж такое! – досадливо поморщился Анатолий Александрович. – Они ведь заверяли меня, что все собрали! Екатерина, я вынужден просить вас никому не рассказывать об этом. Нам лишь чудом удалось избежать скандала! Уверяю вас, расследование идет, ничего противоправного со стороны клиники не совершалось. Я просто боюсь, что лишнее внимание навредит нашим пациентам.

– Я никому ничего не скажу, но вы хотя бы мне объясните, что здесь случилось!

– Этого пока действительно никто не знает. Чуть больше недели назад утром мы обнаружили одного из ночных санитаров на этом месте – а точнее, то, что от него осталось.

– Его ведь не кто-то из пациентов убил? – прошептала я.

Теперь бетонная стена, окружавшая больницу, казалась мне особенно жуткой.

– Вот таких предположений я и боюсь! – указал врач. – А именно они появятся в газетах, если журналисты что-то пронюхают! Это ведь всем кажется логичным: раз здесь содержатся потенциальные преступники, то и убийство совершено ими. Екатерина, я вас заверяю: с безопасностью в «Серебряном бору» проблем нет. Мы пока не знаем, кто убил охранника. Но я лично видел тело: ни наши пациенты, ни человек, любой человек, не мог это сделать. Думаю, речь действительно идет о несчастном случае, но каком… Это уже не в моей компетенции.

Нельзя сказать, что он меня успокоил, но вопросов я больше не задавала. Зачем? Меня это не касается, я не собиралась возвращаться в «Серебряный бор».

Для меня важнее было кое-что другое:

– Так какие у меня есть… варианты? Относительно Руслана.

Этого мне администратор сказать не могла, она все ссылалась на врачей. Логично предположить, что лучше всего было бы оставить Руслана здесь, вот только я была не уверена, что потяну это. Нет, у меня есть кое-какие накопления, я не бедствую. Но этого хватит на год, два… а что дальше?

Да и потом, самый правильный вариант почему-то мне не нравился. Я никак не могла смириться с мыслью, что это не мой Руслан, не тот человек, которого я любила больше жизни.

А перспектива бросить тут, за бетонными стенами и колючей проволокой, моего Руслана казалась мне чудовищной.

– Ну что вам сказать… Я наблюдаю за Русланом уже три года, все время, что он находится здесь, и даже я вынужден признать, что он – не совсем обычный пациент. В целом, его состояние можно сравнить с ребенком двух-трех лет, но с вычетом детской жизнерадостности.

Он не способен на сложное общение, говорит очень мало, хотя какие-то слова помнит. Его главное преимущество в том, что он очень послушен: он понимает и выполняет команды. Но он принимает их не ото всех, и это минус. Он слушался свою мать, меня и еще нескольких врачей, все. На команды, данные медсестрами и санитарами, он может и не отреагировать.

Он не животное, чтобы реагировать на команды… Но об этом я не сказала, потому что врач не понял бы меня. Он привык рассматривать своих пациентов вот так, это уже не изменится.

– Значит, он спокойный и безобидный? – уточнила я.

– Я не могу это подтвердить, потому что, боюсь, вы решите, что с ним просто. Да, по сравнению с другими нашими пациентами, Руслан достаточно спокойный. Я бы даже сказал, апатичный, большую часть времени с ним легко. Он в состоянии себя обслужить, но только находясь под контролем.

– То есть?

– То есть, вам не обязательно на руках нести его в ванную, чтобы он вымылся. Вы можете сказать ему об этом, но никогда не оставляйте его одного, ни при каких обстоятельствах. Во-первых, такие пациенты непредсказуемы, и то, что он ни на кого не нападал раньше, не значит, что он не нападет в будущем. Во-вторых, у Руслана случаются припадки.

Я знала, что где-то будет подвох.

– Какие еще припадки?

– Иногда это может быть вспышка беспокойного поведения, когда Руслан стремится вырваться из дома. Окружающим он обычно не вредит, но может навредить сам себе. Иногда это очень похоже на эпилептический припадок. Его нужно сдерживать, помогать ему, а это не так просто, вы ведь знаете, что он довольно крупный мужчина. Именно поэтому его мать обратилась к нам: ей было физически тяжело ухаживать за ним. К тому же, у него случаются галлюцинации, бред, и человеку неподготовленному тяжело к этому привыкнуть.

– То есть, мне лучше не забирать его домой?

– Я этого не говорил.

Мы подошли к зданию больницы, но внутрь врач меня не повел. Анатолий Александрович остановился неподалеку от черного хода и быстро осмотрелся по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли кто-то наш разговор.

Но нет, день в «Серебряном бору» шел своим чередом, и мы были одни.

– Екатерина, по правилам этого заведения я должен убеждать вас, что вам следует любыми путями оставить его здесь. Но я понимаю, что это не всегда возможно. Да и потом, после этой истории с санитаром… Я не уверен, что в ближайшие месяцы в клинике будет так же спокойно, как раньше. Поэтому есть еще два варианта, и выбор здесь зависит от того, какой судьбы вы желаете Руслану. Вариант номер один – вы пишете отказ, и Руслана направляют в закрытое учреждение, потому что находиться без опеки он просто не может.

– Но там он долго не проживет? – догадалась я.

– Простите, но – как есть. Да, там он долго не проживет. Второй вариант – вы забираете его с собой. Но тогда вам придется перекроить всю свою жизнь, многому научиться, от чего-то отказаться. Есть пациенты, которых я категорически не рекомендую забирать домой. К Руслану это не относится, но… будет трудно. Зато при должном уходе он проживет очень долго. Только нужно ли вам это? Насколько я понял, вы с ним расстались еще до того, как проявилась его болезнь. Поверьте, я не буду вас осуждать за любое решение. Пойдемте, я провожу вас к нему.

Мне казалось, что для меня начался обратный отсчет, те самые минуты, в которые я должна принять финальное решение. Я ожидала, что теперь буду думать только о Руслане, о том, что он значил для меня. Но когда мы вошли в больницу, эти мысли сами собой вылетели из головы. Все мое внимание было поглощено тем, что меня окружало.

Да, в «Серебряном бору» было чисто, здесь сделали хороший ремонт, а санитары и врачи носили новую дорогую униформу. Но это все равно была клиника для умалишенных, от правды не уйти. Здесь было душно, пахло лекарствами – и, немного, нечистотами. Судя по запаху хлорки, это пытались приглушить, однако некоторые вещи скрыть невозможно. А еще внутри было шумно: я слышала крики, удары, завывание и визги, и половина из этих звуков никак не могла издаваться людьми. По крайней мере, мне так казалось.

Я словно попала на другую планету! Причем первобытную, ту, где человек был всего лишь одним из элементов природы, но уж никак не ее господином. Я даже решила, что здесь какое-то ЧП и меня сейчас выведут, однако мой спутник остался невозмутим. Наблюдая за ним, я поняла, что это нормальное состояние клиники, тут такое каждый день.

Я оказалась в мире, где мой муж провел три года, и мне не нравился этот мир.

Анатолий Александрович подошел к дежурной медсестре, что-то спросил, но я услышала только имя Руслана. Медсестра с любопытством покосилась на меня и ответила так же тихо. Врач вернулся ко мне и сказал:

– Похоже, утром у Руслана был один из тех припадков, о которых я говорил. Он сейчас в своей комнате. Желаете пройти к нему?

– Да… Да, конечно.

Я не была уверена, что готова, но просто уйти уже не могла. Наверно, мне можно было написать отказную, не встречаясь с Русланом. Вот только простила бы я себя за это? Вряд ли!

Пока мы шли на жилой этаж, я наблюдала за теми немногими пациентами, которым позволяли тут бродить, и мне не нравилось то, что я видела. Они в большинстве своем были болезненно худыми, но часто – с раздутыми животами. Бледные, с прыщами и язвами, не слишком чистые… Да за животными иногда ухаживают лучше!

Анатолий Александрович проследил за моим взглядом и понял его правильно.

– Возможно, это не то, чего вы ожидали от элитной клиники. Но, поверьте, для этих людей сделать больше ничего нельзя.

– Разве?

– Это не обычные пациенты, Екатерина. Мы говорим о людях, которые сопротивляются уходу, которые впадают в истерику во время простейших гигиенических процедур. Мы делаем все, чтобы они были настолько здоровы, насколько это вообще возможно. Вы слабо представляете себе, что творится в бесплатных больницах.

Этого я и представлять не хотела. Но если я хочу отправить туда Руслана, мне придется туда съездить, правильно?

Пациентов в больнице держали в одиночных палатах, но совсем крохотных – там только кровать и помещалась. Пожалуй, это правильное решение, потому что эти люди могли навредить самим себе, не хватало еще, чтобы они калечили друг друга!

На жилом этаже стоял такой гул, что сразу стало ясно: не только Руслана сегодня оставили взаперти. Некоторые пациенты были привязаны к кроватям – так, что они и пошевелиться не могли, другие же бросались на двери. Они плакали, кричали, говорили что-то и хохотали. Я снова и снова напоминала себе, что это люди, вот только поверить, к своему стыду, не могла. Наверно, я ужасный человек, но я так и не научилась чувствовать по заказу. Мне хотелось уйти оттуда, не видеть, каким стал Руслан, сохранить в памяти тот, другой образ, пусть и потерянный мной, но все равно любимый!

Однако я шла вперед – медленно, как на казнь. Я обязана была узнать правду.

Возле двери в палату Руслана было тихо, и эта тишина казалась такой невероятной, нереальной почти после общего гула! Я осторожно заглянула внутрь через окошко в двери, но разглядеть могла не так уж много. Из-за решеток и общей серости ноября в комнатке царил полумрак, позволявший мне увидеть лишь человека, привязанного к кровати.

– Он меня узнает, когда увидит? – еле слышно произнесла я, не в силах оторвать от него глаз.

– Маловероятно. По крайней мере, свою мать он не узнавал. Прошу за мной. Ничего не бойтесь, похоже, приступ у него давно закончился и вряд ли сегодня повторится.

Я все равно боялась, но вовсе не того, о чем думал врач.

Когда мы расставались, я бы ни за что не угадала, что наша следующая встреча будет такой. Кто угадал бы на моем месте? Кто мог бы угадать? Я уходила от удивительного красавца – и уходила навсегда. Теперь же мне предстояло увидеть существо, все, что осталось от моего мужа.

Однако реальность оказалась не такой чудовищной, как я ожидала. Руслан похудел, но не сильно, не до истощения. Его тело, которое я прекрасно знала, осталось все таким же сильным, больничная пижама из тонкого хлопка не скрывала рельеф мышц, который бывает только при тяжелой физической работе. Кожа Руслана была грязной, но даже чуть загоревшей, я такого больше ни у кого в больнице не видела. Я бы даже решила, что это какая-то ошибка, что он и вовсе не болен, его напрасно тут заперли. Но потом я подошла ближе, разглядела его лицо, и все стало на свои места.

Это было пустое, ничего не выражающее лицо живого мертвеца – напрасно Анатолий Александрович назвал его ребенком. В детях жизнь, а это… Это было нечто не-мертвое, не более. Его глаза, в прошлом искристые, смеющиеся, теперь были пустыми, будто сделанными из дешевого пластика. Его улыбка померкла. Руслан, которого я знала, просто не мог скрывать, что чувствует, его лицо было идеальным отражением того, что творилось у него на душе… а теперь там была пустота.

Да и от его ухоженности, к которой я привыкла и на которую оборачивались женщины на улицах, ничего не осталось. Волосы острижены коротко, абы как, с бородой – та же история. Как и многих других пациентов, его мыли, но небрежно, так, чтобы он просто не зарастал грязью. Здесь всем было плевать, что он чувствует, они выполняли необходимую норму.

Он был примотан к кровати кожаными ремнями – старыми, истертыми, и я заметила на его запястьях свежую кровь. Да и на простыне под ним просматривались пятна, причем не только новые.

– Это еще что такое?! – поразилась я.

– Похоже, санитары проявили некоторую небрежность, прошу их простить. – Врач попытался сделать вид, что ему жаль, хотя чувствовалось, что ему все равно. – Но им с Русланом приходится тяжело. Как видите, он истощен куда меньше, чем другие пациенты, поэтому во время приступов он иногда очень активно сопротивляется.

– Да, я вижу, что он… Он не худой. Как вам удалось этого добиться?

– Никак, и в этом еще одна аномалия, связанная с Русланом. Я ведь говорил вам, что он необычный пациент, и это не всегда плохо. Руслан поступил к нам в таком состоянии. Я ожидал, что из-за низкой физической активности со временем произойдет уменьшение мышечной массы. Заметьте, я не утверждаю, что в «Серебряном бору» плохой уход! Но, конечно, Руслан уже не мог вести здесь жизнь, которая помогала бы ему поддерживать ту же форму, что и до аварии. Однако, к моему немалому удивлению, ни через месяц, ни через два, ни через три года Руслан не изменился. Я пытался найти причину, но так и не нашел. Все указывает на то, что это некая индивидуальная аномалия, я даже посвятил ей статью, которую вы можете почитать в журнале…

Он продолжал болтать о своих статьях и прочих научных работах, но я уже не слушала. Я смотрела на Руслана, силясь понять, он это или нет, а еще – разобраться в себе. Я чувствовала, что это он. Так же, как когда-то впервые почувствовала в нем своего человека, как несколько лет назад инстинктивно угадывала, плохо ему или хорошо.

Но при этом я не узнавала его. Как будто из него вырвали все то, что делало его Русланом, забрали, отдали кому-то другому, а мне оставили только пустую оболочку. Мол, вот тебе руины – играйся с ними, пока можешь!

И все же это был он. Руки, которые меня обнимали. Губы, которые я целовала. Глаза… глаза уже пустые, и от этого страшно, но не настолько, чтобы я отказалась от него! Когда мы расставались, я думала, что умру, если встречу его на улице с другой женщиной, счастливого и забывшего меня. Теперь же я понимала, что лучше бы так. Лучше бы он был с другой, счастлив – но жив и здоров! Потому что вот это тупое полусуществование было куда хуже и не приносило мне ни толики злорадства, которого следовало бы ожидать от покинутой жены.

– Вы можете его отвязать? – спросила я.

И плевать мне было, перебила я врача этим вопросом или нет, что он там болтал. Значение имел только Руслан.

Даже если Анатолий Александрович был задет моим безразличием к его заслугам, он удачно скрыл это и остался все таким же вежливым.

– Да, конечно.

Он привычным движением отстегнул ремни и отошел, позволяя Руслану подняться. Я ожидала, что хотя бы это отрезвит Руслана, заставит очнуться, посмотреть на меня… Нет, не дождалась.

Он поднялся, но его движения были медленными, неуверенными, будто кукольными. Это снова был не он – не тот, кого я знала. Он сел на кровати, скользнул безразличным взглядом по мне и врачу, уставился в окно. Я знала, что сумасшествие – это страшно, но я и предположить не могла, какой ужас можно испытать, когда это происходит с близким тебе человеком.

Я готова была отвлечься на что угодно, лишь бы не думать о судьбе Руслана, – и я отвлеклась на кровать, на которой он лежал. А точнее, на простыню. Когда он поднялся, стало видно, что пятна на ней даже хуже, чем мне показалось вначале. Я догадывалась, откуда они могли появиться, но до последнего не верила.

Я подошла к Руслану – медленно, давая себе возможность отскочить, если он на меня бросится. Но он даже не шелохнулся, как сидел, так и остался.

– Не бойтесь, – подбодрил меня врач. – Он мирный!

Он не мирный – он никакой. И я, в отличие от Анатолия Александровича, знала, насколько это противоестественное для Руслана состояние.

Я подошла ближе и осторожно приподняла верхнюю часть его пижамы, чтобы осмотреть спину. Мои опасения были не напрасны: я увидела пролежни.

Не худший вариант, нет. Пролежни это вообще страшная штука, бывает так, что человек от них умирает. В случае Руслана, это были первые раны, первые кровавые язвы на коже. Но и это – много для молодого, крепкого мужчины! Чтобы получить их, Руслан должен был всю ночь пролежать неподвижно, а вовсе не пару часиков, да и раны на его запястье указывали на это.

Похоже, санитары, раздраженные его силой, «усмиряли» его куда чаще, чем казалось врачу.

Анатолий Александрович проследил за моим взглядом и тяжело вздохнул.

– Да, такое бывает. Мы стараемся избегать этой беды, но за всем не уследишь.

Я лишь рассеянно кивнула. Я не могла понять, как это вообще возможно – такой контраст! С одной стороны, они умудрились избежать истощения. С другой, видно, что с Русланом тут не церемонятся… Почему так? Как это объяснить?

А ведь это только начало! Первые пролежни смотрелись страшно, а если он попадет в бесплатную больницу, если там кого-то разозлит… Долго ли он протянет? Не обреку ли я его на нечто худшее, чем смерть?

Я злилась на него, злилась все эти шесть лет – за то, что он ушел от меня, за то, что бросил одну, за то, что подарил мне самое большое счастье в моей жизни, а потом отнял. Отнял себя у меня!

Но даже так я не могла равнодушно смотреть на кровавые раны, покрывавшие его спину.

– Я заберу его домой!

Решение пришло в тот миг, когда я произнесла эти слова. Но стоило мне сказать, и на душе сразу стало легко, сомнения, терзавшие меня с тех пор, как я выехала из дома, исчезли.

Конечно, я должна его забрать. Почему я этого сразу не поняла? Чем я вообще думала?

Вот только лечащий врач Руслана не разделял мою решимость:

– Боюсь, что это плохая идея. Да, сейчас вы полны жалости, потому что увидели несчастного человека, который когда-то был вам дорог. Но вы не понимаете, на что себя обрекаете.

– Зато я понимаю, на что могу обречь его.

– Не романтизируйте его болезнь, – посоветовал Анатолий Александрович. – И не оценивайте его реакцию так, как если бы он был прежним. Это уже не тот Руслан, за которого вы вышли замуж. Он ничего не понимает, он не знает вас. Он не оценит вашу жертву ради него. Может, это и тяжело сейчас, но преодолейте порыв – и, поверьте, уже завтра вы поймете, что поступили правильно.

Наверно, он был прав. Ведь даже родная мать Руслана поступила так! То есть, она молодец, она обеспечила ему достойный уход, но она признала, что с ним невозможно жить под одной крышей.

А уж я-то ему ничем не обязана! Мне нужно было признать правоту врача, развернуться и уйти. Но в этот момент Руслан повернулся ко мне и хрипло произнес:

– Катя…

Потом он перевел взгляд на стену, и в нем снова не было ни тени разума. Но этой секунды мне хватило, она наконец-то переполнила чашу.

– Анатолий Александрович, вы во всем правы, а я – дура и идиотка, которая сама себе копает яму. Но иначе я поступить не могу, и сегодня Руслан уедет со мной.

* * *

По натуре я – тревожный человек, так уж получилось. Я беспокоюсь даже тогда, когда беспокоиться не о чем. Наверно, таким, как я, суждено сходить с ума годам к тридцати. И со мной бы это, несомненно, произошло, если бы не появился Руслан.

Он быстро научился видеть, когда я начинаю нервничать, и брать инициативу на себя. Если бы не эта его черта, я бы вряд ли пережила подготовку к свадьбе. Там косячили все: кондитер перепутал заказы, ресторан пришлось менять в последнюю минуту, гости никак не могли определиться, сколько человек они с собой приведут. Но то, что мне казалось жутким бардаком, для него было лишь мелкой неприятностью. Он все делал незаметно – но эффективно. Он договаривался, звонил, находил компромисс, и в итоге все было идеально.

Серьезно, мне раньше казалось, что идеал просто недостижим – все ведь так говорят. А тут я убедилась, что ошиблась. Мастера пришли вовремя, ничего не сломалось, не порвалось и не забылось, ни у кого не было плохого настроения, и даже природа, кажется, решила подыграть нам, послав, вопреки прогнозам, хорошую погоду.

Но я была бы не я, если бы не волновалась хоть о чем-то. Раз Руслан решил все проблемы, мне оставалось только одно: волноваться о том, что я ему не понравлюсь. Может, я совсем достала его своей суетой за эти месяцы? Может, ему не понравится платье, которое я выбрала?

Или этот новый макияж? Или прическа? Или он посмотрит на меня – и разочаруется, поймет, что вовсе не со мной ему хочется провести всю жизнь?

Но волновалась я напрасно. Мы впервые в тот день встретились наедине, я так хотела – чтоб не при свидетелях, не напоказ, а вдвоем. В том самом парке, где мы познакомились, но уже среди золотой листвы, а не среди цветущих каштанов. Мы с ним приняли решение о свадьбе так быстро, что многие мои знакомые были убеждены – это «по залету». Только зря они так. Это было по любви.

Я пришла туда первой, он – чуть позже, и когда я увидела его, увидела его глаза, я поняла, что он ни о чем не жалеет. Он не плакал, но слезы все же были, и это было так странно, и приятно, и необычно… Знать, что кто-то может чувствовать такое счастье, глядя на тебя. И зря я волновалась, что недостаточно хороша, что не смогу сделать его счастливым и все такое…

Он любил меня не меньше, чем я его. А больше просто невозможно.

– Ты такая красивая, – тихо сказал он.

– И огромная! – рассмеялась я. – Боюсь, ты не поднимешь меня в этом платье!

Платье на самом деле не было огромным, но оно, расшитое жемчугом, казалось мне невероятно тяжелым. Не для меня – для него, я все боялась, что ему будет трудно…

Зря боялась. Я вообще всего зря боялась. Он только усмехнулся и подхватил меня на руки с такой легкостью, будто я не весила вообще ничего.

В этом был весь Руслан. Рядом с ним все происходило легко, само собой, как будто он улыбался – и начиналась магия. Я могла просто быть счастливой, поражаясь тому, как все идеально складывается, как это здорово, даже лучше, чем я мечтала!

С того дня я постепенно, осторожно училась верить, что бывает просто хорошо. Что счастье иногда случается, и за него не нужно платить и отдавать что-то. Можно раскрываться перед другим человеком, отдавать ему все, любить, любить, а он не ударит в ответ, он будет таким же, как ты.

Нельзя сказать, что мы с Русланом всегда были ласковыми котиками по отношению друг к другу – сплошное мур-мур-мур и никаких коготков. Иногда мы не понимали друг друга, а иногда – ссорились, и если мы ссорились, то дрожали стены.

Но потом мы так же бурно мирились, и даже в ссоре я не сомневалась, что он – мой, он не уйдет от меня, и я могу не бояться и не скрывать недовольство. Сейчас я буду рычать и грохотать, а завтра – он, однако мы все равно будем друг у друга, он не исчезнет.

Так и правда было, почти два года.

А потом он меня предал.

* * *

Нет, я, конечно, понимала, что никто не позволит мне просто забрать психически больного человека из клиники и увезти непонятно куда. Но я не думала, что это будет так долго и отнимет у меня почти весь день!

Сначала меня заставили заполнить гору документов. Серьезно, если бы кто-то пожелал свить из этих бумажек гнездо, там поместилась бы семья из пяти человек. Я заполняла анкету за анкетой, доказывала, что мне есть где жить, что сама я вполне адекватна, что не выброшу его в коробке под дверями церкви, если он мне вдруг надоест.

Потом меня ждал инструктаж. Это было нудно – но все-таки полезно, спору нет. Мне подробно рассказали о том, как уже проявляла себя болезнь Руслана, к чему мне нужно готовиться. Подозреваю, что они намеренно сгущали краски, стараясь заставить «столичную фифу» отступить, признав поражение еще до старта. И мне было страшно, что греха таить. Но даже под этим страхом жила твердая уверенность в том, что я поступаю правильно. Я должна забрать его отсюда – даже если меня об этом никто не просил, даже если это разрушит мою жизнь.

Здешний персонал был опытным и учтивым, все они старались сдерживаться, но пару раз в разговоре все-таки промелькнуло, что они считают это показухой с моей стороны. Вроде как мне нравится считать себя мученицей и упиваться собственной добропорядочностью, честь и хвала мне! Они считали, что мое решение продиктовано эгоизмом и желанием сыграть в святую.