Текст книги "Мир усталого света"

Всмотрись в суть того, что пугает тебя, и ты не увидишь пустоту, не обладающую какой-либо природой.

К сожалению, мои путешествия далеко не всегда приятны. Чаще по ночам мучают материальные кошмары. Многие я просто не хочу вспоминать. Одно время мне казалось, что я не смогу больше спать. Но ко всему привыкаешь. Даже к угрызениям совести. Иначе разве стали бы люди мучить друг друга? А если мучаешь самых близких? Мои дети, жена… Они считали меня когда-то самым сильным…

…Вспоминаю себя в концлагере. До войны я был парикмахером. И здесь я тоже стригу. Здесь заготавливают женские волосы. А женщин потом ведут в газовые камеры. В этот раз была обычная партия. Я механически делал свою работу. И, вдруг, у меня внутри все остановилось. Две женщины в новой группе смотрели на меня. Это были мои дочь и жена…

…Ура будильникам! Они заменяют нам утренний крик петуха, отгоняя ночные кошмары. А время все-таки иногда движется. Это очень хорошо. А то ведь можно дойти до полной чепухи. Допустим, я перевоплощаюсь в другое я. Мое предыдущее я при этом замирает. Но можно войти в следующее воплощение, и снова прежнее как бы остановится. И так далее. А если продолжать до бесконечности? Тогда я буду везде и во все времена. Я – бог. Правда, довольно жалкий. Повсюду мертв, а где жив – бессилен. Скорее, оборотень. А если научить каждую прежнюю оболочку начать собственную серию? Полная чертовщина получится. Или существует раз и навсегда заданная цепочка материальных оболочек для каждой бессмертной души? Но почему тогда рождается больше людей, чем умирает? И как удавалось Иисусу жить одновременно в Индии и в Японии после воскресения? Впрочем, кое-что оказалось еще удивительнее. Достаточно было попасть в Кану Галилейскую. Мне всегда казалось забавным, что свое первое чудо в родных краях после возвращения Иша Натха совершил, превратив воду в вино на свадьбе в Кане. В этом смысле по его стопам пошли многие. Достаточно вспомнить Менделеева, первая серьезная работа которого была посвящена изучению взаимодействий воды с этиловым спиртом. Правда, немногие знают, что свадьба в Кане Европейской была свадьбой самого Иисуса с Марией Магдалиной, которая, конечно, не была никакой грешницей, а, наоборот, знатной дамой, дети которой основали династию Меровингов. Шесть чанов с вином символизировали шесть основных видов жажды жизни, но воды в них, конечно, не было, а была крепкая граппа, приготовленная по его технологии. Этот человек, а его и звали-то тогда по-другому, – вообще был жизнелюбом. И распят был в свои неполные сорок на Босфоре вовсе не для искупления мифического первородного греха человека. Разве один человек может умереть за всех? Разве Бог нуждается в смерти Праведного за неправедных? Потом было придумано и много других нелепиц. И были они уже далеко не так безобидны…

…Перед Первой войной мы жили в Семиречьи. В ту ночь у нас померла корова. Мать, как водится, плакала, а отец, еще до рассвета, принялся выкапывать яму. Вдруг вышла трехлетняя сестренка Надя. – «Коля, не закапывай коровушку, она молочко дает»…С того дня Надя стала слишком задумчивой. Бывало, увидит отца, покачает так печально головой. – «Эх, Коля, Коля!» – только и скажет. Отца через год убило на войне прямым попаданием снаряда. Надя умерла парой месяцев раньше от простуды. Когда ее внесли с мороза на отпевание в церковь, мне показалось, что у нее порозовели щечки. Но самое странное – не в этом. Дело в том, что погибший в Первой войне двадцати трех лет от роду Николай – мой родной прадед…

…Эльф Гвион охранял священный котел великой богини Керидвен. Зелье из вечно кипящего котла случайно попало ему на язык. И открылись эльфу прошлое и будущее, тайны движения времени и пространства, смены сущностей и телесных оболочек. Гвион навлек на себя гнев своей повелительницы. Он пытался скрыться, превращаясь в разные предметы и сущности, меняя времена и окружение. Все тщетно. Керидвен нашла его маленьким зернышком в огромной куче зерна и попросту проглотила, обратившись в черную курицу. Вскоре она забеременела. Родился мальчик. Керидвен решила избавиться от ребенка и выбросила его с люлькой в море. Люлька попала к сыну Гвиона. Тот вырастил ребенка, дав ему имя Талиезин, что означает Лучистая Звезда. Впоследствии он стал величайшим бардом и магом и основал славное и могучее племя друидов… Так гласит легенда.

На самом деле, все было совсем по-другому. Царица Керидвен, действительно, занималась магией, но богиней времени и смерти ее стали считать куда позже. Гвион был молодым аристократом из ее свиты и ближайшим советником царицы. Однажды почему-то впал в немилость, в считанные дни как-то постарел, а вскоре был сослан царицей в свои владения, где, правда, дальнейшим гонениям не подвергался. Там Гвион сам увлекся магией. Про него стали рассказывать всякие ужасы, а его замок объезжать стороной. Говорили, будто по ночам он летает по небу, общается с покойниками и умеет превращаться черт знает во что. Временами он исчезает бесследно, а когда появится, смеется так странно и говорит, будто странствовал среди звезд или вовсе был в запредельном мире. Однажды он просто не вернулся…

… Керидвен любила Гвиона. Любила исступленно и деспотично. Гвион тоже любил ее. Но он был молод и ветрен. Однажды на пирушке он познакомился с юной красавицей Корриганой, дальней родственницей царицы. Перебрав хмельного, Гвион в тот же вечер уединился с Корриганой в ее покоях. Мало того, под ее чарами он выболтал ей секрет Керидвен, известный только ему: тайну ключей от подвалов темных духов. Корригана оказалась колдуньей. Она хотела получить власть над темными духами, чтобы убить Керидвен и царствовать. Но она не учла эффект бумеранга и не смогла принять нужных мер защиты. Она обрела лишь толику силы и была раздавлена темнотой. После этого Корригана не могла больше причинить вред Керидвен, и царица даже не думала ей мстить. Но Гвиону Керидвен отплатила полностью. Она была великой волшебницей. Она вызвала души Гвиона и Корриганы из тел и поменяла их местами. Потом посадила обоих под домашний арест. Это была хорошая пытка. Гвион в один миг превратился из блестящего царедворца в бесправную приживалку. Покончить с собой было большим искушением. Но из гордости новая Корригана научилась делать вид, будто у нее все нормально. А вскоре почти привыкла. И тогда Керидвен пошла дальше. Однажды она вошла в бывшее тело Гвиона, и этот Гвион изнасиловал Корригану. Та забеременела, и только гордость снова помогла перенести все. А дальше случилось неожиданное: она захотела иметь этого ребенка. Роды проходили долго и мучительно. Она не выдержала и умерла. На этом Керидвен свою месть закончила. Когда она сняла свои чары, Гвиона действительно трудно было узнать. Хотя все превращения были лишь наваждением. Затем Гвион удалился в ссылку, а Керидвен родила от него сына. И дано ему было имя Талиезин. И, конечно, ни в каком море божественная Керидвен своего наследника не топила. Иначе как бы я с ним потом разговаривал?..

…Я часто ловлю себя на мысли, что обычно не важно, что говорит собеседник, но всегда – каким тоном. От этого слова меняются до неузнаваемости. Что же говорить об изложении одних и тех же событий разными людьми? Бывает ощущение, что рассказывают о разном. Будто и вправду мир – это результат принятого способа описания. Потому я был уверен, что от Гвиона услышу совершенно другую историю. Может быть, историю любви. Но он действительно исчез. Мало того, я не смог настроиться на него и до исчезновения. Не иначе, и тут нечисто. Зато удалось, наконец, двойное перевоплощение. Был у Моцарта. Заказал ему реквием. Потом удалось послать себя дальше. Но что-то случилось. Дело в том, что я оказался – или оказалась? – женщиной. Само по себе это не слишком расстроило. Только собирался-то я в свое собственное будущее, а оказался рядом с собой настоящим, да еще, чтобы вскоре присутствовать на собственных похоронах. Древние славяне верили: когда человек умирает, богиня смерти Морана поет ему прощальную песню, а его душа вселяется в птицу Дио и слушает, находясь неподалеку. Бедная птичка! Я умер в сорок девять лет от кровоизлияния в мозг. Я наблюдала за последними днями своей жизни в качестве стороннего наблюдателя. Одного я не могу понять. Почему я не понимал своего двойного бытия так же ясно, как это осознавала я?

… Бояться действительно глупо. Смерти нет. Есть океан духовной энергии. И всеобщая связь, следующая закону качественного соответствия. Как в химии, где подобное растворяется в подобном, где электроны взаимодействуют при близких по форме и энергии орбиталях. Поэтому не правы те, кто считает инопланетными земных богов и пророков. Пусть Рама и Заратустра не принадлежат Земле, но им не надо было ниоткуда прилетать. Понятны трудности совместить то, что Бог – всемогущ и Бог – всеблагой. Он не может быть для нас ни тем, ни другим, если Бог – внутри каждого. Но не теряет ли тогда смысл само понятие Бога?

…Смирение паче гордости. Я видел Зеркало Жизни Заратустры. С ним можно растворяться во времени и в Многообразии, множественность миров – лишь одно из проявлений которого. По нему можно двигаться непрерывно, попадая порой на островки устойчивости. Как в Риг-Веде: «без усилий один мир движется в другом». Непонятно лишь, как все это может существовать одновременно. Скажем, продвинешься на несколько единиц изменчивости, попадешь в другой мир, оставив в прежнем свою старую оболочку. И тут нет моего двойника – все уже существует со мной во взаимосвязи. Хочешь – пользуйся, хочешь – иди дальше. И везде мир разный, но заранее ко мне приспособленный. И я могу выбрать все, что взбредет мне в голову, и все окажется реальностью. Но ведь реальность не может быть плодом моего воображения. Это ловушка. Поставленной цели достичь невозможно. Теперь я понимаю, почему Гвион не вернулся. На определенный вопрос не существует определенного ответа. Существует расхождение смысла, искажение отклика. Как в жизни: пока добиваешься цели, она становится ненужной. Для решения любой нетривиальной задачи необходимо иметь цель на порядок выше. Должно быть какое-то измерение, позволяющее оценить протяженность смысла. У меня нет другой возможности попытаться это выяснить: нужно отправится по новой цепочке превращений. Может быть, бесконечной. В дорогу! Я увижу новые страны и чудесные города, я буду общаться с интересными людьми и другими разумными существами. В моих воплощениях будет все меньше крови, насилия, жестокости. Мне нужно научиться любить. Наверное, это и есть самое главное. Только любовь может обуздать все самое темное, ужасное, чудовищное. Лишь она оправдывает жизнь во всех ее проявлениях. Сверкай, безумный алмаз!..

… На этом история моего друга обрывается. Она была записана в обычной общей тетради, которая попала ко мне при достаточно странных обстоятельствах. Ее принесла мне незнакомая миловидная женщина неопределенного возраста примерно через год после смерти друга, которого она знала, по ее словам, лучше всех. Это меня насторожило, но рукопись была убедительна. Его почерк: округленные буквы переменного размера, с частыми пропусками соединений. Разве что аккуратности несколько больше. Эта женщина меня заинтересовала. Я начал наводить справки. Выяснилось, что мой друг познакомился с ней незадолго до смерти. Примерно в это же время она заболела каким-то психическим расстройством. После визита ко мне у нее случилось обострение, и она попала в больницу, но вскоре полностью вылечилась. Когда я встретил ее через пару месяцев, она наотрез отказалась со мной разговаривать. Наверное, в этом и нет теперь необходимости. Теперь-то и я знаю древний рецепт!..

Часть 2

Из Блаженства родились все эти существа, благодаря Блаженству они существуют и растут, к Блаженству они возвращаются.

Таиттирийя Упанишада

Смерть всегда приходит неожиданно. Даже человек, приговоренный к смерти решением суда, или обреченный неизлечимой болезнью, до последней секунды надеется на чудо или на все, что угодно. Надежда, смешанная с изумлением, остается даже после расставания внутренней сущности с материальной оболочкой. Некоторое время внутренняя сущность удивленно наблюдает, не покидая прежних измерений, за тем, что составляло с ней прежде слитное существо. Затем смещает размерности пространства и устремляется в длинный светлый тоннель к обновлению. Отсюда еще можно вернуться. Иное дело – вместилище перемен. Здесь не только меняют ориентацию сущности, но часто совсем забывают прежние идеалы. Не забывают лишь те, у которых память структурна. Впрочем, у них взамен происходит некое смешение понятий. Я, наверное, из таких. Поэтому мне не избежать некоторой путаницы.

Я не помню своего нового вхождения. Одно лишь удивление зрелой фазы: здесь все не так. Нет розовых кущ и кипящих котлов. Впрочем, есть кое-что похлеще. А главное, все вперемешку. Но, в общем, все знакомо. Здесь обитают множество разных существ. И все, между прочим, имеют свои материальные оболочки. Конечно, очень убогие. Но от этого не менее дорогие своим владельцам. Представьте, те настолько дорожат своими телесными субстанциями, что посвящают порой их сохранению все движение. Или даже подчиняют их движению весь смысл. Или наоборот. Это обычно ускользает. Впрочем, это не важно. Главное – берегут. А для пущего сбережения материальных оболочек, – хотя чего их беречь? – сущность вечна – я знаю здесь это доподлинно – собственники несчастные, – здешние существа – и я такой же, вот смех! – организовывают – слово забыл – партии, союзы, объединения… – не то, – скажем, совокупности – малые, средние, большие. Малые могут состоять только из одного существа. Можно назвать это единением с Вселенной, можно и дремучим эгоизмом. Чаще встречаются парные сообщества. Хотя, с цифрами и существами здесь надо обращаться осторожно: те и другие часто самопроизвольно удваиваются, а то и утраиваются. Но пары обычно организуются так. Выделяют группу значимых признаков – существенных, нет ли – не важно, – общее-то количество для любого объекта бесконечно. Затем делят всю группу на две части. Потом определяют качество каждого признака обеих сущностей. И сравнивают. Если признаки первой части у партнеров похожи, а признаки второй части отличаются нужным образом, то образуется временная пара по совместному сбережению материальных оболочек. Все очень просто. Но на этом все только начинается. Сущности объединяются дальше, усложняя и запутывая все настолько, что дальнейшего процесса внятно описать не сумел никто. И я не буду. Главное, что результат знакомый. Поэтому и остальное обыденно.

Наверное, наш мир – чистилище. Кто знает, сколько миров предстоит нам пройти, прежде чем раствориться в общем блаженстве? И есть ли оно? Многие думают, что мы вернемся в прежнюю обитель. И так бесконечно. Сансара – вишь. Но тогда оба мира теряют свой смысл. А ведь всему свое время и время для всего. Я знаю, что те, кто понял это, перешли в новое качество. Они могут вернуться только преображенными. И узнают ли они все? Мне многое кажется знакомым. Здесь есть добро и зло, радость и страдание. Здесь есть мужское и женское начала как носители незавершенного стремления к единому. Это, кстати, является одной из важных и не всегда осознанных причин формирования разнообразнейших структур и коллизий. Забавно бывает наблюдать, как многие мировые вопросы решаются на уровне личных влечений. И лучше делать это осознанно…

…Как это было у нас с Евой. То есть, это я так ее назвал. Она своего имени не помнила. Наверное, память у нее не структурна. Меня когда-то звали Адамом. Я это помнил. Может быть, всеобщее воскрешение мертвых в будущем – это просто воскресшая память всех о прошлых воплощениях. Но это тяжело психологически. Я, например, о некоторых и вспоминать не хочу. А вспоминать пришлось много: Еве было все интересно. Она слушала жадно и была совсем как ребенок. Я был польщен и молол без разбора: про Солнце и Землю, взаимодействие миров и искривление пространства, коварных рыцарей и благородных драконов, ужасных принцесс и прекрасных чародеев…

Он, подавивший желания, не зависящий от корней, пастбищем которому пустота– необусловленная и свободная, путь его неисповедим, как птиц полет в поднебесье.

Дхаммапада

Давным-давно на белом свете жили страшные драконы и прекрасные феи, карлики-оборотни и великаны-циклопы, были русалки и лешие, ведьмы и домовые, и еще много-много чудесного…

В те времена доблестные рыцари совершали славные безумства во имя прекрасных дам, а потом за Круглым Столом делились впечатлениями о своих блестящих подвигах. Могучие короли одерживали великие победы, а странствующие трубадуры слагали сладкозвучные песни: жизнь текла своим чередом. В свободное время рыцари вызывали друг друга на дуэль или похищали своих прелестных дам. Впрочем, бывало и наоборот. Фея Моргана, сестра известного короля Артура Пендрагона, сама похитила одного из славнейших рыцарей Круглого Стола – Ожье Датчанина, – и перенесла его на остров счастья Авалон. Другая фея Вивиана, знаменитая Леди Озера, заточила в воздушном замке Броселианды величайшего мага прошлого и грядущего Мерлина. В общем, делали, что хотели.

Так вот, именно в это время жил-был дракон. И было у него три головы: одна – умная и добрая, другая – глупая и злая, и третья – ленивая. Это было очень неудобно, ибо головы никогда не могли достичь полного взаимного согласия. Бывало, встретит дракон очередного чудака, закованного в броню и одержимого странной страстью к истреблению драконов, да и расслабится. А злая голова – тут как тут: дыхнет разок огнем, да и нет чудака. Добрая голова расстроится: нельзя, дескать, отвечать на зло насилием, когда не ведает он, что творит. – А откуда мне это знать? – удивляется ленивая голова. – И чем вообще отличается добро от зла, если они неразлучны? – Каждому даны два глаза, – отвечает добрая голова, – дело лишь в желании видеть. Трудно было головам договориться, но делать нечего – не вступать же в схватку между собой, подобно двум львам, которые яростно дрались до тех пор, пока от них не остались одни хвосты. К счастью, люди подобной принципиальностью не отличаются, а то бы давно уничтожили все человечество. Из принципиальных соображений. Дракон тоже был типичный соглашатель – ведь головы даром что находились на разных шеях, но каким-то образом жили друг в друге, так что не всегда можно было с уверенностью сказать, чьей была очередная мысль.

К сожалению, рыцари имели свои представления о чести, и надо было так случиться, что дракона вызвал на поединок блистательный сэр Ланселот – первый среди равных рыцарей Круглого Стола. Ланселот перед встречей с драконом странствовал после неудачного романа с королевой Джиневрой. У дракона тоже было плохое настроение. Поэтому ничего удивительного в их дуэли не было, хотя сейчас все предпочитают выяснять отношения без помощи оружия, что, конечно, гораздо опаснее для окружающих. И надо сказать, в данном случае каждый был под стать противнику: Ланселот привык иметь дело с драконами, да и наш дракон рыцарей на своем веку видывал. И потому бились они долго. Ланселот не мог приблизиться к огнедышащему дракону из-за нестерпимого жара, хотя и успевал отражать от себя пламя волшебным мечом Кольбурном. Но усталость понемногу брала свое. И когда внимание дракона притупилось, Ланселот неожиданно оказался перед ним и одним махом отрубил ему третью голову. Большего сделать не успел, ибо выбит был из седла мощным ударом хвоста дракона. Заколдованный меч валялся далеко на земле. Гибель Ланселота была неизбежна. Но в ту же секунду на место поединка сверху спустился густой туман. Вскоре он развеялся, но Ланселота на поле брани уже не было.

Раненый дракон прилетел к своему другу, великому магу Мерлину, более известному под именем Тигеарнмас, – сетуя на несправедливость судьбы, благосклонной к его противнику. – Ничего не поделаешь, – мечтательно произнес Мерлин, – Ланселоту покровительствует Фея Озера Вивиана – единственная, против чар которой я бессилен. Вскоре Мерлин приготовил целебный чудодейственный эликсир, заживил дракону ужасную рану, а затем раскинул гадание на философском камне и крысиных хвостах. – Ясным утром после долгой ночи расцветет прекрасный лотос. И будет источаемый им аромат не только сладок, но ядовит. Но упадут на чудесный цветок капли вечерней росы и обезвредят яд, а сами превратятся в жемчужины… Так сказал Мерлин. Дракон не понял.

– Все просто: в сказочной стране Филистинии…

… В сказочной стране Филистинии жил веселый народ – филистинляне. И жили они хорошо. Земля и все, что на ней было, было общим. Все трудились – не тужили, друг друга не обижали, да добра наживали. И были у них волшебная Мандрагора, дарящая их чудесными плодами, и великая Книга Судеб, открывающая им удивительные тайны жизни.

Но внезапно все изменилось. Откуда ни возьмись, стали появляться карлики. С виду – люди как люди, только мелкие. Но постепенно их становилось все больше и больше, и за ними стали замечать неладное. За что ни возьмутся – все из рук валится, а начнут говорить – не остановишь. Зато каким-то загадочным способом проведывали обо всех событиях в жизни каждого, даже мысли и чувства ведали. И постепенно стали они руководить единомыслием, чтобы управлять общим благом. Или наоборот. В общем, стали они работать. Проведают у кого единую мысль – так и сличают с идеалом. И все бы ничего, только люди исчезать стали, а карликов – все больше. Опомнились люди, да поздно было – карлики все лучшие места заняли, а люди для них стали как скот. И тогда люди восстали, и пошло кровавое побоище.

И реки обагрились кровью, а горы содрогнулись от ненависти. Душераздирающие вопли, нечленораздельные стоны и злобные проклятия огласили долины. Великая река Рудра вышла из берегов от крови, а трупы убитых на поле брани некому было убирать. Таяли ряды людей, а карликов все прибывало. Стойко сражались люди, но были уже обречены…

…И тут на поле боя появился величественный всадник на белом коне. В чертах лица его или фигуры не было, казалось, ничего выдающегося, но был он в своем неистовом гневе и безумной отваге настолько прекрасен, что подобен только самому себе. Как бог смерти Яма ринулся он на врагов. И сокрушал их своим огненным мечом, и воспрянули люди духом, и с новой силой разгорелась битва. И перестало вдруг расти вражеское войско. Сражение уже не могло идти долго. Начался разгром. Скоро все было кончено. Из-за туч вышло яркое солнце и своим желтым светом сделало поле битвы оранжевым. Но победителей не было. Черты убитых карликов разглаживались, укрупнялись. Они превращались в людей. С ужасом узнавали в них уцелевшие своих пропавших родных и близких. А Белый всадник отпустил коня, сел под деревом на возвышении. Последний раз окинул он поле битвы спокойным угасающим взором и умер.

…Так записано было в Книге Судеб. Зловещая четырехликая богиня Кали сделает так, что глупость, зависть и злоба наполнят воздух и заразят людей. И спрячет свои чудесные побеги в землю священная Мандрагора, а корень ее вылезет наружу, обернувшись страшным Альрауном. И даст то начало отвратительному племени карликов-оборотней. Завладеют они Книгой Судеб и начнут стирать ее волшебные знаки, а взамен записывать туда своими каракулями имена людей, которые будут тогда в полной их власти. И будут оборотни непобедимы, пока жив Альраун. Много будет крови и слез. Но родится тот, кто положит конец мерзости и погибнет. Рано забудет себя, долго будет скитаться по свету. Нигде не найдет он покоя. Но встретит странник великого лекаря и примет из рук его шесть волшебных апельсинов. Вспомнит тогда себя и вернется домой. Без жалости уничтожит он злобного Альрауна, хотя будет знать, что погибнет, отравленный его ядом. Но останутся в земле добрые семена великой Мандрагоры. Может быть, они принесут еще обильные плоды.

… В сказочной стране Филистинии жил веселый народ – филистинляне…