Текст книги "Новейшие приключения Петрова и Васечкина в горах Кавказа"

Глава третья. Как жил Лермонтов

Вот так и случилось, что в самом начале весенних каникул Петров, Васечкин, Маша Старцева и ещё дюжина учеников седьмого «Б» под руководством Владимира Валерьевича оказались в Пятигорске. Они разместились в гостинице с привлекательным названием «Жить просто», где их расселили по двое в номере (Васечкин, само собой, поселился с Петровым), и отправились осматривать окрестности.

Гидом у них оказалась юная стройная девушка с красивым именем Виктория, которое очень ей шло. Работать гидом она, похоже, начала не так давно и потому сильно волновалась, когда излагала подробности жизни Лермонтова в Пятигорске. Перед тем как начать свой рассказ, она несколько раз вздохнула, как бы собираясь с силами, и только потом заговорила.

– Приветствую вас на гостеприимной пятигорской земле, дорогие друзья! Я хочу напомнить вам, что конфликт поэта с властями, который начался в тысяча восемьсот тридцать седьмом году с написания и распространения стихотворения «Смерть Поэта», посвященного гибели Пушкина, окончательно обострился весной тысяча восемьсот сорок первого года. Власти поняли, что Лермонтов опасен и неисправим. А главное, что к его словам прислушиваются, стихи читаются и переписываются. Поэтому, когда царь увидел находящегося в отпуске поэта весело танцующим на балу, он в гневе велел в сорок восемь часов выслать поручика Лермонтова из Петербурга на Кавказ. Поэта направили в Тенгинский пехотный полк, который вёл тяжелейшие бои на Черноморье. Этот полк в дальнейшем будет практически истреблён. Поэт уезжал в армию удрученный, много рассказывал друзьям о своих литературных планах. Он надеялся выпросить отставку и заняться литературой. Лермонтов явно что-то чувствовал, говорил, что с Кавказа больше не вернется. И в конце своего маршрута в армию, уже на Кавказе, он решает изменить путь. И вместо действующей армии со своим попутчиком и родственником Столыпиным отправляется в Пятигорск, который очень любил, ведь сюда на воды его не раз привозила бабушка. Начальство согласилось дать поэту отсрочку, так как они со Столыпиным представили серьёзные рекомендации лекаря о необходимости принимать лечебные ванны в Пятигорске и Железноводске. Так что Лермонтов едет сюда. Едет, надеясь избежать смерти, а на самом деле ей навстречу.

– От судьбы не уйдёшь! – философски заметил Петров на ухо другу.

И тут же получил негодующий удар локтем в бок.

– Ты чего? – удивился Петров.

– Ничего, – пробурчал Васечкин. – Проехали.

В действительности реакция его объяснялась следующим. Всё, что касалось Лермонтова, Васечкин в последнее время воспринимал очень болезненно. Чем больше он узнавал о поэте, тем большим восхищением к нему проникался. В Пятигорске первым делом он купил в киоске открытку с автопортретом поэта, которую бережно, чтобы не помялась, пристроил у себя в кармане. Васечкину очень нравился этот портрет, на котором поэт изобразил себя в черкеске с газырями на груди, наброшенной на плечо бурке, на фоне гор. И замечание Петрова, хоть по сути и правильное, Васечкину показалось совсем неуместным, даже бестактным.

– Ну, а теперь давайте прогуляемся по лермонтовским местам, – закончила свою речь Виктория.

Первым делом она повела их в Лермонтовский грот.

– Все собрались? Никто не отстал? – оглядела Виктория экскурсантов.

– Вроде все здесь, – улыбнулся Владимир Валерьевич. – Мы вас внимательно слушаем.

– Хорошо, – вздохнула Виктория. – Итак, этот живописный грот был возведён в нашем городе в 1829 году братьями-архитекторами Бернардацци. Здесь снималась знаменитая сцена из легендарного фильма Леонида Гайдая «12 стульев». Вот на том месте Остап Бендер продавал билеты в «Провал». Оттуда, кстати, открывается замечательный вид на город.

Все, кроме Петрова, Васечкина и Маши, тут же побежали смотреть на вид. Наша же троица задержались, поскольку у Васечкина завязался разговор с Викторией.

– А Лермонтов-то здесь при чём? – спросил у неё Васечкин. – Не он же билеты продавал, а Остап Бендер! Или он что, тоже чем-то подобным занимался?

– Ну, конечно нет, – смутилась Виктория. – Никакими билетами Лермонтов не торговал. Ты сам подумай, он был офицер, дворянин, зачем бы он вдруг стал продавать билеты?

– Чего ты пристал, Васечкин? – прошептала Маша. – Вы на него внимания не обращайте, – посоветовала она Виктории, – он у нас немножко ку-ку.

И она выразительно покрутила пальцем около виска.

Но Васечкина уже было не остановить.

– А почему, если билеты продавал не Лермонтов, а Бендер, то грот тогда не назвали «Грот Остапа Бендера»? – наседал он на экскурсоводшу. – Это было бы логично, разве нет?

– Но поэт довольно часто посещал эту пещеру, – защищалась покрасневшая Виктория. – Можно сказать, что он искал здесь вдохновение для своего творчества. Многие историки полагают, что в одном из отрывков «Героя нашего времени», а именно в описании свидания Печорина с Верой, речь как раз идёт об этом месте, то есть о гроте Лермонтова.

– А откуда известно, что это грот Лермонтова? – не отступал Васечкин. – Он же раньше не был гротом Лермонтова.

– Ну вообще-то изначально грот назывался Калипсо, – окончательно растерялась Виктория. – Он был переименован в Лермонтовский гораздо позже, после гибели поэта.

– Калипсо? – обрадовался Петров, увлекавшийся древнегреческим мифами. – Я знаю, кто такая Калипсо. Прекрасная нимфа. Она у себя Одиссея держала целых семь лет. Хотела, чтобы он у неё навсегда остался. Предложила ему бессмертие и вечную юность. А Одиссей не захотел.

– Почему это? – удивился Васечкин. – Ты же говоришь, она была прекрасная.

– Потому что он жену любил и родину, – пояснила Маша. – Правильно, Петров?

– Да, это верно, – подтвердил Петров. – Одиссей тосковал по Пенелопе. И боги сжалились и велели Калипсо отпустить Одиссея. Она ему даже помогла плот построить.

– Вообще-то у нас экскурсия по лермонтовским местам, – срывающимся голосом прервала его Виктория. – И Одиссей здесь вообще ни при чём.

– Очень даже при чём, – пробурчал себе под нос Петров, но спорить с экскурсоводшей не решился.

Следующей остановкой стала Лермонтовская галерея. Она находилась в самом центре красивейшего парка «Цветник».

– Эту галерею возвели, чтобы занять отдыхающую публику в непогоду, – рассказывала Виктория. – Она была предназначена для культурных развлечений отдыхающих господ. Здесь можно было фланировать, неспешно общаясь, наслаждаться театральным действом, посещать разнообразные выставки и внимать прекрасной музыке заезжих исполнителей. Сюда приходили, чтобы, как говорится, и на людей посмотреть, и себя показать, обсудить новинки моды и свежие выпуски литературных альманахов.

– И Лермонтов, что ли, сюда тоже приходил, как вы говорите, фланировать? – въедливо уточнил Васечкин.

– Ну, точно это неизвестно, – с несчастным видом ответила Виктория, – но, может быть, и приходил…

– А если точно не известно, то почему тогда галерею так назвали? – поддержал друга Петров.

– Галерею назвали Лермонтовской, поскольку имя поэта свято чтут в Пятигорске! – в отчаянии выкрикнула экскурсоводша.

– Я вам говорила, не обращайте на них внимания, – снова посоветовала ей Маша. – Это же Петров и Васечкин! Они по-другому не могут.

– Здесь всё лермонтовское, – пришёл на помощь Виктории Владимир Валерьевич. – Не о чем спорить. Лучше смотрите по сторонам, черти полосатые! Пятигорск уникальное место. Он сохранил пленительную старину и ауру курортного города девятнадцатого века, которую, как я надеюсь, вы все помните, поэт описал в романе «Герой нашего времени».

Виктория одарила учителя благодарным взглядом.

– Именно, – подхватила она и снова несколько раз вздохнула. – Если вы внимательно прочли описание домика Печорина в романе, то вы заметите, что он очень похож на дом, где жил сам поэт, и к которому мы с вами сейчас и направимся. Домик этот, превратившись в музей, так и стоит там же, где и был, на той же улице, как у нас говорят – «у подошвы Машука». Идёмте за мной.

Музей поэта расположился в маленьком белёном домике с камышовой крышей. Он был очень простеньким с виду, но оказался при этом весьма богатым по содержанию. Ребята прошлись по скрипучим деревянным половицам, вошли в рабочий кабинет Лермонтова, с трепетом осмотрели рабочий стол поэта.

– Как видите, поэт жил очень просто, – прокомментировала Виктория, – здесь нет ничего лишнего. Вот это тяжёлое кресло, на котором сидел поэт, отодвинуто так, как будто хозяин вышел совсем ненадолго. Он даже оставил на столе раскрытый томик Шекспира на английском языке. Эту книгу ему прислала заботливая и любящая бабушка.

– Шекспира мы тоже читали! – вставил Васечкин.

– Васечкин, может, ты хоть здесь помолчишь! – одёрнула его Маша.

Васечкин не нашёлся что сказать. На самом деле на него тоже, как и на всех остальных, домик-музей произвёл сильнейшее впечатление. Он просто зачем-то пытался скрыть это. Такой уж у него был характер, у Васечкина, ничего тут не поделаешь.

По знаку экскурсоводши ребята задержались возле круглого столика.

– Именно этот, так называемый «об одной ножке столик», – сообщила Виктория, – поэт любил выносить на терраску и писать там, в тишине и уединении. А теперь пройдём во двор, вот к тому старому клёну, который до сих пор колышет листвой и, наверное, может многое поведать. Ведь он много раз видел поэта. Возможно и ранним утром того рокового дня.

Около клёна все стояли притихшие, слушали шорох листвы и пение птиц.

– Поэты не умирают, они уходят в вечность, – высоким голосом произнесла Виктория. – Нам остаются следы их земной жизни, которые загадочны и таинственны. Так же таинственны, как и их кончина. Трагедия гибели Лермонтова не разгадана и доныне. Хотя историки восстановили все события, предшествовавшие его смерти, буквально по минутам. И тем не менее всё равно полно загадок. Дуэль, которая случилась внезапно. Извинения, которые не были произнесены. Поединок, который состоялся с немыслимым попранием кодекса, как будто его никто не воспринимал серьёзно. Быть дуэли или не быть, определил, если можно так сказать, рок, который, кстати, и доныне не открывает тайны трагедии, даже в такой простой вещи, как место поединка.

– То есть точно неизвестно, где проходила дуэль? – не выдержал Васечкин.

– Сорок лет спустя после гибели Лермонтова комиссия установила место дуэли, – ответила Виктория. – И всё же многие специалисты до сих пор считают вопрос открытым. Но главное не это, а то, что вот уже больше века к месту, где стоит памятник, идут люди почтить память поручика Лермонтова – гениального русского поэта. И мы с вами туда тоже завтра отправимся. А сегодня разрешите на этом закончить.

Экскурсанты разразились благодарными аплодисментами. Виктория снова покраснела и быстро ушла. А ребята неспешно побрели обратно к гостинице.

– Всё-таки какая ужасная несправедливость, – сказала Маша, – ведь он был совсем ещё молодой… Представляете, сколько бы он ещё написал, если бы жил дольше…

– Хотя бы ещё лет десять, столько же, сколько Пушкин, – поддержал её Петров. – Вообще странно, неужели его не могли остановить… Столько же народу вокруг было. Все же понимали, что он гений. Если бы я там оказался, я бы никакой дуэли не допустил. И Лермонтов бы не был убит.

– Я тебе верю, Петров, – сказала Маша, – если бы ты там оказался, всё было бы иначе.

Васечкин шёл рядом, но в разговоре участия не принимал.

– А ты чего такой задумчивый, Васечкин? – поинтересовалась Маша. – Что-то не так?

– Да нет, – вздохнул Васечкин, – всё так. Просто подумал о том, что я не в том веке родился.

– И в каком же веке ты бы хотел жить?

– В девятнадцатом, конечно… Тогда были понятия о чести, дуэльные кодексы… Скажи, Петров?

– Да, несомненно, – как всегда поддержал друга Петров. – Совсем другое дело было.

– Да, не повезло вам, друзья, – съехидничала Маша. – Придётся мучиться с нами в двадцать первом. Без всяких дуэлей. А вон и наша «Жить просто». Интересно, её так назвали тоже в связи Лермонтовым? Здесь ведь всё с ним как-то связано…

– Очень даже может быть, – рассудительно ответил Петров. – Я не удивлюсь. Мы же видели, он на самом деле жил очень просто. И питался скромно. Кстати, что-то покушанькать сильно захотелось, правда?

– Ох, Петров! – покачала головой Маша. – О чём ты никогда не забываешь, так это о своём желудке.

– Да я бы с удовольствием забыл, – развёл руками Петров, – но он сам не даёт, постоянно о себе напоминает…

И они вошли в уютный ресторан гостиницы, где их ждал прекрасный ужин.

Глава четвёртая. Как поэт провёл свой последний день

На следующий день все вместе с Викторией отправились к подножию горы Машук, к месту дуэли поэта.

Семиклассники были молчаливы, и даже Васечкин, обычно очень словоохотливый, на этот раз помалкивал. Каждый по-своему ощущал трагедию, произошедшую в этих местах много лет тому назад, в далёком девятнадцатом веке.

– Лермонтов погиб на дуэли, которая произошла из-за ничтожного по нынешним понятиям повода, – как обычно волнуясь, рассказывала Виктория. – Как вы знаете, убийцей поэта стал его бывший товарищ по юнкерской школе Николай Мартынов. Лермонтов был остроумен, любил пошутить. Его едкие экспромты задевали многих близких людей, но больше других доставалось именно Мартынову. Надо сказать, что у Мартынова, который был заядлым карточным игроком, к тому времени появилось прозвище «Маркиз де Шулерхоф» – от слова шулер. Шулерство в карточной игре сурово осуждалось в военной среде, и Мартынову не оставалось ничего другого, как выйти в отставку. И хотя он её и получил, но, очевидно, стремился выглядеть лихим джигитом и поэтому продолжал ходить в черкесском костюме, что само по себе было смешно. К тому же Мартынов носил на поясе непомерно длинный кинжал, что давало Лермонтову почву для дополнительных насмешек.

Виктория остановилась, чтобы перевести дух.

Владимир Валерьевич воспользовался паузой, чтобы дополнить её рассказ.

– Наверное, ещё важно заметить, что и Лермонтов, и Мартынов бывали в доме генерала Верзилина, – заметил он. – Как и других молодых людей, их привлекали там три молодые барышни: Эмилия – 26 лет, Аграфена – 19 и Надежда – 15. Поэт ухаживал за старшей сестрой – Эмилией Александровной. И она поначалу была к нему весьма благосклонна, называла его просто – Мишель, они часто вместе прогуливались, но потом вдруг Эмилия отдала предпочтение Мартынову, который внешне был весьма красивым и обаятельным мужчиной. Так что одно это уже сделало их соперниками.

– Правда? – поразилась Виктория. – Я этого не знала.

– Об этом пишет Мартьянов в книге «Дела и люди века», вышедшей в тысяча восемьсот девяносто третьем году. Книга довольно редкая, так что не всем она известна, – пояснил Владимир Валерьевич. – Тот факт, что мадемуазель Эмилия предпочла Лермонтову красавца Мартынова, – несомненен. Об этом есть компетентное, и я бы даже сказал, беспристрастное свидетельство Чилаева, хозяина дома, который снимали Лермонтов и Столыпин в Пятигорске.

– Наш-то уел экскурсоводшу! – шепнул Васечкину Петров.

Но Васечкин только отмахнулся. Его сейчас не на шутку интересовали все детали этого трагического поединка.

– Я вас прервал, извините. Продолжайте, пожалуйста, – деликатно произнёс Владимир Валерьевич.

– То, что вы сказали, многое проясняет, – слегка покраснев, ответила Виктория. – Так вот, друзья, как пишет секундант Лермонтова князь Александр Васильчиков, как-то на вечере у генеральши Верзилиной поэт в присутствии дам отпустил новую шутку, более или менее острую, над Мартыновым, с которым, повторяю, они раньше были друзьями. Что именно он сказал, толком никто не расслышал. Эмилия Александровна Верзилина рассказывала, что Лермонтов называл Мартынова «горец длинный кинжал», и тому это очень не нравилось. После, выходя из дома на улицу, князь Васильчиков увидел, как Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему тихим и ровным голосом по-французски: «Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах». На что Лермонтов таким же спокойным тоном ответил: «А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения».

При этих словах Петров и Васечкин обменялись многозначительными взглядами.

Обоих всерьёз волновали эти драматические события. Они уже довольно много знали о дуэли после урока Владимира Валерьевича, но теперь, когда они непосредственно находились на месте, где проходил поединок, всё становилось куда более реальным, далёкое прошлое приблизилось почти вплотную. Роковая дуэль в устах взволнованной экскурсоводши обретала новые детали, и её участники явственно возникали перед глазами обоих друзей.

– Мартынова возмутила острота, пущенная в его адрес поэтом, – продолжала раскрасневшаяся Виктория. – К сожалению, понятие чести в XIX веке имело и свои отрицательные стороны. Невинная шутка в то время могла стоить жизни. Больше ничего в тот вечер и в последующие дни, до дуэли, между ними не произошло. Во всяком случае ни князь Васильчиков, ни другие секунданты – Столыпин и Глебов – всерьёз эту ссору не восприняли, считали, что она совершенно ничтожна и мелочна. Все они до последней минуты были уверены, что ссора кончится примирением, и всячески пытались содействовать этому примирению. Все три дня до поединка. Но ничего из этого не вышло.

– Почему же? – не выдержал Васечкин.

– Трудно сказать. Может быть, дело в том, что хотя формальный вызов на дуэль последовал от Мартынова, но слова Лермонтова «потребуйте от меня удовлетворения» тоже заключали в себе косвенный вызов. То есть нужно было решить, кто на самом деле из них двоих был зачинщиком и кому перед кем следовало сделать первый шаг к примирению. А никто, очевидно, не хотел этого признавать, ни Мартынов, ни Лермонтов. Друзья попросили Лермонтова, который не придавал никакого серьезного значения этой ссоре, временно удалиться из Пятигорска, чтобы дать Мартынову время успокоиться. Лермонтов согласился уехать на трое суток в Железноводск, в котором он тогда жил. Он и раньше часто бывал там для лечения или просто ради прогулки. И в том, 1841 году он с 8 июля также начал принимать там лечебные ванны. И на тот роковой вечер к Верзилиным поэт тоже приезжал из Железноводска, куда и сам собирался вернуться для продолжения лечения. А в его отсутствие друзья надеялись уладить это дело. Если вы будете в Железноводске, то непременно посетите там дом Карпова, в котором поэт жил в эти дни. Дом сохранился практически без изменений.

– Обязательно поедем туда, – сказал Владимир Валерьевич, – раз уж мы в этих местах, то, конечно, мы везде побываем.

– Вот и отлично, – улыбнулась Виктория. – Там, в Железноводске, 15 июля, то есть в день дуэли, поэта по его приглашению навестила его кузина Екатерина Быховец со своей тётей Обыденной, поэтом Дмитриевским, Львом Пушкиным и юнкером Бенкендорфом. Быховец вспоминает, что они все пошли гулять в рощу, Лермонтов при всех шутил и был весел, но когда они остались наедине, он, как она пишет, ужасно грустил и говорил загадками. Екатерина поняла, что что-то не так, но ей и в голову не приходила дуэль. Провожая своих приятелей, Лермонтов поехал с ними в немецкую колонию, в посёлок Каррас, в просторечии Шотландка. Поэт, кстати, очень любил эту дорогу. Сохранились его чудесные рисунки, где она изображена, а кроме того, он описывает её довольно подробно в поэме «Измаил-Бей».

И Виктория, откашлявшись и окончательно зарумянившись, прочитала:

 
В тот самый год, осенним днем,
Между Железной и Змеиной,
Где чуть приметный путь лежал,
Цветущей узкою долиной
Тихонько всадник проезжал.
Кругом налево и направо,
Как бы остатки пирамид,
Подъемлясь к небу величаво,
Гора из-за горы глядит;
И дале царь их пятиглавый,
Туманный, сизо-голубой,
Пугает чудной вышиной…
 

Виктория замолчала и оглядела притихших слушателей.

– Как вы красиво читаете! – сказала Маша.

– Спасибо! – смутилась Виктория.

– Васечкин у нас тоже красиво читает, – не очень к месту вставил Петров, за что тут же и поплатился.

Маша метнула в него негодующий взгляд и покачала головой, а Васечкин исподтишка показал кулак.

– Продолжайте, пожалуйста, – попросил Викторию Владимир Валерьевич.

И она после порывистого вздоха продолжила:

– В лермонтовское время Шотландка была любимым местом прогулок так называемого водяного общества. Там очень часто устраивались пикники и гуляния. Гостей всегда с распростертыми объятиями встречала немка Анна Ивановна, у которой было нечто вроде ресторана. И в тот день, 15 июля, вся компания намеревалась после счастливого окончания дуэли, о которой не подозревала Быховец, так как дам старались не посвящать в подобные дела, поужинать вместе в товарищеском кругу. Друзья поэта надеялись, что, быть может, в Шотландке как-нибудь удастся примирить противников. Вот почему Лермонтов обязательно должен был там пообедать. Туда же пригласили и Мартынова. Мартынов приехал вместе с князем Васильчиковым. Противники вежливо раскланялись, но вместо слов примирения, которых все ждали, Мартынов напомнил о том, что пора дать ему удовлетворение, на что Лермонтов выразил свою полную готовность к поединку.

– А что он ещё мог сказать, – прошептал Петрову Васечкин, – я лично бы так же поступил.

– Васечкин, ты лично лучше бы помолчал, а? Мешаешь! – одёрнула его Маша.

– Так что эта трехдневная отсрочка ничего не дала, – продолжала тем временем Виктория. – Примирения не произошло. Друг Лермонтова Арнольди вспоминал, что ехал верхом в Железноводск, торопился, так как хотел попасть туда до того, как начнётся гроза. Огромные тучи уже застилали горизонт, начинало моросить. На полпути из Шотландки в Железноводск Арнольди встретил друзей Лермонтова Столыпина и Глебова на беговых дрожках. Они везли что-то накрытое платком. На вопрос, куда они едут, они ответили ему, что едут на охоту… На самом деле это были секунданты, и платком, скорей всего, прикрывался ящик с дуэльными пистолетами. Но Арнольди об этом не подозревал. Он приударил коня и пустился от них вскачь, так как дождь усилился. Немного позже он встретил ещё одни дрожки, там сидели Дмитриевский и Лермонтов. Он на скаку помахал им, и Лермонтов махнул ему в ответ. Это был последний раз, когда он видел своего друга живым. Екатерина Быховец в своём письме сестре рассказывала, что после весёлого обеда в Шотландке Лермонтов несколько раз поцеловал ей руку и сказал: «Кузина, душенька, счастливее этого часа не будет больше в моей жизни». Это было в пять часов. А в восемь уже пришло известие, что поэт убит.

Виктория сделал паузу, чтобы перевести дыхание.

Вокруг стояла полная тишина. Все молча ждали дальнейших подробностей роковой дуэли.

– Этот обелиск был установлен здесь, у подножия горы Машук, скульптором Микешиным больше ста лет назад, в 1915 году. Поскольку считалось, что дуэль произошла именно здесь.

– А на самом деле где? – удивился Васечкин.

– В советское время выяснилось, что на самом деле дуэль была в другом месте – у Перкальской скалы.

– А почему мы тогда здесь, а не там? – спросил Петров.

– Потому что обелиск переносить не стали, – развела руками Виктория. – По традиции все приходят именно сюда. И везде по-прежнему пишут, что поэт погиб именно тут.

– Инерция, – со вздохом заметил Владимир Валерьевич.

– Наверное, – согласилась Виктория.

И продолжила свой рассказ.

– Условия этой дуэли были по тем временам очень жёсткие. Противники должны были стреляться до трёх раз при барьере в 15 шагов.

– Это что значит? – спросил Васечкин.

– Это примерно десять с половиной метров, – ответил Владимир Валерьевич.

– Совершенно верно, – подтвердила Виктория. – Но такие условия могли быть только при самом тяжком оскорблении. Перед самой дуэлью разразилась ужасная буря. Из-за этого друзья поэта – Столыпин, Трубецкой и Дорохов – не успели приехать к началу дуэли. Столыпин и Трубецкой были его секундантами, и они считали, что до их приезда, тем более при такой грозе и проливном дожде, поединок не начнётся. Но Мартынов начал торопить Лермонтова, тот согласился начать, и дуэль состоялась при двух секундантах. То есть Глебов и князь Васильчиков стали одновременно секундантами и Лермонтова, и Мартынова. Это, конечно, было неправильно, дуэльный кодекс был нарушен, но, видимо, из-за этой ужасной грозы всё так случилось, никто не хотел ждать. Наверное, Лермонтов до конца не верил, что Мартынов будет в него стрелять, что он может его убить. Он ведь продолжал шутить, даже когда заряжали пистолеты. Но дело в том, что по правилам дуэли Мартынов, который вызвал Лермонтова, не имел права выстрелить в воздух. В этом случае поединок считался бы недействительным или, как тогда говорили, фарсом.

– Почему фарсом? – снова спросил Васечкин внезапно охрипшим голосом.

– Потому что в этом случае оба дуэлянта не подверглись опасности, – снова ответил ему Владимир Валерьевич. – Если бы Мартынов так поступил, то он стал бы посмешищем. Так что выхода у него не было.

– Да, он обязан был выстрелить в Лермонтова, – вздохнула Виктория. – А вот Лермонтов как раз имел право не стрелять. И он этим правом воспользовался. Князь Васильчиков видел по лицу Мартынова, что тот будет стрелять, и предупредил Лермонтова, что это всё не шутки. Но Лермонтов только презрительно улыбнулся и покачал головой. Когда он увидел шедшего к барьеру и целившегося в него Мартынова, то спокойно поднял над головой руку с пистолетом и выстрелил в воздух. То есть на самом деле, раз он отказался от своего выстрела, то это был уже не поединок, а убийство. Свидетели пишут, что Мартынов, взбешённый спокойствием Лермонтова, закричал ему, чтобы тот стрелял в него, но Лермонтов только снова презрительно рассмеялся и не двинулся с места. И тогда Мартынов, дойдя до барьера, просто безжалостно расстрелял безоружного, по сути, поэта. Пуля пробила грудь Лермонтова насквозь и вызвала мгновенную смерть. Повторяю, шёл сильный ливень, ни врача, ни повозки не было. Мартынов и Васильчиков ускакали в Пятигорск за врачом. С телом поэта остался только Глебов. Поздно вечером его перевезли в Пятигорск, в дом Чиляева, где Лермонтов жил вместе со Столыпиным. На другой день поэта при огромном стечении народа похоронили на нашем Пятигорском кладбище. Позднее, по просьбе бабушки поэта Елизаветы Алексеевны Арсеньевой царь Николай Первый разрешил перевезти его тело в специальном свинцовом и засмоленном гробу в имение Арсеньевой Тарханы. Там его и погребли в фамильном склепе, рядом с могилой матери Лермонтова. Вот, собственно, и всё.

И Виктория, закончив свой рассказ, обвела взглядом притихших семиклассников. Даже Васечкин на этот раз не произнёс ни слова.

Назад все также шли молчаливые. Только Владимир Валерьевич, шедший впереди, что-то бурно обсуждал с Викторией.

Петров и Васечкин уныло брели в самом конце процессии, сильно отстав от остальных. Они шли мимо заброшенного и по каким-то неведомым причинам ещё незастроенного пустыря. В глубине пустыря виднелся старый, проржавевший, с выбитым стёклами, незнамо как попавший туда железнодорожный вагон.

– Как же так, – понурив голову, сокрушался Васечкин. – Никто всерьёз не думал о смерти, все шутили, и вот-те нате… Понятно, что Дантес хотел убить Пушкина, целился специально, но Мартынов-то не хотел убивать Лермонтова, ты же слышал, что она говорила.

– Ну, нам Владимир Валерьевич немного иначе это всё рассказывал, – вздохнул Петров. – Да чего уж теперь…

– Ну да, – печально кивнул Васечкин.

– Вот тебе твой любимый девятнадцатый век. Смотри, мы с тобой одни остались.

И в самом деле, все уже давно повернули за угол и исчезли из вида. Вокруг никого не было, только какой-то бородатый дворник размахивал метлой, поднимая пыль.

– Давай рванём! – предложил Петров. – Догоним наших.

Васечкин поднял голову, отрываясь от своих размышлений. Сияло солнце. Рядом одиноко красовался стройный высокий кипарис.

Васечкин бегло взглянул на дворника и уже было собрался по предложению Петрова как следует рвануть, но внезапно что-то остановило его. Он снова, уже более внимательно посмотрел на бородатого чистильщика мостовой, и глаза его округлились.

– Ты чего, Васечкин? – насторожился Петров.

Васечкин на это ничего не ответил, только молча ткнул указательным пальцем в сторону машущего метлой дворника.