Текст книги "1945. Год поБЕДЫ"

«Воина надо понимать, – сказал товарищ Сталин. – Представьте себе человека, который проходит с боями от Сталинграда до Белграда – тысячи километров по своей опустошенной земле, видя гибель товарищей и самых близких людей! Разве такой человек может реагировать нормально? И что страшного в том, если он пошалит с женщиной после таких ужасов?» Главное – чтобы Красная Армия била немцев, «все остальное второстепенно».

Поэтому все правильно понимал подполковник из политотдела 50-й армии, инструктировавший младшего коллегу майора Копелева:

«Обрыдла эта война проклятая всем нам, а солдатам, что под пулями ходят, больше всех. Ну, пока у нас на земле воевали, все было просто – за свои хаты бились, чтоб отогнать, отбить, освободить… А солдат, который уже четвертый год под пулями и ранетый, может, уже не раз, знает, что хата его оно-но-о где… И жинка и дети голодные… А ему все воевать, и теперь уже не в обороне, а давай, давай вперед! Мы ж материалисты, мы должны понимать. Значит, что нужно? Чтоб солдат, во-первых, ненавидел врага, чтоб мстить хотел, да не как-нибудь, а так, чтоб хотел все истребить до корня… И еще нужно, чтоб он имел интерес воевать, чтоб ему знать, для чего вылазить из окопа на пулемет, на мины. И вот ему теперь ясно-понятно: придет в Германию, а там все его – и барахло, и бабы, и делай, что хочешь! Бей вщент! Так, чтоб ихние внуки и правнуки боялись!.. Не всякий станет детей убивать… А по правде, если хочешь знать, так те, кто станет, пусть сгоряча убивают хоть маленьких фриценят, аж пока им самим не надоест… Сейчас надо, чтоб солдат еще воевать хотел, чтоб в бой шел… Это главное звено!»

К тому же возможность «пошалить» предоставлялась на относительно короткий срок, ведь Берлин планировали взять к 1 марта.

Одновременно простыми методами и без лишних затрат – солдатская кровь не в счет – решалась важная политическая задача: изгнание 15 миллионов немцев с территорий, объявленных «исконно славянскими», – Пруссии, Восточной Померании, окрестностей Данцига, Силезии. Так «получилось», что именно здесь зафиксировано большинство убийств и других преступлений в отношении гражданских лиц. Союзники уже договорились, что по окончании войны в ходе мирной конференции эти земли будут «возвращены» полякам, чехам и русским; немецкому населению предстояло отселиться на «историческую родину». В мирное время процесс депортации мог растянуться на годы, тогда действительно пришлось бы заниматься восстановлением немецкой администрации, продовольственным снабжением «фрицев», обеспечивать их безопасность, организовывать транспортные перевозки.

А так все очень удачно получилось. Напуганные «геббельсовской пропагандой» и впечатленные «глубокой гуманностью наших бойцов», немцы, бросив пылесосы и мясорубки, массово побежали на запад. С теми, кто все еще считал себя местными и не догадался уехать «самовывозом», политотделы и «Смерш» проводили «денафикацию» – расстреливали членов НСДАП, организации Тодта, «Гитлерюгенда», фолькс-штурма, сельских старост, которые назывались остбауэрнфюрерами, лесников, полицейских, железнодорожников, всех, кто носил форму (а кто ее в рейхе не носил?) или считался потенциальным «партизаном». Кроме того, по распоряжению ГКО с 3 февраля 1945 года на территории рейха началась мобилизация и интернирование всех годных к физическому труду немецких мужчин и женщин в возрасте от 17 до 50 лет «с направлением на работы в СССР». Это называлось «взимание репараций трудом». С территории Югославии, Румынии, Чехословакии, Венгрии, Болгарии прямиком на шахты Донбасса фольксдойче начали вывозить еще в декабре 1944 года.

И уже 7 февраля в Ялте в ответ на высказанное Черчиллем беспокойство по поводу будущего выселения «такого количества немцев» – в разговоре речь шла всего-то о шести миллионах – Сталин премьера успокоил: нет никакой проблемы, «в тех частях Германии, которые занимает Красная Армия, немецкого населения почти нет». Стороны также единодушно сошлись во мнении, что, чем больше немцев будет уничтожено до конца войны, тем для них же лучше: «в Германии должно быть достаточно места для переселяемых».

Вот, кстати, и третий «заяц»: голодных, оставшихся без крова, миллионы лишенцев предстояло кормить англичанам и американцам, а там, глядишь, на фоне нищеты и бедствий народных масс созреет революционная ситуация. Кремлевские геополитики не теряли надежды на «развязывание в Европе пролетарских революций» в послевоенный период.

Можно сказать, что Геббельс своими воплями о «зверствах большевиков» играл на руку Сталину.

Вот только с первых дней январского наступления советское командование, наряду с «высоким боевым порывом» войск, с беспокойством стало отмечать стремительное падение дисциплины и разложение.

Николай Никулин пришел в Германию с тыловыми подразделениями, исполняя обязанности старшины команды выздоравливающих санитарной роты:

«Когда команда въехала в «логово фашистского зверя», как гласила надпись на границе с Германией, общие веяния проникли и к нам. Начались походы за барахлом, походы к немкам, и предотвратить их не было сил. Я убеждал, умолял, грозил… Меня посылали подальше или просто не понимали. Команда вышла из-под контроля…

«Каждый имеет право послать раз в месяц посылку домой весом в двенадцать килограммов», – официально объявило начальство. И пошло, и пошло! Пьяный Иван врывался в бомбоубежище, трахал автоматом об стол и, страшно вылупив глаза, орал: «УРРРРР! Гады!» Дрожащие немки несли со всех сторон часы, которые сгребали в «сидор» и уносили. Грабь! Хватай! Как эпидемия, эта напасть захлестнула всех… потом уже опомнились, да поздно было: черт вылетел из бутылки. Добрые, ласковые русские мужики превратились в чудовищ. Они были страшны в одиночку, а в стаде стали такими, что и описать невозможно!..

Петров (так звали почтальона), показавшийся мне таким милым, в конце войны раскрылся как уголовник, мародер и насильник. В Германии он рассказал мне на правах старой дружбы, сколько золотых часов и браслетов ему удалось грабануть, скольких немок он испортил. Именно от него я услышал первый рассказ из бесконечной серии рассказов на тему «наши за границей». Этот рассказ сперва показался мне чудовищной выдумкой, возмутил меня и потому навсегда врезался в память: «Прихожу я на батарею, а там старички-огневички готовят пир. От пушки им отойти нельзя, не положено. Они прямо на станине крутят пельмени из трофейной муки, а у другой станины по очереди забавляются с немкой, которую притащили откуда-то. Старшина разгоняет их палкой:

– Прекратите, старые дураки! Вы что, заразу хотите внучатам привезти?!

Он уводит немку, уходит, а минут через двадцать все начинается снова».

Другой рассказ Петрова о себе:

«Иду это я мимо толпы немцев, присматриваю бабенку покрасивей и вдруг гляжу: стоит фрау с дочкой лет четырнадцати. Хорошенькая, а на груди вроде вывески, написано: «Syphilis» – это, значит, для нас, чтобы не трогали. Ах ты, гады, думаю, беру девчонку за руку, мамане автоматом в рыло, и в кусты. Проверим, что у тебя за сифилис! Аппетитная оказалась девчурка…»

Требовалось как-то обуздать стремительно дичавшую армию.

Уже 22 января маршал Рокоссовский подписал приказ № 006, в котором констатировалось, что «с ограблениями, мародерством, поджогами, наблюдается массовое пьянство… машины загружены всевозможными предметами домашнего обихода, захваченным продовольствием и гражданской одеждой до такой степени, что стали обузой для войск, ограничивают свободу их передвижения и снижают ударную силу танковых соединений…» Приказ требовал установить «образцовый порядок и железную дисциплину» и предусматривал наказания, вплоть до расстрела, за «эти позорные для Красной Армии явления».

Пять дней спустя аналогичный приказ вынужден был подписать маршал Конев, когда в ходе проверки выявились танки, настолько набитые барахлом, что не оставалось места для экипажа.

Без толку! Статьи Эренбурга лучше ложились на душу, а ненависть получала новую подпитку: «Война прошлась по каждому окровавленным немецким сапогом».

Почти у каждого солдата и офицера был личный счет. Он только увеличивался. Они шагали по разоренной земле, видели сгоревшие советские города, сожженные трупы детей, виселицы и расстрельные рвы, теряли родных, друзей, товарищей. От бывших узников нацистских лагерей, от соотечественников, угнанных в рейх, они узнавали все новые подробности о «новом порядке». Затем пошли «фабрики смерти» с печами, газовыми камерами, штабелями трупов и живыми скелетами: «В моей памяти сохранились картины площади перед бараками, усыпанной трупами расстрелянных евреев, а в бараках мы обнаружили несколько сотен уцелевших. Там сидели скелеты, обтянутые кожей. Они смотрели на меня огромными темными глазами, в которых был даже не страх, а ужас, отчаяние и смерть. Этот взгляд я не смог забыть всю мою жизнь».

27 января войска 60-й армии наткнулись на сеть концентрационных лагерей вокруг Аушвица. Здесь проводили медицинские эксперименты. Вот научная записка эсэсовского доктора С. Рашера рейхсфюреру Гиммлеру:

«В настоящее время я работаю над проблемой доказательства на человеческих опытах, что людей, которые замерзли на суше, можно отогревать так же скоро, как и тех, которые охлаждались от длительного пребывания в воде. До настоящего времени я охладил около 30 человек в раздетом виде в течение 9 – 14 часов до температуры 27 – 29 градусов. После этого через некоторый промежуток времени, который соответствовал бы по времени транспортировке в один час, я помещал испытуемых в горячую ванну…

Для таких опытов Аушвиц во всех отношениях более приспособлен, чем Дахау, поскольку здесь более холодно и территории больше. Потом это будет меньше привлекать к себе внимание (испытуемые кричат, когда замерзают)».

А что прикажете делать, если вивесекция животных в рейхе запрещена? К тому же по смете цыгане всяко выходят дешевле шимпанзе. Когда Гиммлер решил представить Западу нацизм «с человеческим лицом» и начал свои игры с графом Бернадотом и еврейскими организациями, он сам приказал ликвидировать «гения» где-нибудь в укромном месте.

«За муки детей фашиста убей».

«Иду фашистов карать – за убитую мать!»

«Жестокой будет расплата за каждого убитого брата».

«Мы все стали кровожаднее», – обронил Сталин в беседе с Рузвельтом.

Изменился состав Красной Армии. Не так много в ней осталось «русского человека», хоть и стало модным обращаться друг к другу: «Славяне!»

Маршевые пополнения теперь шли в основном с западных территорий СССР – молодежь, выросшая уже под оккупацией, разбежавшиеся призывники 1941 года и осевшие в деревнях «окруженцы», осужденные по уголовным статьям, бывшие военнопленные, бывшие партизаны и бывшие полицаи. Только в Белоруссии, по официальным данным, 19 тысяч полицаев стали «бойцами партизанских формирований». В ноябре 1944 года ГКО принял постановление направлять освобожденных из немецкой неволи военнослужащих и советских граждан призывного возраста прямо в запасные воинские части, минуя спецлагеря. Они проходили семидневный курс подготовки и направлялись в действующие части. Из офицеров, «замазавшихся» пленом, комплектовали штурмовые батальоны. Фильтровать выживших примутся после войны.

Так, к началу операции 2-й Белорусский фронт получил: из числа мобилизованных в областях Западной Украины, Молдавии, Прибалтики – 53 000 человек, из бывших военнопленных – 10 254 человека, штрафников – 5290 человек, из тылов – 20 000 человек, из госпиталей – 39 006 человек.

Конечно, убивал немецких детей и насиловал женщин «далеко не каждый». Политработники масштабы совершаемых воинами-освободителями преступлений старались всячески преуменьшить, сводя все к отдельным эксцессам: «Конечно, были случаи насилия, грабежа – в любой армии имеются уголовники, хулиганы, пьяницы, но наше командование боролось с актами насилия». Еще можно было возлагать ответственность на немецких диверсантов, надевших советскую форму.

Еще было много водки и чувство абсолютной безнаказанности.

Отцы-командиры не только не удерживали своих подчиненных, «но и сами поддерживали такие акты насилия и в большом объеме сами в них участвовали».

Чем больше было звезд на генералах, тем в более крупных и особо крупных размерах они «трофеили» – машинами, самолетами, вагонами.

Для Г.К. Жукова уже в «освобожденной» Лодзи подломили сейф ювелирного магазина. Величайший Полководец сам оказался мародером, допуская поступки, «позорящие высокое звание члена ВКП(б) и честь командира Советской Армии, занявшись присвоением и вывозом из Германии для личных нужд большого количества различных ценностей»:

«В этих целях т. Жуков, давши волю безудержной тяге к стяжательству, использовал своих подчиненных, которые, угодничая перед ним, шли на явные преступления, забирали картины и другие ценные вещи во дворцах и особняках. В итоге этого Жуковым было присвоено до 70 ценных золотых предметов (кулоны и кольца с драгоценными камнями, часы, серьги с бриллиантами, браслеты, броши и т.д.), до 740 предметов столового серебра и серебряной посуды и, сверх того, еще до 30 кг серебряных изделий».

Эренбург с презрением взирал на обстановку в поместьях немецких баронов, и чем его описания отличаются от протокола негласного обыска дачи маршала Жукова от 9 января 1947 года:

«Вся обстановка, начиная от мебели, ковров, посуды, украшений и кончая занавесками на окнах, – заграничная, главным образом немецкая. На даче буквально нет ни одной вещи советского происхождения, за исключением дорожек, лежащих при входе на дачу. На даче нет ни одной советской книги. Зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке. Зайдя в дом, трудно себе представить, что находишься под Москвой, а не в Германии».

Интересно, «Расовой гигиены» на этих полках, случаем, не было? Или «Еврейской чумы»?

Трудно себе представить Эйзенхауэра, отправляющего в Штаты столовое серебро.

Многое зависело от командиров, и многие пытались остановить вакханалию. Но это было небезапасно, можно было и пулю в спину получить, как получил ее командир 1-й гвардейской танковой бригады, Герой Советского Союза полковник В.М. Горелов.

Самвел Матевосян 22 июня 1941 года возглавил первую контратаку в Брестской крепости, прошел плен, подполье, фильтрацию, вернулся в армию офицером, в 1945 году воевал в Силезии в 6-й стрелковой дивизии:

«Получили пополнения около 900 человек, абсолютное большинство которых не служили в армии. Это были бывшие мальчишки, вывезенные из Белоруссии и Украины в Германию. Теперь уже возмужавшие, пройдя школу ненависти к врагу. Их не успели даже переодеть в военную форму. Перед строем я сказал: «Среди вас могут быть недовольные Советской властью, но я запрещаю вам стрелять мне в затылок!»

Проблему решить не удалось до конца войны.

После войны никому не хотелось об этом вспоминать, очень немногие решились посмотреть в зеркало:

«Мы писали, кричали о священной мести. Но кто были мстители и кому мы мстили? Почему среди наших солдат оказалось столько бандитов, которые скопом насиловали женщин, девочек, распластанных на снегу, в подворотнях, убивали безоружных, крушили все, что не могли унести, гадили, жгли? И разрушали бессмысленно, лишь бы разрушить. Как все это стало возможным?

Миллионы людей озверели, развращены и гитлеровщиной, и самой войной, и нашей собственной пропагандой, воинственной, националистической, лживой. Такая пропаганда была необходима накануне и тем более во время войны, в этом я тогда не сомневался, но понимал, что она принесет отравленные плоды…

Что выйдет потом из этих солдат, из этих, которые десятками в очередь на одну немку, девочек насиловали, старух убивали? Они же вернутся в наши города, к нашим девушкам. Это похуже всякого позора. Это же сотни и тысячи готовых преступников, жестоких и наглых, вдвойне опасных, потому что с репутацией героев».

Войны без зверств не бывает, тем более войны «религиозной».

* * *

Тем временем на главном направлении части 5-й гвардейской танковой армии, сметая на своем пути разрозненные неприятельские части и колонны беженцев, обходя опорные пункты, безостановочно продвигались к заливу Фришес-Хафф.

24 января 10-й танковый корпус занял Мюльхаузен. Далее, продвигаясь вдоль побережья, танкисты во взаимодействии с соединениями 48-й армии овладели городом Толькемит и блокировали Эльбинг, отрезав этим пути отхода противнику из Восточной Пруссии на запад.

2-я ударная армия (98, 108, 116-й стрелковые корпуса, 30-я гвардейская танковая бригада) совместно с танкистами штурмом взяла Дейч-Эйлау, с боем преодолела оборонительный рубеж на подступах к Мариенбургу, 25 января вышла к рекам Висла и Ногат и с ходу форсировала эти водные преграды. На следующий день полки 372-й стрелковой дивизии и бригады 8-го механизированного корпуса ворвались на восточную окраину Мариенбурга. Передовые отряды 5-й танковой армии достигли предместий Эльбинга. Взять город «на ура» не удалось, ворвавшийся в Эльбинг отряд 31-й бригады 29-го танкового корпуса был немцами отрезан и полностью уничтожен. В танковой армии к этому времени осталось 169 исправных боевых машин, в 29-м танковом корпусе – 72.

Армии правого крыла 2-го Белорусского фронта, преследуя ускользнувшего противника, продвинулись до 100 километров и в основном преодолели систему Мазурских озер. Армии левого крыла вышли к Висле на участке Мариенбург, Торунь: 65-я армия (46, 105, 18-й стрелковые корпуса) вышла к Висле у Груденца и приступила к форсированию реки, 70-я армия (47, 96, 114-й стрелковые корпуса) обошла крепость Торунь и также достигла Вислы.

26 января группа «Центр» была переименована в группу армий «Север», а группа «Север» – в группу армий «Курляндия». Со своих постов слетели генералы Рейнгардт и Госсбах. Командование группой «Север» принял генерал-полковник Лотар Рендулич, «умный и начитанный, находчивый в обращении с Гитлером», получивший от фюрера жесткий приказ до последнего оборонять Кёнигсберг и то, что осталось от Восточной Пруссии. Во главе 4-й армии встал генерал от инфантерии Вильгельм Мюллер.

Немецкое сопротивление резко возросло. В последующие дни развернулись ожесточенные бои по обе стороны клина, вбитого советскими армиями. Войска 2-й ударной стремились расширить коридор в западном направлении и отбросить противника за Вислу и ее правый приток – реку Ногат. Части 5-й гвардейской танковой и 48-й армий отжимали восточную часть клина в глубину Восточной Пруссии. Группы армий «Висла» и «Север», соответственно, стремились локализовать прорыв и восстановить связь между собой. Обстановка осложнилась. Советские войска понесли потери и нуждались в отдыхе, тылы отстали. Большая часть аэродромов воздушной армии Вершинина оказалась на значительном удалении от войск, наступившая распутица затрудняла их использование.

В ночь на 27 января войска 4-й немецкой армии силами четырех пехотных и одной танковой дивизий перешли в наступление в направлении на Либштадт и Эльбинг. Им удалось потеснить войска 48-й армии на 20 километров к западу и окружить 17-ю стрелковую дивизию полковника А.Ф. Гребнева юго-западнее Вордмитта. Двое суток продолжались непрерывные бои. Немцы овладели Либштадтом и продолжали настойчивые атаки западнее этого города. «Надо отдать должное Мюллеру, – признает Горбатов, – он действовал довольно умело».

Рокоссовский усилил армию генерала Гусева 8-м гвардейским танковым корпусом и пятью противотанковыми артиллерийскими бригадами. Фронтом на восток были развернуты 5-я гвардейская танковая армия и 8-й механизированный корпус, часть сил 2-й ударной армии. 3-й гвардейский кавалерийский корпус изготовился основными силами нанести фланговый удар. Из фронтового резерва в состав 48-й армии был передан стрелковый корпус 49-й армии. Быстрой перегруппировкой сил и средств на угрожаемое направление Рокоссовскому удалось сначала остановить противника, а затем нанести ему ощутимый удар. 30 января немцы предприняли последнюю попытку прорыва, но успеха не имели. Войска, выделенные для отражения контрудара, создали плотный фронт, а затем, возобновив наступление, деблокировали сражавшуюся в окружении 17-ю стрелковую дивизию и отбросили соединения врага в исходное положение.

В период борьбы с контрударной группировкой противника 50, 49 и 3-я армии продолжали наступление совместно с войсками 3-го Белорусского фронта, сжимая хейльсбергскую группировку. Ее положение еще больше ухудшилось 31 января, когда соединения 31-й армии генерал-лейтенанта П.Г. Шафранова штурмом овладели сильнейшим опорным пунктом – городом Хейльсберг. Сужение полос наступлений армий по мере их продвижения позволило Рокоссовскому вывести в свой резерв сначала две дивизии 50-й армии, а с 31 января – всю 49-ю армию.

К концу месяца 2-я ударная, 65-я и 70-я армии на широком участке вышли в рекам Ногат и Висла, от залива Фришес-Хафф до Быдгоща.

Армия Федюнинского частью перешла к обороне на более чем 100-километром фронте, сосредоточившись главными силами на овладении тремя пунктами, чье ключевое положение по достоинству оценили еще рыцари Тевтонского ордена, – Эльбингом, Мариенбургом и Мариенвердером.

Официальной датой «освобождения» Мариенбурга считается 26 января, однако еще десять суток держался возвышавшийся над городом старинный замок – резиденция великих магистров; мощные стены твердыни крестоносцев 203-мм пушки не могли пробить даже с дистанции 150 метров. Мариенвердер немцы оставили по приказу Гиммлера 30 января. Но главной целью 2-й ударной армии был Эльбинг – крупный промышленный центр и узел коммуникаций, последний сильный очаг сопротивления на пути к Данцигской бухте. Атаку с ходу, без разведки и артиллерийской поддержки, немецкий гарнизон, состоявший из остатков большого числа разбитых частей общей численностью 10 тысяч юнкеров, солдат и офицеров и до 4 тысяч фольксшурмовцев, отбил. Блокировав город частями 98-го и 116-го стрелковых корпусов, генерал Федюнинский приступил к подготовке массированного штурма с использованием самых крупных калибров. Для решения задачи были выделены 3 стрелковые дивизии, 3 самоходно-артиллерийских полка и 3 артиллерийские дивизии. Количество личного состава в стрелковых дивизиях к тому времени сократилось с 7500 до 5 – 6 тысяч человек. Поэтому вся надежда была на «бога войны» под управлением генерала К.П. Казакова:

«Как и во всех городах Восточной Пруссии, противник широко использовал для обороны Эльбинга каменные здания и подвалы, окна которых были усилены бетоном и превращены в узкие амбразуры. Основные улицы забаррикадированы и минированы. Огонь орудий, минометов, пулеметов спланирован так, чтобы он взаимно перекрывал все подступы к опорным пунктам на перекрестках улиц.

Подобная оборона, когда на относительно небольшой площади находится множество превращенных в огневые точки массивных каменных домов, имеет, конечно, и слабые места. Если обычные укрепленные районы с их железобетонными дотами и дзотами можно оборонять небольшими силами, то в городе обороняющаяся сторона должна располагать многочисленной пехотой. Иначе все эти огневые точки – особенно большие дома – становятся уязвимыми. Кроме того, обороняющиеся очень стеснены пространством. Сектор обстрела, как правило, ограничен соседними зданиями. Как только наступающая сторона вторгается в город, она начинает использовать скопление домов, переулки, проходные дворы и подземные коллекторы для своих целей, для обходов врага с тыла. Ведущую роль в уличном бою играет артиллерия, поставленная на прямую наводку. Если она многочисленна, если боевые порядки штурмующей город пехоты насыщены орудиями и минометами, успех штурма в значительной мере предопределен.

У нас такая артиллерия была. Создали штурмовые группы. Они обычно состояли из взвода стрелков – 12 – 15 человек, им придавались, то есть переходили в подчинение командира штурмовой группы, 4 – 8 орудий для работы на прямой наводке, а также 2 – 4 самоходно-артиллерийские установки. Кроме того, штурмовую группу или несколько групп поддерживали, выполняя их заявки, тяжелые орудия – до 203-мм гаубиц включительно. Всего на прямую наводку у нас было выставлено более 200 орудий разных калибров. А вся артиллерийская группировка, штурмовавшая Эльбинг, насчитывала 1084 артиллерийских и минометных ствола».

Штурм начался 3 февраля. Кроме артиллерии и самоходных установок, советскими войсками в боях за Эльбинг широко применялись дымовые шашки и бутылки с зажигательной смесью.

Армия генерала Батова (18, 46, 105-й стрелковые корпуса) форсировала Вислу, захватив плацдарм в районе города Свеце. В то же время немцы, опираясь на Грауденц, сохранили плацдарм на восточном берегу.

Армия генерала Попова (47, 96, 114-й стрелковые корпуса) расширила свой плацдарм севернее Быдгощи. Упорные бои развернулись при ликвидации гарнизона города-крепости Торунь. Ошибочно оценив численность гарнизона Торуни в 3 – 4 тысячи человек, командующий 70-й армией выделил для блокады города одну стрелковую дивизию. В ночь на 31 января немцы внезапным ударом на узком участке северо-западного сектора пробили фронт блокады. Для ликвидации прорвавшихся сил генералу Попову пришлось привлечь шесть стрелковых дивизий, в том числе две прибывшие из резерва фронта, а также часть сил 1-го гвардейского Донского танкового корпуса генерал-майора М.Ф. Панова. Юго-восточнее Хелмно вырвавшаяся группировка сначала была расчленена, а 8 февраля разгромлена. До 12 тысяч солдат и офицеров было пленено, свыше 270 исправных орудий захвачено в качестве трофеев.

10 февраля армия Федюнинского сломила сопротивление гарнизона Эльбинга. В этих боях отличилась уникальная женщина, воевавшая на фронте с 1941 года, командир отделения снайперов 284-го стрелкового полка 86-й стрелковой дивизии старшина Н.П. Петрова. Она уничтожила 32 вражеских солдата и офицера, доведя личный счет убитых врагов до полной сотни, и стала полным кавалером ордена Славы. Таких кавалер-девиц в истории Красной Армии всего четыре, вот только Нине Павловне было 52 года!

Войска 2-го Белорусского фронта завершили отсечение восточнопрусской группировки противника и одновременно создали прочный внутренний фронт с юго-запада. Однако это был успех на пределе сил. За двадцать семь дней беспрерывного сражения фронт Рокоссовского потерял почти все танки и 160 тысяч личного состава:

«С огромным трудом наши войска преодолевали рубеж за рубежом. Оттепель делала наступление еще более тяжелым. Но главной причиной была малочисленность наших войск. Силы противника превосходили наши, и если нам в таких обстоятельствах еще удавалось теснить его, то это было доказательством высокого искусства командиров и массового героизма солдат.

Наши части уже месяц вели непрерывные наступательные бои. И раньше был некомплект в личном составе, теперь же людей и вовсе убавилось. Как мы ни мудрили, нам не удалось создать хоть на короткое время на отдельных участках перевес в силах и средствах, без которого нельзя было прорвать оборону противника. Бои были упорными, но мы только теснили вражеские войска. А по мере этого ширина фронта растягивалась. Наши войска вытянулись в ниточку, и все равно заполнить образовавшийся разрыв между нашим левым крылом и правым крылом 1-го Белорусского фронта мы не могли… Противник все чаще переходил в контратаки. Наши части с трудом отбивали их.

По-прежнему положение оставалось очень сложным: половина войск фронта была повернута на восток – против восточнопрусской группировки, вторая половина наступала на запад. Изо всех сил мы старались не отстать от своего левого соседа. Но он уже подходил к реке Одер на кюстринском направлении. Нам было никак не поспеть за ним. Перегруппировав в процессе боев часть сил с правого крыла на левое, удалось еще немного продвинуться на запад, и здесь мы выдохлись окончательно».

* * *

Замысел командующего 3-м Белорусским фронтом от 24 января предусматривал сосредоточение основных усилий на правом крыле и в центре. Четырем армиям – 39-й, 11-й гвардейской, 5-й, 28-й – предстояло нанести удар вдоль обоих берегов реки Прегель, овладеть Кёнигсбергом, городом с полумиллионным населением, «сердцем немецкого пруссачества», до которого пройти всего 50 километров, и развивать далее наступление на Эльбинг.

Задача непосредственного овладения столицей Восточной Пруссии возлагалась на армии Людникова и Галицкого, усиленные двумя танковыми корпусами и тремя артиллерийскими дивизиями прорыва. 39-й армии предписывалось обойти Кёнигсберг с севера, а 11-й гвардейской – с юга, соединиться западнее его, окружив немецкую группировку, и взять город. После чего к исходу 30 января следовало овладеть портом Пиллау.

Южнее 5-я армия должна была наступать на Фридланд – Браундсберг, 28-я армия – на Ландсберг – Мельзак, 2-я гвардейская – на Бартенштейн, 31-я – на Ангерсбург. На севере 43-я армия должна была очистить от противника побережье залива Куришес-Хафф и захватить город Кранц у основания косы Курише-Нерунг.

Продолжительность операции определялась в 6 – 8 суток с ежедневным темпом продвижения стрелковых соединений 10 – 12 километров. Причем в двух танковых корпусах осталось по 40 – 50 исправных бронеединиц, из-за низкой облачности и снегопада авиация вновь бездействовала, а противника явно недооценивали. Но энтузиазм был велик, а Ставка требовала скорейшего разгрома немцев в Восточной Пруссии. Поэтому «Иван Данилович считал сроки реальными».

Общее наступление, возобновившееся утром 25 января, развивалось крайне медленно. 11-я гвардейская армия, усиленная 2-м гвардейским танковым корпусом, наносила удар двумя стрелковыми корпусами вдоль южного берега реки Прегель и дороги Велау – Кёнигсберг. В последний момент Тацинский корпус подкрепили 43-й гвардейской тяжелой танковой бригадой, по штату – 1666 человек, 65 машин ИС-2, 3 самоходки СУ-76, 19 бронетранспортеров и 3 бронемашины. Такие бригады (их и было-то в Красной Армии всего пять) формировали под конец войны как раз для прорыва сильно укрепленных оборонительных рубежей. Здесь же были сосредоточены тяжелый танковый полк, полк тяжелых самоходно-артиллерийских установок и артиллерия усиления. 39-я армия при поддержке 1-го Краснознаменного танкового корпуса наступала вдоль северного берега.

В течение дня соединения генерала Галицкого прорвали промежуточные оборонительные рубежи на реках Бибер и Куфлис, продвинулись до 15 – 20 километров и уперлись в оборонительную позицию «Фришинг», прикрывавшую дальние подступы к Кёнигсбергу. Это стоило большой крови. Только в бою за городишко Гросс Оттенхаген 43-я тяжелая бригада потеряла 26 танков ИС: «Оказалось, что неплохо обученные экипажи тяжелых танков совершенно не имели боевого опыта. Попав в необычные для них условия уличных боев, они не сумели разглядеть опасности: возможности поражения их из окон домов фаустпатронами или противотанковыми гранатами и из засад фланговым огнем по бортам из штурмовых орудий… После понесенных потерь мы уже не имели решающего преимущества ни в людях, ни в боевой технике, за исключением авиации, которая из-за плохой погоды действовать не могла. За нами оставалось некоторое превосходство в артиллерии».