Текст книги "Год 1943 – «переломный»"

Остальные 75 километров фронта прикрывали учебные батальоны, полковые группы и армейские курсы младших лейтенантов, имевшие в общей сложности 57 орудий и минометов.

3 января с целью оказания методической и организационной помощи в штаб Ф.И. Голикова в качестве представителей Ставки прибыли два самых крупнокалиберных стратега Красной Армии – товарищи Константинов и Михайлов – заместитель Сталина генерал армии Жуков и начальник Генерального штаба генерал-полковник Василевский. Куратором отдельного стрелкового корпуса назначили начальника Оперативного управления Генштаба генерал-лейтенанта А.И. Антонова. Проверяющие установили, что «лучше других и наиболее грамотно оказались отработанными решения и план действий у товарища Москаленко», а товарищ Рыбалко, едва прибывший малой скоростью вместе со своим штабом, – «человек подготовленный и в обстановке разбирается неплохо». (Начальник штаба фронта генерал М.И. Казаков немало пенял: «Штаб Рыбалко занимался отправкой войск по железной дороге, а затем сам вместе с командармом погрузился в эшелон и двинулся в район Кантемировки. Он потратил на дорогу пять драгоценных суток, хотя мог бы прибыть на место за сутки на автомашинах и за несколько часов – на самолетах».)

Зато сосредоточение войск шло безобразно: пятнадцать эшелонов 3-й танковой армии и десять эшелонов кавалерийского корпуса 7 января еще находились на пути к станциям выгрузки – Таловая, Бутурлиновка, Калач. На преодоление расстояния от мест погрузки – в среднем 750 километров – составам понадобилось от семи до пятнадцати суток. После чего соединения преодолевали еще 200 километров до Кантемировки своим ходом. В связи с этим представители Ставки попросили «товарища Васильева» Иосифа Виссарионовича лично пропесочить начальника тыла Красной Армии товарища А.В. Хрулева за исключительно плохую работу. Все участники событий дружно отмечают, что сия жалоба возымела должное действие, железнодорожные перевозки «резко улучшились», но дату начала операции все равно пришлось отодвинуть на двое суток.

После чего «товарищ Константинов» убыл на северо-западное направление – контролировать штурм Великих Лук и операцию «Искра».

Тем временем на Воронежский фронт потоком прибывали эшелоны с пополнением, боевой техникой, горючим, боеприпасами.

На главных направлениях были созданы мощные ударные группировки, плотность артиллерии на участках прорыва, имевших ширину 10 – 13 км, довели до 120 – 170 стволов, а танков сопровождения пехоты – 10 – 12 машин на километр фронта. Кроме того, каждая группировка поддерживалась значительным количеством «катюш». Так, в распоряжении командующего 40-й армией, наряду с 10-й артиллерийской дивизией, имелись четыре отдельных полка реактивной артиллерии, один отдельный дивизион и 4-я гвардейская минометная дивизия – это 250 боевых машин БМ-13 и 576 пусковых станков М-30. В полосе 3-й танковой армии к артподготовке привлекались 682 орудия, 911 минометов и 287 реактивных установок.

Как вспоминает К.С. Москаленко, профессиональный артиллерист: «Те наступательные операции, в которых мне раньше пришлось участвовать, никогда не имели такого мощного артиллерийского обеспечения». А участвовал Кирилл Семенович в самых жарких делах, начиная с 23 июня 1941 года, когда его 1-я моторизованная противотанковая бригада встала на пути танкового клина фон Клейста.

Не знаю, исходя из какой арифметики, А.М. Василевский, а вслед за ним М.И. Казаков утверждали, что «мы превосходили врага лишь в танках и артиллерии, но в личном составе и авиации соотношение сил было не в нашу пользу». Дескать, не числом воевали, а умением. Но даже на карте видно, что на каждый корпус противника у наших полководцев наличествовала полнокровная армия. (Традицию заложили древние греки, которые и придумали Историю. «Отец» всех историков Геродот, сообщая доверчивым читателям о невероятном численном преимуществе персов и тем самым еще более превознося воинское искусство и героизм греков, насчитал в армии царя Ксеркса более 4 миллионов человек. На самом деле, учитывая качественное превосходство в бою профессионального воина-кочевника над крестьянином-ополченцем, дело должно обстоять с точностью до наоборот. Но историю пишут победители.) Правда, к установленному сроку не успели прибыть 4-й танковый корпус, 111-я стрелковая, одна зенитная дивизия, лыжные и две танковые бригады 15-го корпуса, а армия Рыбалко по ходу марша в район сосредоточения потеряла из-за поломок 120 танков (всего на первом этапе наступления в 3-й гвардейской танковой армии насчитывалось 70 тысяч человек личного состава и 306 танков, перед ее фронтом оборонялись восемь немецких пехотных батальонов).

10 января в войска поступил приказ штаба фронта за двое суток до начала операции провести разведку боем. Согласно учебникам, разведка боем обычно проводится в случаях с целью уточнения переднего края обороны противника и выявления его системы огня, когда другими способами получить необходимые сведения не удается. И делается это за сутки или за несколько часов до начала наступления. И обязательно – на нескольких направлениях, чтобы не дать противнику возможности разгадать ваши намерения и времени – на принятие мер к отражению удара. Такая задача могла быть поставлена прибывающим на театр соединениям Рыбалко. Но Москаленко сидел в обороне с сентября 1942 года, в его штабе «знали организационную структуру каждой пехотной дивизии, ее вооружение, боевой и численный состав, места расположения командных и наблюдательных пунктов дивизий полков и батальонов, расположение огневых позиций артиллерии и минометов, даже фамилии командиров частей и соединений». Кроме того, 40-я армия к 10 января уже закончила сосредоточение в районе Сторожевского плацдарма и не имела возможности организовать разведку боем на других участках, где плотность советских войск составляла 50 бойцов, 2 пулемета и «полствола» на километр.

Таким образом, генералу Москаленко совершенно не нужна была разведка боем, за двое суток до операции раскрывающая все его хитроумные планы: «Но сколько я ни доказывал это командующему фронтом Ф.И. Голикову и его штабу, ничего не помогло. Разговор был короткий: «Выполняйте распоряжение». Пришлось, разумеется, выполнять».

Петр Первый как-то сказал: «Не придерживайся Устава, яко слепой стены». Но в данном случае дело было не в уставе, а в указаниях «самого великого полководца», который неустанно учил генералов военному делу. Штабы Юго-Западного и Воронежского фронтов получили очередное откровение Верховного Главнокомандующего о том, как следует готовить наступление:

«Так как немцы знают о наших М-30, взрывающих весь передний край обороны, они усвоили поэтому тактику следующую: оставляют на переднем крае только охранение, а сам передний край обороны относят в глубину на 4 – 5 км. Этой тактике немцев мы должны противопоставлять свою контртактику, а она заключается в том, что нам нужно раньше, чем перейти в наступление, делать боевую разведку с целью вскрытия переднего края обороны, и надо во что бы то ни стало добраться до переднего края обороны противника. Провести ряд активных разведок, взять пленных и через них все узнать, с тем чтобы напрасно не израсходовать боеприпасы. Разведку провести боем, отдельными батальонами за два дня до начала операции».

Потому Голиков, в натуре которого всегда преобладала комиссарская жилка, принял руководящее указание к неукоснительному исполнению. За это не наказывают. Но и грамотнейший Василевский промолчал, прекрасно понимая бессмысленность сталинской «контртактики» в данной конкретной ситуации.

12 сентября в полосах наступления 18-го стрелкового корпуса и 3-й танковой армии была проведена стандартная разведка боем: батальоны сходили в атаку, положили энное количество бойцов и отошли на исходные позиции. Наблюдатели кое-что засекли и нанесли на карты.

Командарм-40 вместо разведки решил предпринять натуральное наступление с задачей не просто выяснить начертание вражеского переднего края, но захватить опорные пункты противника и создать условия для дальнейшего продвижения вперед. Не посвящая в подробности штаб фронта, генерал Москаленко приказал четырем дивизиям первого эшелона занять исходные районы и в полдень, после часовой артподготовки, нанес сильный удар передовыми батальонами, поддержанными двумя танковыми бригадами и штурмовой авиационной дивизией. Венгерская 7-я пехотная дивизия дрогнула и, оставив занимаемые рубежи, в беспорядке отступила более чем на три километра.

На следующий день после еще более мощной артиллерийской подготовки (после ее окончания бойцы шли в атаку в полный рост) в двухэшелонном построении двинулись на запад главные силы 40-й армии – 25-гвардейская, 141, 107, 340-я и 305-я стрелковые дивизии, 253-я стрелковая бригада, укомплектованная курсантами военных училищ, 86, 116, 150-я танковые бригады – 133 танка). В третьем эшелоне находились еще две дивизии, составлявшие резерв фронта. Им противостояли три пехотные дивизии венгров (6, 20, 7-я), которые стали отступать чуть ли не с первых минут боя. К исходу 14 января их оборона была прорвана на 50 км по фронту и на 17 км в глубину. Еще через сутки в полосе 2-й венгерской армии зияла 100-километровая брешь, в которую хлынули советские войска.

С утра 14 января перешли в наступление южная и центральная группировки, а также 6-я армия генерал-майора Ф.М. Харитонова.

18-й отдельный стрелковый корпус (309, 161, 219-я стрелковые дивизии,129-я стрелковая и две танковые бригады) к исходу 15 января также преодолел тактическую зону обороны 7-го венгерского корпуса (12, 19, 23-я пехотные дивизии) и начал «сворачивать» ее в обе стороны и одновременно развивать прорыв в глубину.

Атака стрелковых дивизий, следовавших в первом эшелоне 3-й танковой армии, была отбита немцами, но ввод в бой трехсот танков 12-го и 15-го корпусов резко изменил обстановку. К вечеру танкисты продвинулись на 12 – 23 км, разгромив в районе Жилина штабы 24-го танкового корпуса, 385-й и 387-й пехотных дивизий, и с утра 15 января развернули наступление в северном и северо-западном направлениях. 106-я танковая бригада ворвалась в Россошь, к крайнему удивлению обосновавшегося в городе и ни о чем не подозревавшего штаба Альпийского корпуса.

7-й кавалерийский корпус взял курс на Ровеньки, Валуйки.

16 января 12-й танковый корпус почти беспрепятственно продвигался в глубокий тыл итальянских войск и частей 24-го танкового корпуса, отступавших за реку Черная Калитва. 15-й танковый корпус стремительным броском овладел Ольховаткой и выходил к Алекссевке с юга.

17 января левофланговые дивизии армии Москаленко достигли района Острогожска, где встретились с частями 18-го стрелкового корпуса, а к исходу 18 января 305-я стрелковая дивизия 40-й армии и 15-й танковый корпус соединились в районе Иловайское – Алексеевка. «Котел» замкнулся. К этому времени 12-й танковый корпус вышел в район Карпенково и установил связь с пехотой генерала Зыкова, расчленив окруженную группировку противника на две части.

Одновременно создавался внешний фронт окружения. На севере он был образован правофланговыми соединениями 40-й армии, на юге – 7-м кавалерийским корпусом, соединения которого 19 января овладели важным железнодорожным узлом Валуйки, захватив в неприкосновенности богатые продовольственные склады. К этому времени 6-я армия, отбрасывая арьергарды противника, вышла на реку Айдар.

Войска гитлеровских сателлитов, менее мобильные и хуже подготовленные, оказались не способны ничего противопоставить этому натиску: «Дивизии союзников были оснащены слабее немецких, особенно им недоставало противотанкового оружия. Их артиллерия не имела современных тяжелых систем, как немецкая или русская, а недостаточное количество средств связи и плохая подготовка не позволяли им осуществлять внезапное массирование огня… Румыны, итальянцы и венгры вели бой главным образом живой силой, и в борьбе против русских их ресурсы быстро таяли». Между тем советские генералы, целенаправленно нанося удары по «слабым звеньям», постарались сполна использовать весь оплаченный большой кровью опыт. Танковые соединения устремлялись в прорыв и, обходя опорные пункты, преодолевали по 50 – 70 километров в день. За ними следовали стрелковые дивизии, закреплявшие успех. На флангах немедленно выставлялись истребительные и противотанковые бригады. Артиллерия, по воспоминаниям Москаленко, работала выше всяких похвал, действуя синхронно с пехотой и танками: «Примерно треть артиллерии, находясь в боевых порядках позади пехотных цепей, сопровождала атаку пехоты и танков. Она уничтожала противотанковые средства противника и огневые точки, мешавшие продвижению пехоты. Другая треть огнем с закрытых позиций расчищала дальнейший путь пехоте и танкам, а последняя, меняя огневые позиции, приближалась к атакующим. Управление артиллерией мы централизовали, сосредоточив его в руках командующего артиллерией. В его распоряжении была хорошо налаженная связь – проволочная и радио. Благодаря этому имелась возможность в нужный момент организовать массированный огонь по местам сосредоточения противника как на переднем крае, так и в глубине обороны. Создавая таким образом перевес мощных огневых средств, мы могли влиять на исход боя, обеспечивать войскам армии непрерывное продвижение вперед». Москаленко был из тех генералов, кто не стеснялся признавать ошибки и учиться, и к этому времени, по оценке Василевского, он «заметно вырос как полководец».

Результаты можно смело назвать блестящими. Всего за пять дней удалось окружить 13 немецких, венгерских и итальянских дивизий. Из Москвы пролился настоящий «звездный дождь». Командующий 3-й танковой армией получил звание генерал-лейтенанта, Ф.И. Голиков стал генерал-полковником, начальник штаба фронта М.И. Казаков – генерал-лейтенантом, А.М. Василевский – генералом армии. Кавалерийский корпус Соколова был переименован в 6-й гвардейский. Наконец, Г.К. Жуков стал первым маршалом Великой Отечественной войны. Днем раньше, в соответствии с Указом «Об установлении дополнительных воинских званий для высшего командного состава авиации, артиллерии и бронетанковых войск», генералу Н.Н. Воронову присвоили звание маршала артиллерии.

Альпийский корпус получил от штаба армии «добро» на отход слишком поздно, когда все основные пути были перехвачены советскими механизированными частями. 17 января генерал Наски отдал приказ итальянским дивизиям собираться в Подгорном и прорываться в направлении на Валуйки. Однако вскоре Гарибольди велел отходить через Николаевку. Последнее указание дошло только до дивизии «Тридентина», к которой присоединились уцелевшие части 24-го танкового корпуса, а большая часть альпийцев, потеряв связь с высшим командованием и не ведая об изменении маршрута, сбив советский заслон, огромной беспорядочной толпой, с каждым километром все более утрачивая подобие хоть какой-то организации и дисциплины, мародерствуя в деревнях в поисках пищи и теплых вещей, убивая местных жителей и устилая путь собственными трупами, двинулась к Валуйкам.

«Пожары. Грабежи. Беспорядочное и лихорадочное движение автомашин… – рассказывает командир полка дивизии «Виченца». – Отсутствие продуктов, невероятная усталость вызывают тревожные вопросы: «Куда мы идем? Сколько нам еще осталось шагать? Выдержим ли мы?»

Понемногу ручейки частей, отходящих с фронта, сливаются в одну реку, образуя огромную колонну: это увеличивает опасность и затрудняет марш. Колонны саней, которые стали врагом пехотинца, месящего рыхлый снег, вызывают проклятья. Перегруженные людьми и материалами, они сшибают с ног тех, кто не уступает им дороги. Сколько стычек, сколько яростных схваток, чтобы заставить слабого уступить! Все лихорадочно спешат, стараются уйти от опасности».

Представавшие их глазам фрагменты «работы» ушедшего к Алексеевке 15-го танкового корпуса лишь добавляли лихорадочности: «Вновь ужасное зрелище: по бокам дороги видны трупы, изуродованные самым страшным и невероятным образом, который я когда-либо видел. Венгерские, немецкие и итальянские солдаты без голов, без ног, сломанные пополам, с половиной лица, превращенные в кровавые лепешки, из которых торчали кости, неописуемые кучи тряпья. Зрелище, которое невозможно описать. Бог мой! Как это страшно! Здесь прошла танковая колонна. Особенно сильное впечатление производят туловища без голов. Мы идем по дороге, проделанной среди трупов, и постепенно привыкаем к этому зрелищу».

Наконец, утром 20 января колонна, которой номинально руководил командир дивизии «Куэнеензе» генерал Баттисти, приблизилась к Валуйкам, но здесь была встречена кавалеристами Соколова. 11-я гвардейская дивизия, после залпа «катюш», атаковала итальянцев в конном строю: «Случилось это в яркий солнечный день. Кавалеристы мчались по снежному полю в своих черных бурках с развевающимися башлыками. Блеск клинков, крики «ура», скачущие лошади – все это окончательно деморализовало итальянцев». Порубав от души почти полторы тысячи человек, конники приступили к сбору пленных.

Колонна дивизии «Тридентина», с которой следовал штаб Альпийского и 24-го танкового корпусов, во время отступления сохранила наибольшую боеспособность, если можно так выразиться.

«За пять дней марша, – пишет Д. Фуско, – к колонне «Тридентины» присоединились пять или шесть тысяч безоружных и отчаявшихся людей, которые не шевельнули бы пальцем, чтобы помочь головному отряду пробиться через заградительные отряды русских, но были готовы убить друг друга ножом, палкой или зубами из-за полбуханки твердого, как камень, хлеба, куска одеяла или нескольких сантиметров пола в углу избы. Это были итальянцы, венгры, пруссаки, австрийцы, баварцы, бежавшие в одиночку или группами из русских «котлов», был даже отряд «донских казаков» и сотня румын, очутившихся за 350 км от расположения своих войск… Колонна генерала Наши разбухала на глазах, как река в половодье. Марш людей утяжеляли санки, телеги, самодельные волокуши, которые тащили за веревки, как это делали в доисторические времена кочевников. В снеговых вихрях среди людей мелькали силуэты лошадей, превратившихся в скелеты мулов и медлительных волов, украденных у крестьян. Они шли вперед, опустив голову, обессиленные от голода и усталости. Время от времени они падают в снег. Последняя дрожь сотрясала их иссохшую кожу. На них сразу же набрасывались люди, громко споря на всех языках и вступая в драку из-за наиболее съедобных кусков…

Каждый день, особенно с наступлением темноты, многие солдаты сходили с ума. Больше всего их было в колонне «отбившихся». Одни превращались в животных, и с ними обращались как с животными. Другие, не говоря ни слова, покидали колонну, пристально глядя в снег. Они останавливались на мгновенье, оглядывали бесконечную процессию, затем валились на обочину. Казалось, их покидала душа. Из-под красных тяжелых век их последний взгляд был уже тусклым и невидящим, как у мертвеца».

26 января батальоны дивизии «Тридентина» вместе с немецкими частями прорвали кольцо окружения у Николаевки. Через проход «вышло 40 тысяч оборванцев, которые еще две или три недели назад были солдатами, унтер-офицерами и офицерами союзных армий».

Бои по разгрому войск, окруженных в районе Острогожска, проходили с 19 по 24 января. Ликвидация россошанской группировки продолжалась до 27 января.

В итоге операции советские войска продвинулись на 140 километров. Пятнадцать дивизий противника были разгромлены, в том числе полностью уничтожены немецкие 385-я пехотная и 27-я танковая, шести дивизиям нанесено поражение. Количество убитых оценивается нашими источниками в 52 тысячи человек. В качестве трофеев были захвачены 92 танка, 1400 орудий, 1270 минометов, 2650 пулеметов, 30 000 винтовок, 2,2 миллиона снарядов, 21,5 миллиона патронов, огромные запасы продовольствия, фуража и технического имущества. Войска Воронежского фронта взяли более 80 тысяч пленных, в том числе трех итальянских генералов. Пленных было так много, что их некому было конвоировать, им просто указывали направление на ближайший сборный пункт или давали в сопровождение колхозников. Среди погибших нашли тело командира 24-го танкового корпуса генерала Ванделя. При выводе войск из окружения был убит и его преемник генерал-лейтенант Айбль. Из 57 тысяч солдат и офицеров Альпийского корпуса удалось вырваться едва 27 тысячам. С учетом раненых и обмороженных его потери составили 42,5 тысячи человек, или 80% состава. Из дивизии «Тридентина» уцелело 6500, из дивизии «Джулия» – 3300, из дивизии «Кунеензе» – 1600, из «Виченцы» – 1300 человек. На Восточном фронте не осталось ни одного боеспособного итальянского соединения.

Потери советских вооруженных сил нам неизвестны. 3-я танковая армия потеряла убитыми и ранеными около 10 тысяч человек и безвозвратно 58 танков, еще около 200 боевых машин выбыло из строя по причине боевых повреждений и поломок. Дивизии 40-й армии, как сообщает генерал Москаленко, «понесли весьма незначительные потери, сохранили боевую мощь и наступательный порыв».

После Острогожско-Россошанской операции в обороне противника образовалась 250-километровая брешь, были созданы благоприятные условия для нанесения удара по флангу и в тыл 2-й немецкой армии, оборонявшейся в районе Воронежа. Эта армия оказалась в выступе, глубоко вдававшемся на восток в расположение советских войск. С севера над ним нависали две армии Брянского фронта, которым командовал генерал-лейтенант М.А. Рейтер, с юга охватывала 40-я армия Воронежского фронта. В почти готовом «мешке» находились 10 немецких и 2 венгерские дивизии – 125 000 человек, 2100 орудий и минометов, 65 танков. Решение напрашивалось само собой. Сил тоже должно было хватить: неиспользованными оставались припоздавшие 4-й танковый корпус, три стрелковые дивизии и три лыжные бригады.

Уже вечером 18 января «товарищ Михайлов», он же Василевский, и «товарищ Филиппов», он же Голиков, направили Верховному Главнокомандующему план новой наступательной операции, предусматривавшей ударами с севера и юга по флангам 2-й немецкой армии окружить и уничтожить ее основные силы, освободить район Воронеж – Касторное и создать благоприятные условия для дальнейшего продвижения на курском и харьковском направлениях. Сталину план понравился, он обещал подбросить дополнительно танки и артиллерию.

Главные удары должны были нанести 40-я армия Москаленко и 13-я армия Брянского фронта, которой командовал один из лучших командармов той войны генерал-майор Н.П. Пухов. Одновременно силами 38-й армии генерал-лейтенанта Н.Е. Чибисова с северо-востока и 60-й армии генерал-майора И.Д. Черняховского с востока планировалось расчленить группировку противника на отдельные части. Действия сухопутных войск поддерживали 527 самолетов 15-й и 2-й воздушных армий. По завершении операции предусматривалось к 30 января развернуть на реках Оскол и Тим основные силы Воронежского фронта и без паузы нанести ими три удара по сходящимся направлениям на Харьков и удар правым крылом на Курск.

В ходе перегруппировки сил генерал Москаленко передал Черняховскому правофланговый участок 40-й армии вместе с 141-й стрелковой дивизией, 253-й стрелковой, 86-й и 150-й танковыми бригадами. Взамен получил под свою руку 183, 309-ю стрелковые дивизии, 129-й стрелковую, 4, 6, 8-ю лыжные бригады и 4-й танковый корпус генерал-майора А.Г. Кравченко.

Первой в полдень 24 января перешла в наступление 40-я армия, нацеленная на Горшечное – Касторное. Учитывая слабость неприятельской обороны, танковый корпус действовал совместно со стрелковыми соединениями первого эшелона. Несмотря на упорное сопротивление 68-й пехотной дивизии противника, сильный мороз, глубокий снег и разыгравшуюся метель, исключившую участие авиации, армия к исходу второго дня продвинулась на 20 – 25 километров, а танкисты овладели районным центром Горшечное. Правда, здесь они и застряли, израсходовав все топливо в баках. Автоцистерны с горючим, затерявшиеся в снежных заносах, остались где-то позади.

Угроза окружения вынудила немецкое командование начать отвод своих войск из района Воронежа. Передовые части армии Черняховского, преследуя противника, освободили город 25 января. В этот же день в сражение включились войска ударных группировок 60-й и 38-й армий – 10 дивизий и 6 бригад. 26 января в наступление перешла 13-я армия (6 стрелковых дивизий и 2 танковые бригады), которая за день продвинулась на 6 – 7 километров.

4-й танковый корпус получил горючее по воздуху и с рассветом 27 января снова двинулся вперед. Кстати, в этот день он был удостоен почетного наименования Сталинградского. 28 января танковые части 40-й и 13-й армий ворвались на окраины Касторного. Вскоре их догнали стрелковые соединения и взяли город, перехватив пути отхода 2-й немецкой армии.

В районе юго-восточнее Касторного оказались в окружении семь немецких дивизий (57, 68, 75, 88, 323, 340, 377-я) и основные силы 3-го венгерского корпуса (6-я и 9-я дивизии). Для их «уничтожения и пленения» были выделены 38-я армия и часть сил 40-й армии. Главные силы фронтов, используя достигнутый успех, начали общее наступление к рекам Тим и Оскол, выйдя на указанный рубеж к 2 февраля.

Оказавшуюся в котле 2-ю армию уже списали со счетов. Однако немцы, в отличие от своих союзников, сдаваться не собирались и продолжали упорно драться. 29 января, сосредоточив на одном направлении всю артиллерию, командир 7-го армейского корпуса генерал Штраубе повел войска на прорыв. Немцы легко преодолели хлипкий фронт внутреннего окружения – 50-километровый промежуток от Касторного до Старого Оскола прикрывала одна только 25-я гвардейская стрелковая дивизия, с остальными соединениями генерал Москаленко спешил брать Белгород – и начали отход в западном направлении. Их преследовала 38-я армия, но большей части группировки противника, правда, лишившейся почти всего тяжелого вооружения, удалось избежать окончательного разгрома и к середине февраля присоединиться к своим войскам в районе Обояни.

Тем не менее в короткие сроки Красная Армия на Среднем Дону добилась весьма впечатляющих результатов. Опустив длинный перечень захваченных трофеев, выделим главное: в обороне противника, который понес большие потери в живой силе и особенно в технике, в полосе от Ливен до Купянска зияла прореха в 400 километров, которая прикрывалась лишь разрозненными заслонами немецких частей. Была освобождена значительная территория Воронежской и Курской областей с городами Воронеж, Касторное, Старый Оскол, Новый Оскол, Волоконовка.

«Поистине ужасные» для немцев итоги января 1943 года подвел в своей работе генерал фон Бутлар: «За 14 дней русского наступления группа армий «Б» была почти полностью разгромлена. 2-я армия оказалась очень потрепанной. К тому же она потеряла во время прорыва основную массу своей боевой техники (примечательно, что 30 января Гитлер присвоил фон Вейхсу звание генерал-фельдмаршала. – В.Б.). 2-я венгерская армия была почти полностью уничтожена, из 8-й армии спастись удалось лишь отдельным частям корпуса альпийских стрелков. От остальной части и соединений уцелели только жалкие остатки. Из числа немецких войск, действовавших в полосе 8-й итальянской армии, остались лишь потрепанные остатки нескольких немецких дивизий, которым удалось спастись за рекой Оскол. Связь с группой армий «Центр» и с группой армий «Дон» была потеряна, стыки находились под угрозой».

Итальянская армия, потерявшая на советско-германском фронте в общей сложности 169 тысяч личного состава, из которых около 90 тысяч безвозвратно, прекратила свое существование.

«На следующий день, – пишет комментатор дневников маршала Уго Кавальеро, – на фронте уже не было итальянских войск, и уцелевшие части двигались в район сбора, северо-восточнее Киева для возвращения на родину, сохраняя очень неприятное воспоминание о «товариществе» германского союзника».

Что и говорить, отношения между «товарищами» сильно подпортились.

Берлин обвинял союзников в том, что они своим «слишком быстрым отступлением» поставили под угрозу доблестные немецкие войска. В Риме полагали, что ответственность за поражение лежит всецело на германском командовании, провалившем битву за Сталинград и не обеспечившем резервами и современным оружием «яростно сражавшихся» итальянцев. И вообще Гитлер, как выяснилось, ни черта не смыслил в стратегии, он не понимал, что «судьба войны решается не на востоке, а на юге, на Средиземноморском театре». Фюрер, в свою очередь, окончательно убедился: «С итальянцами мы никогда не добьемся успеха».

Однако «успехи» в России уже мало интересовали итальянцев, когда война оказалась возле их собственного порога. Поражение в Ливии, высадка англосаксов в Алжире, Марокко и Тунисе, бомбардировки городов, страх перед непосредственным вторжением в Италию заметно подорвали моральных дух и способствовали распространению в стране пораженческих настроений. Именно этого добивались западные политики. «Каждый воздушный налет, – требовал Черчилль, – должен быть таким, чтобы Италия могла почувствовать всю тяжесть войны, промышленные центры следует подвергать самым ожесточенным ударам с воздуха, прилагая все усилия к тому, чтобы превратить эти центры в необитаемые районы, терроризировать население и парализовать его волю». Министр иностранных дел Иден предупреждал итальянцев, «что если они позволят фашистскому режиму связать судьбу их страны с Гитлером, то несомненно обрекут себя на все горести и наказания, которые выпадают на долю побежденных».

Муссолини теперь склонялся к мнению, что дальнейшая война с Россией «бесцельна», и пытался убедить Гитлера заключить с ней сепаратный мир наподобие Брест-Литовского, на худой конец, отказаться на Востоке от активных операций и отвести наиболее боеспособные войска на Запад. Дуче понимал: «Разгром на Средиземном море неизбежен, если не убедить немцев сосредоточить здесь достаточные силы, чтобы предотвратить это… Итальянцев возмущала неспособность немцев оказать им большую помощь в трудный для них период, а получаемая помощь вызывала новые сложные проблемы связи и управления, что еще больше усиливало трения. Жалобы итальянцев на безразличие немцев чередовались с другими, не менее едкими заявлениями о вмешательстве немцев в их дела. В основе всего этого лежало растущее недовольство и разочарование у всех классов итальянского народа союзником, который втянул Италию в столь угрожающую ситуацию. Все большее число мыслящих и влиятельных людей сходилось на том, что выход из этого положения один – положить конец войне».