Текст книги "«По своим артиллерия бьет…». Слепые Боги войны"

«Наследники Дзержинского» немедленно приступили к отбору подходящих фигурантов для вывода на открытые судебные процессы. Было бы указание, а кандидатур хватало: на одной шестой части суши проживало еще почти 1,5 миллиона «буржуазных спецов» (из них 30—40 тысяч инженеров). Самим фактом своего существования они отравляли жизнь «трудящимся», мешая «немедленно определить коммунизм на живую базу». Поэтому «контрреволюционные заговоры» выявились одновременно во всех отраслях промышленности, на транспорте, в Государственном банке, в кооперации, торговле, в вооруженных силах, академических учреждениях.

В ходе подготовки первого по календарю Шахтинского спектакля 1928 года, официально называвшегося «Делом о контрреволюционной деятельности в Донбассе», кроме терминов «саботаж» и «контрреволюция», родилось универсальное понятие «вредительство». Оно означало любое действие или бездействие, приведшее к аварии на производстве, поломке ценного оборудования, перерасходу средств, невыполнению, выполнению или перевыполнению плановых показателей и внеплановых обязательств – зависит от того, с какими целями не выполнялось или перевыполнялось. Начинание с энтузиазмом поддержал молодой зубастый пролетариат, тоже желавший иметь теплый кабинет и чем-нибудь руководить: «Почему не допускаются молодые специалисты на должности старых спецов, не есть ли это провокация с их стороны?»

Целью вредительской деятельности было путем «создания диспропорций», дезорганизации производства, «внесения ошибок в чертежи», устройства взрывов и поджогов «вызвать всеобщий хозяйственный кризис в стране, приурочив его к моменту нападения на советскую землю империалистических армий», и способствовать поражению Советского Союза в войне с интервентами. Самым изощренным вредительством было то, «следов которого незаметно», а, наоборот, предприятие, цех, шахта числится в передовых и «внешне производит весьма хорошее впечатление» – значит, «спецы», демонстрируя лицемерно-показушную преданность делу социалистического строительства, а в душе оставаясь «лакеями буржуазии», готовят эти предприятия к передаче «старым хозяевам».

Причиной, побудившей инженеров «портить вентиляторы», была, как объяснил товарищ Сталин, зависть «служилого элемента» к успехам социалистического строительства, к повышению благосостояния рабочих и крестьян, обида за мизерабельность своего существования: «Будучи вышибленными из колеи и разбросавшись по всей территории СССР, эти бывшие люди расползлись по нашим заводам и фабрикам, по нашим учреждениям и торговым организациям, по предприятиям железнодорожного и водного транспорта и главным образом – по колхозам и совхозам. Расползлись и укрылись они там, накинув маску «рабочих» и «крестьян», причем кое-кто пролез даже в партию.

С чем они пошли туда? Конечно, с чувством ненависти к Советской власти… Пойти в прямую атаку эти господа уже не в силах. Поэтому единственное, что им остается делать, – это пакостить и вредить рабочим и колхозникам, Советской власти, партии».

 
И он, скарёжен классовою злобою,
идет неслышно портить вентилятор,
чтобы шахтеры выли, задыхаясь по забоям,
как взаперти мычат горящие телята.
 

Выдающийся металлург, автор гидравлической теории пламенных печей, профессор В.Е. Грум-Гржимайло отмечал, что в стране имеется всего 21 инженер-оптик, из них 15 уже арестованы, а в записке в Президиум НТУ ВСНХ от 18 июля 1928 года вполне открыто изложил свои взгляды:

«Учение Маркса есть отсталое учение, уже потерявшее всякую под собой почву. Оно было создано в период расцвета мускульного труда и почти полного отсутствия технического знания и промышленности. Теперь картина резко меняется, и я совершенно убежден, что через 50 лет никакого пролетариата не будет. Как труд рабов, необходимый в древние времена, заменился работою пара и гидравлической силы, так труд пролетариата заменится электричеством. Наш инженерный идеал, зарю которого мы уже видим в железопрокатных заводах Америки, есть завод без рабочих. Это даст людям такое обилие жизненных ресурсов, что в классовой борьбе не будет смысла. Капитализм прекрасно справляется с задачей насаждения этой будущей культуры: гражданин САСШ уже сейчас в 12 раз богаче русского и во столько же раз лучше обеспечен жизненными ресурсами. Из сказанного очевидна одиозность диктатуры мозолистых рук… Большевики излечат русских от национального порока – беспечности – и, как следствие ее, расточительности. За это стоит заплатить. И вот почему я приветствую этот опыт, как бы тяжелы ни были его последствия для современного мне поколения».

Если бы письмо написал не умирающий, то вполне хватило бы этой антисоветской ереси, чтобы сделать из Владимира Ефимовича какого-нибудь министра в каком-нибудь «подпольном правительстве». Но ведь и кроме него в стране хватало «умников», не веривших в коммунизм, не желавших участвовать в строительстве химеры, понимавших, что «светлое будущее всего человечества» – морковка перед мордой осла.

Генсек неспроста предупреждал партийцев: «Нельзя считать случайностью так называемое шахтинское дело. «Шахтинцы» сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности. Многие из них выловлены, но далеко еще не все выловлены. Вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых опасных форм сопротивления против развивающегося социализма».

О контрреволюционном монархическом заговоре генералов и полковников царской армии, захвативших в свои руки управление всей военной промышленностью, ОГПУ доложило Сталину в марте 1929 года. Вождь разослал записку членам и кандидатам в члены Политбюро с требованием «обратить серьезнейшее внимание» на материалы против «группы специалистов по военной промышленности».

В июле, подсчитав улов, чекисты состряпали «Обвинительное заключение по делу о вредительской организации в военной промышленности», послужившее основанием для принятия следующих решений:

а) разослать обвинительное заключение ОГПУ членам ЦК и ЦКК, а также хозяйственникам, в том числе директорам заводов, в особенности в военной промышленности;

б) предрешить расстрел руководителей контрреволюционной организации вредителей в военной промышленности, а самый расстрел отложить до нового решения ЦК о моменте расстрела;

в) предложить ОГПУ представить список лиц, подлежащих расстрелу, и материалы;

г) произвести чистку всего личного состава Военпрома от Главного управления до заводов на местах.

Расследованием было твердо установлено, что несоответствие между возможностями промышленности и потребностями обороны страны возникло вследствии многолетней «вредительской работы» старых специалистов и отсутствия бдительности у членов партии.

25 октября Политбюро предложенный список утвердило, а 29-го были расстреляны без суда: помощник начальника ГВПУ бывший генерал В.С. Михайлов, член правления орудийно-арсенального треста генерал В.С. Высочанский, член правления патронно-трубочного треста генерал В.Л. Дымман, член правления военно-химического треста генерал В.Н. Деханов, заведующий научно-техническим бюро ружейно-пулеметного треста генерал Н.В. Шульга.

В печати опубликовали краткое сообщение о том, что «органами» раскрыта и ликвидирована контрреволюционная вредительская и шпионская организация в военной промышленности СССР, которая ставила перед собой задачу путем вредительства и шпионажа ослабление обороноспособности страны, содействие иностранным интервентам. Три месяца спустя был арестован еще ряд сотрудников Главного военно-промышленного управления, 23 сентября 1930 года по обвинению во вредительстве, шпионаже и контрреволюции подверглись «высшей мере социальной защиты» заместитель председателя научно-технического совета Вохимтреста генерал Б.К. Корнилович, «лучший пороховой инженер» Вомихтреста инженер-технолог Н.И. Довгелевич и помощник директора завода оного треста Н.М. Шафров. Сколько всего человек было осуждено по делу заговора в ГВПУ, до сих пор точно неизвестно.

В стране еще оставались профессиональные артиллерийские кадры, и за них взялись серьезно. Летом 1929 года начались повальные аресты в Центральных артиллерийских мастерских. Однако при всем рвении следователей наличия контрреволюционной организации выявить не удалось. Ничего, обошлись новомодным «вредительством»: были вскрыты «серьезнейшие недостатки в хранении имущества и материалов, а также в качестве ремонта вооружения и в состоянии мобилизационной работы». Этого с головой хватило, чтобы пустить в расход четверых фигурантов во главе с главным инженером мастерских подполковником В.П. Грамолиным. Еще дюжина сотрудников отправилась «перековываться» на великих стройках социализма.

От Центральных артиллерийских мастерских «преступная ниточка» потянулась в Артиллерийское управление и Военную академию РККА – вот уж где свила гнездо натуральная «контрреволюция». Руководителями, согласно сценарию, являлись инспектор артиллерии РККА бывший полковник В.Д. Грендаль, генерал Ю.М. Шейдеман, помощник начальника АУ полковник А.А. Дзержкович и председатель Арткома полковник И. Дмитриев. С ноября 1929-го по февраль 1930 года были арестованы почти все сотрудники артиллерийской инспекции, управления и научного комитета. Из Мобилизационно-планового управления ВСНХ изъяли бывшего члена Арткома, автора трудов по тактике артиллерии В.К. Смысловского, который своей «преступной работой способствовал тому, что промышленность до сих пор не имеет мобилизационного плана», и подло обманывал Советскую власть:

«Я сознаюсь, что не проявлял инициативы во что бы то ни стало составить план, что я пользовался доверием, оказываемым мне моими руководителями или их неосведомленностью во вред делу, а в тех случаях, когда, понуждаемый обстановкой, видя их непонимание или их ошибочные распоряжения, высказывал им это, но получал распоряжения выполнения, – я не осведомлял вышестоящих начальников, Председателя ВСНХ или РКИ или ОГПУ, об истинном положении дела, о грозящей опасности, о могущих быть вредных последствиях, так, как это сделал бы честно работающий специалист».

16 октября 1930 года коллегией ОГПУ «за вредительскую контрреволюционную деятельность в Артиллерийском управлении» были приговорены к расстрелу десять руководящих работников управления во главе с помощником председателя Арткома полковником В.Р. Руппенейтом; полковника В.К. Смысловского «исполнили» в мае 1931-го.

Возглавлявший Артиллерийское управление конармеец, боевой товарищ «легендарных полководцев» Буденного и Ворошилова, бывший унтер-офицер Г.И. Кулик умел крепко выпить и культурно отдохнуть с приятными дамами, но проявлять небрежность и халатность, конечно, не мог в силу своей революционной сознательности и беззаветной преданности. Поэтому Григория Ивановича… наградили третьим орденом Красного Знамени и направили на Особый факультет Военной академии им. М.Ф. Фрунзе, подучиться.

25 февраля 1930 года последовало постановление Политбюро «О ходе ликвидации вредительства на предприятиях военной промышленности». В постановлении указывалось: «ЦК ВКП(б) констатирует, что до настоящего времени во всей военной промышленности не принято достаточных мер по ликвидации этих последствий и до сих пор имеет место выпуск военной продукции с пониженными боевыми качествами во всех военных производствах… Необходимы героические усилия для того, чтобы наверстать упущенное». Для борьбы с «вредительством» при трестах военной промышленности создавались специальные комиссии из представителей ОГПУ и профсоюзов, которым поручалось организовать генеральную проверку чертежей, эталонов, шаблонов, лекал и рабочего инструмента, улучшить систему контроля качества продукции.

Участие в «контрреволюционных организациях» большого количества артиллеристов вынудило обратить особое внимание на Ленинград, где до революции находились основные кузницы артиллерийских кадров – Михайловское и Константиновское училища. Пролетарское чутье не подвело: «организаций», сколоченных по принципу «землячества», оказалось даже две. Бывшие «константиновцы» и бывшие «михайловцы» собирались по праздникам, выпивали, предавались общим воспоминаниям, делились мнениями. Координировал их деятельность и осуществлял общее руководство профессор Военно-технической академии РККА, специалист по бездымным порохам, бывший генерал-лейтенант А.В. Сапожников. Осенью 1930-го – зимой 1931 года подгребли всех. Из наиболее известных артиллеристов были схвачены генералы Н.П. Демидов, А.А. Солонина, И.П. Михайловский, Г.А. Свидерский, Н.Н. Крыжановский, В.В. Гун, И.И. Алмазов и другие. Среди арестованных преподавателей ВТА был «дедушка реактивной артиллерии» полковник И.В. Граве, еще в 1915 году сконструировавший, а в 1924 году запатентовавший «Боевую ракету на основе бездымного пироксилинового пороха и переносного станка к ней», полковник П.А. Гельвих – автор капитального труда «Теория стрельбы», создавший в 1915 году первые отечественные авиационные безоткатные пушки, полковник С.А. Броунс – известный пороходел, соратник Д.И. Менделеева по становлению пороховой науки и промышленности в России, строитель и первый директор Владимирского завода, полковник О.Г. Филиппов – один из разработчиков пироксилино-тротилового пороха. Вообще, специалисты по взрывчатым веществам, с точки зрения бдящих органов, лучше всего подходили на роль «диверсантов».

Большинство подследственных дали признательные показания в том, что занимались вредительством в преподавательской деятельности и науке. Часть из них была расстреляна, как, например, Г.А. Свидерский, имевший брата-белогвардейца в Париже и «получавший от него диверсионные задания», другие – осуждены на различные сроки. А.А. Солонине и А.В. Сапожникову сначала дали ВМН, которую заменили на 10 лет ИТЛ. («Хождения по мукам» профессора Михайловской академии и Петроградского института путей сообщения, члена отечественных и зарубежных научных обществ Сапожникова, разработавшего теорию нитрирования целлюлозы смесями азотной и серной кислот, начались в конце 1919 года, когда его впервые заточили в крепость, расстреляли двоих сыновей, свели с ума жену, затем по ходатайству Максима Горького помиловали и поручили создать снадобье, предохраняющее железнодорожные шпалы от гниения. Алексей Васильевич «со свойственной ему энергией» заказ выполнил, затем заведовал кафедрой химии в Ленинграде, был отправлен в концлагерь, досрочно освобожден и после «естественной» смерти от паралича сердца, случившегося в июле 1935 года, попал в пантеон «выдающихся советских химиков».)

Бывший начальник Михайловского училища и Первых командных артиллерийских курсов генерал-майор И.П. Михайловский получил пять лет. С этапом на Соловки отправился еще один «михайловец», бывший постоянный член Арткома и Комиссии особых артиллерийских опытов, специалист по боеприпасам, теории воздушной стрельбы и авиационному вооружению полковник Е.В. Агокас; его достали в Академии Воздушного Флота, где он что-то непонятное, но тоже явно «вредительское» преподавал (не знаю уж, по какому делу, да, верно, без всякого дела, как изъяснялись чекисты, «кампанейским путем» – за дворянское происхождение – в 1935-м на семидесятом году жизни отправили в ссылку вместе с близкими родственниками бывшего постоянного члена Арткомитета ГАУ и КОСАРТОПа генерал-лейтенанта А.Э. Керна, бывшего начальника ГАУ и члена КОСАРТОПа 78-летнего генерала от артиллерии Д.Д. Кузьмина-Караваева).

В ноябре Г.Г. Ягода сообщил Ворошилову, а в копии Сталину о контрреволюционной организации в Военно-химическом управлении. Еще в феврале 1929 года ОГПУ был разоблачен как один из главных «вредителей» в химической промышленности член-корреспондент АН СССР, профессор Е.И. Шпитальский, специалист по катализу и электрохимии, выдающийся практик, наладивший производство иприта и фосгена для Страны Советов. На допросах Евгений Иванович послушно подтвердил, что вся его работа преследовала всего одну цель: выкачивание денег из бюджета и получение личной материальной выгоды (всей выгоды было подорванное здоровье и заказанный в Германии протез: в советской клинике ученому сделали операцию на пальце, после которой пришлось ампутировать ногу). На «вышку» явно не тянуло, так ведь это только «цветочки», а «ягодки» вот они где: в октябре 1924 года на многолюдном торжественном собрании, посвященном основанию общества «Доброхим», на котором присутствовали Ворошилов, Буденный, Уншлихт, Зоф и другие революционеры, Шпитальский прочитал лекцию об отравляющих веществах и для пущей наглядности продемонстрировал публике мензурку, наполненную водой, объяснив, что, если бы в этой маленькой емкости находился боевой газ, его бы хватило, чтобы отравить всех присутствующих. Пять лет спустя невинную демонстрацию трактовали как попытку покушения на жизнь видных коммунистов.

Следом пришлось арестовать ведущих конструкторов артиллерийских и авиационных химических боеприпасов, специалистов по боевым отравляющим веществам – В.В. Фенина, М.Г. Пименова, Н.Н. Захарова, В.С. Зайкова, инспектора химической подготовки РККА Н.В. Баташева. Начальник ВОХИМУ Я.М. Фишман, рапортуя о «ликвидации последствий вредительства» в химическом ведомстве, сообщал:

«1-е вредительство было в старом Химкоме, возглавляемом Ипатьевым. По показаниям профессор Шпитальского, стремились иметь на вооружении сложный противогаз Т-4. Командование провело на вооружение противогаз Т-5 (ныне «БС»), несложный в производстве. Состав НТК обновлен и коммунизирован;

2-е вредительство было по линии МПУ ВСНХ СССР (Поварник) – в затяжке мобзаявки ВОХИМУ. Поварник при содействии ВОХИМУ был разоблачен и ликвидирован…

3-е вредительство: группа Дзержковича затянула конструирование химснарядов, начав значительное количество образцов к каждому калибру и оттягивая ввод на вооружение. Кроме того, эта группа сконструировала газомет «В», очень сложный и дорогой в производстве. В настоящее время конструирование химснарядов передано АУ…

Пересматриваются и проверяются все рецептуры… Развивается конструкторская работа по газометам, минометам и ракетам.

4-е вредительство. Группа Баташева развивала тактику химборьбы на основе образцов мировой войны, тормозила ввод новых средств борьбы путем недооценки аэрохимии, ядовитых дымов, механизации, систематически дискредитировало партийное командование».

(Пройдет пять лет, и комкор Н.В. Куйбышев напишет докладную, доказывая полную непригодность «несложного» противогаза «БС» для летчиков и танкистов: «Снабжая этим противогазом авиацию и танковые части, ВОХИМУ РККА фактически оставляет их в боевых условиях беззащитными от химического нападения противника».)

Академик В.Н. Ипатьев, один из первых лауреатов Ленинской премии, потрясенный арестами близких друзей и учеников, летом 1930 года подался в «невозвращенцы». В мемуарах он вспоминал: «Мое настроение стало особенно тревожным, потому Е.И. (Шпитальский. – Авт.) знал все детали моей жизни и при допросе совершенно случайно мог сообщить некоторые факты, которые бы позволили привлечь меня к допросу, а впоследствии к аресту (да одного только близкого знакомства с Л.Д. Троцким было вполне достаточно. – Авт.). Хотя я хорошо знал благородную натуру Е.И., я гнал от себя всякую мысль о возможности неблаговидного поступка с его стороны, но все слышанное мною о допросах ГПУ невольно порождало в моей душе мысль о возможности и моего ареста».

При всей своей лояльности к власти вообще и крайней осторожности в личных контактах, Ипатьев не смог избавиться от дурной привычки мыслить «не по чину» по-государственному и отстаивать собственное мнение по вопросам, в которых являлся безусловным авторитетом, перед случайными некомпетентными выдвиженцами, которым партбилет заменял и ум, и честь, и совесть. Он наивно полагал, что главное – не вмешиваться в политику и «честно исполнять свои обязанности перед родиной», а что у гражданина в душе – его личное дело:

«Недостаток симпатии к тому или другому правительству не есть еще преступление, и в действительно свободной стране каждый гражданин имеет право критиковать действия своего правительства. Ведь, если судить интеллигенцию, людей, воспитанных при старом режиме, за то, что они, критикуя большевиков, в кругу своих единомышленников порицают советскую власть, то на основании всего того, что мне пришлось слышать от многочисленных моих знакомых, большевикам следовало бы уничтожить поголовно всех образованных людей и владычествовать над необразованным и совершенно неразвитым в политическом отношении народом. За то, что кто-либо не симпатизировал самодержавию в России и даже высказывал вслух свое отрицательное отношение в тесном кругу своих знакомых к такому образу правления, царское правительство не подвергало это лицо какому-либо преследованию. Сильная власть, опирающаяся на действительное большинство народа, не боится критики, ибо понимает, что без оппозиции жить нельзя, и власть должна слышать правду, исходящую от народа, который ее установил».

В итоге русский химик-органик № 1 отправился поднимать химическую промышленность США и тем спасся – именно его пророчили в руководители очередного «заговора».

Профессора Е.И. Шпитальского приговорили к расстрелу с заменой 10 годами тюремного заключения, его жену выслали из Москвы, двоих несовершеннолетних детей отдали родственникам («вредительские» котлы для производства иприта демонтировали и спустя три года заменили новыми, «пользительными», правда, они оказались «неудачными»: протекали отравой в непредусмотренных конструкторами местах). Аналогичный приговор выписали профессору А.А. Дзержковичу, большому энтузиасту «гуманной химической войны», и члену коллегии Главного химического управления ВСНХ профессору В.П. Кравецу; ипатьевского любимца Г.Г. Годжелло расстреляли.

Примеру Ипатьева последовал еще один выдающийся ученый-химик, организатор фармацевтической промышленности, академик А.Е. Чичибабин, который, похоронив «гордые мечты» в борьбе с «партийным командованием», решил остаться во Франции. В ответ на призывы «родины» вернуться Алексей Евгеньевич писал в Академию наук:

«Даже в самые последние годы моего пребывания в СССР, когда, казалось, я был общепризнанным большим ученым, для своих работ я имел архаическую лабораторную обстановку, тогда как другие получали дворцы и много валюты для приобретения современной литературы…

Блестяще начатые еще до революции работы с нефтяными кислотами, которые при надлежащем развитии могли бы дать ряд ценных для СССР результатов, не получили никакой поддержки. Мои скромные ходатайства о поддержке, вероятно, не сохранились в соответствующих учреждениях даже под сукном, куда их обыкновенно укладывали. И немецкий ученый (Браун) имел большой успех, сделав часть из намеченных мною работ, тогда как, смею утверждать, при благоприятных условиях мы бы к этому времени успели сделать гораздо больше.

Еще более блестяще были начаты исследования дубильных экстрактов работой с экстрактами Бадана. Работы эти не только не получили поддержки, но и людской материал, приобретший ценные навыки в этом деле, был рассеян. И от моей гордой мечты создать в СССР столь нужную для него школу исследователей дубильных веществ остались лишь рожки да ножки.

Мои работы по алкалоидам до такой степени мало пользовались поддержкой, что, вероятно, почти никто уже не знает, что родоначальником производства алкалоидов являюсь я; и думаю, что и история не вспомнит этой моей роли; а страна, не проявившая своей благодарности поддержкой работ нашей лаборатории, не вспомнит и не проявит благодарности и в будущем…

В первые годы моего пребывания здесь я обращался на родину с просьбами о материальной поддержке. Почти все мои просьбы не только не получили удовлетворения, но даже остались без ответа. Без ответа остались и мои пожелания найти здесь работу для СССР. Теперь я нашел здесь, на чужбине, скромные, но достаточные условия для научной работы, более спокойные и при всей скромности даже более удобные, чем те, которыми я располагал в СССР… Но какой смысл не только для меня, но и для СССР, если остаток своей жизни я истрачу, хотя и на родине, на усилия добиться возможности работать?»

Не имея способа привлечь к ответу академиков, «продавшихся империалистам за тарелку чечевичной похлебки», «родина» лишила их гражданства, пожизненно запретила въезд в пределы СССР и разжаловала в рядовые аспиранты.

В декабре 1930 года инженеров убивали по делу «Промпартии» – они тоже «проводили внутреннюю подготовку интервенции», которая была запланирована английским, польским и французским правительствами «на лето 1930 года или, в крайнем случае, 1931 год»: «Интервенция должна была начаться выступлением Румынии под предлогом придирки, например, к пограничному инциденту с последующим формальным объявлением войны Польшей и выступлением лимитрофов…

Общий план сводился к комбинированному двойному удару: главный – на Москву и вспомогательный – на Ленинград, с движением южной армии, опираясь на правый берег Днепра» (из показаний Рамзина).

В этот момент «верхушечная и средняя прослойка старых инженерно-технических кадров, привлеченных к социалистическому строительству», должна была нанести республике удар в спину: парализовать производство, железнодорожные перевозки и энергоснабжение, «вызвать в стране общий экономический кризис, который в сочетании с неизбежными трудностями при проведении коллективизации и значительными продовольственными затруднениями должен был, по их расчетам, вызвать недовольство широких народных масс и привести к краху Советской власти».

Но, слава Марксу, все кончилось хорошо: «Промпартию» разоблачили и тем самым «не только сорвали интервенционистские планы франко-английской буржуазии, но и содействовали успешному и досрочному окончанию первой пятилетки».

Расстреляли «всего-то» шестерых, однако вслед за основным – показательным процессом – потянулись отраслевые: в угольной, металлургической, лесной, текстильной, химической, нефтяной, энергетической («дело электровредителей») и прочих промышленностях – было взято более двух тысяч членов нелегального «Инженерного центра». Сегодня трудно сказать, попали ли в это число или же прошли отдельным заговором ставропольские «вредители-почтовики», которые «замедляли прием и передачу правительственных оперативных телеграмм».

Землемер Н.З. Никонов-Смородин вспоминает: «После суда над шахтинскими «вредителями» по директивным заданиям ГПУ начались «вредительские наборы». Эти «ударные» вредительские процессы начинались и кончались в подвалах, оставаясь совершенно неизвестными вне подвальных стен. Только один этап на Соловки состоял из тысячи человек, по преимуществу инженеров и техников».

В этих этапах были ипатьевский ученик Н.А. Орлов (по оценке В.И. Вернадского – интересный и крупный ученый) и другой его ученик, заведующий кафедрой отравляющих и взрывчатых веществ Ленинградского технологического института Г.А. Разуваев, и профессор того же института, бывший член ипатьевской комиссии Л.Ф. Фокин, и видный специалист по производству серной кислоты, тротила и нитротолуола И.М. Аккерман, и «представитель санкт-петербургской химической школы», директор Уральского научно-исследовательского химического института профессор А.Е. Маковецкий. (Подлость и тупость состоит еще и в том, что одновременно Фишман жаловался на отсутствие специалистов и советские агенты уговаривали поработать в Москве над «улучшением военно-химических средств РККА» немецких профессоров, в том числе лаурета Нобелевской премии Фрица Габера, прельщая их «крупными окладами, квартирами и всеми удобствами». Немцы не соблазнились, не приехал ни один.)

По одному из «наборов» проходил руководитель бригады Охтинской химической лаборатории, бывший «михайловец» и боевой офицер – три года на фронте, шесть орденов – А.С. Бакаев. Под его руководством был создан баллиститный нитроглицериновый порох марки НГ, принятый на вооружение РККА в 1929 году, и на Шлиссельбургском заводе построена опытная установка для отработки промышленной технологии его изготовления. Достижение в самом деле выдающееся, учитывая, что теоретическую базу подвели задним числом. В благодарность изобретателю отмерили 10 лет заключения: «выяснилось», что бывший капитан состоял в контрреволюционной группе, передавал секретные сведения за кордон, тормозил научно-исследовательские работы, готовил к подрыву ленинградские мосты.

Из конторы в тюремную камеру переместился заведующий военным и артиллерийским отделами Металлического завода, конструктор башенных корабельных и береговых установок А.Г. Дукельский. Там же, в «Крестах», очутился начальник конструкторского бюро завода «Большевик» К.К. Чернявский, создавший 180-мм пушку Б-1 для советских крейсеров.

А также старший преподаватель факультета вооружения Морской академии, автор ряда изобретений, бывший председатель Научной артиллерийской комиссии при Главном управлении кораблестроения, бывший капитан 2 ранга Г.Н. Пелль, «вредительски» руководивший проектированием башни для крейсера «Красный Кавказ», готовивший для флота «негодные кадры» и «осуществлявший связь монархической организации в Морских силах» с белой эмиграцией. В 1928—1929 гг. Георгий Николаевич побывал в командировках в Германии, Франции и США: изучал передовую организацию проектирования, изготовления и испытания систем морской артиллерии и приборов управления огнем. Предложения остаться «за бугром», несмотря на то что он уже дважды арестовывался чекистами, Пелль отверг и вернулся в Союз; ясен пень – «шпион». В третий раз его арестовали в марте 1930 года, а 24 апреля он умер в тюрьме, будучи 45 лет от роду.

Тогда же «вредительские контрреволюционные организации» были ликвидированы в Военно-топографическом управлении и Управлении военных сообщений, несколько позднее – в Инженерном управлении и Военно-строительном управлении.

Пролетарии с перекошенными от классовой ненависти лицами маршировали, надрывались на митингах и принимали резолюции: «Мы сметем с пути всех, кто попытается задержать победоносное движение стальных батальонов пролетариата к социализму. Мы требуем расстрелять вредителей и отвечаем врагам пролетарской диктатуры массовым вступлением в ряды ВКП(б) для осуществления пятилетки в 4 года». И даже адвокаты «вместе со всеми трудящимися переживали чувство возмущения». Ширилось «добровольчество в пользу ОГПУ и его органов»: донос служил главным основанием для заведения уголовного дела, факт ареста являлся свидетельством виновности, а признание подсудимого – «царицей доказательств».