Текст книги "Загадка акваланга"

Владимир Безымянный
Загадка акваланга

Затевая открыть кооператив, Борис Фришман полагал, что сможет скопить кое-какой капиталец. Вместо этого он приобрел постоянную головную боль, страх до холодного пота и повседневную усталость. Даже название кооператива – «Сатурн», придуманное юристом, готовившим документы для исполкома, начало раздражать Фришмана, хотя до недавних пор такие мелочи его совершенно не волновали.

Семья Фришмана – он сам, жена и трехлетняя дочь жили в достаточно просторной по нынешним временам двухкомнатной квартире, записанной на имя жены, на тихой улочке в центре Гурьева.

Доставшийся главе семьи по наследству от рано умерших родителей дом подолгу пустовал и к моменту выхода в свет Закона о кооперации основательно пообветшал. Со стороны пустыря у облупившегося забора, ограждавшего дом, расторопные соседи устроили свалку, а с другой сквозь расшатанные прогнившие доски ограды частенько доносились пьяные песни – недавно вернувшийся из заключения в объятия к престарелой матери волосато-татуированный сынок с приятелями будоражили слух соседей фольклором:

– Зимой в тайге балдоха светит, но не греет…

Волею Фришмана отцовский дом был отдан в распоряжение кооператива «Сатурн». Удачно расположенный на окраине, вдалеке от городского транспорта и любопытных глаз, он пришелся по душе кооператорам. Но когда в доме начала скапливаться продукция, стоимость которой составила не один десяток тысяч, четверо компаньонов решили установить ночные дежурства – что ни говори, а на всей улице, где стоял дом, из мужчин только Борис Фришман не имел судимости, и поди знай, не придет ли в голову кому из уважаемых соседей улучшить свое материальное положение за счет кооператива.

Длинный, обрюзгший, словно траченый молью – и не подумаешь, что ему только тридцать, Даулет Сербаев, числящийся в «Сатурне» ревизором, довел решение «четверки» до сведения коллектива.

Работники зашумели.

– Зарплата неплохая, но в вашей дележке никто из нас не участвует. Сами и колотитесь за ваш товар. Я лично ночевать собираюсь дома! – выразил общее мнение сутулый лаборант Луков. Классный мастер, он не боялся потерять работу, скорее наоборот, компаньоны обеими руками держались за него – свой «золотой фонд».

Впрочем, теперь, после появления новой, несравненно более прибыльной работы, руководство кооператива не так уже тряслось над «швейкой», как год назад, в эпоху зарождения «Сатурна». Однако, что бы там ни было, а легальное прикрытие необходимо.

Даже постоянные работники кооператива, не говоря уже о посторонних, не подозревали, что основные деньги приносит компаньонам не подверженная хищениям продукция – воздух. В курсе были только четверо: трое отцов-основателей «Сатурна» – Фришман, Сербасв и Ачкасов, а также недавно примкнувший к ним маленький, с лицом, как печеное яблоко, сорокалетний Ефим Юлеев, работающий по трудовому соглашению.

Юлеев всячески пытался увильнуть от ночных дежурств.

– Я – что?.. Мое дело маленькое. Мою продукцию никто стащить не сможет… Я – завсклад на заводе… Понятно?.. Целый день там кручусь, и еще здесь целую ночь глаз не смыкать!.. Дудки! – тараторил он.

– Не суетись, Ефим! – гулким баритоном оборвал его бухгалтер Ачкасов, плотный, налитой здоровьем, почти квадратный, несмотря на предпенсионный возраст. – Все мы одной веревочкой повязаны и в радостях, и в печалях… Долю-то ты свою не на заводе получаешь. Или хочешь, чтобы мы наняли сторожей?.. Чтоб чужаки сюда нос сунули?

– Оно-то конечно… – вяло согласился Ефим, остывая.

С тех пор дежурили по очереди. Но как-то Фришман, встретившись с Юлеевым, вкрадчивым голосом спросил:

– Ефимушка, не ты сегодня ночью по «Сатурну» дежуришь?

– Ну, я, – досадливо отмахнулся Ефим. – А что, может, подменить хочешь?

– Вот именно… подменить.

Потом с таким же предложением он обращался к остальным компаньонам. Те удивленно пожимали плечами, но с удовольствием соглашались.

– Что, в родительский дом потянуло? – съязвил Ачкасов.

– Почти угадал, Ленечка, – невнятно отозвался тот.

Но причина, по которой Фришман взвалил бремя дежурств на себя, вскоре разъяснилась.

– Девицы-то хоть ничего? Не подхватишь? – поинтересовался дотошный Ачкасов.

– Пальчики оближешь, Меняю через день. Не люблю однообразия. Устаю…

– Это понятно… А как супруга? Вдруг узнает, явится ночью?

– Да как она доберется?.. Ночью в район «Сатурна» даже таксисты не соглашаются ехать… И вообще, надо ополоуметь, чтобы бросить ребенка и мчаться на другой конец города на предмет проверки супружеской верности…

– А вдруг?

– А я ей шиш открою. Калитка от дома далеко. Скажу потом, что был хорош вдребезги, спал.

* * *

Эти ночи не прошли бесследно для Фришмана: дьявольская усталость сковывала все тело, казалось, что ноет каждая косточка. Но и дома не было покоя и отдыха – его постоянно терзал страх близкого ареста, который особенно усилился после того, как компаньоны наладили «деловую» связь с заводом.

«Все, что проворачивали раньше – детские шалости по сравнению с этой новой, простой, прибыльной, но чрезвычайно опасной комбинацией. Труды мои каторжные, нерпы никакими денежками не окупятся, – кокетничал сам с собою Фришман, но тут же мысли его перескакивали на другое, томительно замирало сердце: – О!.. Нот ощущение чувствовать в карманах тугие кирпичики четвертных или червонцев в банковской упаковке! Наличман – это все!» – подводил он трезвый итог.

Фришман сидел в обшарпанном стареньком «Москвиче» Юлеева, ожидая возвращения из банка бухгалтера кооператива Ачкасова. Ширина проезжей части тенистой улочки в центре города перед столь солидным учреждением явно не соответствовала размаху развития кооперации. Тротуары, не говоря уже об обочинах, были забиты легковыми машинами преимущественно дорогих моделей. Не в диковинку были здесь и иномарки.

«Только такой сквалыга, как Ленечка, – про себя Фришман иначе и не называл Ачкасова, – мог продать мне „Волгу“ и ездить на этой развалюхе якобы для того, чтобы не привлекать внимания. А ведь тогда он одной зарплаты получал пять штук в месяц. Хорошо жилось, если бы не сволочной этот прогрессивный налог… Какие деньги через банк выкачивали! А бумажки подписывать – работа не пыльная… Страшновато, конечно… Вот и Ефимушка-юродивый пугает ревизиями на заводе. Главное, что лишний флизелин, якобы давно полученный „Сатурном“, укрыт в надежном месте. Пора бы уже и покупателям приехать… Проверки… они всегда были и будут, надо только смазывать пообильней, не крохоборничать… Даже здесь, в банке, не положишь на руку – неделю будут мотать с одной операцией. И все по правилам: то завиток подписи или цифра на печати не вышли, то цвет пасты в бланках разнится… Да мало ли!.. Предприятиям и то случается денег не дают, не то что кооперативам. Мы кто? Дойная корова, но с подозрительной родословной. А Ленечка молодец, пробивной. Со всеми банковскими мегерами, как он выражается, взасос. Точное слово, именно – взасос. Правильно сделали, что пропуск в банк оформили на его имя… Ага!.. Вот он и сам вышагивает. Смотри ты, как степенно, уверенно… Но что-то мне не нравится портфельчик, легковат. Может… Да нет! Так и есть – пустой! Какой идиот станет бросать сорок тысяч в багажник этого тарантаса!..»

Леонид Ачкасов сел за руль, хряснул всердцах дверцей и тяжело вздохнул. Все было ясно без слов, но Фришман все еще ерзал:

– Как же так, Ленечка!.. Ты же заверял, что сегодня точно будут. Или, может, попозже?

– За что купил, – не глядя на Фришмана, лениво проговорил Ачкасов. – Вот и марка на руках. Как только появятся наличные – нам первым выдадут. Я уже всех там накормил: и старшего кассира, и бухгалтера, и операционистку. Нашим бумагам – зеленая улица… Денег не подвезли.

– Так пойди к управляющему… дай сто, двести…

– Может, сам сходишь? – насмешливо сощурился Ачкасов.

– Ты же знаешь, что в банк без пропуска ходу нет.

– А кто тебе мешает на себя переоформить? Я тебе уже сто раз говорил. Думаешь, мне доставляет удовольствие пресмыкаться перед бабами?.. А ты был когда-нибудь в кабинете у того управляющего, вернее, у той управляющей?.. Там народу полно. И все свои. И не с пустыми руками. Момент ловят, чтобы незаметно сунуть.

– А ты по-стариковски, подладься к ней. За сорок тысяч и ради делового знакомства можно с любой переспать.

– Ну, ты остер! Со своими шлюхами равняешь? Я тебе уже говорил, она женщина интересная и может самостоятельно решить свои проблемы. Возле нее такие Аполлоны от кооперации вьются – не нам чета… Да, впрочем, и денег-то все равно нет.

– Так что – поехали? – упавшим голосом спросил Фришман.

– Подождем. Просто надоело в банке околачиваться. Мы и отсюда увидим, если привезут. В двенадцать все операции прекращаются. Осталось полчаса. От этого бедлама голова кругом идет. Все сожрать готовы друг друга, лишь бы деньги вырвать.

– Ленечка, так тебя же могут не пустить. Пропуск-то с десяти до одиннадцати! – испугался Фришман.

– Не боись. Боря. Я за свои действия отвечаю, – глубокомысленно изрек Ачкасов, исподлобья поглядывая в ветровое стекло. – Лишь бы броневик прикатил.

Они надолго замолчали.

Минут через двадцать Ачкасов взглянул на свои «командирские».

– Трогаем, Боря, – он крутанул ключ зажигания, «Москвич» лихорадочно задрожал, – ждать больше нечего. Видишь, расползаются, как пауки из банки, – криво усмехнулся Ачкасов. – Если и привезут, то все равно сегодня не выдадут. А у Светки день рождения. Она мне целый список настрочила, уже полдень, и на базаре особо не разгуляешься.

Пестрая толпа кооператоров прошла мимо. В открытое боковое стекло машины донеслось:

– … Вечно ждешь, как милостыню… хоть бы до конца недели кровные выцарапать… разъелись тут, кровопийцы… кормишь их, кормишь…

Ачкасов переключил скорость, «Москвич» крякнул и, громыхнув пустой канистрой в багажнике, соскочил на проезжую часть.

– Ленечка, прошу тебя, поехали со мной в контору. Вместе отгавкиваться легче… Даулет-хан ждет своей доли, и рабочим надо зарплату, – заканючил Фришман.

– Не пудри мозги. Я же тебе объяснил, что у меня забот полон рот.

– И Ефимушка ждет на заводе. Ему же нужно за материю с людьми рассчитаться.

– До завтра подождут. Не сдохнут. А чтоб тебя не побили – возьми оправдательный документ, – он протянул марку на получение денег, – пусть у тебя полежит. А ежели кто из работяг скулить будет – выдай от моего имени своими, скажем, по червонцу. С Ефимом побеседуй на предмет комиссии на заводе. Два дня не виделись. Может, пора меры принимать?.. А к Светке на день рождения приезжайте без своих благоверных… Они хоть и знают про мою деточку, но так будет лучше. Да и вам спокойней. Логично же – если у меня, старика, такая любовница, то у вас, молодых, небось, косой десяток. Ладно… До встречи, – Ачкасов притормозил. – Меня с пустым портфелем не украдут… Так что, бери тачку и дуй, успокой ребят. Пофилософствуй, деньги, мол, не самоцель, а средство для наслаждения жизнью. Вон, солнышко какое – махнуть бы тебе на Каспий, окунуться, – по отечески напутствовал бухгалтер компаньона. – Девчоночку бы хорошую прихватил… А ты только и знаешь, что по ночам коньяк лопать со шлюхами, краской и пылью дышать. Здоровье, юноша, надо беречь смолоду, иначе никогда тебе не бывать таким, как я. При силе, при теле, – подмигнул на прощание бухгалтер.

* * *

Райцентр Балыкши по сути уже давно сросся с областным Гурьевом. И пляж у них стал общим. Бледное от жары солнце над Каспием чуть-чуть ослабило свою немилосердную энергию, дочерна загоревшие купальщики, покинувшие на время полуденного зноя пляж, снова до отказа забили песчаный берег, разметав по нему цветные пятна покрывал.

У причалов лодочного парка не было ни единой плавающей единицы: немногочисленные лодки и гидропеды дрожащими точками ползали у края сияющей, как ртуть, мягко вздыхающей водной глади.

Высокий, ладно скроеный, жилистый казах-спасатель из-под руки поглядывал на подвластные ему пространства поверх картонного ящика с лежащей на нем тощей стопкой паспортов.

«Лезут, однако, куда надо и не надо… А что с ними поделаешь?.. Поорать, что ли, мегафоном?.. А какой прок?.. Да и лень орать… Вот я лучше пивка похлебаю, пока не выдохлось и не нагрелось… Один черт, случись что – не чайка – не долетишь. Лодку-то одолжил. Оно и не положено, но зато пивка подбросили… Да и что там может стрястись?» – расслабленно, предвкушая удовольствие, потянулся он за потной трехлитровкои, где еще оставалось не меньше половины… В это время в море что-то произошло – все, что было на плаву, разом устремилось к, одной точке, где, словно спина глубинного жителя, колыхалась на ленивой зыби перевернутая лодка.

* * *

Розысками утонувших майор Корнеев занимался крайне редко. Дело тут не в малозначительности события (так или иначе, речь шла о человеческой жизни!), просто постоянно накапливались, громоздились друг на друга мудреные загадки, авторов которых оставлять на свободе было небезопасно. Но, как говорится, дела не выбирают, они сами к нам приходят. А здесь все осложнялось тем, что утопленника как такового не было. Не было – и все. Паспорт, , оставленный в залог на прокатном пункте, машина на припляжной стоянке, плавающий рядом с перевернутой лодкой спортивный костюм «пума», который казах-спасатель почему-то называл «рита», да резиновые тапочки той же фирмы, подхваченные из воды подоспевшими, к месту происшествия студентами пединститута, – вот что оставил следствию бухгалтер кооператива «Сатурн» Леонид, Викторович Ачкасов взамен своего бренного тела, скрывшегося в пучине вод. Водолазы добросовестно обшарили акваторию пляжа, но ничего не нашли. Им активно помогали студенты. Красуясь перед подругами, они, час за часом ныряли с лодок, и все – безрезультатно. Конечно, без акваланга на многометровой глубине делать нечего, Каспий не деревенский пруд, утопленника в считанные минуты могло унести бог весть куда. Но и расширив круг поисков, обнаружить тело не удалось, хотя по своим габаритам безвременно почивший бухгалтер никак не напоминал иголку в сене.

«… Бухгалтер!.. Усидчивых и дотошных представителей этой мирной профессии первые же шаги кооперации зачастую превращают из чистеньких старичков в обязательных сатиновых нарукавниках в хитрых, с крепкими челюстями и, как правило, нечистых на руку дельцов», – думал капитан Талгат Куфлиев из службы БХСС. Своей флегматичностью и кажущейся медлительностью он мог ввести в заблуждение любого человека, который не знал его покороче. Постоянные клиенты капитана – пронырливые хозяйственники и хитроумные спекулянты поначалу клевали на его мнимую, нерасторопность. Но вскоре Куфлиев приобрел в их среде исключительно широкую известность, которой вовсе и не добивался.

На правах старого друга, майор Корнеев иногда считал возможным отрывать капитана от дел, казавшихся тому неотложными. И сейчас он вошел в кабинет без стука.

Куфлиев вел мирную, почти дружескую беседу с невысоким мужчиной в скромнейшего вида потертом буроватом костюме и несоразмерно больших очках, которые он протирал платком в паузах, когда не был занят приглаживанием жидких пегих волос, обрамлявших, академическую лысину. Мелкое, испещренное множеством морщин лицо его было напряжено.

– Ты надолго, Талгат? – Корнеев по себе знал, как нелегко работать, когда в кабинете посторонний, будь это даже самый лучший друг. – Освободишься – забеги.

– Минуточку! Мы уже заканчиваем. Верно, Ефим Львович?

– Воля ваша, товарищ Куфлиев. Может, еще что?.. Всегда рад помочь.

– Да уж я как-нибудь обойдусь и без ваших услуг, а вот закону послужить следовало бы. И вам бы на пользу.

– Так я…

– Вот я и говорю, – перебил пегого капитан, – если еще что вспомните – милости прошу.

Посетитель мелкими шажками выкатился из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь. В дверном проеме мелькнула голая, пятка.

– Раньше у тебя побогаче клиенты были, – рассмеялся майор, – хоть для визитов целые носки у них находились.

– Ну-у, носки сейчас товар дефицитный, – протянул капитан. – А что до остального… Думаю, что Ефим Львович мог бы без особого ущерба для себя сторублевками квартиру обклеить. Доказать только трудно… Ну, пусть покуражится. Кстати, тут он, конечно, переигрывает. Уж зарплаты заведующего складом худо-бедно на носки должно хватать.

– Я думал, такие устрицы только среди кооператоров водятся, – Корнеев уселся напротив капитана, – а он, видите ли, на заводе трудится.

– Ну, об этом попозже. Ты, Игорь Николаевич, знаешь мое мнение. Я еще не встретил ни одного кооператора, который интересовался бы чем-нибудь, кроме наживы. Еще как-то могу понять патентщиков, хотя и на тех пробы ставить негде. Посмотри на мордоворотов, которые торгуют на базаре блузками да юбками. Небось своими руками на товаре розочки вышивают.

– А кооперативы, – неожиданно поддержал его Корнеев, – превратились в своеобразные насосы для перекачки безналичных денег в наличные.

– О! – прищурился капитан. – Красиво излагаешь… Хлеб отбить хочешь?

– Бухгалтер у меня пропал, – майор длинно вздохнул и отвалился на спинку стула.

– То есть?

– Утонул. Да так аккуратно, что тело никак найти не можем. Свидетели видели, как переворачивалась лодка. Одному чудаку этак метров со ста даже удар головой об лодку примерещился. Но факт есть факт. Искали, но не нашли… Оно-то, конечно, течение там – дай бог. Но мне нужно другое – что там за кооператив, в котором работал мой бухгалтер? Боюсь, придется твоих орлов задействовать.

– Бери главного орла, – узкие глаза на плоском казахском лице капитана весело заискрились. – Меня бери!

– Я-то на тебя и рассчитывал, но боялся, что откажешь.

– Ну-у, как можно другу отказать?.. Как, говоришь, называется фирма твоего утопленника?

– Не без претензии. С эдаким мещанским шиком. «Сатурн».

– Хе-хе-хе, – мелко рассыпался капитан, показывая некрупные, но крепкие, ослепительно-белые зубы. – Надо же! В городе две сотни кооперативов, а на этом «Сатурне» мы с тобой пересеклись.

Майор поднял брови и уставился на собеседника.

– Удивляешься?.. Я тоже. Тип в рваных носках, – капитан кивнул на дверь, – трудится именно в этом кооперативе. По договору, так сказать – наемный рабочий. Ты, может, обратил внимание на чисто пролетарские мозоли на его руках? – усмехнулся Куфлиев.

Корнеев вспомнил пухлые розовые пальчики посетителя, протирающие очки или нежно поглаживающие загорелую лысину.

– Да, – согласился майор, – верно. Но ты же знаешь – если человек на заводе занимает руководящую должность…

– Завод – ладно, – живо перебил его капитан. – Но здесь он заявил, что в кооперативе выполняет работу неквалифицированного рабочего с зарплатой…

– Ну, не тяни…

– Мямлил, мялся, ломал сироту казанскую, но куда деться, знал, что его слова легко проверить… Так вот – три тысячи рублей в месяц.

– Неплохо нынче чернорабочие заколачивают!

– А представь, сколько получал твой исчезнувший бухгалтер? И зачем исчезать при всех этих тысячах?

– Может, он и утонул, перегруженный сверхдоходами. Почуял, что жареным запахло.

– Пока вроде и пахнуть нечему, – рассудительно возразил капитан. – Финотдел провел плановую проверку. Ничего для нас интересного не выявлено. Я сам акт смотрел. Налоги с прибыли, подоходный, соцстрах. Даже на благоустройство города один процент выделили. Целую тысячу при стотысячном валовом доходе, – усмехнулся Куфлиев.

– А сколько они существуют?

– Всего год. И выполняют исключительной общественной важности задачу: получают в Кульсарах детали со специально опыленной поверхностью, болезненно реагирующей на царапины и окисляющейся на воздухе в поврежденных местах. Каждую такую деталь заворачивают в специально выделяемую для этой цели ткань – флизелин. Затем перевозят на собственном грузовике в Гурьев, снимают ткань и в густой вязкой массе по специальному желобу транспортируют детали со склада в емкость соседнего сборочного цеха, где они монтируются в агрегат. Отсутствие механических повреждений подтверждается актами приемки, которые подписывают завскладом Юлеев Ефим Львович и механик Круглов.

– Спасибо за исчерпывающую информацию. Ты мне вот что скажи, – майор закинул ногу за ногу, – одного я видел. Доверия он не внушает.

– : Это верно.

– А второй?

– Старый пьяница. При беседе мог лишь подтвердить, что действительно видел, как кто-то где-то что-то разворачивал. Вернее, где – известно. На складе. По отзывам рабочих, мастер больше интересовался получением спирта для промывки… интересно, чего?.. От получателей агрегата пошли рекламации… Если логически рассуждать, то повреждения поверхностного слоя деталей, нарушающие нормальную работу агрегата, могут образоваться только если транспортировать их без тканевого кокона. Думаю, что «новаторы» из «Сатурна», отменив упаковку деталей, убили разом двух зайцев. Во-первых, избавились от трудоемкой ручной работы, не забывая при этом получать за нее оплату. Во-вторых – сэкономили якобы пропитавшийся машинным маслом и годный только на свалку флизелин. Его утилизацию кооператив самоотверженно взял на себя, как и доставку деталей. «Камаз» «Сатурна» привозил раз в месяц двадцать тысяч штук продукции. По раздутым донельзя расценкам вместе с надбавками за срочность, использование собственного транспорта и прочее кооперативу перечислялись заводом тридцать тысяч рублей.

– Подумать только! Полтора рубля за деталь! – изумился Корнеев. – А куда финотдел смотрел?

– Как обычно. Ты бывал в этом финотделе?

– Да заходил как-то.

– Понятно. Так вот, акт по проверке кооператива мне приносила этакая девчушка-пичужка. Думаю, ее не очень трудно надуть, а не надуть – так купить.

– Что-то ты больно категоричен.

– Редко кто в наше время выдерживает испытание деньгами, а тут еще и запрещение работникам фин-органов работать в кооперативах по трудовому соглашению… Но выход находится. Устраивают туда родственников, возлюбленных, да и небольшой ежемесячной взяткой не гнушаются. И вообще, следят-то они только за правильностью уплаты налогов, а дела производства уже на нашей совести.

– Это значит, что на совесть работников завода рассчитывать уже не приходится?

– Вот именно. Придется еще покопаться в документах «Сатурна». Не верю, что там нет финансовых нарушений. Надо и «мертвых душ» по ведомостям поискать, хотя это уже была бы явная наглость.

– Ох, видать неспроста утонул бухгалтер! – подвел итог Корнеев.

– Неспроста, да и не вовремя, – поддержал его капитан.

* * *

Отсутствие хозяина дома не сказалось на щедрости стола. Впрочем, к еде почти никто не притрагивался: рыбным изобилием на Каспии никого не удивишь, а тонкие розоватые ломтики буженины все равно уступали нежной, маслянистой, тающей во рту осетрине. Потянувшись с пьяной неловкостью за бутылкой «Пшеничной», Даулет Сербаев неожиданно опрокинул ее. Глухо звякнув, она упала горлышком в низкое широкое корытце с икрой, и водка забулькала в аспидно-черыую бугорчатую массу.

– А, хрен с ней, – успокоил сам себя Сербаев, – все равно никто ее не ест.

Икра в Гурьеве в открытую продавалась у браконьеров почти за бесценок.

Даулет перехватил бутылку, лихо наплескал в фужер и, не оборачиваясь, свободной рукой крепко сжал тугую коленку хозяйки дома. Та даже не шелохнулась, казалось вовсе не заметила грубого ухаживания соседа. Пышная грудь ее дышала ровно, но скуластое, розово-смуглое от загара лицо выглядело усталым. Меньше всего она была похожа сегодня на себя – всегда кокетливую, голубоглазую Светик.

Сидящие напротив Юлеев и Фришман то угрюмо прятали глаза, то застывали неподвижно, тупо уставившись в простенок. На водку, в отличие от Сербаева, они не налегали. Наконец, Ефим несколько раз шмыгнул косом и, почему-то пугливо озираясь, сказал:

– Знаешь, Света, ей-богу, можно поверить, что Ленька решил утопиться от ревности. До него, наверно, дошло, что ты путалась с Даулетом…

– Полегче, ты, сморчок, – погрозил увесистым, с хорошую булыгу, кулаком Сербаев.

Светлана пропустила мимо ушей перепалку компаньонов. Было не до эмоций. Фришман решил поддержать разговор:

– В конечном счете, нас интересует одно: были ли при Леньке полученные сто тысяч, а если нет, то куда он их девал. Не верю, чтобы такая кобра, как ты, не знала его планов… Ясно, как день, что он готовился заранее, раз заказал в банке вместо сорока тысяч сто. А марку, которую он мне дал, чтобы вам глаза замазать, можно только на голую задницу лепить. Мне знакомый филателист сказал, что это купон от одной из гербовых марок.

– А ты куда смотрел, паскуда! – взревел подогретый еще одним фужером Даулет, топивший в водке обиду на Светлану, не разделявшую его чувств.

Губы Светланы брезгливо вздрогнули, она смахнула руку ухажера со своего колена.

– Можно подумать – ты много видел банковских марок!

– А-а-а, мать их!..

– Вот и я столько же. Все финансовые дела вел Ленечка, и надо сказать, они у него были в порядке. – Фришман тяжело вздохнул и продолжил, едва не всхлипывая: – А теперь у нас на счету девятьсот рублей, и я не представляю, как перечислять налог с прибыли за второй квартал. А подоходный платить?.. В течение месяца нужно подать декларацию. Неуплату налога не прикрыть никакими взятками… Вот, разве, соцстрах может подождать… Пока в обкоме профсоюза очухаются – мы, может, чего и накрутим.

– Накрутим, – прошипел, передразнивая его, Юлеев, – колючую проволоку на интересное место… Я уже вам, долдонам, говорил, что на заводе комиссия. Больше необмотанный товар принимать не буду! – распалял себя Ефим. – В БХСС только и ждут, чтобы сцапать с поличным. Боюсь, дело наше горит синим пламенем.

– Всего-то и урвали вшивые копейки. А какие дела могли бы быть! – пьяно сокрушался Даулет.

– И какого я связался с вашим недоделанным «Сатурном», – снова заныл Ефим. – Пора уже по норам… Хорошо, хоть за полгода сдернули тысяч по тридцать, а бухгалтерия ваша меня не касается. Тылы на заводе я обеспечил надежные, а вот как ты, Борис, допустил, чтобы Ленька сто штук хапанул – просто в голове не укладывается!

– А им в банке что! – злобно окрысился Фришман. – Денег сняли не больше, чем на счету было. Остальное – наши проблемы… Подпись мою Леньке не впервой подделывать – мы постоянно друг за друга расписывались. Он наверняка в банке всех, кого надо, подарками замазал. Нам теперь для того, чтобы хоть по нулям раскрутиться, надо внести тысяч сорок паевым взносом. У государства долго на крючке не повисишь – разгибать надо, и быстро. Значит так, по десять тысяч каждый – вносим завтра… И тебя, Светуля, это касается. Ясно-понятно, где Ленечка на черный день денежки хранил. Не уплатим налоги – все погорим. Самое большее через месяц нас заметут.

– Это меня-то заметут? – отчетливо разделяя слова, пренебрежительно сложила полные яркие губы Светлана. – Я в ваших делах посторонняя.

– Не совсем, Светуленька, – ехидно заулыбался Фришман.

– Ну, оформлялась к вам в «Сатурн» рабочей, всего и делов… И Ефим – рабочий. Не знаю, как товарищу ревизору, – она, усмехаясь, покосилась на Даулета, – а вам, господин председатель, раскошеливаться придется. Денежки-то нравилось грести?.. Забыл, как Леня тебя из овощного лотка в хозяева поднял?.. Выбился в люди – так держи марку, – голос Светланы отвердел, налился металлом. – Да ты, мой сладкий, должен был за каждым дворником смотреть, если он в деле, не говоря уж о таком жуке, как Леня. А проморгал – плати. Денег я не дам, – она коротко ударила ладонью по крышке стола так, что откликнулись рюмки и фужеры, потом поднялась, подошла к вмонтированному в стену бару и открыла его. – Вот мое заявление о расторжении трудового договора с «Сатурном», а вот здесь, в: картонной коробочке, – она сунула все вместе Фришману, – круглая печать и угловой штамп кооператива, это Леня оставил… А ты что, мурло, руки распустил, – она секанула ребром ладони запястье Даулета, – уцепился, как за свое!.. Хватит, ребятки, дружить – давайте разбегаться.

– Ты с-смотри, царица болотная! – Сербаев даже слегка побледнел от боли, пот градом катился по его лицу. – Как в койку – так Даулетик, а как деньги вносить – товарищ ревизор?.. Да где у меня деньги?.. Семью хорошо кормил, тебе кольцо дарил. Что оставалось – пропил. Вы же знаете, ребята, – бешеными мутными глазами он обвел сидящих, – что у меня ни копейки за душой. Кончится наша работа, я больше месяца не продержусь. Заглохло с заводом – давайте, как раньше «швейку» гнать. На одних сумках проживем. Вы только внесите за меня, я потом с лихвой рассчитаюсь. С работы возьмете. Все буду отдавать. Себе чтобы только не сдохнуть… И ты, Ефим, не крысься. Как получать – так кооператор, а как отдать – заводчанин. Платить – так всем… Думаете, Даулет пьяница, ничего не понимает?.. Надо еще разобраться, почему у Бориса со зрением так плохо – не заметил сто тысяч у Лени в портфеле… Почему не поинтересовался у банковских?

– Что ты плетешь!.. С какой стати я вдруг полез бы проверять Ленечку?.. Да я в лицо знаю только операционистку Ирку, возил ее на машине в Махамбет. Родственники у нее там. Я тогда еще отбрыкивался, но Ленечка мертвого уговорит. Нужный, мол, человек, пригодится… Вот и пригодилась! Если бы не она, вряд ли мы так быстро узнали, что Ленечка все деньги схапал, – чувствовалось, что Фришман переживает промах и стремится обелить себя перед партнерами. – Я специально вчера подрулил к банку к концу рабочего дня, Дождался. Набор чик косметический, то-се, «как жизнь, лапочка, садись, подвезу». Разомлела, еще бы: на «Волге» прокатиться, музынку послушать, подарочек там… А она и говорит: «Конечно, гребете по сто тысяч, можно и на „Волгах“ разъезжать!»… Я сначала не расшурупал, какую-то чушь сморозил, а потом дошло…

– Лучше бы чуть пораньше дошло, – перебил его Даулет.

– А кто спорит? – уныло согласился Фришман и поспешил переменить тему. – Позавчера, в понедельник, тут повеселее было. Правда, день рождения – не поминки, не в обиду Свете… Хоть наш Ленечка и не явился. Не пришел – плохо, но не смертельно, как мы тогда думали… Может, Матрена его взбеленилась. С нее станется. А Даулетик, набравшись, еще и орал, что Светке надо не тряпку, что со своей благоверной совладать не может, а мужика помоложе да повеселее… Внаглую себя подсовывал. Но Светочка у нас не дура. Твердо усвоила, что переспать – одно, а держаться лучше за такую махину, как Ленечка. А может, ты все-таки знаешь, где твой ненаглядный, а, Светуля? Не похожа ты что-то на индийскую вдову.

– Отцепись, Боря. Тошно слушать. Ты хоть себе самому веришь?

– Себе – да!.. Вот еще Ленечке поверил, на свою голову… Дебил, не мог в портфель заглянуть!

– Может, и повезло тебе, что не сунул нос, – вздохнув, проговорила Светлана.