Текст книги "Загадка акваланга"

– Ты на что намекаешь!

– Плохо ты знал Леню… да и остальные тоже. Если ему что мешало на пути – убирал… Четко и грамотно. Опомниться бы не успел, как нырнул бы с ним вместе в такую комбинацию, из которой не выныривают. А так – хоть голова цела…

– Ну-ну, продолжай!

– Когда Леня после банка завез продукты, то предупредил, что мотнется на часок окунуться. Я тогда подумала – в бассейн. Не любил он на солнце жариться… Поэтому и не переживала, когда он к вечеру не вернулся… Это когда вы нахрюкались, как свиньи, и убеждали меня, что это обычные его фокусы… А он уже мертвый был.

– А кто его видал, утопленничка? Ты зубы нам не заговаривай, от своего пая отвертеться хочешь?.. Рано похоронила… и уже с Даулетом в открытую… Не боишься, что воскреснет?

– А мне без разницы, – пьяно воткнулся Сербаев. – Любовь не лужа – достанется и мужу… Хотя, какой он к черту ей муж… У Светки таких… только подолом махни…

У Светланы раздулись ноздри, она явно намеревалась ответить резкостью, но тут коброй вскинулся

Юлеев:

– Хорош базлать! Если Леня сейчас не по дну в Иран марширует, то ему до фени все Светкины шашни… Ухватил куш – и поминай, как звали. Раньше всех почуял, чем здесь пахнет.

– А почему почуял? – Даулет тяжело поднялся во весь рост и склонился к Юлееву. – Твоя подача. Кто гудел: «За производство отвечаю… никто не рюхнется… нарушение технологии никого не колышет…» Вот откуда ветер и подул… И на кой ляд тебя Борька выкопал с этими вшивыми безналичными!.. Таскали потихоньку денежки с «левака», в банк и не заглядывали… А теперь хапанули у государства за так себе двести тысяч! Не помилуют…

– Ты еще километры флизелина казенного посчитай, который вместо обмотки на сумки пошел, – неожиданно поддержала его Светлана, – да на скатерти… Ох, извините, запамятовала… Вы же у нас теперь магнаты! Тут не до сумок… Это так, для отвода глаз. Конечно – зачем запускать свое производство, когда можно гнать ткань цеховикам рулонами? Да еще и зарплату получать за изоляцию деталей… Ух, вы, работящие мои!.. Рокфеллеры мои натруженные!

– Зря ты так, Света… Принесли же черти Леню твоего ко мне на завод! Флизелин ему, технологию… А теперь все честные… А ведь ты, Боря, – Ефим толкнул локтем Фришмана, – вместе с ним уламывал меня! На воровство! Ведь не в магазине приценивались… А когда я предложил комбинацию, при которой государство Не только отдает нам флизелин, но еще и зарплату подбрасывает, так были на седьмом небе, только торговались за каждую копейку… Й ты, Боря, больше всех… как настоящий жид из местечка…

– Ха, люди, посмотрите на эту гниду, – с нарочитым акцентом сказал Фришман. – Тоже мне, ариец нашелся! Или забыл, что фамилию жены носишь? Бывший гражданин Рабинович, или как там тебя?.. Герой-разведчик с двойной фамилией.

– Фамилию взял, а теперь и сам не рад, хоть, обратно паспорт меняй.

– Что, Ефимузика, трудно с новой фамилией за бугор линять? – засмеялся Фришмак. – Хочется шкуру спасти?

– А ты сам не такой?.. Все одним мазаны. Может, кроме Даулета, который впервые в жизни пощупал нормальные деньги и сразу загудел, как ихний хан, или бей – что там у казахов?

– Знать надо, раз у нас живешь… Забыл, как прибалтов и другую торгашню заезжую на базаре размотали? Тебя жалко, тогда не достали… И не было бы ничего, и тюрьмой бы не пахло… Сумки неучтенные – муть. А за казенные деньги – и дом казенный… И не надо меня подковыривать. Сам знаю, что со своими деньгами делать – хочу – трачу, хочу – в землю закопаю. А ты давай, набивай мошну, в зоне пригодится. За такие дела мало не дают… Со слабым здоровьем можно и не дотянуть, – Даулет выпустил пар и шумно уселся.

Обычно непьющий Фришман одним махом опрокинул фужер водки и запил теплой, без газа минеральной водой. Его мутило, но не от спиртного, а от тупой бесполезной грызни.

– Кончайте, ребята. Все замазаны. Надо вместе выпутываться, а не расшушариваться по-крысиному – все равно достанут… Выделишься, Ефимушка – пожалеешь. Я ведь предупреждал, что есть под тебя номер. Ты у нас в руках, и достаточно крепко.

– Это себе оставь. Мне бояться нечего. Можешь хоть сейчас объявить. За то, в чем я виноват, сядем все.

– Может, погодим?.. Давай-ка, отвезу я тебя домой, по пути и переговорим. Тебе же спокойнее – время позднее, а места здесь – ох, сам знаешь. И не забывай, что перечислял ты заводские деньги кооперативу не безвозмездно – за каждые три безналичных тебе откалывался один самый что ни на есть настоящий.

– Барину наше нижайшее за щедрость… Знал, быты, с. кем я только не делюсь! Мне, как говорится, только крохи достаются с господского стола,

– Так договаривались. А. оплату за флизелин, а то, что ты не имел хлопот ни с банками, ни с финотделами, ни с налогами – это ты не берешь в расчет?

– Ну, правильно. Мне только этого, не хватает! – Ефим решительно поднялся.: – Разбирайтесь сами, а я пошел… Доберусь на своих двоих… И, заметьте, вносить ничего не собираюсь. Как-нибудь без меня.

Подагрически шаркая, Юлеев вышел. Светлана окинула взглядом, комнату. Даулет успел перебраться в кресло и, низко свесив голову с густой и жесткой, как проволока, шевелюрой, подремывал. Фришман мрачно молчал. Она встала, сложила, вчетверо свое заявление о выходе из кооператива и молча сунула в нагрудный карман его белой безрукавки. Тот не реагировал.

– Дорогие гости, не надоели ли вам, хозяева?.. Будем, считать, что, переговоры прошли с переменным успехом.

Фришман поднялся, отряхнул с брюк какие-то крошки.

– Имей, в виду, Боря, я тоже, ничего, вносить не буду. Деньги, которые писались на меня, я отдавала Лене. Хочешь верь – хочешь, нет. Знала – у него, надежнее, чем в, банке… По идее, без меня, он никуда и трогаться не должен. Значит, и вправду утонул… Видать, так ему и мне на роду написано….

– Получается, если б, он исчез, то ты. бы. знала?… – встрепенулся Фришман. – А о том, что заказывал на понедельник не сорок тысяч, а сто, ты тоже была в. курсе?

Светлана отрицательно покачала головой.

– Где же тогда наш драгоценный Леонид Викторович? Сроду не поверю, что такой феноменальный пловец мог утонуть. Знаешь, как он плавал?

– А если бортом по башке? Весу-то в лодочке – два центнера. Давай попробуем? На тебе испытаем…. Думаю, после этого наш, вернее – ваш кооператив полностью лишится начальства…. Не принимать же всерьез этого, ревизора… – она презрительна, ткнула холеным пальцем в грудь безмятежно похрапывающего Сербаева. – Это он для следствия ревизор, а для вас Даулешка… И то, что он по-дурости взялся за самое опасное, за «левак» – всем по душе… А беда с другой стороны подкралась. Когда Ефим заблажил, что шерстят завод, даже я сообразила – дело плохо, а уж о Лене нечего и говорить – нюх у него волчий.

– Значит, все-таки знала?

– Что он собирался делать – понятии не имела, но почувствовала неладное. Одно могу твердо сказать – без меня бы он не ушел. Так что, здесь его не ищи.

Фришман расслабленно махнул рукой и направился к выходу.

– Погоди, Боря, а этого куда? – она показала на Даулета.

– Да пусть остается.

– На кой он мне… Хотела по-бабьи прислониться, а он сам шатается… Так что забирай своего ревизора и катитесь отсюда оба. Хорошо бы навсегда. Обрыдли мне ваши «сатурналии». А теперь вы и подавно друг другу глотки рвать будете. Так что – скатертью дорога. Устала, спать хочу.

* * *

…Юлеева нашли утром. Маленький, ссохшийся, скрюченный. На месте вырванных с мясом ногтей торчали побуревшие от крови иголки. Выколот правый глаз. Скальп снят кусками. Множественные ожоги и ножевые ранения, из которых по меньшей мере два смертельных. Все говорило о том, что пытали его свирепо. Убийцы и не пытались скрыть личность жертвы – возле тела валялся заляпанный заводской пропуск.

Гибель в течение двух дней бухгалтера и рабочего кооператива «Сатурн» логично было бы связать воедино. Однако реальная ниточка к раскрытию тайны флизелиновой технологии, которую нащупал было капитан Куфлиев, непредвиденно оборвалась. Информации о Юлееве хватило ровно настолько, чтобы установить его роль в «Сатурне» и составить поверхностную характеристику его личности.

Тихий и скромный завскладом, общаясь с зависимыми от него людьми, преображался. Складские рабочие трепетали перед ним и величали не иначе как «сам» и «хозяин». Жена Юлеева – хрупкая, тихая, с ранней сединой женщина, со скорбным мужеством сносившая тяжесть обрушившегося на нее горя, чем-то неуловимо напоминала монахиню, скорбящую по усопшему родственнику, Взгляд ее поражал какой-то потусторонней отрешенностью. Она также числилась в «Сатурне» – рабочей по трудовому соглашению.

– Даже один раз расписывалась за зарплату, – бесстрастным голосом сообщила она Куфлиеву, изучавшему хозяйственную деятельность кооператива.

– На какую сумму?

– Две тысячи.

– Вам не показалось, что это многовато?

– Конечно, показалось! Но ведь я этих денег и в руках не держала, – наивно, не предполагая ничего предосудительного в своих действиях, призналась женщина. – Мне сказали, что нужно только расписаться.

Вообще, в процессе расследования обоих мрачных происшествий все, с кем приходилось сталкиваться капитану, на первый взгляд безотказно шли на контакт, словно бы изо всех сил стараясь помочь установить истину. Не был исключением и председатель погрузившегося в траур кооператива. На предложение Куфлиева явиться в горотдел он откликнулся незамедлительно.

Договорившись с капитаном, майор Корнеев присутствовал при беседе, но сидел так, чтобы не привлекать к себе внимания, в самом углу кабинета. Анкетные данные председателя он уже успел изучить, но посчитал нелишним, составить свое мнение о нем, потому и напросился к капитану.

Румяный, круглолицый Фришман, войдя в кабинет, беглым, но цепким взглядом окинул присутствующих, шумно поздоровался и прошел к столу Куфлиева. Его жесты, интонации, беспрестанно меняющееся выражение лица и даже что-то в походке являли смесь готовности услужить с некоей печалью, приличествующей моменту. Несмотря на жару, одет он был в темно-синие шерстяные брюки и черную рубашку с короткими рукавами и белыми пуговицами на нагрудных карманах.

Формальная сторона беседы Корнеева не интересовала. Он даже немного отвлекся, погрузившись в размышления. Но вот до него донеслось:

– …Сто рублей в месяц в соответствии с договором кооператив платит мне за эксплуатацию моего дома. Нам втроем прекрасно живется у жены, почему же с выгодой не использовать собственность?

– Помимо этой статьи доходов – какая у вас зарплата?

– Разная… Сразу и не ответишь. Зависит от обстоятельств.

– А вы припомните. Тем более, что завтра вы должны представить нам всю документацию кооператива.

– Да-да. Конечно… Ну, в последние месяцы я получал около пяти тысяч.

– В месяц?

– Ну, не в день же! – развеселился Фришман, но, перехватив взгляд капитана, сник и даже чуть побледнел.

– Прямо скажем, недурственно. Чуть побольше,

чем у Президента… И многие у вас такие оклады имеют?

– Извините, но опять затрудняюсь…. Не готов я. Надо уточнить. Платежные ведомости хранились у бухгалтера, а он, – Фришман развел руками, – как вы знаете…

– Да… Это ведь документы строгой отчетности, они обязаны находиться в целости несмотря ни на что.

– Но…

– Никаких «но». Поясняю… – капитан на минуту остановился, вероятно, вспоминая какой-то циркуляр. – Бумаги кооператива, равно как и другой организации, надлежит хранить в помещении таковой, и желательно в сейфе.

– У нас довольно специфические условия, – оправдывался Фришман.

Капитан стоял на своем:

– Если документы не найдутся – туго вам придется. Надо будет все восстанавливать… Так что – поищите. Терять их в вашем положении не стоит. Разве что для того, чтобы привлечь внимание органов…

– Да я не о том. Я думаю, все бумаги целы. Просто они у Ачкасова дома… Это хотя и нарушение…

– Все? – перебил его капитан.

– Нет. Только платежные ведомости и трудовые соглашения с временными работниками… Да! Еще протоколы собраний.

– Неплохую коллекцию собрал у себя ваш бухгалтер.

– Ну, зачем так? – попытался обидеться Фришман. – Устав, банковские дела, авансовые отчеты, чеки на материалы – все это хранилось у меня и сейчас со мной. Как чувствовал… Может, этого достаточно?

– Я уже не раз говорил, что мне нужны все документы. Экий вы, право, тугодум, – усмехнулся'Капитан.

– Хорошо… хорошо… – Фришман залился краской, вскочил со стула и схватил портфель, с которым пришел.

– Куда же вы, Борис Ильич?.. Успокойтесь. Те документы, что вы принесли с собой – вы их оставьте. Я вам и расписочку сейчас дам, чтобы вы не беспокоились. Остальное принесете завтра. Нам с вами посредством документов надлежит общаться… Так что – жду к девяти.

– Суета сует, – скорбно провозгласил Фришман. – Не погибли бы наши товарищи, так о нас, грешных, никто бы и не вспомнил.

– Вы думаете? – капитан оторвался от бумаг, которые передал ему собеседник. – Впрочем, можете быть свободны… Справку вам на службу не нужно? Все-таки не шутка – получаете около ста семидесяти в день.

– Спасибо. Я это через кооператив оформлю. То есть через общее собрание, оно у нас определяет зарплату каждому члену.

– Вот-вот… Не забудьте, кстати, захватить протоколы, и решения общих собраний, а также список членов кооператива и работающих у вас по трудовому соглашению. Как в исполком готовили на утверждение устава – со всеми данными.

– За этим дело не станет.

Фришман, поддерживая на яйце каменную улыбку, зашагал к двери, попутно с ног до головы оглядев Корнеева.

– Ну, как тебе председатель, Игорь Николаевич?

– Скользкий. Думаю, трудно с ним будет.

– А ведь он у нас с тобой, можно сказать, самый главный пока свидетель. Не очень-то Борис Ильич откровенничает.

– Боится изумить мир правдивой повестью о своих предпринимательских дерзаниях… Им у меня пока занимается Тимонин. А я погожу со знакомством до более выигрышного момента. И без него есть чем заняться. Тем более, что не имею никакого желания часть работы некоего, – Корнеев хитро подмигнул, – капитана взваливать на свои плечи.

– Я это понимаю как острый критический сигнал. Надо, надо нам активизировать работу с этим Фришманом. А то ведь: известно – если в поле зрения небезызвестного майора кто-нибудь попадает, то дружественным; службам остается только, облизываться. Где уж нам, рыцарям гроссбухов, соперничать, в оперативности с меченосцами розыска!

Негромко, иронически препираясь, они стояли у открытого настежь окна.

– Сильно сказано, но неточно, Знаю я эту твою самокритику. Я не твой проворовавшийся клиент, меня напускной медлительностью, не проведешь.

– Пока месяц не будет круглым, его, нельзя называть луной, – Талгат, слегка покосился на Корнеева.

– Вот-вот. Именно поэтому – открой, секрет, почёму для нас так важны недостающие документы? Ну, ведомости; там на зарплату, это, я; еще понимаю. Тут и «мертвые души», и фальсифицированные суммы, и прочее. Но трудовые договора с временными рабочими тебе зачем? Протоколы… Неужели из-за этого стоило обкладывать, допрос?

– Асу угрозыска попробую популярно втолковать кое-какие прописные истины. Мне уже приходилось возиться с кооперативами. Конечно, не с такими смертоносными, как, «Сатурн». Учет везде поставлен из рук вон» скверно. Кадрами практически никто не занимается. Бытует мнение, что достоинство кооперативов в, том, что они не держат лишних работников, дармоедов, обходятся: без всяческих инспекторов. Однако часто такая сторублевая экономия, оборачивается много тысячными потерями.

– Для государства, разумеется, – вставил, Корнеев.

– Ну. А нам потом приходится доказывать кооператорам, что в государстве ничего не исчезает бесследно. Вот, например, в платежной, ведомости напротив фамилии Иванов стоит некая сумма. Кто этот Иванов, может ответить только трудовое соглашение или договор – единственный документ, где указан адрес работника. А если и он утерян, то его придется искать среди полчищ других Ивановых.

– А. если потеряны платежные ведомости? – поинтересовался, майор.

– Тогда и искать будет некого.

– Хорошенькое дело! Тогда надо срочно просить у прокурора санкцию на арест, Фришмана, или хотя бы задержать его, чтобы он не успел уничтожить документы, – Корнеев был не на шутку взволнован.

– Не кипятись, Игорь Николаевич. Мои ребята спешки не любят. Не думаю, что стоит опасаться за судьбу документов. Их пропажа – тяжелое нарушение. Этого достаточно для ходатайства финотдела перед исполкомом о закрытии кооператива.

– А им-то что за печаль? Хапанули, сколько влезло, а теперь можно и разбегаться.

– Не все так просто, как ты полагаешь. По недавнему закону, «Сатурн», как и большинство кооперативов, не имеющих от исполкомов особых льгот, должен платить налог в размере тридцати пяти процентов.

– С прибыли?

– Вот именно. Но в нашем случае это все равно, что с оборота,

– Поясни. Я чего-то недопонимаю.

– «Сатурновцы» практически никаких материалов в госторговле не закупают, а значит, по этой статье и не списывают денег. Да и покупать нечего – прилавки пустые.

– А если не пустые?

– Все равно. Постановлением местных властей кооперативам запрещено приобретать товары и материалы оптом и в розницу. Под этим документом подписывается каждый бухгалтер кооператива. В финотделе.

– Как? Все товары не разрешено закупать?

– Почти все. Вот и приходится сырье, оборудование и прочее, что необходимо, покупать на деньги, которые выбираются через зарплату, с уплатой подоходного налога. Вот тут-то и возникают «мертвые души», на которых раскладывается определенная сумма. Но это гибельный путь. Рано или поздно, но кто-нибудь из «подснежников» обязательно проболтается.

– Прямо скажем, не тепличная у них жизнь. Не хотел бы я в их шкуре оказаться. Как же они умудряются наживать довольно солидные капиталы? Ведь всем известно…

– Прошу усвоить, товарищ майор, в рядовом производственном кооперативе честным трудом каменных палат не наживешь. Они поставлены в такие условия, что выкарабкаться могут только те, кто имеет навыки «теневой экономики», а также доки по части лавирования между разного рода запретами и ведомственными инструкциями. А проще всего – личные контакты с теми, кто контролирует работу кооператива.

– Значит, пресловутое и сто раз преданное анафеме «хочешь жить – умей вертеться» обрело права гражданства?

– Похоже, что так. Аферисты и авантюристы ловят подчас крупную рыбку в мутной кооперативной водице. Особенно так называемые торговые и посреднические «фирмы»… Неплохо, скажем, открыть брачное агентство, и с каждого одиночки, жаждущего любви, вытягивать рублей по двадцать пять за знакомство. Такая курочка при любых налогах несет золотые яйца. Недаром же кто-то из первопроходцев кооперации хвастал с телеэкрана, что таким способом за неделю нажил сто тысяч. И искренне недоумевал, почему его полезное начинание не поддержали, а лавочку прикрыли… А вот еще пример. Московские дельцы закупали колбасу с черного входа по два восемьдесят, накидывая заведующему магазином по гривеннику за килограмм, а потом через кооперацию тоннами реализовывали вдвое дороже на «площади трех вокзалов»… Нигде, кстати, не крутится столько разного жулья, ворья, торгашей и просто грабителей, как там. А сейчас ее наводнили иногородние группировки.

– Ты что-то отвлекся. Если уж речь о колбасе, то у нас ее не купить ни с заднего, и вообще ни с какого хода. А та, что в продаже – дороже, чем у любого кооператора.

– Ты прав. Дальше. Известно, что для нормальных кооперативов очень выгоден первый год работы. «Сатурн» отметил эту дату девятого июня, в понедельник.

– Погоди, Талгат, но ведь именно девятого утонул Ачкасов.

– Да, своеобразные праздники в «Сатурне»… По закону, в первый год деятельности кооператив платит только четверть налога, что-то около девяти процентов.

– Ты полагаешь, я не в состоянии тридцать пять разделить на четыре?

– Слушай, хватит! Я могу вообще не объяснять. Сам просил…

– Отставить, капитан! Запомни: даже кровная вражда не должна помешать нашим доблестным службам рука об руку прореживать густые ряды преступного мира, – с пафосом провозгласил майор.

Капитан засмеялся.

– Пока они и сами с этим справляются. За два дня из руководства «Сатурна» выбыло двое. Еще немного – и «Сатурн» будет почти не виден. Не хотелось бы преждевременно наблюдать его конец, – скаламбурил Куфлиев. – Скажу откровенно – бойкий тебе попался кооперативчик.

– Пока его криминальность не доказана, считать «Сатурн» таковым не имею права… Давай-ка лучше о налогах.

– Интересно?

– Хочу поближе познакомиться.

– Тогда пошли дальше… Во второй год… Слушай, Игорь Николаевич, может присядем? Что торчать у окна?

– Да тут вроде попрохладней… Так что там во второй год?

– Уплачивается половина налога, а начиная с третьего – полностью тридцать пять процентов. Эта льгота предоставляется, чтобы кооператив стал на ноги, чтобы не задушить его сразу же после рождения. Но некоторые дельцы приловчились ежегодно открывать по кооперативу, а в своих старых для отвода глаз осуществляют такие банковские операции, чтобы в бюджет капало рублей по двадцать в квартал. Правда, сейчас приходится платить еще и по шестьсот рублей в год за каждого квалифицированного работника. В таких фиктивных «фирмах» их обычно двое – председатель и бухгалтер. Должность ревизора, как правило, упраздняется решением общего собрания за ненадобностью. Впрочем, и эти решения – чистая фикция. «Хозяева» сочиняют протокол, какой требуется, а все остальные послушно голосуют. Кому не нравится – может катиться. Там не особо церемонятся.

– Тогда еще один вопрос. Зачем все эти сложности? Не проще ли закрыться и не морочить голову ни себе, ни людям?

– Проще, но уж больно накладно. По действующему закону, если кооператив закрывается ранее, чем истекут три года его деятельности, то все льготы отменяются. Выкладывай тридцать пять процентов. Какие поблажки, если решили урвать и разбежаться?

– А если кооператив закрыт по решению исполкома?

– Безразлично. Вот они и стараются не конфликтовать с властями и вообще – держаться в тени. Кому улыбается пополнить бюджет четвертой частью чистой прибыли? А это десятки, иной раз и сотни тысяч. Давай все же вернемся к столу и взглянем на банковскую выписку «Сатурна».

Из трех оставленных Фришманом папок Куфлиев выбрал сиреневую с надписью «Банк», раскрыл ее, внимательно всматриваясь в узкую полоску бумаги с неровными строчками цифр, которая была приклеена прямо сверху.

– Вот, полюбуйся. У них на счету свыше ста тысяч. По состоянию на… второе июля. Куда от таких денег убежишь? Конечно, после второго июля могли произойти и кое-какие изменения, но я не стану утруждать товарища Фришмана и сам запрошу более свежие данные. Пора познакомиться с «Сатурном» всерьез. Хочешь составить компанию?

– Почему бы и нет?

– Тогда давай заскочим в банк. Подвезешь?

– Ты что, вознамерился зачислить меня к себе водителем?

– Угу. И слушателем. Устраивает?

– Уговорил. Едем.

В банк поспели вовремя. Еще пяток минут, и двери за широкой спиной постового сержанта закрылись бы для клиентов, к которым в данном случае мог быть причислен Куфлиев. Охранник пропустил Талгата, впрочем, предупредив, что сегодня ничего у них не выйдет.

Он оказался прав: банковские дамы категорически отказались пойти навстречу капитану и дать нужную выписку. Что поделаешь – рабочий день окончен.

Капитан огорченно сказал ожидавшему его в машине Корнееву:

– Год уже, наверное, не был в банке и не жалею. Вечная эта духота, толчея, спешка. Нудятся какие-то унылые личности, вероятно, не получившие денег.

– Ну, уж тут-то можно использовать свое служебное положение. Чего же ты?

– А что поделаешь? Нужная операциониста куда-то ушла, внизу идет прием денег, и всех посторонних просят покинуть помещение.

Действительно, из голубого микроавтобуса, подъехавшего вплотную к массивным дверям банка, под надзором вооруженной охраны, выгружали небольшие увесистые мешки.

– Тебе бы такой. С бронированными стеклами, – кивнул в ту сторону Талгат, усаживаясь на сидение.

– Обойдемся и «Жигулями». Теперь куда двинемся получать от ворот поворот? – ухмыльнулся Корнеев.

– Предлагаю наведаться в «Сатурн»… А за выпиской завтра с утра. Свежее будет… Пока я буду возиться в банке, прими, пожалуйста, Фришмана в моем кабинете. Погостеприимней… Надеюсь, у вас будет о чем поговорить.

– Спрашиваешь! Я просто счастлив буду взять интервью у председателя боевого кооператива, в котором гибнет по сотруднику в день. Если, конечно, мы еще сегодня с ним не повстречаемся.

– Думаю, не повстречаемся.

«Сатурн» располагался на кривой, мощеной булыжником, узкой и пыльной улице. Грузовой транспорт шел здесь сплошным потоком с утра до позднего вечера, и в результате улочка превратилась в своего рода полосу препятствий. Чтобы не наглотаться пыли, боковые стекла «Жигулей» пришлось поднять. Возле прорезающей мостовую многоступенчатой выбоины, упирающейся отрогом в смердящую отбросами мусорную кучу, синел щербатый забор. На калитке с трудом можно было разобрать облупившийся номер дома.

– Талгат, ты часом адрес не перепутал? И намека на вывеску нет. Убожество какое-то.

– Зайдем, – Куфлиев толкнул взвизгнувшую калитку. От дощатого нужника, у которого вместо двери болталось полотнище грязной пленки, густо несло экскрементами. В глубине двора, между фруктовыми деревьями, серело присадистое зданьице с потрескавшимися глинобитными стенами и шиферной крышей, взявшейся от времени прозеленью. Чем ближе подходили майор и капитан к дому, тем слышнее становились голоса. Разговор, видно, шел нешуточный. Неожиданно прямо из распахнутой настежь двери шмыгнула к забору, где находилась помойка, большая плешивая крыса. Майора передернуло. Он в сердцах сплюнул и решительно переступил порог сырой и темной веранды, заставленной пачками картона, какими-то хитроумными приспособлениями из металла и дерева, бочками и банками с красками. Вонь стояла – хоть святых выноси.

Миновав узкий проход и темный коридор, майор и капитан оказались в небольшой кухоньке, где у колченогого стола, заставленного газетами, сидели четыре женщины и двое мужчин. Толсто нарезанные колбаса, сыр и осетрина, две пустые бутылки из-под водки – трапеза была в разгаре. Трое женщин были казашки – в синих рабочих халатах, невысокие, с полными усталыми лицами, они походили друг на друга, как близнецы. Четвертая отличалась от них только пшеничным цветом распущенных волос и менее смуглой кожей.

Молодой рослый ширококостный казах с плоским, багровым, неподвижным во хмелю лицом, сидел, вцепившись в стакан с прозрачной жидкостью могучими пальцами с траурной каймой под ногтями. При появлении чужих он тяжело оторвал взгляд от стакана, коротко осмотрел вошедших, досадливо чмокнул и одним глотком влил в себя содержимое.

– И… эх!.. За упокой!.. А вы что сидите? – обратился он к сотрапезникам, но те, не дотрагиваясь до еды и питья, поглядывали на незнакомцев, вероятно, ожидая разъяснений.

– Здравствуйте. Это и есть производственный кооператив «Сатурн»? – спросил Куфлиев.

– Ну, «Сатурн». Здрасть… и до свидань… – верзила, хватив лишку, был настроен воинственно.

Остальные недружелюбно помалкивали, не вмешиваясь.

– Зачем же так? – с добродушной улыбкой проговорил Корнеев. – Мы, так сказать, ваши потенциальные клиенты, и нам хотелось бы узнать, на какие услуги можем рассчитывать.

– Вы бы хоть вывеску какую повесили, – поддержал его Куфлиев.

– Вешать или не вешать – сами знаем. А в клиентах не нуждаемся, – бурчал верзила.

– Тогда позвольте узнать, с кем имею честь? – полюбопытствовал Куфлиев.

– Ха!.. Не много хочешь?.. Катитесь-ка вы отсюда…

– Стой, Даулет. Не лезь в бутылку, – вмешался другой мужчина, сутулый, с глазами, выкаченными, словно от натуги. – Я так понимаю, что это мы теперь клиенты товарища капитана. А от такой чести и хотел бы, да не откажешься. Как заметил зарубежный классик, когда шеф полиции приглашает присаживаться – неудобно стоять.

– Приятно в столь неопрятной дыре встретить знатока литературы. Как бишь, простите, ваша фамилия?

– Луков… Михаил Петрович, – выпятив мощный кадык, с готовностью представился тот. – Для вас – просто Миша. Не обижаюсь на вашу забывчивость, что ни говори, а уже десять лет прошло с момента нашего знакомства. Вы тогда приходили с проверкой в бюро выездных фотографов. Я там тоже работал, но для вас интереса не представлял. Взятки брало начальство… И сейчас совесть моя спокойна. Дальше рабочего в своей карьере я так и не продвинулся.

– Да-да… припоминаю. Вы и в то время произвели на меня впечатление своей исключительной осторожностью… И все-таки, Михаил Петрович, откройте секрет – вы что, следите за моим продвижением по служебной лестнице?.. Или мои капитанские звездочки и на рубашке в клетку проступают?

– Все растут, и вы растете. А земля слухом полнится, – уклончиво отвечал Луков.

– Мне и прежде говорили, что вы классный мастер. Грех талант в землю зарывать… особенно в наше время, когда мастеровые люди на вес золота.

– А я здесь как раз по специальности. Вон, – он махнул рукой в сторону полуоткрытой двери, – там и станок стоит. Клепаю матрицы помаленьку… Жизнью и зарплатой доволен. Рисунки на сумки-салфетки наношу… Мы, работяги, без куска хлеба не останемся, чтобы там ни было.

– Намек понял… А вот я бы с радостью в безработные. И майор, думаю, тоже. Как, Игорь Николаевич, а?

– Да разве ж они дадут? – хмуро ответил тот.

– Кстати, знакомьтесь, – Куфлиев шагнул в сторону, – майор Корнеев. Ведет следствие об убийстве гражданина Юлеева. Знавали такого?

От взгляда майора не укрылось, что в какое-то мгновение сидящие за столом напряглись, словно между ними пронеслась какая-то тень, но уже через мгновение женщины, как по команде, недоуменно-отрицательно пожали плечами. Луков потупил глаза, и только Даулет попытался было что-то сказать, но, спохватившись, только помотал кудлатой головой.

Корнеев немного сдвинулся вправо и стал вполоборота к кухонной двери. С этого места .хорошо просматривалась следующая комната с двумя стационарными швейными машинками. Там же громоздились кипы заготовок для сумок с откатанным рисунком, коробки с фурнитурой, мотки нейлонового шнура.

– Прямо скажем, не впечатляет меня ваше производство, – сложив на груди руки, начал майор. – Это ж как надо трудиться, чтобы с такой допотопной технологией заработать сносные деньги! И тем не менее! Да же я про ваши зарплаты наслышан. Одно время думал было проситься в ваш «Сатурн», да у вас с вакансиями туго. Да и найти вас трудно – сплошная конспирация, – майор ухмыльнулся.

– Мы не артисты, зачем нам реклама, – пьяно, покачиваясь на табуретке, лез на рожон Даулет. – Работы под завязку… А если появится местечко… так нам ломовики нужны, а начальством мы и своим можем поделиться.