Текст книги "Смерть отбрасывает тень"

Владимир Безымянный
Смерть отбрасывает тень

Часть первая. Сильнее разума

Глава первая

Борисов в нерешительности остановился на перекрестке и повернулся спиной к ветру, чтобы прикурить сигарету. Трепещущий свет наконец-то вспыхнувшей спички выхватил на мгновение из вечерней тьмы его узкое бледное и большеглазое лицо.

Вот уже несколько дней Борисова преследовали и угнетали мрачные предчувствия. Причин для такого настроения накопилось немало, но особенно встревожил его сегодняшний утренний звонок Леонова.

Борисов знал его осторожность и предусмотрительность, поэтому полагал, что назначить встречу того могли вынудить только чрезвычайные обстоятельства.

Борисов тянул время, нервно переступая с ноги на ногу и никак не решаясь двинуться ни вперед, ни назад. Он то внимательно разглядывал носки своих туфель, густо захлестанных грязью, то оглядывался по сторонам, зябко поеживаясь.

«И надо же!.. Чертовщина какая-то! – с наигранной иронией думал он. Седьмого… в семь часов вечера… в доме номер семь…»

Считая себя несуеверным, он не склонен был усматривать в тройном совпадении какое-то предзнаменование, но от этого почему-то становилось не только не легче, а еще неуютней под серым небом с низко плывущими облаками.

Шел сентябрь. Лето предпринимало последние отчаянные попытки удержать свои позиции, но осень наступала слишком бурно и неотвратимо. Подул холодный резкий ветер, и Валентин Борисович поднял короткий воротник куртки. «Что же делать?… Как все осточертело!.. А не пойти – может быть еще хуже, ладно…»

Минут в пять восьмого Валентин, взволнованный и слегка запыхавшийся, нажал кнопку звонка, стоя перед обитой черным дерматином дверью.

Гостя встретил на пороге сам хозяин квартиры: высокий, начинающий полнеть мужчина с наметившимися залысинами и крупным жирным лицом, расплывшимся в доброжелательной улыбке.

– Опаздываете, милейший! Мои гости уже тревожиться начали, – он окинул вошедшего оценивающим взглядом маленьких прищуренных глаз и, удовлетворенный впечатлением, принялся энергично потирать большие пухлые руки. Из-за приоткрытой двери комнаты отчетливо донеслись мужские голоса. Валентин нахмурился.

– Не удивляйтесь. Они в курсе… Ох, извини, мы ведь даже не поздоровались.

– Вот тебе новости!.. Оказывается, тут еще и гости, – раздраженно произнес Валентин, пожимая протянутую хозяином руку. – Я не понимаю, Дмитрий Степанович, зачем вы нарушаете наш уговор? Афишировать наше знакомство – вовсе не обязательно, – Валентин сделал ударение на последних словах, подчеркивая свое нежелание заводить новые связи.

Леонов успокаивающе поднял ладони.

– Э-э-э, батенька, торопитесь с выводами… Нехорошо. Раздевайтесь-ка лучше.

«Сытый боров, – неприязненно подумал Борисов. – Доволен собой и своей жизнью… А до остальных ему и дела нет…»

Леонов помог Борисову снять куртку, но в комнату не пригласил.

– Я пожелал вас видеть сегодня у себя вовсе не для того, чтобы полюбоваться на вашу мрачную физиономию. Вы, уважаемый Валентин Владимирович, конечно, еще не осведомлены о том, что ваша очаровательная Ольга Ивановна на днях нанесла визит в прокуратуру эс-эс-эс-эр…

Валентин ощутил как бы легкое головокружение, и рубашка, впитывая липкий холодный пот, прилипла к его спине.

– Нет, нет, это невозможно… Этого просто не может быть, пролепетал он изменившимся до неузнаваемости голосом.

– Почему же, батенька?… Очень даже может! – показное благодушие Леонова как рукой сняло. Он теперь смотрел на Валентина даже с некоторой долей пренебрежения, вроде бы сверху вниз, хотя были они примерно одного роста.

Борисов, целый день протомившийся в ожидании предстоящей встречи после скользкого, с туманными намеками телефонного разговора с Леоновым, почувствовал себя душевно опустошенным.

Дмитрий Степанович, видимо, угадал настроение собеседника и, не сводя с него глаз, жестко, со злорадством добавил:

– Эта жалоба сейчас находится у меня. И… вообще, пора кончать с этим…

Он жестом пригласил Борисова в комнату, на ходу говоря:

– Кстати, вам небезынтересно будет услышать, какие убытки и расходы мы несем по милости вашей возлюбленной… И узнаете об этом вы в первую очередь от тех, кто больше всего пострадал… Прошу…

За столом посреди комнаты сидели трое. Бледно-розовый цвет абажура оттенял синеватый дымок под потолком. По количеству окурков в пепельнице и пустой бутылке коньяка нетрудно было догадаться, что гости сидят у Леонова давно.

«Ого-го!.. Действительно, собрался коллективчик… Одного, похоже, не знаю… Совсем обнаглел Леонов! – начал закипать Борисов. – Игра слишком затянулась. Прав Леонов – с этим пора кончать».

Из-за стола навстречу вошедшим поспешно вскочил худой и высокий человек с птичьей головкой, на которой белым клоком ваты лежали аккуратно зачесанные назад волосы. Это был начальник городского управления торговли Константин Петрович Селезнев.

– Добрый вечер, Валентин Владимирович. А мы тут с товарищами добрым словом вас вспоминали.

Борисову послышалась ирония в его словах, и он насторожился, готовясь надерзить любому, кто посмеет повести разговор в том же тоне. Но Селезнев, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Алексея Иосифовича вы, надеюсь, знаете?

Да, Борисов знал Шульмана, начальника винного цеха, но невольно нахмурился: ему вспомнилась всепогодно потная рука Алексея Иосифовича и он запоздало пожалел, что забыл положить в карман носовой платок.

– А это наш друг… – но, заметив предостерегающий жест хозяина, Селезнев замолчал.

– Николай Иванович, – представился незнакомец и слегка привстал. – Не пытайтесь напрягать свою память, мы с вами никогда не встречались.

Новый знакомый был заметно моложе присутствующих. Выше среднего роста. Спортивного телосложения. Волевое, с правильными чертами лицо его сразу привлекло внимание, а от колючего взгляда карих проницательных глаз Борисову стало как-то не по себе.

– Кофе готов! – донесся из кухни веселый женский голос.

– Вот и превосходно… Давайте все к столу. Время уже позднее, а нам еще многое обговорить нужно, – сказал Дмитрий Степанович и, хлопнув дверцей бара, поставил на стол фигурную бутылку дорогого коньяка.

* * *

День для Марьи Ивановны выдался хлопотливый, но удачный: все запланированные покупки были сделаны и она, возвращаясь с базара домой, по привычке подсчитывала убытки и барыши: «На курице – рубль сэкономила… правда, почти столько же потеряла на лимонах. Негодяи! Дерут три шкуры. А что делать?… В магазинах – хоть шаром покати. Да и качество государственных фруктов-овощей… извините на слове… никуда не годится. А на базар полпенсии за один раз относишь…»

Через каждые сто метров она останавливалась, борясь с одышкой, и ставила тяжело нагруженные сумки прямо на тротуар. «Эх, старость – не радость, – грустно вздыхала она при каждой остановке, – в другой раз надо будет поменьше покупок делать… ведь не девочка уже, слава богу…»

– Бабуля, может, помочь? – предложил какой-то парень в короткой голубой курточке.

Марья Ивановна с любопытством взглянула на круглолицего, крепко скроенного юношу и благожелательно ответила:

– Спасибо, молодой человек, но я уже почти дома, – она подобрала под вязаную шапочку седые пряди волос и пошла к своему подъезду, до которого, действительно, оставалось рукой подать.

Перед дверью подъезда она поставила сумки и заранее нашарила в кармане плаща ключи от квартиры… Внезапно дверь прямо перед ее носом резко распахнулась. Из подъезда выскочил мужчина, который промелькнул мимо Марьи Ивановны, едва не сбив ее с ног. Она отшатнулась и встревоженно посмотрела на сумки, но все было в порядке – сумки стояли на месте.

– Фу ты, напугал!.. Носятся тут, как оглашенные!.. – незло проворчала она и вошла в подъезд.

На площадке четвертого этажа она с удивлением заметила, что дверь соседской квартиры приоткрыта и оттуда доносятся какие-то странные звуки. «Ишь ты… Ольга уже с работы пришла, что ли?… И почему-то все нараспашку…»

Марья Ивановна, недоумевая, взглянула в проем двери и увидела под самым потолком коридора Ольгиного желтого попугайчика, который метался, трепеща крылышками, издавая испуганный писк.

– Хозяйка дома? – громко спросила Марья Ивановна, протиснувшись в квартиру соседки.

Ответа не последовало. Весь пол в коридоре был мокрым, а из ванной слышались шум и бульканье текущей воды. Марья Ивановна заспешила туда.

– Что, водопровод прорвало? – спросила она на ходу, и снова ответа не дождалась.

Вода хлестала из крана и через край переполненной раковины лилась на пол. Желтый попугайчик с жалобным писком влетел в кухню и начал биться об оконное стекло.

Марья Ивановна, встревоженная увиденным, поставила сумки на решетчатую полочку, лежащую поверх ванны, и вытащила из раковины почему-то оказавшееся там полотенце.

– Господи, да что же это за напасти такие… Ольга, Ольга! – уже серьезно взволнованная, с дрожью в голосе, позвала она и, оскользаясь на мокром линолеумном полу, заторопилась в поисках соседки.

– А-а-а!.. – истошно закричала она, заглянув в комнату, и упала, теряя сознание.

* * *

– Понимаю ваше состояние, Василий Петрович, – сочувственно вздохнул майор Голиков, незаметно наблюдая за мужем Марьи Ивановны.

Они сидели на кухне в квартире Василия Петровича.

– Это чудовищно… чудовищно… – старик закрыл лицо подрагивающими руками, но тут же опустил их на колени, словно устыдившись собственной слабости. Худощавый, с лицом, испещренным тонкими паутинками морщинок, он производил впечатление человека от природы крепкого, но уже основательно подточенного старческими недугами.

– Я искренне сочувствую вам, – с теплотой в голосе произнес Голиков и, достав из кармана пиджака пачку «Беломора», жестом спросил у хозяина разрешения закурить. Василий Петрович продолжал сидеть, понурив голову, покрытую редкими и длинными волосами, сквозь которые просвечивалась желтоватая кожа черепа…

На место происшествия майор Голиков приехал намного позже оперативной группы, лишь после того, как ему сообщили, что, по данным предварительного осмотра, совершено убийство. И вот сейчас ему необходимо было найти этой версии подтверждение. Однако он не мог пока «разговорить» Василия Петровича, одного из главных свидетелей, который и сообщил в милицию о случившемся.

Наконец старик поднял на Голикова набрякшие от внезапно набежавших слез глаза и слабым отрешенным голосом прошептал:

– Извините… это старческое… Задавайте вопросы.

– Итак, – заосторожничал майор, положив папиросы на столик, – вы зашли в квартиру Петровой, услышав крик жены?

– Не только потому, – голос у старика окреп. – Я собирался пойти встретить Марью Ивановну… Она никогда так долго не задерживалась, а тут как ушла на рынок спозаранку, так все нет ее и нет. Я начал беспокоиться.

– Василий Петрович, у меня к вам просьба – постарайтесь описать свои действия как можно подробнее, особенно, если вам что-нибудь показалось подозрительным.

Голиков заметил, что каждое произнесенное им слово вызывает странно болезненную реакцию у старика.

– Попробую по порядку… Выйдя на лестничную площадку, я услышал женский вскрик. Смотрю – у соседки дверь приоткрыта… Прислушался. Больше ни звука. Уже решил, что померещилось. Сам не пойму, что меня всполошило, но я, недолго раздумывая, вошел в квартиру Ольги, – лицо старика потемнело, влажные глаза засветились горько и печально. – Остальное вы уже знаете.

– Василий Петрович, я прекрасно понимаю, что вспоминать о непоправимом вам крайне тяжело, но мне необходимо восстановить картину происшедшего.

Старик снова наклонил голову, пожевывая губами.

– Вам плохо?… Может, врача пригласить?

– Что вы меня обхаживаете, как девицу? – неожиданно резко вскинулся он. – Что вас конкретно интересует?

«Горе никого не красит», – подумал Голиков. Ему по-человечески было жаль старика, которому своими вопросами он выматывал душу. Но работа есть работа…

– Ну, хорошо. Мы остановились на том, что вы вошли в квартиру Петровой. Что и где вы увидели?… Поточнее вспомните, где и в каком положении находились предметы, – мягко напомнил Голиков.

– В прихожей я увидел свою жену. Марья Ивановна лежала на полу без чувств. И самое странное, что весь пол был залит водой. Я наклонился над женой, чтобы как-то помочь ей, и тут увидел в комнате Олю, – от Голикова не укрылось, как вдруг задрожали колени и руки Василия Петровича: казалось, что он готов был потерять сознание и прилагал мучительные усилия, чтобы взять себя в руки. Снова переборов слабость, он продолжил: Человек я старый, прошел всю войну. Видел тысячи смертей, но никогда не думал, что доживу до такого… – Василий Петрович прерывисто вздохнул и вдруг заметил лежащие на столике папиросы. – Да вы курите, курите… я сейчас вам что-то вроде пепельницы поищу, – он порылся в ящичке кухонного стола и достал металлическую крышечку, мятую и поржавевшую.

Голиков не торопил Василия Петровича, терпеливо выслушивал случайные отступления, давая ему возможность выговориться. Лишь по нескольким выкуренным папиросам можно было догадаться, в каком нервозном состоянии находился майор.

Наконец старик добрался до сути.

– Я вбежал в комнату, пододвинул стол, вскарабкался на него, и, одной рукой придерживая висящую Ольгу, второй – попытался перерезать веревку ножом. Мне это удалось… А вот развязать петлю на шее никак не мог… Веревка глубоко впилась в кожу. Пришлось бежать за ножницами. Но было поздно… А если точнее, то давно уже было поздно, – последние слова заставили Голикова насторожиться.

«Старик определенно намекает, что Петрову повесили уже мертвой, подумал майор. – Но откуда у него такая уверенность?… Предположение?… Оно и вправду не лишено оснований, но…», – а вслух спросил:

– А нож где вы взяли?

– На кухне. А ножницы, если это вас интересует, на швейной машинке. Ольга так любила сама шить…

– Воду в ванной тоже вы перекрыли? – прервал его Голиков.

– Нет, мне было не до того.

– Понятно. Василий Петрович, вы часто бывали в квартире Петровой?

– Да… Точнее, чаще у нее все-таки бывала моя жена.

– Что привлекло ваше внимание, когда вы вбежали в комнату? Не было ли чего-нибудь необычного в расположении мебели, предметов… Стола, стульев, шкафа, дивана и тому подобное.

– Посреди комнаты, почти под Ольгой валялся опрокинутый стул. Когда я передвигал стол, то мне пришлось оттолкнуть его ногой.

– Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, что и в каком порядке находилось на столе.

– Утверждать категорически не берусь… Но вот бутылка шампанского, причем недопитая, стояла точно… Когда я опустил тело Ольги на стол, то невзначай задел бутылку, и она упала на пол, а из нее вино брызнуло… Что еще?… Да, один фужер стоял на столе. Нет, не стоял – лежал, а другой, разбитый, – валялся на полу… Помню, как под ногами стекло хрустнуло.

– Вы не заметили исчезновения каких-либо вещей из Ольгиной квартиры?

– Об этом лучше спросить у Марьи Ивановны.

– Хорошо. А как, по-вашему, – это было убийство или самоубийство? Голиков задал давно не дающий ему покоя вопрос и весь напрягся, ожидая ответа. Худощавое лицо его стало озабоченным и настороженным.

Старик ответил не сразу. Майор с удивлением заметил, что Василий Петрович как-то вдруг весь посветлел, словно на него нахлынули приятные воспоминания, и действительно, в следующие минуты Голиков услышал нечто неожиданное.

– Ольга очень любила жизнь и… цветы. Как она их любила!.. Особенно розы. Видели бы вы, с каким лицом вдыхала она нежный аромат, исходящий от розовых лепестков, у нее на глазах появлялись слезы… Так умеют восхищаться только дети. Вы не наблюдали, какое впечатление производит на ребенка, предположим, впервые в жизни увиденный им снег или дождь?… Загляните ему в глаза, и вы увидите неподдельное восхищение окружающим его миром. И не суть важно, что привело малыша в такой восторг: солнце в небе или опавший лист на земле… Я понимаю, что объясняю довольно путанно, впадаю в сентиментальность… Но вы должны уяснить самое главное – Ольга сохранила в себе редкую способность – по-детски радоваться каждому лучику, каждой былиночке… Мы часто беседовали с ней, и я, старый человек, начал понимать, как много мы теряем в жизни, когда бездумно и бездушно проходим мимо того, что подарила нам природа… Впрочем, вам это, наверное, не нужно, – старик опять опустил голову, сцепив пальцы на затылке.

– Нет, Василий Петрович, – Голиков встал, сделал несколько шагов по кухне, потом снова сел, – все, о чем вы рассказали, очень важно.

– Оля была добрая, чуткая, но и решительная девушка. Мы с Марьей Ивановной всей душой любили ее. Ну почему судьба так безжалостна к хорошим людям? – голос у старика совсем потух.

– Василий Петрович, Ольга не говорила вам, что ждет сегодня гостей? Голиков решил направить разговор в нужное для него русло. – И вообще, вы не замечали каких-либо изменений в ее поведении в последние несколько дней? Может, она нервничала или была чем-то расстроена?

– Нет. Хотя я могу и ошибиться. Чаще она была откровенна с Марьей Ивановной. Правда, и тут я не берусь утверждать, что Ольга поверяла ей все свои тайны. Но она давно жила одна, и мы, хоть и не в полной мере, но все-таки заменяли ей родителей. Во всяком случае, она сама так говорила.

– А с кем Ольга контактировала в последние дни? Может, у нее был близкий друг или подруга? В трудную минуту им иногда доверяют больше, чем родителям.

Василий Петрович отрицательно покачал головой.

– Вы знаете, Оля была не очень общительна. Я имею в виду последние годы. Раньше, помню, к ней часто забегали Наташа Цапко или Алла Говоруха. С Наташей они дружили с детства, а с Аллой учились в институте… Но вот уже несколько месяцев я никого из них не видел… Да, вот еще… про одного товарища… По словам Ольги – человек серьезный. Но мы с ним знакомы, так сказать, заочно. Только и знаем, что зовут его Валентином, а появился он у Ольги где-то год назад.

– Спасибо, Василий Петрович. Но прежде чем уточнять детали, я бы, если вас не затруднит, не отказался от чашки крепкого чая, даже без сахара, – смущенно улыбнулся Голиков.

– Это уж вы извините, что я такой недогадливый, – засуетился Василий Петрович.

Пока хозяин искал чайник, наливал в него воду, Голиков машинально осматривал кухню. Обстановка была простенькой, но приятной. Между раковиной для мытья посуды и газовой плитой стоял самодельный, но на совесть сработанный стол; в углу, напротив майора, шкаф для посуды и разной кухонной утвари и холодильник. Уют создавали абсолютная чистота и светлые, в цветочек, занавески на окне.

Сидящие в кухне не заметили, как Марья Ивановна подошла к кухонной двери и тихонько примостилась на табурете. Поверх ситцевого халатика на плечи она накинула серый теплый платок. Ее знобило: то ли от нервного перенапряжения, то ли действительно продуло коварным сентябрьским ветерком, когда она ходила на базар.

Марья Ивановна сидела тихо и внимательно слушала разговор мужа с майором, а когда ее заметили, объяснила свое появление просто:

– Не могу я больше сидеть в комнате одна, – она укоризненно посмотрела на Василия Петровича, потом, скользнув взглядом по чашкам, стоящим на столе, по закипающему чайнику, предложила: – Может, вам варенья клубничного?… Ольга очень любит… любила…

– Спасибо, не беспокойтесь…

Однако Марья Ивановна принесла банку с вареньем, расставила розетки. Майор пододвинул ей табурет.

– Присаживайтесь. Почаевничаем вместе… Мы уже почти обо всем переговорили с вашим мужем. Остальное, надеюсь, выясним с вашей помощью, он отхлебнул несколько глотков чая. – Поэтому я сразу перейду к делу. Знаете ли вы, Марья Ивановна, кого сегодня ждала Петрова в гости?…

– Нет. Правда, она иногда… хотя нет… не знаю.

– Ну ладно. Тогда расскажите подробно, как вы оказались в квартире Петровой?

Бледное морщинистое лицо старой женщины слегка порозовело, молочно-голубые глаза ее оживились. Скорбное выражение в них поочередно сменялось то страхом, то жалостью, то испугом, но победила злость. Отодвинув от себя чашку, она хрипло, почти надрывно выкрикнула, сжав худые кулачки:

– Вы обязаны их найти!.. Другого я себе не представляю! Как они посмели поднять руку на такое беззащитное дитя!

– Мария, успокойся. Сейчас уже ничего не изменишь, – Василий Петрович начал легонько поглаживать плечо жены дрожащей рукой.

– Как же так, Вася, как же так, – всхлипнула Марья Ивановна. Редкие слезинки, скатываясь по лицу, падали на ее колени. – Что она им плохого сделала?… Бедная моя девочка…

– Я думаю, что наш разговор лучше перенести на завтра, – Голиков встал, собираясь уходить, хотя прекрасно понимал, что показания ее нужны именно сегодня, время не терпит. Он нервно разминал в руках папиросу, не решаясь при Марье Ивановне закурить.

– Погодите! – вдруг встрепенулась старушка. – Я вспомнила мужчину, который чуть не сбил меня с ног, когда я входила в подъезд… Да, да… теперь мне даже кажется, что он был чем-то похож на Валентина. Правда, я ни разу его лица вблизи не видела. Только однажды из окна… Когда он уходил от Оли… Но этого не может быть!.. Они же друг друга любят!.. вернее… Ах… – она махнула рукой, все еще не веря, что Ольги нет в живых. – Оля ждала от него ребенка и они должны были вот-вот расписаться, как только Валентин получит развод.

Неожиданная информация заставила майора Голикова изменить свое намерение и он опять опустился на табурет, обдумывая как бы тактичней побудить Марью Ивановну продолжить начатый рассказ. Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и чуть ослабил узел галстука. И тут неожиданно ему помог Василий Петрович.

– Мария, а почему ты так долго была на базаре?

– Да, я действительно немного задержалась. Там я случайно встретила старую знакомую… Зашли в пирожковую. Посидели, поболтали… Я и домой захватила несколько пирожков для тебя.

– Марья Ивановна, а как был одет тот мужчина? – Голиков решил вклиниться в их разговор.

– Я видела его только со спины, остался в памяти силуэт… а одет он был, по-моему, в серый костюм.

– До этого вы упомянули, что он похож на знакомого Петровой Валентина. В чем конкретно заключается сходство?

– Я не могу ничего определенного утверждать. Это мне после нашего разговора, сейчас пришло в голову… И еще, недалеко от нашего подъезда стоял какой-то парень в голубой курточке. Он даже хотел помочь мне поднести сумки… Но и его я плохо запомнила. Если бы знать…

– Марья Ивановна, у вас есть ключи от квартиры Петровой? – спросил Голиков и, видя что та отрицательно покачала головой, продолжил: – Значит, дверь была открыта?

– Да. Но не это самое главное. Меня насторожили странные звуки, которые, как потом оказалось, издавал попугайчик.

– Животные всегда первыми чуют беду, а иногда и плачут при гибели их хозяина, – начал было Василий Петрович, но, натолкнувшись на предостерегающий взгляд майора, замолчал.

– Василий Петрович, так кто же из вас перекрыл воду в ванной и почему вода залила всю квартиру? – Голиков умышленно обратился к хозяину, чтобы тот не чувствовал себя лишним в разговоре.

«Как тяжело лавировать, беседуя с людьми, особенно пожилыми, которых постигло непоправимое горе, – устало подумал Голиков и внутренне усмехнулся: – Значит, настала пора менять работу… Эмоции эмоциями, а дело – делом».

– Это я закрыла кран в ванной, – откликнулась Марья Ивановна. – В раковину каким-то образом попало полотенце и забило сток.

– А кто такой этот Валентин? Где он живет, где работает?

– Мы знаем лишь то, что он занимает какую-то ответственную должность, а вот где живет – понятия не имеем, – Марья Ивановна на мгновение задумалась, и вдруг с беспокойством в голосе спросила: – Неужели вы думаете, что можно убить любимого человека?… За что?… И к тому же, если вас это заинтересует, он помогал Оле раскрывать какие-то жульничества, которые происходили на фабрике, где она работала… Да, да… погодите. Как же я сразу не вспомнила!.. Ведь у Оленьки из-за этого появилась масса недоброжелателей!