Текст книги "Я, или Человек без тела (сборник)"

– Не слишком. На «Водопаде» будут работать Прохоров, Судниченко и Мурашкин. Ты будешь решать вопросы с руководством «Водоканала». Если возникнет такая необходимость. Саша – твой телохранитель, по штату положено. А у меня свои дела в Климу.

Я почесал макушку, спорить с Готлибом было бесполезно.

От двери послышался приглушённый шум голосов.

– Николай Петрович занят. У него совещание. Как освободится, я вас приглашу, Алексей Константинович.

– Мне назначено на одиннадцать! – возмущался АКМ. – На одиннадцать, повторяю! А не на одиннадцать с чем-то! Я уже не в том возрасте, чтобы в приёмной штаны просиживать! И я привык бережно относиться к своему времени. Я – человек творческий!

Я взглянул на часы – было ровно одиннадцать часов. Нажал кнопку вызова секретаря. Марго открыла дверь и буквально пулей влетела в кабинет, подтолкнутая объёмным животом изобретателя вечных двигателей.

– Безобразие! – возмутилась Марго, едва удержавшись на ногах. – Солидный человек, а ведёте себя… как хулиган какой-то!

Я улыбнулся.

– Марго, принеси нам с Алексеем Константиновичем завтрак и большой кофейник с кофе. Вы будете завтракать, Алексей Константинович?

– Не откажусь, – с достоинством произнёс Мурашкин. – Я так торопился на встречу с вами, уважаемый Николай Петрович, что почти ничего не съел. Только чаю бокал выпил, да парочку бутербродов с колбаской на ходу заглотил… Не откажусь от вашего угощения.

– А вы, Отто Генрихович? – я повернулся к Готлибу.

– Спасибо, нет. Много дел. – Начальник службы безопасности выразительно взглянул на часы.

Я сделал ему жест задержаться ещё на минуту и провёл изобретателя в свою комнату отдыха. Впрочем, Алексей Константинович и без меня знал, в какой стене открывается дверь, замаскированная под дверцу встроенного шкафа. Когда Мурашкин исчез в стене, а Марго ушла за завтраком, я вернулся к Готлибу.

– Хорошо. Пусть Марго закажет билеты на сегодняшний поезд и сообщит Судниченко с Прохоровым о сегодняшнем выезде. С АКМом я сам решу вопрос… Слушай, Отто… – я слегка замялся. – Ты не мог бы для меня добыть кое-какую информацию. Это касается одного человека. Мы учились с ним в одной школе. Давно, как ты понимаешь.

– Как срочно это надо сделать?

– Не очень срочно, но…

– Хорошо, я поручу это детективу Миронову. Это по его части. Фамилия? Имя? Отчество? Год рождения? Хотя бы примерно. – Готлиб достал свою электронную записную книжку и приготовился вносить данные.

– Мы с ним одногодки. Учились в одном классе. Фамилия Пупынин, звать Павлом, отчества не знаю.

– Решил возобновить знакомство?

– Да нет. Просто хочу знать, жив он или нет.

– И всё?

– Всё… Хотя, нет. Пусть твой детектив то же самое узнает о преподавателе математики. Елена Аркадьевна. Фамилия не то Мальцева, не то Малышева, точно уже не помню. Семнадцатая средняя школа города Полынограда. Она там точно работала с тысяча девятьсот шестьдесят шестого по семьдесят шестой. После семьдесят шестого не знаю, а Пашка ещё раньше из школы ушёл, они куда-то переехали.

– Разберёмся, – пообещал Готлиб, и вышел.

Я вернулся к изобретателю. Он уже включил телевизор и смотрел местные новости.

– Никому нет дела, – сообщил он мне.

– Вы о чём, Алексей Константинович?

– Сосульки никто не отламывает, не оббивает, – показал АКМ на телевизор. – «Тойоту» какую-то покалечило. Напрочь! «Тойота», бог с ней! А человека убьёт? И убивает ведь! Каждую весну смертельные случаи. И никому нет дела. Я придумал установку, распыляющую любую наледь за полчаса. Её включать нужно раз в сутки. Лучше ночью, под утро. Включил и никаких сосулек. Всё основано на принципе генерирования…

– Алексей Константинович! О чём вы? – как можно более мягко прервал я его монолог возмущённого изобретателя, потому что хорошо знал его, знал, что если он заведётся, то это надолго. – Кто купит вашу установку? ЖЭУ? Мэрия? МЧС? Нет у них денег на такие дела.

– У них ни на что нет денег! – фыркнул АКМ и замолчал, потому что вошла Марго с подносом, на котором стояли две чашки, кофейник с дымящимся ароматным кофе и огромная тарелка, не тарелка, а блюдо, наполнение которого толстяка крайне заинтересовало.

– Спасибо, Марго, – поблагодарил я секретаршу, и сам стал наливать кофе в чашечки.

– Чем на завтрак питаются бизнесмены? – заинтересованно спросил АКМ и принялся руками ворошить содержимое блюда. – О! Ветчина? Сыр с плесенью. Зелень какая-то. А хлебцы зачем? Они же невкусные. Слава богу, про хлеб не забыла секретутка твоя. А это что в пиалке? Червячки какие-то!

– Это проросшие зёрна пшеницы, – объяснил я. – Их готовят особым способом. Очень вкусно и полезно.

– Я это не ем, – отрицательно покрутил головой АКМ, словно пытался выкрутить её из складок подбородка и могучей шеи.

– Ешьте ветчину и сыр, Алексей Константинович, берите хлеб. А я буду хлебцы, зелень и этих пшеничных червячков.

– Истязаешь ты себя, Николаша, – как установленный факт объявил мне Мурашкин, шлёпая сразу несколько ломтей ветчины на кусок белого пшеничного хлеба. – Плоть свою истязаешь вегетарианством. Так нельзя! Нельзя без мяса.

– Я не вегетарианец, – возразил я. – Мясо я ем, но только на обед.

– А вечером?

– На ужин предпочитаю рыбу. Или морепродукты. С овощами.

– А я вот без мяса не могу, – сообщил мне АКМ. – Мне без мяса не думается. Для того чтобы мозг активно работал, необходим белок.

– А вы знаете, сколько белка содержится… ну, скажем, в зёрнах проросшей пшеницы? Или в сое?

– Барахло это, а не белок, – заявил АКМ, заталкивая остатки бутерброда в рот. – Белок, правильный белок, содержится только в мясе. Соя – эрзац. Проросшая пшеница – испорченный продукт. Её выбрасывать надо, а не в пищу употреблять. Да и вид у твоей пшеницы! Вот посмотри на ветчину. – Мурашкин взял с блюда предпоследний кусок ветчины, и, подняв на уровень глаз, приблизил к окну. Ветчина, пропустив через себя солнечный свет, розово засветилась. – Ты только посмотри, как она светится. Ты обрати внимание на цвет, на этот прекрасный оттенок. А запах? – АКМ нюхнул ароматный ломтик и, зажмурившись, отправил в рот. – С таким запахом, вкусом и цветом, – говорил он, пережёвывая ветчину, – продукт не может быть неполезным. И белок в нём самый, что ни есть легкоусваиваемый.

Глядя, как аппетитно он ест, и мне захотелось попробовать кусочек. Я потянулся к единственному, сиротливо лежащему на краю блюда, розовому ломтику, но, украдкой бросив взгляд на жующего изобретателя и заметив в его глазах удивлённое возмущение, отдёрнул руку и проглотил набежавшую слюну. Толстяк удовлетворённо кивнул и поспешно подобрал с блюда ветчину, на которую я покушался. Расправившись с мясом, АКМ приступил к сыру. Сыр он поглощал с не меньшим аппетитом. Я похрустывал хлебцем и думал о том, что нужно позвонить Вике и либо отменить сегодняшний ужин вдвоём, либо пойти в ресторан раньше обычного.

– А ничего сырок, – одобрительно сказал АКМ. – Съедобный, несмотря на плесень.

– Это целебная плесень, – машинально ответил я. – А сыр…

– Да знаю я, – сказал АКМ и расхохотался. – Знаю я эти рокфоры-шмакфоры! – Он похлопал меня по плечу рукой, которой только что брал с блюда ветчину, не подозревая, что хлопает по Пьеру Кардену. И вдруг спросил серьёзно: – Изучил моё гениальное изобретение?

– Не успел, – соврал я, зная, что сейчас обсуждение кавитационной пушки лучше не начинать.

– Времени не было? – обиделся изобретатель.

– Проблемы возникли. На «Водопаде», в Климу, авария. Блок электрокоагуляции и блок осветления вышли из строя.

– Ну и что?

– Ехать надо, разбираться на месте, что там произошло. Хочу, чтобы и вы, Алексей Константинович, мне компанию составили.

– А это ещё зачем? Я не поеду. Что мне там делать? Авторский надзор твоя фирма осуществляет, пусть твои орлы и разбираются. Мне, Николаша, некогда путешествовать, я на пороге нового гениального открытия. Я тут одну штуковину придумал…

– Алексей Константинович, – взмолился я, – давайте вы в другой раз мне расскажете о своём открытии. В Климу дело серьёзное. «Водоканал» может поверить идиотской статье в Интернете и расторгнуть договор с согласованным планом поставок монтажей наших «Водопадов» во всех своих филиалах. А «Водопады» запущены в серию. Изготовление и комплектация идёт полным ходом.

– Это мои проблемы? – искренне удивился АКМ.

– Мои. Конечно, мои. Но я напомню вам, Алексей Константинович, ваш гонорар за проект «Водопад» получен вами не полностью. Я лишь аванс выдал. Если тема накроется, то я вам не смогу заплатить остальное. Я вас не пугаю, Алексей Константинович, ни боже мой! Я понесу убытки и не смогу выполнить взятые на себя обязательства. Просто физически не смогу. И не только перед вами. Перед своими штатными сотрудниками, перед контрагентами. Возможно, вопрос встанет о банкротстве.

Рассказывая АКМу о том, что может произойти вследствие его отказа ехать со мной в Клим и помогать мне разруливать ситуацию, я сильно преувеличивал.

АКМ шумно засопел, решая, как поступить – согласиться поехать со мной в командировку, или остаться дома, творить дальше. Финансовый вопрос был для Алексея Константиновича очень актуален, потому что пенсии изобретателю явно не хватало для жизни, а вместе с ним в двухкомнатной хрущёвке жили ещё двое по сути иждивенцев – жена, которая всю жизнь проработала рядовой лаборанткой, а потому и пенсию получала мизерную, и дочь-инвалид. Я это знал.

Посопев с минуту, Мурашкин вдруг спросил:

– А про какую статью ты говорил?

Я встал, сходил в кабинет и вернулся с распечаткой статьи, переданной мне Готлибом. АКМ долго её читал, шевеля толстыми губами и изредка крякая от возмущения. Прочитав, швырнул статью на пустое блюдо и сказал:

– Что вытворяют, сволочи! Это мой-то «Водопад» барахло? Нет, ты прав, Николаша, ехать надо. Только… – АКМ поскрёб лысину. – Только с деньгами у меня сейчас не густо. Правильнее будет сказать – нет их у меня.

– Двести долларов, – объявил я сумму его гонорара.

– Две-е-ести? – скривился пенсионер-изобретатель.

– Двести чистыми, – поспешно уточнил я. – Дорога в оба конца, проживание в двухместном номере самой лучшей гостиницы города Клима, трёхразовая кормёжка в ресторане – всё за счёт фирмы. Ну, и как я сказал – двести на карман.

– Ну, так-то ещё куда ни шло. Когда выезжаем?

– Сегодня в одиннадцать десять вечера по местному времени. На поезде. Билет на вас уже заказан. Номер в гостинице забронирован.

АКМ посмотрел на меня оценивающе.

– Далеко пойдёшь, Николаша, – покачал он круглой лобастой коротко стриженой головой. – Высоко поднимешься.

– Да нет. Вряд ли. Не хочу я слишком высоко подниматься. Больно падать. Уж лучше я здесь, рядышком с вами, дорогой Алексей Константинович. Так век и скоротаем вместе. При взаимовыгодном сотрудничестве.

3

В этом ресторанчике мы с Викой ужинаем чаще всего. Мне он нравится. Нравится лишённой помпезности и показухи строгой лаконичностью обстановки, уютом и тихой ненавязчивой живой музыкой. Иногда здесь поют, но чаще просто играют. Два парня играют на гитарах современные композиции и классическую музыку. Иногда они играют вдвоём, иногда по очереди. Пока один играет, второй отдыхает, сидит за столиком рядом с подиумом и цедит через соломинку фирменный напиток, безалкогольный, естественно. Хорошо играют парни, владеют семиструнками в совершенстве! Ресторанчик так и называется – «Семь струн».

Нравится ли ресторанчик «Семь струн» Вике? Уверен, что нет. Она просто мирится с тем, что здесь нравится бывать мне. Игру на гитаре она называет бренчаньем, тягомотиной, или, когда сильно раздражена и теряет над собой контроль, то грубо – суходрочкой. Вику больше устраивает грохот басов и громкие, закладывающие уши, не позволяющие разобрать слов собеседника визги, которые в сочетании с бьющими по мозгам басами принято у молодёжи называть клёвой музыкой. Ей больше по душе не умиротворённая тишина, не полусвет и уют, а шумное молодое окружение и хаотическое мигание разноцветных огней. В такой обстановке она чувствует себя вполне комфортно, как рыба в воде. Я не понимаю: как она не устаёт от звуковых и световых бомбардировок?

Мы с Викой совершенно разные, мы из разных эпох, а потому будущего у нас нет. Нас связывает только мой кошелёк и её молодость. Мы пользуемся друг другом. Мы обмениваемся тем, что имеем. Взаимовыгодный обмен. И только! Я это понимаю, а Вика это понимает ещё лучше меня. А потому она пытается выдавить из меня всё, что можно, и как можно скорей.

Промедление смерти подобно!

Я не смог заехать за Викой, только позвонил ей и назначил время и место встречи, поэтому в «Семь струн» она приехала на такси. Ещё в дверях, когда она вошла в зал в новом красном платье, приковав к себе взгляды всех мужчин, сидящих за столиками, я увидел выражение её лица, и понял, как она раздражена – её голубые глаза, обычно притворно-ласковые, сверкали гневными искорками. Причёска у неё была такой же, как вчера: у парикмахера она, понятное дело, не была, а косметики на ней почти не было. Может, и правда закончилась? Впрочем, мне нравилось, когда на Вике минимум косметики. Наверное, я старомоден…

Вика посмотрела на подиум, где сидел один из гитаристов и тихо наигрывал фугу Баха, презрительно сморщила носик и окинула быстрым взглядом полутёмный зал. Увидев меня, она молниеносно избавилась от гневных искорок, широко и приветливо улыбнулась и направилась в мою сторону.

– Дай мне четыреста рублей заплатить таксисту, – вместо поцелуя сказала она, подойдя к столику.

Я без возражений достал портмоне, вытащил пятисотрублёвую бумажку и протянул Вике.

– Я сейчас.

Вернулась она не одна, за ней плёлся её долбаный братик. Точнее, «уже обдолбаный», то есть принявший дозу. Наверное, пока Вика ходила за деньгами, он оставался в такси в качестве залога. Внешне я оставался спокойным, но Вика сразу поняла, что я недоволен тем, что она притащила с собой Артура. Поэтому сразу перешла к сути вопроса. Я понял, что кошелёк убрал зря – скоро он мне понадобится.

– У нас с Артуром к тебе огромная просьба, Коля, – сказала Вика.

– Артуру нужно срочно перезанять и отдать предыдущий долг? – предположил я, и угадал.

– Его убьют, если он не вернёт долг, – сообщила мне Вика трагическую весть. – Это страшные люди…

Понятно, наркоторговцы – люди жёсткие и страшные, если их только можно назвать людьми.

– Я отдам, – хмуро сказал Артур. – Через неделю… Или через две. Максимум.

Я пожал плечами.

Отдашь, подумал я, мои же деньги и отдашь. Когда ты уйдёшь, Вика расскажет мне ещё одну страшную историю. Как же мне это надоело…

– Сколько? – я снова достал портмоне.

– Пятьсот долларов, – слегка прикрыв веками чёрные дыры, ответил Викин брат. – Пятьсот у меня есть. Всего я должен штуку.

Так, подумал я, и быстро подсчитал: стало быть, двести Артурику подарила сегодня его добрая сестрёнка, сэкономив на косметике и парикмахере, а триста он где-то сшиб.

– Держи, – я схитрил и отдал деньги не Артуру, а Вике. – Хочешь – отдай брату, хочешь – не отдавай. Эти пятьсот долларов я даю тебе в счёт марта. – Я увидел, как очаровательное личико моей меркантильной возлюбленной вытянулось, а в глазах появилось то, от чего она недавно успешно избавилась, те же самые гневные искорки. – Двести я сегодня передал тебе с водителем. Ты получила, радость моя?

Вика не ответила, но кивнула и взяла деньги.

– Те пятьсот рублей, которые я дал тебе на такси, можешь не считать, – милостиво разрешил я.

Ежемесячно я давал Вике тысячу долларов, не считая того, что тратил на наши с ней обеды и ужины в ресторанах, и прочие совместные забавы. И не считая оплаты коммунальных услуг за однокомнатную квартиру, где она жила. Небезосновательно полагаю, что часть Викиных карманных денег, возможно, большая их часть, перекачивалась, трансформировавшись в наркоту, в вены её братика. Дороговато мне обходятся эти гешвистеры! Кроме того, я стал спонсором законченного наркомана. Я оплачиваю его медленную смерть.

А может, ускорить путь Артура к могиле?

Интересно, как отреагирует Готлиб, если я попрошу его выполнить для меня такое щекотливое поручение? Наверное, ничего не скажет, только внимательно посмотрит на меня своими серыми, как и весь он, Готлиб, глазами и уйдёт продолжать нести службу по обеспечению моей безопасности. А потом, через час или через день Вика мне позвонит и срывающимся голосом сообщит, что Артурик скончался. Либо на него наедет грузовик, хотя этому дрищику и «Запорожца» будет достаточно, либо не распылённая на атомы установкой АКМа сосулька упадёт на голову, либо – что самое вероятное – Артурик переборщит с дозой.

Бред!

Никогда я не обращался к Готлибу с подобными просьбами, и не буду. Только один раз я не знал, как убрать с дороги одного наглого типа, и посоветовался с Отто.

– Можно решить вопрос кардинально, а можно просто поговорить, – предложил мне Готлиб два варианта на выбор.

– Я с ним уже разговаривал. Глухо. Все слова – как в вату, – посетовал я и поинтересовался: – А кардинально, это как?

– Нет человека, нет проблемы, – ответил Готлиб известной фразой.

– И ты это сделаешь?

– Он сам это может сделать. Не маленький.

– Нет, кардинально не надо. Мы же с тобой не душегубы.

– Тогда я просто поговорю с твоим конкурентом.

– Я с ним уже неоднократно разговаривал, – повторил я.

– Я не разговаривал. – Отто сделал ударение на слове «Я». – Я умею убеждать собеседников.

Уже на следующий день человек, который мне мешал, свернул свой бизнес и уехал из Полынограда. Как Готлиб достиг подобного результата, я не знал, но после того случая понял: Отто способен на всё. В том числе, и на убийство.

Вика долго смотрела на круглое одутловатое и хитрое лицо Бенджамина Франклина, будто прощалась с ним надолго и хотела сохранить в памяти его черты, потом нехотя отдала доллары Артурику. Тот молча сунул их в карман, и, не попрощавшись, не сказав даже спасибо, как-то боком, словно боялся на кого-нибудь натолкнуться, двинулся к выходу.

– Сегодня у меня было прекрасное настроение, – грустным голосом сообщила мне Вика.

– Почему было?

– Потому, что ты мне его испортил!

– Чем же?

– Своей жадностью.

– Разве я не дал денег? – притворно изумился я. – Мне показалось, что твой брат доволен. Он рассчитается со своими кредиторами, и жизнь его снова будет вне опасности.

– Он не вернёт денег…

– Знаю. Он никогда не возвращает деньги, которые берёт у тебя. Интересно, сколько он из тебя выкачивает? Половину того, что ты получаешь от меня? Всё? Я смотрю, на тебе нет ни одной новой одёжки, только та, которую я лично тебе покупал.

– Он хочет завязать с наркотой.

– Он никогда не завяжет, – вздохнул я. – Это сказки, что наркоманы излечиваются. Особенно такие, как твой Артурик. Он слабый и безвольный.

К нашему столику подошёл официант и замер, ожидая заказ.

– Что ты будешь, дорогая? – спросил я у своей подруги.

– Всё равно, – лениво отозвалась она. – Я ничего не хочу.

– И всё-таки?

– Как всегда.

– Принесите нам… даме, как всегда – бифштекс с кровью и картофель фри, овощной салат. А мне… – Я вдруг решил сегодня изменить своему правилу, не есть на ужин мяса, и сказал: – И мне то же самое. Из напитков – двести граммов «Хенесси» и бутылку «Ахашени».

– Я много вина не буду, – подала голос Вика.

– Тогда большой фужер «Ахашени». И минералку без газа.

– Десерт?

Я взглянул на Вику, она отрицательно покачала головой.

– Десерта не надо.

– Чай? Кофе?

– Потом решим.

Официант поклонился и ушёл выполнять заказ. Вика закурила. Я курить на голодный желудок не стал, пододвинул хрустальную пепельницу, стоящую посредине стоика, ближе к Вике.

– Есть одна клиника, – сказала она, стряхнув пепел. – Артур согласен лечиться. Я разговаривала с ним сегодня, и он дал мне слово…

– А дозу он себе вкатил до вашего разговора или после? – спросил я.

Вика не обратила внимания на мою реплику.

– Клиника хорошая, но дорогая. Курс лечения длится полгода и стоит тридцать пять тысяч долларов…

– Ого! – присвистнул я.

– Но они гарантируют полное избавление от наркозависимости. Мы с мамой решили продать нашу двухкомнатную квартиру, где они сейчас с Артуром живут, и купить однокомнатную где-нибудь подальше от центра или вообще в пригороде. На этой операции мы можем выиграть тысяч пятнадцать. У меня есть кое-какие золотые украшения. Не те, что ты мне покупал, – поспешно добавила она, – другие. Мама подарила мне три колечка и крестик на цепочке. Думаю, тысячу долларов за них дадут…

– А зачем ты мне всё это рассказываешь, дорогая? – спросил я.

– Ну… как зачем? А кому мне это рассказать?

– Кому хочешь, только не мне.

– Значит, мои проблемы тебя не волнуют? – я почувствовал, что сейчас произойдёт очередная ссора. Вика закипала: – Ну да, ведь я для тебя – туловище без головы и души. Тебе ведь только это нужно! – Вика схватила себя за груди и потрясла ими. – Я ведь просто шлюха!

– Ну почему шлюха? – Я попытался разрядить обстановку. – Нам хорошо вместе и поэтому мы вместе. Я отношусь к тебе…

– Как к шлюхе, – отмела Вика мои оправдания. – Ты платишь мне деньги за секс. Ты даже называешь меня шлюхой. Забыл?

Я помнил.

Та ссора была неделю назад. В этом же самом ресторане. Вика весь ужин доставала меня расспросами о моих деньгах, и когда я дошёл до высшей степени раздражения, задала вопрос, от которого я совсем потерял самообладание.

– Милый, – спросила Вика, – А ты не хочешь переехать в Москву? Ты такой крутой бизнесмен, а живёшь в этом тухлом городишке. Я так хочу жить в Москве!

– Мне хорошо здесь, – едва сдерживаясь, чтобы не наорать на неё, ответил я. – Мне комфортно здесь, в этом тухлом городишке, и ни в какую Москву я переезжать не собираюсь. А если и соберусь когда-нибудь, то… Почему ты вдруг решила, что я возьму тебя с собой? В Москве, что ли, шлюх мало? В Москве их больше, чем в нашем тухлом Полынограде. Они туда со всей России съезжаются.

Вика обиделась. Она не хотела со мной разговаривать весь вечер, а после ужина уехала к себе, оставив меня без «сладкого». Прощение мне удалось вымолить только на следующий вечер. Заехав с работы в модный бутик, я купил Вике новое платье. Платье было сильно декольтированным, длинным, ярко-красного цвета, сгущающегося к талии и зрительно её сужая. В нём Вика была похожа на красотку из американских комиксов.

Кстати, и сегодня оно было на ней.

– Забыл? – прошипела Вика. – Напомнить?

– Не надо, я помню. Прости, тогда я сказал пошлость. И, кажется, я уже извинялся за свои слова…

– Ты тогда сказал правду. Да, я шлюха. – Вика уже успокаивалась. – Но Артур мой брат. Мой младший братишка, и я всё сделаю, чтобы ему помочь. Нужно будет – в бордель пойду! – сказала она с вызовом.

Официант как раз принёс нам наш заказ, и, услышав последние Викины слова, с интересом посмотрел на неё. Кроме интереса, во взгляде паренька я увидел плотоядное восхищение прелестями моей дамы. Было ясно, если Вика выполнит своё обещание, этот официант будет первым её клиентом. Если, конечно, успеет прийти раньше других.

Есть расхотелось совершенно. Вика отрезала кусочек от своего бифштекса и лениво жевала, я ковырялся вилкой в салате, соображая, что придумать, чтобы разрядить обстановку.

Ничего не придумал.

Не успел.

Не успел, потому что в зале снова появился Артур. Он подошёл к нам и, глядя куда-то в сторону, сдавленно произнёс:

– Они требуют проценты. За задержку.

– Сколько? – встрепенулась Вика, и перевела тревожный взгляд на меня.

– Сто, – ответил Артур, он по-прежнему не смотрел ни на меня, ни на Вику.

Я достал бумажник и отдал сотню Артуру, хотя видел, что Вика уже протянула руку. Артур взял деньги и ушёл.

Сегодняшний ужин был испорчен окончательно.

Чтоб ты сдох, подумал я, глядя в спину удаляющегося Артурика.

– Спасибо, – Вика поблагодарила меня вместо брата.

Не стоит благодарности, хотел ответить я, но тут в моей голове вдруг что-то щёлкнуло, я выпал из реальности.

Вокруг было темно.

Темно и тихо. И пахло так, как пахнет весной на кладбище – прелой листвой, дымом, ржавым железом и ещё чем-то… смертью, наверное. Я снова не ощущал своего тела, даже не мог определить – сижу я, стою, или лежу?

– Вот и я, – услышал я знакомый голос.

«Человек Без Тела?»

– Собственной персоной!

«Ты уже сделал то, что хотел?»

– А именно?

«Когда мы расстались, ты сказал, что у тебя срочное дело»

– А, это? Не было у меня тогда никаких срочных дел. У меня вообще никогда никаких срочных дел не бывает. Здесь, у порога преисподней, нет срочности. Здесь время течёт неторопливо, его целая вечность. Ты можешь себе представить вечность?

«Не могу»

– Правильно. Её никто представить не может. Пока здесь не окажется и не пробудет здесь лет этак сто. И только потом…

«А зачем ты мне наврал?» – перебил я Человека Без Тела.

– Так мне захотелось.

«Ты дал мне шанс вспомнить обо всех моих грехах?»

– А ты вспомнил?

«Знаешь… как-то времени не было…»

– Понятно. Все вы, подлецы, начинаете вспоминать свои грехи, когда жареным запахнет, когда адский огонь ваши пятки лизать начнёт. Тогда вы начинаете раскаиваться, совершенно непонятно зачем. Ведь тогда уже поздно. Из преисподней нет хода наверх. Попал – всё! С концом, на веки, так сказать, вечные.

«Что сегодня делать будем?»

– О грехах говорить, чего ж ещё? Детские грешки кончились, наступил черёд о серьёзных вещах поговорить. О предательствах и убийствах, тобою совершённых. Напомню тебе, подлецу и убийце, о том, что ты за свою сознательную жизнь осознанно наворотил. Сколько душ со света белого спровадил. Скольких близких тебе и любящих тебя предал.

«Постой, постой! А ты не заговариваешься? Что значит – предал? А уж убил… Ты, что, совсем уже? Я никого не убивал»

– Ты?

«Да, я»

– Ты?!

«Я, я. Или ты снова про кузнечиков и майских жуков вспоминать будешь?»

– Мы с детством закончили. Так что не о насекомых речь. Помнишь Гретту?

«Гретту? – удивился я. – При чём здесь Гретта, это наша собака. Она от старости умерла. Мы её все очень любили. И мама, и папа, и я. Гретта у нас тринадцать лет прожила в тепле и уюте. Мы её мясом кормили и творогом. А ещё она винегрет любила. Мы ей ни в чём не отказывали, она была членом нашей семьи. Так что ты тут обмишурился, уважаемый Человек Без Тела. Или у тебя информация неточная. Гретту я не убивал»

– Убил, – настойчиво произнёс Человек Без Тела. – Вспомни, как умерла ваша собака?

«Она старая стала. У неё лапы задние стали отказывать. Падала, подняться не могла. И ещё она ослепла почти, и слышать плохо стала. И тогда…»

Я замялся с продолжением.

– Ну-ну, – подбодрил меня Человек Без Тела.

«Папа увёз её в лечебницу, и Гретту там усыпили» – сокрушённо признался я.

– Только не говори мне, что ты здесь ни при чём, что это была только папина инициатива. И не говори, что это ветеринар поставил ей смертельный укол.

«А разве это не так?»

– Подлец ты всё-таки, Колян! – вздохнул Человек Без Тела. – Ты кажешься мне омерзительным в своём желании отвертеться от содеянного. Да, Гретту отвёз на усыпление твой отец. Да, инъекция на совести ветеринара. А ты? Ты ни в чём не виноват? Ты – белый и пушистый?.. Виноват ты, Колян, ещё как виноват! Виноват в том, что не спорил с отцом, не убедил его в том, что Гретта должна умереть своей смертью, не бегал по ветеринарным аптекам в поисках витаминов и стимуляторов. Тебе так было проще. Нет человека (пардон, собаки) – нет проблемы. Не надо за ней говёшки убирать и лужи подтирать, не надо её по десять раз за прогулку с земли поднимать. Да и вообще, гулять не надо, время своё драгоценное тратить. Тебе Гретта мешала!

«Но так многие делают! – пытался сопротивляться я, хотя уже согласился с Человеком Без Тела. Я уже понимал, что это я, пусть только отчасти, виноват в смерти Гретты. – Так поступают все. Усыпляют своих питомцев, когда понимают, что их конец близок. Чтобы не мучились»

– Все? Да, все. Потому я и называю всех вас подлецами. Вы решаете – жить или не жить. Вы. Сами. За других. А право вы на это имеете? А ты спросил у своей Гретты, хочет ли она умирать? Она, собака твоя, смерти не боялась. Животные смерти не боятся, они не знают, что это такое. Они с вами, с подлецами, расставаться не хотят. Они вас любят.

Я был растоптан, а Человек Без Тела, казалось, наслаждался моим поражением и моим раскаяньем.

Он меня добил:

– Гретта прожила бы ещё четыре месяца и восемь дней. Немного. Но эти четыре месяца и восемь дней она была бы рядом с тобой.

Если бы я мог сейчас, завыл бы, как пёс, или разрыдался бы, как ребёнок. Я вспомнил грустные всё понимающие глаза Гретты, когда её уводили на смерть. Отец надел на неё ошейник, снял с крючка намордник (о том, что намордник необходим, сказал ветеринар) и повёл Гретту к выходу. Она не сопротивлялась, она просто поплелась рядом с отцом, а у двери повернула голову в мою сторону и посмотрела на меня долгим взглядом, прощаясь навсегда. Теперь я понимал (тогда нет, а теперь понимал!) – Гретта знала, куда и для чего её уводят. Мне стало плохо, так плохо, как бывало не часто. Я чётко осознал: я – подлец.

«Я подлец, – признался я Человеку Без Тела. – А теперь отпусти меня. Я хочу… Я не знаю, чего я хочу. Но мне душно. Мне плохо! Я хочу увидеть свет!»

Я задёргался, вернее, хотел задёргаться, хотел вырваться отсюда и убежать куда глаза глядят. Но, как и тогда, во сне, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Словно у меня их не было. А может я тоже – Человек Без Тела?

– Э! – прикрикнул на меня мой обличитель. – Ты чего дёргаешься? Куда? Мы с тобой только начали вспоминать твои тяжкие преступления. Убийство Гретты – тяжкое преступление, но не самое тяжкое. Не дёргайся и давай вспоминать остальные.

«А что, были ещё?» – подумал я чисто машинально, а может быть, из чувства противоречия, потому что прекрасно понимал: мой незваный гость знает обо мне всё, и помнит всё, что я творил на этом свете сорок четыре года, почти сорок пять, помнит о каждом моём шаге.

– А ты вспомни Машу Абарову, Колун!

Если бы мне было чем, я бы вздрогнул. Это было ударом ниже пояса, хотя Человек Без Тела по другому и не бил.

Маша!

Колун!

Маша называла меня Колуном!

– Что, вспомнил?

Первая любовь не забывается…

Не забывается? Я думал, что забыл.

Я ошибся.

Оказалось, что я помнил о Маше всегда. Я помнил всё, до самой мельчайшей подробности. Я помнил Машу. Её огромные серые глазища, пепельные волосы, её смех и её слёзы…

Маша Абарова появилась в девятом классе. Все пацаны, едва она вошла в класс, выпали в осадок. Я не выпал. Я, конечно, отметил, что новенькая – просто красавица, но внешне никак не выказал своего восхищения, потому что уже тогда в шестнадцатилетнем возрасте умел контролировать эмоции и трезво оценивать ситуацию. Куда она денется? Я – лучший. Если захочу, Маша Абарова будет моей.