Текст книги "Братья не по крови"

Глава 4. Андрей

С Алёной удалось договориться удивительно легко.

– Хорошо, съезди с папой, – согласилась она после минутного раздумья, когда я сообщил ей об отцовской просьбе. – Я же понимаю, на две половинки ты не разорвёшься. А вернёшься – к моим съездим.

Я понимаю… А в голосе обида. Давно прошли те времена, когда важен и понятен был только смысл сказанного. Я теперь всегда знал о её настроении и без слов. Слова даже мешали. Они не всегда соответствовали действительности, а иногда несли информацию противоположную истинной. Я ощущал любую перемену в настроении любимой женщины. Я чувствовал, что ей нравится, а чему она не рада. Моему завтрашнему отъезду она рада не была.

С Алёной мы женаты семь лет, а живём почти восемь.

Семь лет… Считается, что первые семь лет – самые трудные, чаще всего в течении этого срока большинство браков дают трещины и многие семьи разрушаются. Так что, можно сказать, самые хрупкие годы у нас уже позади. Правда, некоторые называют более продолжительный срок – десять лет. Но я думаю, что и десять нам по плечу. Мы любим друг друга, и это правда, я не пытаюсь заменить слово «привычка» словом «любовь». Наши отношения не вошли в привычку. Мы любим друг друга также нежно и ревниво, как и вначале. Мы скучаем, когда не вместе, мы так же мучительно ждём встречи и так же счастливы, когда она происходит. Мы ревнуем… Иногда, не часто, но бывает. Ревнуем потому, что любим. С сексом у нас тоже всё в порядке. Я вижу и знаю это. И не только по своим ощущениям. Я ни сколько не преувеличу, если скажу, что эти семь лет мы прожили душа в душу. Думаю, что не все семьи счастливы так, как наша. Кто-то находится в перманентном состоянии войны друг с другом. Кто-то придерживается в семейных взаимоотношениях суверенитета. Мне кажется: суверенитет – это самое плохое, что может быть, уж лучше война. Что такое суверенитет? Независимость. У каждого свой личный кошелёк и своя личная жизнь. О какой семье здесь можно говорить? Деловые отношения, а не семья. Нет, лучше уж война.

Алёшка за вечер раз десять менял свои планы. То он изъявлял желание остаться у деда с бабой, то хотел поехать домой и поиграть на компьютере, потому, что у деда компьютера нет, а ему именно сегодня удастся пройти на четвёртый уровень. То вспоминал, что книга о воинских различия осталась не до конца изученной, то вспоминал, что и дома у него лежит недочитанный Жюль Верн. В конце концов, деду удалось уговорить внука остаться и погостить ещё, пообещав научить его разбирать и собирать именной «Макаров». Какой мужчина не любит оружие? Тем более, настоящее, а не игрушку! На пороге отец подмигнул мне – жёнам о завтрашней поездке решено было рассказать после нашего с Алёной ухода, чтобы они не смогли объединиться в своих усилиях и уговорить нас никуда не ехать. Об этом мы с отцом договорились во время второго перекура. Папуля решил схитрить и свалить всё на меня. Мама в лёгкую могла запретить ему эту поездку, используя основной аргумент – четырежды травмированное отцовское сердце. А так – моя идея, а меня нет, некого убеждать. Мама знала, что отец ни за что не откажет мне в моей просьбе. Знала и мирилась, взяв с него обещание, беречь себя и не пить больше того, чем ему было разрешено. Отец знал, сколько ему разрешено, а дав слово, он его держал. Мне выпала нелицеприятная роль – роль соблазнителя, к тому же малодушного. Ну да ладно, потом мы всё равно признаемся – расскажем, как оно было на самом деле. Такое уже бывало, отец иногда прибегал к подобной военной хитрости. В том, что я уговорю Алёну, отец не сомневался.

– Только ты уж постарайся не задерживаться, – попросила Алёна. – Я буду скучать.

Я заправил прядь её светлых волос за ухо, нежно поцеловал открытую шею и прошептал:

– Я хочу тебя.

Алёна вздрогнула и слегка отстранилась.

– Я управляю транспортным средством повышенной опасности, если ты забыл, – лукаво улыбнулась она. – Водителя во время движения отвлекать запрещается.

– Хочешь, пересядем. Я поведу.

– Ни в коем случае. Ты пьян.

– Я трезв, как стёклышко.

– Ты пьян, как зюзя. К тому, же пристаёшь к водителю с предложениями сексуального характера. Пьяный за рулём – убийца. Пьяный маньяк за рулём – убийца вдвойне. Нет, пьяный маньяк – это… это… я даже не знаю, как это называется.

Я положил руку ей на колено. Алёна закрыла глаза, и мы чуть не выехали на тротуар, я вовремя успел схватиться за руль. Алёна нажала на тормоза. Мы посмотрели друг другу в глаза и стали целоваться, как сумасшедшие. Не знаю, как далеко мы бы зашли, если бы нас не отрезвил настойчивый гудок сзади. Я оторвался от Алёниных губ и увидел, что из окна объезжающей нас «Газели» выглядывает немолодой водитель, что-то кричит и крутит возле виска пальцем, намекая на наше слабоумие. Я тоже высунулся из окна и крикнул ему вдогонку:

– Дистанцию… держать надо.

Конец фразы я прокричал уже в салоне, Алёна за воротник втащила меня внутрь.

– Ты точно маньяк, – сказала она.

– Я хочу тебя, любимая, – повторил я и снова хотел её обнять, но Алёна придержала меня, успокоив.

– Потерпи, пока домой придём.

Мы целовались, когда вышли из гаража, мы целовались по дороге домой. Мы целовались в подъезде, вспомнив свою холостяцкую молодость. Открыв квартиру, Алёна тут же бросилась в душ, и я, срывая с себя одежду, последовал за ней.

У нас с Алёной не было проблем в сексе, как я уже говорил, но то, что происходило этой ночью, было похоже на безумие. Двойное. Мы оба сошли с ума. Мы были неистовы и неутомимы. Сначала мы любили друг друга в душе, потом перешли в спальню. Дикие и жгучие желания сменились тихими нежными ласками. Потом снова страсть и снова нежность. Устав от ласк, мы лежали на кровати и разговаривали. Моя голова покоилась на тёплой и мягкой груди Алёны. Я вдыхал аромат её тела, а она нежно ворошила мои волосы и рассказывала мне сюжет своего неоконченного романа. Отдохнув, мы снова занимались любовью. Уснули мы только под утро.

…К назначенному отцом времени я естественно опоздал.

Отец ходил вокруг зелёного военного УАЗика, придирчиво его осматривал, пинал скаты и за что-то распекал водителя, молоденького сержантика, перед которым была поставлена задача довезти нас до воинской части, где он служил, и остаться там. Дальше мы должны были ехать сами. Приятелей и бывших подчинённых во многих частях Дальневосточного военного округа у отца было предостаточно. Они помнили его и всегда были готовы помочь отставному генералу и своему бывшему командиру, о чём бы он их не попросил. Дать на недельку УАЗ, например. Отец редко к ним обращался, не желал надоедать, но иногда случалось.

Увидев меня, папа постарался скрыть своё раздражение, но всё-таки, усаживаясь на переднее сидение рядом с сержантом-водителем, обернулся через плечо и бросил:

– Если бы ты был в моём подчинении, был бы вечным дежурным.

Мама не вышла нас провожать, наверное, они с отцом всё-таки немного повздорили. Алёшка, надо полагать, ещё дрых.

До воинской части, где служил сержант, а когда-то и сам генерал Инзарин ею командовал, доехали минут за пятьдесят. От неё до Манжурска надо было ещё пилить более ста километров, но по хорошей трассе. В Манжурске нас должны ждать отец и сын Сидоровы.

Как выяснялось, папа заранее спланировал поездку, и всё решил за меня, и моё согласие являлось чисто условным. Честно признаться, сильно я не удивился, я знал своего отца.

Сержант подрулил к воротам части, уступил мне своё место и, весело козырнув, скрылся на КПП. Мне показалось, что сержант был безмерно доволен тем обстоятельством, что у него забрали машину. Ну, правильно – ведь целую неделю можно будет бить баклуши, скорей всего, он теперь будет болтаться по автопарку и помогать тем, кому делать нечего. Буквально через несколько секунд, после того, как наш временный водитель исчез на КПП, оттуда вышел подполковник в полевой форме с красной повязкой дежурного по части на рукаве. Ещё в дверях его лицо расплылось в широкой улыбке. Подполковник сбежал с крыльца, строевым шагом подошёл к нам и, отдав честь, гаркнул:

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор!

Я заметил, как правая рука отца непроизвольно дёрнулась. Привычка!

– Да будет тебе, Михаил Алексеевич, – смущённо пробормотал отец, но такое обращение ему явно понравилось. Плохое настроение улетучивалось. – Какой я тебе генерал? Я теперь сугубо гражданский человек. Можешь звать меня по имени-отчеству. Не забыл ещё?

– Как можно, товарищ… Олег Алексеевич…

– Так оно правильней… Ну, как служба?

– Нормально, Олег Алексеевич.

– Да знаю я, как оно нормально. Жалованье маленькое, да ещё и задерживают. Жить негде. Солдаты бухают, служить не хотят. Жена, небось, всю плешку проела? Кажется, жену Машей зовут?

– Так точно, товарищ генерал-майор, простите, – подполковник поправился: – Олег Алексеевич. Всё так, относительно того, что жену Марией зовут. А в остальном…

– Да ладно, я понимаю – в армии жаловаться на жизнь по уставу не положено. Но ты не тушуйся. Вроде бы наш теперешний за проблемы военных взяться решил. Может, что и выйдет у него.

– Хорошо бы, – согласился подполковник.

Отец решил сменить тему разговора.

– Николай в штабе? Хотелось бы с ним повидаться.

– Полковник Ефремов руководит операцией по поимке беглых преступников. Сегодня с утра всю часть по тревоге подняли. В ружьё, и – в оцепление. Весь Манжурск в кольцо взяли, даже хозвзвод вооружили и вывезли.

– Что, такие опасные?

Михаил Алексеевич пожал плечами:

– Командир сказал, что две десантные роты из-под Уссурийска нам в помощь перебрасывают. Значит опасные. Приказ – живыми не брать.

– Вот как! Круто. А Ефремов-то от кого этот приказ получил? Из штаба округа?

– Я не знаю, товарищ генерал. Приказ в пакете какой-то майор привёз. Эфэсбэшник, наверное. Или штабист из Москвы. Козырной, одним словом. Распоряжался здесь, как у себя дома.

– И Ефремов его на хер не послал? – искренне удивился отец; подполковник пожал плечами и промолчал. – Ну, дела! Не узнаю Кольку. Чтобы какой-то задрипанный майор ему права качал? Ну, дела… Ладно, – засобирался отец, – пора нам. – И повернулся ко мне: – Залезай, поехали.

– На охоту собрались, Олег Алексеевич? – поинтересовался бывший отцовский сослуживец.

– На рыбалку. К старому другу. Он егерем в Манжурском охотничьем угодье работает.

– На каком кордоне?

– Да я не знаю. На северном, кажется. Мы с ним должны в Манжурске встретиться в Обществе охотников и рыболовов. А оттуда – уже с ним, до места доедем.

– До Манжурска вы без проблем доедете, и в сам Манжурск легко попадёте, – пообещал Михаил Алексеевич. – Если остановят, задерживать не будут. Вас, Олег Алексеевич, весь полк знает, фотография ваша, где вы во всех ваших боевых регалиях, до сих пор рядом со знаменем части красуется. И в каждой казарме, в ленинской комнате. Да и я позвоню сейчас на всякий случай, предупрежу, что вы едете. Но вот… – он замялся.

– Что? – подбодрил подполковника отец. – Не стесняйся, говори.

– Может быть, вы какое-то время в Манжурске побудете? Не советую я вам в тайгу ехать, тем более на северный кордон. Наиболее вероятное местонахождение преступников именно на севере. Похоже, они в Манжурск идут. Переждали бы облаву в Манжурске. Вот задержат наши этих беглых, тогда и поедете.

Отец помолчал, раздумывая над советом. Отец мой, конечно, мужик геройский, но он трезво на всё смотрит, прекрасно знает, когда можно рисковать, а когда риск ничем не оправдан. Он взглянул на меня, крякнул и, повернувшись к подполковнику, пообещал:

– Хорошо. Переждём вашу облаву в городе.

Они пожали друг другу руки, я тоже за руку попрощался с Михаилом Алексеевичем. Мне понравился этот подполковник, но ещё больше мне понравилось то, что он так уважает моего отца, и что папина фотография висит рядом со знаменем той части, где он служил когда-то, уже довольно давно. Я был горд за папу. А вскоре мне пришлось испытать это чувство ещё раз. На подъезде к Манжурску нас остановил отряд бойцов с автоматами. К нам подошли и потребовали предъявить документы. Папа вышел из УАЗика, а я полез в карман за водительским удостоверением, но тут подбежал какой-то прапорщик и, приказав своим солдатам отойти от машины, козырнул отцу и сказал:

– Здравия желаю, товарищ генерал. Прапорщик Чурило. Проезжайте, пожалуйста. Счастливого вам пути.

– Спасибо, – улыбнулся отец. – Спасибо, сынок. А полковника Ефремова здесь нет неподалёку. Хотел его кое о чём спросить.

– Господин полковник… э-э-э… он в другом месте.

– Господин? – презрительно переспросил отец.

– Сейчас все господа, но вы, товарищ генерал-майор, вы – Товарищ! – Я понял, что для многих людей, и для этого прапорщика со смешной фамилией Чурило тоже, слово «товарищ» звучит намного приятней, чем слово «господин». – А хотите, – предложил прапорщик, – я сейчас с полковником Ефремовым по рации свяжусь?

– Нет. Не надо. Я с ним на обратном пути увижусь обязательно. Недели-то вам хватит беглецов изловить?

– Так точно, товарищ генерал-майор! Раньше изловим.

– Ну-ну. Поехали, Андрюха…

Отъезжая, я услышал, как прапорщик Чурило сказал своим бойцам:

– Вы что, офигели? В ленкомнату редко заходите? Это же сам генерал-майор Инзарин!

– Да ну? Тот самый?

– Он, – подтвердил прапорщик.

– Вот бы под его командованием послужить!

Отец, хоть он и сидел справа от меня, наверное, тоже услышал разговор прапорщика с бойцами, стекло на моей дверке было опущено. Он улыбался, но потом нахохлился, как петух и проворчал себе под нос:

– Господин, мать его…

– Вы с полковником Ефремовым друзьями были? – спросил я немного погодя.

– С Колькой-то? Да нет, не дружили. В смысле так, чтобы за пределами части – нет, не встречались, вместе не выпивали. Служили, не ссорились. Офицером он неплохим был, разве что чересчур горяч. Легко мог старшему по званию в глаза высказать всё, что о нём думает. Я его однажды от трибунала спас. Заехал в морду проверяющему из центра за то, что он его друга, замполита одного, тупым солдафоном обозвал. Пришлось мне тогда в Москву лететь, доказывать замминистра, что проверяющий этот по роже за дело схлопотал. Колька у меня сначала ротным был, потом я же его начальником штаба сделал. Когда я в отставку ушёл, его на мою должность назначили. Он к тому времени женился удачно, на дочери одного… из штаба округа. Наверное, поэтому и назначили, сделали вид, что забыли о его характере. Сейчас, слышал – господин!

– Ну что ты папа к этому слову прицепился? Другие времена, другие слова. Товарищ, господин. Какая разница? Суть-то всё равно одна. Слово суть не меняет.

– Меняет, – сказал отец и отвернулся.

Мы уже въезжали в Манжурск.

Манжурск – городишко небольшой. Население – до сорока тысяч не дотягивает. Расположен он на равнине, сопки южнее и юго-восточней начинаются. Если ехать к нему с юга, по седловине между двумя сопками, он весь, как на ладони – маленький, компактный, застроен стандартными пятиэтажками времён Кузькиной матери. Мирный такой городишко, весь в зелени, производства никакого – ни одной трубы с ядовитым дымом. Мне приходилось быть в нём дважды по делам «Энергетика», а отец, так вообще Манжурск, как свои пять пальцев знает.

– Сейчас налево повернёшь, – скомандовал папа. – На втором светофоре – направо и сразу во двор. Контора эта там была, если мне память не изменяет. – Отец задрал левый рукав и посмотрел на часы, сказал недовольно: – Из-за тебя и мне приходится опаздывать.

Память отцу не изменяла – Манжурское районное отделение Краевого Дальневосточного Общества охотников и рыболовов находилось именно в том доме и в том подъезде, у которого я припарковал наш военный УАЗик. Мы с отцом спустились в полуподвальное помещение, похожее скорее на склад ЖЭКа, чем на офис известной общественной организации. Кабинетики Общества располагались по одну сторону длинного полутёмного коридора, заставленного столами, на которых громоздились штабеля древних архивных папок с тесёмками. Наверное, в этих папках хранилась документация всех лет, начиная с момента образования Общества. Пахло старой бумагой, пылью, плесенью и кошками. Коридор освещался единственной лампочкой, свисающей с потолка на длинном витом проводе.

– Да, небогато живут охотники и рыболовы, – заметил я.

– Небогато, – согласился отец. – А ты знаешь, какая зарплата у егеря?

Я пожал плечами. Откуда я мог это знать?

– Тысяча двести.

– Долларов? – удивился я и подумал: – «Не так уж и плохо».

– Тугриков, – язвительно ответил отец. – Рублей, конечно. Как никак, мы в рублёвой зоне живём. Это вы, коммерсанты, привыкли деньги в долларах считать… Рублей. Одна тысяча двести рублей. Мишка мне писал. Они с Игорем на свои пенсии живут, а зарплата – это так, на сигареты.

– А как же остальные егеря? Или они все – бывшие военные?

– Не все. А как живут? Браконьерствуют, так и живут. – Отец с трудом протиснулся между столом и стеной и открыл первую дверь.

Комната оказалась пустой. На полу валялись какие-то бумаги, а в углу стояло плешивое чучело росомахи. Мы двинулись дальше. В следующем кабинетике стоял стол со старинным мраморным чернильным прибором и чёрным дисковым телефоном. У стены – канцелярский шкаф. Пустой. Сначала мы решили, что и здесь никого нет, потому что, когда открыли дверь, хозяин кабинета находился под столом, он поднимал с пола упавший листок. Выбравшись из-под стола, он покряхтел, близоруко сощурился и спросил:

– Что угодно, господа? Сегодня суббота, начальства нет. Я – сторож. Приходите в понедельник.

Сторожу было за семьдесят. На голове его красовалась бордовая вязаная шапочка. По-видимому, он сильно мёрз, так как поверх толстого ручной вязки свитера натянул видавший виды пиджачишко, а шею обмотал шарфом. Ног из-за стола не было видно, но я не сомневался, что обут старик в валенки или унты.

– Здравствуйте, уважаемый, – поздоровался отец. – А почему у вас входная дверь не закрыта?

– А зачем мне запираться? Здесь брать нечего. Росомаху разве что? Чучело там видели?

– Видели. А что же вы сторожите, если брать нечего? – встрял я.

– Положено.

– Видите ли, уважаемый, – сказал отец. – Мне здесь встреча назначена.

– Кем назначена? Я же вам говорил – суббота, начальства нет.

– Встреча мне назначена егерем Сидоровым, – продолжал отец, не замечая реплики сторожа. – Михаилом Ивановичем Сидоровым. Знаете такого?

– Ах, Михал Иванычем! Это другое дело. Только его нет.

– Как нет? А где же он?

– Да вы присаживайтесь, – сторож вдруг подобрел. – Михал Иваныч скоро вернётся. Вы присаживайтесь.

Мы с отцом огляделись вокруг в поисках чего-либо, куда можно было бы присесть, но в этом кабинете мебели не наблюдалось. Поэтому мы остались стоять.

– Ах да, – спохватился сторож. – Здесь же стульев нет. И дивана нет, тут только мой стул, но он один.

– Что же делать? – спросил я, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

– А мы с вами в приёмную сейчас перейдём. Там и Михал Иваныча дождёмся. – Старик засуетился, убрал в ящик стола листок, который поднял с пола, потом снова достал его и, аккуратно сложив вчетверо, убрал в карман пиджака. – Пойдёмте. Осторожно, об угол стола не ударьтесь, стоит так неудобно. Я всегда об него бьюсь…

Приёмная находилась в торце коридора. Она оказалась большой и светлой, свет сюда проникал из двух окон. По периметру приёмной стояли старые венские стулья, у двери, обитой жёлтым винилом – стол секретаря. На столе ничего не было, только телефон с диском и тремя кнопками для коммутации.

– Меня Львом Матвеичем зовут, если что, – представился сторож. – Это я к тому, если вы вдруг ко мне обращаться будете.

L&M, окрестил я его.

– Олег Алексеевич Инзарин, – отец протянул старику руку.

– Очень приятно.

– Андрей, – представился я. – Олегович.

– Сынок. Я сразу так и решил, – заявил L&M. – У меня глаз намётанный. У Михал Иваныча тоже сынок есть. Только он на кордоне остался. Нельзя тайгу без пригляду оставлять.

– А где он сам-то, Михаил Иванович? – спросил отец.

– А он это… я его… ну, в общем, он скоро. До магазина и назад.

Ясно, подумал я, L&M Сидорова за водкой отправил.

– Сейчас придёт, – пообещал старик, и точно – стукнула входная дверь, и бодрый голос крикнул:

– Эй, Матвеич! Ты где? Накрывай на стол, доставай посуду!

Дверь в приёмную открылась и в проёме возникла фигура человека, плечи которого касались косяков, а голова притолоки. В правой руке он сжимал за горлышко литровую бутылку «Путинки», в левой – полупрозрачный пакет с продуктами. Сквозь целлофан просвечивала банка консервов, кирпич хлеба, скорей всего чёрного «Бородинского», и что-то ещё, завёрнутое в бумагу.

– Ба! Олег! Приехал, не соврал!

– А когда я врал? – весело откликнулся отец, и друзья крепко обнялись.