Текст книги "Ошибка Конан Дойла"

– Ну как? – спросила его дома жена. – Взял справку? Дай посмотреть. – Она прочитала и поморщилась: – Ты только в руки этому анчутке не давай, просто покажи и скажи: «За два убийства отсидел». Да пригрози, что если не отдаст все деньги, он его размажет.

Виктор с утра пошёл к Акиму и сразу ему в лоб:

– Ну, Аким, осталось тебе жить неделя. Я сказал своему братану о твоём долге, а он знаешь, что сказал? «Двадцать процентов ему накинем, это за просроченный срок. А не отдаст, я из него выбью!» Вот, даже свою ксиву дал, чтоб ты удостоверился. – Виктор вынул из кармана справку Василия об освобождении и сунул Акиму под нос. – Видишь?

– Через три дня получишь ты свои деньги, – насупился Аким.

Виктор стал ждать…

На другой день утром он взял две бутылки пива и пошёл к Ваське. Тот встретил его в дверях и сморщился:

– Сгубил ты мне жизнь! Как железным обручем стягивает голову.

– А мы его сейчас разорвём! – весело сказал Василий и вытащил бутылки из карманов.

Васька прямо в дверях вылил одну бутылку в себя и протянул с наслаждением: «А-а-а-ах!»

Войдя в дом, они сели за стол друг против друга.

– Ну что, налить тебе ещё? – спросил Виктор.

– Разливай! Спас ты меня, голове легче стало. А ты чего не пьёшь?

– Да мне на работу надо…

– Счастливый ты! На работу идёшь, – сострил Васька. – А тут вот похмеляться надо…

Виктор незаметно вынул из кармана справку Василия и бросил её под стол.

– Слушай, – сказал в это время Васька, – я сегодня утром должен был идти в милицию отмечаться, кинулся, а справки моей нет нигде.

– Так это я взял её у тебя, – сказал Виктор.

– Зачем?

– Да хотел по ней твои деньги в банке снять.

– Ну ты юморист! – засмеялся Васька. – Ладно, найду, куда она, кроме дома, денется?.. Кстати, как надумаешь выпить, приходи. Раз один не пьёшь, я тебе с удовольствием компанию составлю. Особенно если литр возьмёшь. Я мужик компанейский!

– Ладно, – успокоил его Виктор.

…А справка, как ни странно, возымела действие на Акима. Через три дня Виктор принёс деньги домой и выложил перед женой на стол:

– Вот они, денежки! Вернул анчутка! Вот они, птицы счастья! – И стал подбрасывать их вверх.

Жена, ловя их на лету, кричала:

– Витька, счастье-то какое! На всю ночь я твоя!

Чёрный пистолет

В дачном доме было шумно, он светил огнями – праздновали день рождения сына хозяина дачи. Антон Кузьмич держал на руках виновника торжества, которому исполнилось шесть лет. Все были веселы, особенно мальчик, потому что отец подарил ему игрушечный автомат, трёхколёсный велосипед, лошадку на колёсиках и маленький пистолет, у которого была даже кобура. Такой же пистолет, только для взрослых, был у отца, ему его подарили. Этот пистолет отец-полковник никогда не давал в руки сыну. Когда он сидел за столом и чистил его, сын притрагивался к пистолету, но отец тут же отбирал его.

– Это не игрушка, – говорил отец.

– Да дай ты ему подержать, – просила мать. – Мужчина растёт!

– Это не игрушка, – повторял отец. – Дурное оружие, само возводится. – И прятал его от сына.

Теперь у сына появился свой пистолет, как настоящий, даже курок щёлкает.

А перед днём рождения, пока накрывался стол, в беседке разговаривали старые друзья – хозяин дачи и приехавший к нему друг по прошлым армейским делам Василий. Друзья когда-то вместе ходили на опасные задания и были накрепко связаны дружбой.

– А помнишь, – начал вспоминать Василий, – как тебя отстранили от командования лишь за то, что ты однажды близко подошёл к нелегалам в секретной части? Чёрт тебя дёрнул к ним подойти! А может, оно и к лучшему? Самолёт «бычье ярмо», как мы его называли, возил наших через границу с документами и долларами для друзей за границей. Если прямо говорить, это были друзья-грабители, они нелегально продавали нам продукцию своей фирмы по завышенным ценам. Вот однажды ночью послали нас с тобой в «бычье ярмо», мы за занавеской сидим, ждём… Самолёт поднялся, отключил опознавательные огни и стал планировать. Чуем, как его качнуло, и он как будто в яму провалился, стал падать. А у нас всё к горлу начало подниматься. «Ваше время, ребята! – прокричал нам лётчик из кабины. – Готовьтесь! Через минуту будете прыгать! Проверьте, всё ли взяли!» Я лап по карманам, вроде всё на месте: коробок спичек, коробок с чайной содой, коробок с полынью. Всё в смоле…

– Да, – вздохнул полковник, – было дело… Сода была нам нужна, чтобы в воду сыпать и обеззараживать её… А если живот прихватило – полынь в воду и пей. Пистолет под старым халатом был, старые ботинки на ногах, чалма на голове… Нам надо было донести деньги своим друзьям. Карта у нас была. А в заданном районе нас ждала машина. Рассекретить эту машину мы не имели права. А ещё у нас была одна немаловажная вещь – накидка в чёрно-белых пятнах. Если самолёт над нами пролетал, мы ложились на землю и укрывались ею: лётчик не мог нас увидеть. Во всяком случае, так нас инструктировали.

– Помнишь, мы получили страшный приказ, что если у нас произойдёт контакт с местным населением, то тот, кто нас увидит, должен умереть? – спросил друг. – Наверное, это из-за очень важных документов, которые были с нами.

– А ты у нас был нюхач, за версту чуял человека.

– Да-а-а, – протянул друг. – Помнишь, как мы спрыгнули с самолёта и попали в воду? Откуда оно там взялось, это болото? Видели мы, как «бычье ярмо» улетело, обсохли и быстро зашагали по горному ущелью в пункт, указанный на карте. Слева был пологий берег, травка на нём и на дне ущелья росла. Долго шли. И вот на взгорье метрах эдак в двухстах увидели стадо овец, а рядом с ними женщину-пастуха.

– Помнишь, ты ещё тогда носопыркой потянул и сказал, что она недавно родила, и достал пистолет? – спросил полковник. – «Да брось ты! – сказал я тебе. – Это женщина, да ещё мусульманка, она с чужим человеком не заговорит. А если вечером и скажет кому-то в доме, мы будем уже далеко отсюда». «А приказ?» – спросил ты. «Да какой там приказ? Им, командирам, лишь бы власть свою показать!» – ответил я. А ведь не дошло тогда до меня, почему эта мусульманка так далеко в горах находится, а не в своём ауле. У них женщины как рабыни, но чтоб пасти овец?! Мы тогда убыстрили ход, часа три шли по этому оврагу, устали… Я тебе велел прилечь и покемарить, а сам на стрёме встал. А потом и я отдохнул. Думали: отдохнём и пойдём дальше. Вдруг ты вскочил, закрутил головой и зашептал: «Женщина здесь!» «Какая женщина?» – зашипел я. «Которую мы у стада видели, – ответил ты. – Пастушка, запах роженицы от неё идёт». Я вытащил из-под халата бинокль и посмотрел в ту сторону, куда ты указывал, и действительно увидел: за нами шла женщина, она была где-то в трёхстах метрах от нас. Мы быстро схватили всё своё и бегом от неё.

– Мы с тобой решили подняться на крутой берег ущелья, чтобы оторваться от неё или, на худой конец, за каким-нибудь валуном её подождать. Я стрелял из пистолета так метко, что кусок сахара на лету рассыпался в песок… Начали мы подниматься по крутизне, она метров в двухстах была… Ты впереди, я сзади… Вдруг – выстрел! Эхо с треском покатилось по ущелью. Пуля вышибла камень из-под твоих ног, ты сорвался и полетел на меня. А потом – голова-ноги, ноги-голова – и мы на дне ущелья. Ты орёшь: «Она снайпер!» Волна страха накатила на меня. «Дёру давай! – закричал ты. – Зигзаг удачи!» И сразу гулко забилось моё сердце, зашумело в голове, и я рванулся вперёд, а ты – за мной. А я бегал так, что лошадь мог запалить.

– Да-а-а, было дело, – протянул друг. – Я за тобой нёсся. Какой там зигзаг удачи?! Мы убегали от снайпера напрямую, хотя по инструкции надо было бежать, кидая тело то вправо, то влево. Глупость, конечно, но нам надо было быстрее выйти из обзора её оптического прицела. А она, змеюка, стала издеваться над нами. У меня ветер с моей башки волос рвал… Я тебе заорал, чтоб ты сбросил скорость, потому что она нас, мол, не убьёт, только хочет положить до прихода группы захвата, а ты ещё поднажал так, что твоя тень от твоих ног отставала и плащ восточного джигита развевался по ветру, как у супермена в кино.

– Да, у меня сердце колотилось и барабанило в груди. Шум в голове перешёл в свист, натягивалась кожа на голове, и я чувствовал, как волос на голове поднялся. И тошновато-тоскливо стало у меня на душе, когда я ждал: вот сейчас пуля достанет меня в затылок. Хотелось крикнуть: «Не стреляй! Я жить хочу!» И, как мне показалось, я старался из кожи вылезти, когда нёсся по ущелью, и эти метры мы бежали целую вечность.

– Я тоже бежал и думал: «Сейчас пуля вцепится мне в затылок…» Наконец, мы повернули и по пологому склону взлетели наверх, где были валуны, спрятались за них и стали ждать появления её головы на срезе края ущелья. А ты кричал, искажая слова: «Женщина-мусульманка, пристрелить бы тебя!» А я засмеялся, и не потому, что у меня произошёл нервный срыв, а потому что страх прошёл, ведь теперь мы были хозяева положения. Ещё смеялся от того, что ты стал картавить, думал – от страха. Отсмеялся, и меня осенило: разлеглись мы, ждём её, а группа захвата-то не дремлет… «Тикаемо!» – по-хохляцки крикнул я и сорвался с места. Ты за мной, дыша мне в затылок, как паровоз, который пускает пары. «Ты чего сорвался? – спросил ты, догнав меня. – Мы бы её подсидели». – «А группа захвата? Вот-вот на помощь ей придёт!» – «А, чёрт, мы у неё как на ладони! Валуны кругом… Есть где залечь, хоть умрём не за так, прихватим кого-то с собой…» И всё-таки мы удрали, задание выполнили… Потом ещё много раз ходили за бугор…

Вот об этом и вспомнили старые друзья перед днём рождения сына хозяина дома, а потом пошли за шумный стол. Отгуляв на дне рождения и немного поплясав, некоторые гости хотели уехать, но хозяева настояли, чтобы все остались ночевать на даче, потому что были в крепком подпитии. Комнат в доме было много, всем хватало.

Хозяйка перед сном хлопнула ещё рюмочку и закусила салатом, потом стала убирать со стола всё, что осталось, и составлять в холодильник. Что не допито – тоже туда. Она гремела посудой… И вдруг послышался хлопок наверху, как будто сломалась доска. Она по-хозяйски подумала: «Как неаккуратны гости! Кто-то, наверное, софу сломал». Убрав всё со стола, она пошла на второй этаж в комнату мужа. Зайдя, почувствовала запах пороха, а взглянув на кровать, вскрикнула, но тут же зажала себе рот рукой: на виске мужа были видны пороховые пятна вокруг кровянистого пятна, из которого на лицо стекали капли крови. На журнальном столике лежал пистолет. Она схватила его и потихоньку сошла вниз, чтобы её никто не увидел.

Хозяйка решила спрятать пистолет в гараже. Пошла туда, нашла старую одежду шофёра, вытерла пистолет об неё, завернула в неё пистолет и спрятала за какую-то железяку. Потом раздумала. Взяла пистолет, вымыла его под водой в ванной и выбросила в траву под окном. Пошла наверх в комнату сына. Он спал. Она поцеловала его, натянула ему до подбородка одеяло и легла рядом на софу. «Кто мог это сделать? – размышляла жена убитого. – Неужели зять, которого муж не любил, потому что он мало зарабатывал?» Она вспомнила, как муж говорил о нём: «Накачала нам дочка дармоеда на шею». Он терпел его лишь из-за дочери. «Нет, зять не может. Муж хотел его устроить в часть на службу, но всё откладывал. А языки злые… Офицерам ещё можно приказать молчать: мол, не ваше дело, но вот как их жёнам накинуть платок на роток?.. Может, это сделал его друг? Он же был с ним там, где сам чёрт не был. Муж иногда говорил в пьяном виде, что обидел своего друга и написал на него рапорт: мол, мешал ему выполнять какое-то задание. И друга после этого так прижали, что он выше капитана не поднялся.

Вот, может, он и решил отомстить?»

…А дело было так. Когда Василий и Антон уходили от группы захвата (об этом они как раз и вспоминали при встрече), то условились разорвать эту группу. У них были с собой шумовые гранаты, от которых было лишь много шума. У Антона вдруг прихватило сердце, и он не мог бежать. Василий завалил его камнями, опрыснул камни специальным веществом, а сам побежал дальше. Антон лежал под камнями и слышал, как через 15 минут взорвалась шумовая граната, а потом раздались звуки камней, катившихся из-под ног бегущих людей. Люди пробежали мимо него в сторону взрыва, и он слышал их надсадный сап. Антон представил, как сейчас удирает Василий: из шкуры вылезает… Пролежав ещё минут пятнадцать, Антон потихоньку вылез из-под камней, осмотрелся и достал свою шумовую гранату. Но тут у него ёкнуло сердце, потому что представил себе, как сейчас за ним побегут и могут даже убить его. Он исчезнет с лица земли, и группа захвата только облизнётся, получив его труп. А Василий будет жить… «Нет, это просто расчёт, а не трусость, – успокаивал себя Антон. – И почему я должен умирать? Ведь никто не узнает, как я сидел под камнями…» И тут он услышал второй взрыв. И дрогнуло его ожесточённое сердце: он тоже бросил шумовую гранату и стал ракетой удирать по заранее спланированному маршруту. Он размышлял: «Людей из группы захвата к себе не подпущу! Очередь из автомата разрежет меня… Отпишут, что взять живым не было возможности. А в плен в южных странах лучше не попадаться: пытки будут невыносимые. Лучше настраивать себя на то, что такое смерть. Ну был ты – и нет тебя. А если покончить с собой из пистолета, тогда лучше стрелять в голову, а не в сердце. Говорят, страшные боли в голове от остановки сердца начинаются, потому что оно не будет уже гнать кровь к голове…»

Когда Антона привезли в родную часть и допросили, он успокоился. Его вызвали ещё и на допрос в КГБ как особо опасного преступника: в те годы всё ещё искали врагов народа. Ему предъявили обвинение в том, что он… хотел остаться за границей.

Он сидел на стуле. Руки его были сцеплены сзади спинки стула наручниками.

– Ты взорвал шумовую гранату через час после того, как твой друг убежал от тебя, а не через пятнадцать минут, – говорил следователь. – И ты притворялся, что у тебя больное сердце, чтобы сдаться в плен…

– Какой мне резон сдаваться? – спросил Антон.

– А такой! Как пишет в рапорте твой напарник, ты хотел захватить деньги, которые вы несли фирме наших друзей за рубежом.

– Но я ведь отдал деньги, доставил их к месту назначения!

– Правильно. Всё правильно. Тебя взяли, всё узнали от тебя и, перевербовав, забросили опять к нам, чтобы ты вёл шпионскую деятельность.

– Это что, мой друг-напарник об этом написал в рапорте?

– Нет.

– Тогда какой мне резон служить чужой разведке здесь, у нас?

– А резон такой. Ты только прикрываешься пролетарско-крестьянским происхождением: мол, отец у тебя инвалид войны и герой, добровольно пошёл на фронт, а мать крестьянка. А отец у тебя до войны зеком был и на фронт пошёл не добровольно. Наши доблестные защитники социалистического строя зашли на зону и сказали: «Все на фронт! А кто хочет остаться в живых – оставайтесь, но кормить вас не будем и выпускать не будем». И твой батя загремел на фронт. У него был шанс искупить кровью своё преступление перед Отечеством, что он и сделал. Повезло ему – инвалидом стал.

– Тебе бы так повезло, – буркнул Антон.

– Что, вражина? – подошёл к нему следователь и захрипел в лицо: – А ещё ты сокрыл, что у тебя в семье в тридцатых годах от голода умерло десять человек!

– Они умерли из-за государственного голодомора, потому что хлеб нужен был для отправки за границу. Его там меняли на оборудование для заводов и фабрик.

– Вот за что ты, оказывается, ненавидишь советский строй?

Антон опешил… Он знал, что у него в семье умерли несколько человек от скарлатины – так говорила мать… Но при чём тут советский строй?

– Если бы я знал об этом, лучше бы остался за границей. Ничего я больше тебе не скажу.

– Он не скажет… – буркнул следователь. – Ты слышал анекдот про школу? Учительница говорит детям: «Кто принесёт живое существо, которое скажет хоть одно слово, тот получит пятёрку». На другой день дети принесли кто попугая, кто галку, а Вася принёс лягушку. Дети смеялись: «Ляга говорит только слог «ква». «У меня и слово скажет сейчас», – ответил им Вася, взял её за задние лапки и ударил головой о парту. Лягушка сказала: «Ква». Он второй раз ударил её. Она снова: «Ква». Он третий раз как ударит, а она: «Кватить!» «Вот видите, заговорила!» – радостно сказал Вася. Так и ты у нас… – и следователь закатился в смехе, а потом коротко, без размаха, врезал Антону в лицо. На его глаза накатило синеватое озеро, и он полетел со стулом вместе на пол. Приземлился он на скованные наручниками руки и почувствовал сильную боль. Следом получил ещё один удар ногой по руке и тут же ударился о ножку стола. Стул выскользнул из-под него, причинив неимоверную боль рукам. Антон вскочил на ноги и обученный правилам костоломной борьбы, ударил следователя с расчётом попасть ему в живот. Но тот, готовый ко всяким неожиданностям, увернулся и сам замахнулся в Антона ногой, целясь в лицо. Антон отбил его ногу, и ему удалось ударить следователя ногой в живот.

– Караул! Убивают! – заревел следователь.

В кабинет сразу ворвались четверо и, как говорится, заставили его искать пятый угол. Он услышал последние слова офицера: «Хватит! Убьёте!» и потерял сознание. Очнулся он только в больнице…

Врачи – они и есть врачи! Провели обследование и установили по кардиограмме, что он действительно не мог бежать, так как у него сильно расширен левый желудочек сердца и есть гипертрофия сердца, что и вызвало боли, это было предынфарктное состояние. Дело закрыли. А Василий потом оправдывался перед ним:

– Извини, я честно верил в то, о чём писал, что ты враг народа. Очень долго ты не взрывал гранату, а они на меня полезли. А когда ты взорвал её, я не слышал: был, наверное, очень далеко…

В коридоре послышались шаги… Хозяйка потихоньку встала и чуть приоткрыла дверь: друг её мужа, Василий, в трусах и майке спускался вниз по лестнице… Она прикрыла дверь и прислушалась. В санузле зашумела вода. Хозяйка крадучись отошла от двери. Ей было слышно, как он прошёл в свою комнату… Через несколько минут она не выдержала и снова пошла в комнату мужа.

– Убили! – на этот раз закричала она. – Антона убили!

Захлопали двери комнат… Около открытой двери комнаты мужа столпились гости… Дочь тоже прибежала и обняла плачущую мать.

– Мама, – говорила она сквозь слёзы, – не плачь! Теперь его не вернёшь!

Зять уже звонил в «скорую» и в полицию. Через несколько минут приехали пятеро полицейских, вошли в дом и попросили людей не толпиться у комнаты покойного, не мешать, а один отвёл жену вниз и начал её допрашивать:

– Скажите, во сколько вы легли спать и во сколько гости?

– Я не наблюдала время. Я легла последняя.

– Зинаида Тимофеевна, вы, когда убирали со стола, ничего не слышали?

– Слышала…

– Что?

– Как будто кто-то сломал доску наверху. Я ещё подумала…

– Что подумали?

– А ничего… Мало ли что мне в голову втемяшится?

– А входные двери у вас все были закрыты?

– Да, я всегда проверяю, всё ли закрыто, перед сном. Мало ли кто ходит по посёлку.

– А где же орудие убийства?

– Какое орудие? Пистолет, что ли?

– Да, пистолет…

– Не знаю.

Опера вскоре нашли пистолет в траве под окнами и отправили его на экспертизу.

Василий не попал на похороны друга Антона. Через три дня его уже допрашивали. За три дня следаки успели кое-что нарыть на него. Из КГБ прислали документ, что он в своё время писал рапорт на друга…

Василий, сидя в кабинете следователя, утверждал, что они с Антоном давно помирились и были по жизни друзьями. Правда, Антон больше преуспел в военной карьере, а вот у друга карьера складывалась неудачно. Он не был везунчиком, не так прилежно служил, и начальство терпело его лишь за то, что у него было героическое прошлое.

– Хочешь, я расскажу тебе анекдот? – предложил Василий.

– Ты мне тут ещё анекдоты рассказывать будешь? – крикнул следователь.

– Ты послушай… Прибегают две сестры к брату и кричат: «Братик, мы вызвали дух Казановы, и он нас два часа любил!» «Ну, в то, что вы вызвали дух Казановы, я верю, но чтоб вас, дур, он два часа любил, тискал, не верю?» – «Почему?» – «Потому что я видел, как сосед Васька переоделся в Казанова и пошёл к вам».

– Ну и к чему ты рассказал мне это?

– А потому, что ты вызвал дух, ушедший давно в небытие. И кто-то воспользовался этим и убил моего друга.

– Ты вот что, не морочь мне голову. Вот бумага, вот авторучка, пиши добровольно, как совершил преступление. Суд учтёт это и года два скостит.

– Ничего я писать не буду!

– Может, ты хочешь адвоката?

– Ничего мне не надо! Я не виноват, и не шей мне дело!

– Ты что, сидел?

Василий оскорбился:

– Почему ты спрашиваешь об этом?

– Речь у тебя блатная… Смотрю, ты расслабился совсем. Давай я тебе лучше Уголовный кодекс почитаю, что тебя ждёт. Вот смотри, статья… – Тут в дверь постучали… – Да, – сказал следователь.

Дверь «зевнула» и впустила человека.

– Вот анализы экспертизы, товарищ следователь, – сказал вошедший.

Следователь встал и вышел с пришедшим за дверь. Василий напрягся. До его слуха донеслось:

– А ошибки не может быть?

– Нет.

Через минуту дверь снова «зевнула» и впустила в комнату следователя. Он был почти весел:

– Ну вот, пошутили мы здесь и хватит. Я тебя, Василий, отпускаю! Но ты всё-таки посиди тут ещё немного, поразмысли о судьбе человека.

Это был уже доброжелательный и вежливый человек. Василий подумал: «Он как палач, который расстреливает людей, а дома – добрый и заботливый отец и муж. Видно, в нём есть что-то хорошее, это из него не выбьешь. Но что мне от этого? Друга потерял, и тюрьма меня ждёт. Этот памятник меня посадит!» Так окрестил он следователя.

А «памятник» был в это время у своего начальника и доказывал:

– Рано отпускать его. У него есть мотив – месть за рапорт друга. Но экспертиза показала, что никаких пороховых крупиц у него на одежде нет, и в носоглотке нет. Значит, он не убивал. А может, он на расстоянии как-то приспособился? Он был в спецслужбах и знает, как заметать следы.

– Отпускай его…

– Такой мотив у него, а у меня версия…

– Я говорю, отпускай его! Мы нашли настоящего убийцу! – От неожиданности следователь сел на стул. – Проверяли спецодежду водителя полковника в гараже: на ней пороховые крупицы, и пахнет она порохом. Так что скоро тебе его опера с группой вызова доставят.

Василий поднял голову, когда в зевок двери вошёл следователь.

– Извиняйте, товарищ, – сказал тот, – ошибочка вышла! Слишком много на вас грехов. Но наши недремлющие органы не спят и выявили другого бандита. Извините тысячу раз, – говорил он, подписывая пропуск.

Василий встал, взял пропуск, следователь протянул руку для прощания…

Через несколько минут в кабинет ввели молодого симпатичного человека. Он смотрел на следователя по-телячьи преданно, хлопал веками голубых глаз… Сразу было видно по его поведению, что он доволен, что им повелевают…

– Ну, садись, Николай Иванович, пиши признание. Признание смягчает наказание.

– В чём признаваться?

– Как в чём?! В убийстве своего шефа.

– Я его не убивал!

– Ну как не убивал? В гараже полковника нашли спецодежду, в которой ты обслуживал машину, она в пороховой копоти, и пятна масла от пистолета…

– Так я не был в день убийства в доме шефа! Я ездил на рыбалку в этот день!

– Это как так? У шефа был день рождения, и он тебя не пригласил?

– Ну и что? Не успел, так сказать, ещё с ним сродниться.

– Ишь какой умный! Сродниться не успел, а уже грохнул. Между прочим, ты убил важного сотрудника секретного ведомства!

– Если он секретный работник ведомства, как вы говорите, то зачем мне его убивать?

– А ты не так прост, как кажешься! А затем убивать, что тебе заплатили.

– Как заплатили?

– Давай пиши! Протокол я пока не буду составлять, явку с повинной тебе оформлю. Ты что, не понимаешь, дуралей?

– Да как я сделаю убийство, если у него в доме все двери запираются?

– Не сделал, а совершил, понимаешь, совершил?! Ты днём приходил к шефу?

– Приезжал…

– В дом заходил?

– А как же! У него застолье к вечеру готовилась. Я привозил снедь для стола. Я специально для этого багажник в чистоте содержу…

– Ну вот… зашёл, принёс снедь, зашёл в ванную, открыл запор окна и оставил так… Дождался ночи, пришёл и убил… Сознавайся, дурачок, зачем это сделал? Чем он обидел тебя? Девушку у тебя отнял или ещё чем обидел?

– Никто и ничем меня не обидел!

– Ты что думаешь, мы ничего не знаем? Да наши оперативники сразу проверили все двери, окна и там, в ванной, нашли окно без запора. Кому ты лапшу на уши вешаешь?! Ну, не хочешь в сознанку идти, не надо, у меня и так достаточно улик, чтоб тебя сопроводить в тёплое место в Магадане.

– Да не убивал я! Зачем мне его убивать? И чем он может мне так насолить, когда он мне даже в дом не разрешал заходить.

– А вот ты и попался! То говоришь, что в дом не пускал, то говоришь, что заносил снедь на праздник. Значит, всё-таки нашёл повод зайти и открыть окно? А что? Дело одной минуты!.. Не хочешь – как хочешь! Хотел я тебе сделать доброе дело, но ты из тех, кто кусает руки, кормящие его.

Следователь делал вид, что пишет фамилию и имя, а сам посматривал на подследственного и следил, как он себя держит. А тот был в раздумье. «Что делать? – размышлял он. – Они могут меня замордовать. А тут сознаюсь, покаюсь… Нет, этого делать нельзя! Надо стоять на своём до конца! Я же не убивал. Это сколько, значит, невинных сидят?!» Его сердце обожгло холодом…

А следователь думал: «Спецодежда – это не надёжная улика. Могли и подкинуть, вытереть пистолет, а её бросить в гараже… Начальник тоже предупредил, что улики косвенные…»

– Отчество? – спросил следователь.

Тот ответил.

– А скажи-ка, дружище, зачем ты пистолет после убийства с собой взял? Хотел ещё кого-то кокнуть? А потом раздумал и выбросил его? Сознавайся, легче будет на душе. Мне, как священнику, многие страшные убийцы душу открывали, а потом плакали, душу облегчив. Каялись… И ты это сделай!

– Да не убивал я! И вообще, требую адвоката!

– А у тебя денежки есть на него?

– Нет! Государство должно дать!

– Дадут, догонят и ещё добавят! Без денег этот адвокат, наоборот, будет тебя топить… Образование у тебя какое?

– Среднее…

– А родители где живут?.. Горе-то какое матери! Долго ждать будет непутёвого сына, может, и умрёт, не дождавшись.

– Адвоката требую! – взвизгнул шофёр. – Давай адвоката!

– Это мы мигом организуем! – вдруг согласился следователь и крикнул в коридор: – Пропустите адвоката к подследственному!

В кабинет вошёл адвокат и равнодушно кивнул головой.

– Сознанку не делал? – спросил он у шофёра.

– Нет…

– А о статье пятьдесят первой, что ты имеешь право не свидетельствовать против себя и близких, он тебе говорил?

– Нет…

– Нарушаешь, голубчик! – сказал адвокат следователю и сел возле клиента, нахохлился, то открывал, то закрывал глаза: блаженствовал, как петух на куче золы, чтобы изгнать из тела паразитов. В эту минуту он вспоминал свою любовницу. В душе у него разливался елей… «Какие груди я целовал! А сколько радости было в моей душе, когда она позволила любить себя!»

– Ну так вот, – прервал его мысли следователь, – мы задерживаем вашего подопечного на несколько суток.

– Ну задерживайте, если заслужил. Когда будет суд, чтоб я к нему приготовился?

– Я думаю, долго валандаться не будем. Вина его доказана. Убийца он. Я предлагал ему явку с повинной.

– А он что?

– Не хочет… Долдонит одно: не убивал!

– Зря ты это, – обратился адвокат к клиенту. – И мне легче будет тебя на суде защищать.

– Конвойный! – крикнул следователь и приказал, когда тот вошёл: – Увести!

Водителя увели.

– Ну как я сыграл роль адвоката? – спросил следователя сотрудник полиции.

– Хреновато, – ответил следователь. – Безучастно и сонно. Артист из тебя хреноватый. Заснул, как на куче дерьма.

– Ну, ты не очень! – обиделся тот. – Ты лучше скажи, что будешь говорить, когда придёт настоящий адвокат?

– Скажу, что первый адвокат заболел, дали нового…

– А как же экспертиза по поводу носоглотки? Ведь там нет никаких следов.

– Да что экспертиза?! Она уже показала, что его спецодежда в масле и порохе пистолета. Так что он спёкся, бандюга!

– Рад, небось, уже дырочки на погонах для звёздочки сделал?

– Рано ещё…

– Ну, удачи! – поднялся сотрудник со стула. – Не забудь пригласить на поляну, когда будешь обмывать звёздочку. – И он вышел.

В камере шофёр Николай думал: «Кто мог подбросить мне одежду? Теперь не отвертеться! Все улики против меня. И этот опохмелившийся адвокат! Да если он чувствовал и знал, что я не виноват, он бы этого следователя быстро за химок взял! Что делать? А может, написать явку с повинной, как советует адвокат и следователь? – его бросило в пот от страха, волосы встали на голове. – Мама! – прошептал он. – Была бы она рядом, силы бы мне придала. Да она их всех порвала бы за меня. А может, написать, что убил по нечаянности? Не хотел… Пистолет самовзводный… Нажал шутя, думал, что он на предохранителе… Авось, с добрым прокурором и судьёй года три дадут, не больше. Мама! – чуть не заплакал он. – А то ещё и бить начнут! Здоровье отберут, если будут бить день и ночь».

И он крикнул:

– Конвойный или кто там дежурит!

– Чего тебе? – подошёл к двери дежурный.

«Не спеши, всегда успеешь!» – пронеслась мысль в голове водителя, и он сказал:

– Покормить бы надо.

– На довольствие тебя ещё не поставили, потерпи! На вот бутерброд. – И дежурный протянул ему большой бутерброд.

Он знал, что экспертиза показала, что у водителя нет ничего в носоглотке, что связано с порохом, поэтому так дружески отнёсся к задержанному. Николай ел и чуть не плакал от такого дружеского участия в его судьбе. «Свет не без добрых людей!» – подумал он и решил-таки написать явку с повинной.

А следователь в это время допрашивал зятя убитого. Молодой человек не был печален. Он знал, как к нему плохо относился будущий тесть, поэтому не очень сожалел о его гибели. «Если бы не дочь, я бы и дня не стал тебя терпеть, – говорил ему часто тесть. – Во-первых, ты будущий врач, у врачей зарплата с гулькин нос, во-вторых, чопорный человек из-за своего медицинского образования, нерасторопен. Вечно по всей квартире валяются твои шлёпанцы, и ешь за столом что повкуснее: мясцо, колбаску. Даже в туалете после тебя я всё одеколоню и кладу на унитаз бумагу. Да и стычки у нас с тобой почти каждый день. Если бы не любимая дочь…»

Соседи знали о неприязни между зятем и тестем, и когда их опрашивали, одна соседка прямо так и заявила:

– Да зять его и грохнул! У них чуть ли не каждый день скандал.

Поэтому следователь сразу пошёл в атаку на зятя:

– Ну что, грохнул тестя, а пистолет вытер об одежду шофёра?

– Убил, и ещё десятки раз убью, – неожиданно сказал зять убитого.

Следователь опешил: это же признание, удача!