Текст книги "Между храмом, стадионом и парком"

– Братуха, проснись! Или ты перепутал карты с шахматами? Играешь? А может, и не надо рисковать. Зачем? – просипел неожиданно Джага со злорадством в голосе.

Его партнёр сбросил оцепенение, испуганно посмотрел на волосатого бузотёра, вынул бумажник, пересчитал его содержимое, затем снял с руки часы и выложил вместе с деньгами на кон. Джага отрицательно покачал головой. Тогда его визави перекрестился, снял с шеи массивный золотой крест на толстой, итальянской вязки цепи и присоединил его к ставке. Таксист, немного подумав, махнул рукой, что означало, что он согласен и можно открываться.

Сам же откинул камень, картинно вскинул руку с картами, а затем не без театральности положил все три рядом, лицом вверх. А уже потом, выждав паузу, явно наслаждаясь эффектом, снисходительно произнёс:

– Братишка, я не злой человек! Я же тебе советовал не рисковать! Но ты не послушался.

А эффект на всех присутствующих его карты, безусловно, произвели. Три короля!

Комбинация почти всегда выигрышная! Ибо перебивается только тремя тузами! Но подобное случается в игре крайне-крайне редко.

Джага протянул, было, руку к достаточно внушительной кучке дензнаков различного достоинства. Кучка была увенчана ручными часами и бликующим на солнце крестом. Под аккомпанемент ахов, охов и эмоциональных комментариев игроков и зрителей дрожащими руками рядом с картами таксиста выложил свои карты «школьный учитель», о котором ошарашенная публика на несколько секунд как бы забыла.

Полная тишина будто опустилась… да что там опустилась – обрушилась внезапно на стадион, на весь город, а может, и на всю планету! Как каменные изваяния, застыли все участники и свидетели происходящего. Думаю, если представить, что в тот момент на футбольное поле приземлился бы инопланетный космический корабль, вряд ли бы его сразу заметили!

Все, как загипнотизированные, устремили немигающие взгляды свои в одну точку, именно туда, на карты человека со следами татуировки на пальцах.

Ибо это были ТРИ ТУЗА!!! (Я даже запомнил – два чёрных: пики и крести, и один красный – червовый).

Почему-то первое, что пришло на ум, так это морская волна. В детстве мы были безрассудны и дерзки. Купаться в шторм было делом привычным. Я хорошо помню удивительное состояние моря в момент, когда вода после мощного удара, после штурма откатывается назад. Теперь ей необходимо время, чтобы накопить силы. Совсем недолго вода кажется материей почти статичной, медлительной, но внутри этой живой исполинской массы идут мощнейшие, скрытые от глаз процессы. Вода медленно поднимается, формируя новую волну, всё выше и выше. Вот уже виден её шипящий пенный гребень. Ещё доля секунды… и очередной водяной вал со страшной силой обрушивается на берег, круша и перемалывая всё на своём пути!

Вывел нас из ступора неожиданный протяжный паровозный гудок. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что звуки эти доносятся не со стороны железнодорожной эстакады, что было бы объяснимо, а исторгнуты ртом (или чревом) таксиста Джаги. Удивительно, как удалось ему добраться своим сиплым низким голосом до высокого регистра, почти до фальцета?

Спустя мгновенье тот же рот исторг, но уже в привычной звуковой тональности поток отборного мата.

– Суки! Падлы! – таксист орал, как обезумевший, грозно размахивая волосатыми, мокрыми от пота руками. – Шулеры, мать вашу! Подстроили! Порежу всех, порву на части! Фраера, что ли, безродного нашли? Проклянёте день, когда вас мама родила!

Истерику эту остановил один из игроков, пожилой мясник. Я не знал его имени, ибо все обращались к нему по отчеству, подчёркнуто уважительно: «Ингиштерович». Он действительно пользовался большим уважением в городе: спокойный, доброжелательный, умудрённый жизненным опытом, справедливый человек.

– Поберегись, Джага! Не давай волю языку своему, – негромко, но жёстко произнес старик. – А то как бы не пришлось ответить за свои слова, если они вылетят за пределы стадиона. За это ведь с тебя могут строго спросить. Чем ты недоволен? Заменить колоду предложил я, пацан принёс новую, запечатанную, из магазина. Сдавал, как и положено было, человек, научившийся играть в карты всего пару недель назад, срезал ты сам. Так кого ты обвиняешь в шулерстве?!

Таксист обвёл всех присутствующих мутным взглядом, повернулся и молча направился к воротам, понуро опустив плечи.

– Вас же, ребята, убедительно прошу не выносить эту историю за территорию. А лучше вообще её позабыть! – эти слова Ингиштеровича были обращены, по сути, ко всем присутствующим, но, произнося их, он смотрел на нас, школьников.

Конечно, чего греха таить, первое время нелегко было удержать внутри себя эмоции, которые рвались наружу, и не проболтаться об увиденном и услышанном на стадионе. Но мы оказались на высоте, так что даже в микроскопических дозах информация наружу, в окружающий мир, так и не просочилась!

С Эдуардом в школе мы общались каждый день, но и между собой тема происшествия на стадионе не обсуждалась, ибо находилась под негласным табу.

Спустя примерно неделю он спросил вдруг о моих планах на воскресенье. Узнав, что я свободен, неожиданно пригласил на хачапури.

– Встречаемся в два часа у Горсовета. Хлеб-соль отвечаю я.

На встречу Эдо явился в компании Ованеса и Виктора, своего друга из другой школы, и, как говорится, при полном параде: в новеньких джинсах, клетчатой американской ковбойке, из нагрудного кармана которой выглядывала пачка сигарет «Кэмел», в модных солнцезащитных очках.

В те годы в городе проживало приличное количество репатриантов. Они регулярно получали посылки от родственников из-за рубежа, ну, и немного приторговывали дефицитом. Правда, цены у них кусались, но это, извините, уже другая тема.

Остановив властным жестом такси, Эдуард скомандовал водителю: «В Новый Афон!» Добравшись до места назначения, мы расположились под навесом на открытой площадке ресторана в самом центре большого пруда. День выдался нежаркий – весна ведь ещё не закончилась, со стороны моря дул лёгкий бриз, вокруг, словно парусные каравеллы, не спеша скользили по глади пруда гордые белоснежные лебеди… Идиллия, да и только!

Со стороны, без портфелей в руках мы смотрелись вполне себе взрослыми молодыми людьми! А этот рослый викинг в фирменных очках легко сошёл бы за студента старших курсов. Поэтому, когда помимо различной снеди он заказал две бутылки шампанского, у официантки, я думаю, не возникло и тени сомнений по поводу нашего возраста.

Пока Виктор с Ованесом ненадолго отлучились, я не смог отказать себе в удовольствии полюбопытствовать:

– Эдо, братишка! – вкрадчиво начал я свой допрос. – Ведь сегодня не день твоего рождения? И, к примеру, о помолвке твоей я тоже ничего не слыхал! Может, твой канадский дед оставил тебе наследство? Что именно мы отмечаем?

– Всё может случиться в жизни, – в момент мой друг подхватил заданный смешливый формат разговора, – но ни канадский, ни американский, а вернее, ни один из моих дедов – ни сухумский, ни гудаутский наследства мне не отписывал. Это дядька мой двоюродный подогрел слегка, отслюнил, так сказать, немного бабок от щедрот своих. А что отмечаем? Да так, небольшое удачно завершённое мероприятие. Если честно, я ограбил банк! Ты же видишь мою ковбойскую одежду? Помнишь бессмертную фразу бандита Калверы: «Банки в Техасе могут грабить только техасцы». Вот я и купил подходящие шмотки, смотался в Техас и ограбил банк! Такие вот дела, Сотеро, мой лучший друг!» – закончил Эдик свой монолог очередной цитатой из популярного фильма «Великолепная семёрка».

Хорошо, подумал я, иметь такого дядь…, но непроизнесённое слово вдруг застряло в горле, мешая дышать, я машинально вскинул руки, и именно это помогло мне вдохнуть воздух. Всё длилось, наверное, пару секунд, Эдик занимался распечатыванием бутылки шипучего напитка и ничего не заметил.

Какие-то путаные мысли, былые попытки анализа тех или иных событий и ничего не значивших вроде бы слов и фраз, обрывки неясных воспоминаний покоились в недрах моей черепной коробки. Как вдруг всё это – бессистемный и бессвязный набор непонятно чего – пришло в движение.

Меня будто осенило. И как кусочки цветной смальты, выложенные умелой рукой художника, превращаются в чёткие изображения на мозаичных панно, так и передо мной отчётливо возникла картина, выложенная из мелких фрагментов моей памяти. И многое встало на свои места!

Дядька!!! Ну конечно – дядька! Как же я сразу не вспомнил?! Ведь «школьного учителя» я видел на фото в доме Эдуарда пару лет назад. Он стоял там в компании нескольких мужчин, одетый, как и почти все остальные, в блестящую, видимо, шёлковую, полосатую пижаму, без очков, в кепке-«аэродром».

Увидев, что я смотрю на фотографию, Эдик тогда сказал:

– Это лагерное фото, там мой дяхоз, второй слева, его называют «Золотые ручки», ибо творит он своими руками неимоверные чудеса с игральными картами, нет ему равных в этом деле.

И сотворить очередное карточное, банальное в общем, чудо, не составило для Мастера особого труда. Тем более что – а сейчас это было ясно как дважды два – операция «Сека» готовилась заранее и была разыграна по нотам, хотя теоретически что-то могло бы пойти и не так.

Стало понятным поведение Эдуарда, изначально проявившего повышенный интерес к стадионным «турнирам», его неожиданная активность в доставке новой колоды карт (кто теперь знает, откуда он её принёс?). И самое главное – сокрытие родственной связи со «школьным учителем».

Связав все нити своих размышлений в один узел, я предположил, что предыстория карточного развода могла выглядеть примерно так: племянник рассказывает недавно освободившемуся дяде о карточных баталиях на стадионе, и дядя предлагает план по отъёму чужих денег проверенным способом. Очень даже правдоподобно и логично!

Лишь спустя много-много лет я случайно узнал правду! И правда эта меня, взрослого, достаточно опытного человека, шокировала даже тогда, когда, казалось бы, я научился принимать жизнь в самых разных её проявлениях достаточно сдержанно.

Так вот, та самая операция «Сека» была задумана, подготовлена, просчитана во всех мелочах и нюансах моим школьным другом Эдуардом. И именно он, как опытный режиссёр, распределял роли, где главная, естественно, досталась родственнику, но не по зову крови, а исключительно из-за уникального таланта дяди!

В детстве и юности время течёт медленно, по крайней мере, так казалось нам. Но и остановить его невозможно. Вот остался позади прекрасный, весёлый и романтический выпускной школьный вечер, разъехались повзрослевшие юноши и девушки по городам и весям поступать в вузы. И я укатил в Москву, успешно сдал экзамены и был принят в Московский технологический институт.

Эдуарду же предстояло проучиться ещё один год в школе.

Когда же через год я приехал домой на первые студенческие каникулы, с Эдиком мы разминулись, ибо теперь поступать уехал он. Увиделись мы только в самом конце лета, когда он вернулся из Тбилиси со справкой о зачислении на физико-математический факультет Тбилисского университета. В тот год в разные вузы Тбилиси поступили Ованес и Виктор.

Студенты обычно на каникулах собираются под сенью родительского крова в благодатном нашем курортном городе, но в студенческие годы летом я почти не встречал ни Эдуарда, ни его друзей. Это было немного странно, но тогда популярным у молодёжи делом было участие в студенческих строительных отрядах. Записывались в них обычно в поисках романтики, ребят привлекали новые края, жизнь в палатках, песни под гитару у костра, да и деньги, достаточно приличные, можно было заработать на стройках где-нибудь в Сибири или на Байкале. И в конечном итоге я предположил, что и троицу моих друзей увлекла жажда перемен, волнующих открытий, тяга к приключениям.

Так сложилось, что пути наши разошлись надолго.

За стенами аэропорта творилось нечто невообразимое. Уже несколько часов подряд сильный дождь, почти ливень неиссякаемым монолитным потоком низвергался с небес и, судя по всему, не думал прекращаться, периодически атакуя крыши домов некрупным, к счастью, градом. Там, наверху, в невидимых небесах, что-то ворчало и стучало в огромный барабан, время от времени здания сотрясались от мощных раскатов, сопровождаемых яркими вспышками, будто поблизости била крупнокалиберная артиллерия.

Улететь из КавМинВод в ближайшие часы было делом совершенно нереальным. И факт этот представлялся мне крайне печальным. Командировка в Кисловодск завершилась, мы с моим шефом Михаилом сидели в аэропорту с утра в лёгком похмелье после вчерашних проводов, устроенных принимающей стороной, без денег, если не брать в расчёт мелочь на метро в наших карманах (в те годы авиапассажиров бесплатно возили на автобусах от московских аэродромов до городского аэровокзала).

А тут ещё этот нескончаемый ливень, полное отсутствие информации, переполненный пассажирами гудящий зал ожидания, острое чувство голода, да ещё и «сушняк» во рту. Людей спасал буфет, у предусмотрительных был при себе сухой паёк, все вокруг что-то жевали и чем-то запивали, для нас же ситуация складывалась почти по Высоцкому: «Мимо носа носят чачу, мимо рота алычу».

Дождь начал стихать только к полуночи, прекратилась и небесная канонада, но это ничего не значило, ибо аэропорт всё еще был закрыт, следовательно, наши мучения продолжались.

Я пытался, сидя в жёстком металлическом кресле, принять мало-мальски удобную позу, отгоняя назойливые видения тарелок и блюд с разнообразной едой, возникающих с пугающей реальностью, стоило только опустить веки. У меня это почти получилось, я засыпал, когда уши мои уловили чей-то негромкий разговор.

Не могу сказать точно, что именно привлекло моё внимание, но ведь что-то заставило меня широко раскрыть глаза и прислушаться к диалогу двух мужчин, ловя каждое произнесённое слово или фразу. Собственно, сейчас я слышал уже монолог. Изначальная тема разговора была мне не ясна, тот, кто говорил, скорее всего объяснял что-то своему собеседнику, а возможно, и наставлял того, цитируя, очевидно, для большего эффекта мыслителей древности.

– Видишь ли, – звучал хорошо поставленный бархатный голос, – «Величайшее из достижений оратора – не только сказать то, что нужно, но и не сказать того, что не нужно». Ты просто обязан всегда это помнить. И ещё: «Главное в ораторском искусстве состоит в том, чтобы не дать приметить искусства»! Ты, правда, не оратор, но в остальном эти слова словно для тебя были написаны.

Отточенные фразы плыли над затихшим залом ожидания, как запущенные из лука стрелы, только как будто в замедленной киносъёмке, и исчезали, растворяясь в воздухе.

Автора первой цитаты я не знал, но вторая точно принадлежала Квинтилиану.

Собеседники стояли в нескольких метрах от нас, тот, кто сейчас говорил, – спиной ко мне. Высокий, широкоплечий, светловолосый. Лица его я не видел, но стоило мне посмотреть в его сторону, он словно почувствовал затылком мой взгляд и резко обернулся.

О, Небеса!!! Это же – Эдуард, Эдо!!!

Миша, мой внезапно проснувшийся от шума начальник, с удивлением глядел осоловевшими глазами, не понимая, с какой такой радости меня тискает в объятьях незнакомый блондин.

Собеседник Эдуарда куда-то исчез, нас же с шефом, спустя несколько мгновений, мой школьный друг, чудеснейшим образом встреченный в аэропорту Кавказских Минеральных Вод, обняв за плечи, увлёк на второй этаж зала ожидания.

Сказать, что очередь в буфет была длинной, значит не сказать ничего.

Эдуард, решительно отодвинув мешавшую подойти к стойке даму в соломенной шляпе, не обращая внимания на обречённо стоявших шеренгой измученных ожиданием авиапассажиров, начальственным тоном, каким обычно отдают приказы подчинённым, отчеканил буфетчице:

– Татьяна, у меня гости.

Удивительно, но никто в очереди не возмутился, не высказал обид или претензий.

Через несколько минут стоячий столик, за которым устроилась наша троица, был заставлен изысканной едой. Чего тут только не было: нежнейшая ветчина, салат «Оливье», чёрная и красная икра на половинках яиц, рыбное ассорти, в котором желтоватый маслянистый осетровый балык живописно соседствовал с малосольной розовой сёмгой, ростбиф, печёные пирожки с мясом… Плюс три запотевшие бутылки «Советского шампанского». Честно говоря, такого ассортимента яств не могло нарисовать даже моё подстёгиваемое голодом воображение, посылавшее мне совсем недавно одну виртуальную кулинарную картинку за другой.

Глядя на моего начальника, легко было предположить, что тот ещё до конца не понял – всё происходит во сне или наяву? А если наяву, то что именно происходит? Он беспокойно переводил взгляд с меня на Эдуарда, с моего друга на блюда с едой, то принюхиваясь, то неловко шевеля пальцами, будто намереваясь пощупать Эдика, дабы убедиться, что перед ним человек во плоти, либо ущипнуть самого себя, проверив, не продолжает ли он всё ещё спать!

Но сейчас, честно говоря, мне было не до моего славного шефа! Я молча выложил на тарелку гору разнообразных закусок, слегка хлопнул его по плечу и шепнул:

– Ешь, пожалуйста!

Долго упрашивать Михаила не пришлось. А большой фужер холодного шипучего напитка, выпитый за встречу, а именно таким был тост Эдуарда, я думаю, навёл моего начальника на мысль, что в принципе-то жизнь, порой, совсем неплохая штука.

И я тоже ещё не полностью принимал реальность происходящего. Огромное количество вопросов крутилось в возбуждённом моём сознании, требуя озвучки, расталкивая и оттесняя друг друга на пути к языку.

– Эдо, сколько же лет мы не виделись? Лет восемь, не меньше! Почти никакой информации о тебе? Где ты? Чем занимаешься? Как поживают ребята, Витюля и Ованес, видитесь ли вы? И что делаешь здесь ты?

Эдуард с улыбкой слушал меня, одновременно разливая по бокалам шампанское.

– Целый ворох вопросов, однако. Постараюсь ответить. Да, именно восемь лет прошло с момента последней нашей встречи. За это время я с отличием окончил университет, ты ведь знаешь – я физик. Вот физикой этой самой и занимаюсь. Здесь в командировке. Пока ещё не женат, в отличие от тебя, о тебе я всё же, как видишь, кое-что знаю. Ребята тоже успели получить, как мы иногда шутим, «верхнее» образование. Тоже ещё не женаты. Вижусь ли с ними? Да, и достаточно регулярно, даже принимаем участие в некоторых совместных проектах, несмотря на разные профессии! И очень успешно, надо сказать, ибо относимся к работе очень серьёзно! «Только глупые отдают всё время порокам, сну и ссорам, мудрые же – наукам, знаниям и заботам о здоровье». При этом и мудрым не чужды обычные человеческие радости!

Ну, вот и тост очередной родился! За друзей!

– За друзей! А чью цитату ты привёл сейчас? Опять древние римляне?

– О нет, Володя. Это Восток! Мы же с тобой люди восточные.

После второго бокала жизнь и мне показалась совершенно прекрасной. Я упивался радостью общения с дорогим мне, удивительным человеком: красивым, умным, добрым и весёлым! Другом далёкого уже детства!

Причём, в комфортной для себя обстановке.

Отъехали, как в театре, куда-то в сторону декорации, изображавшие переполненный зал ожидания аэропорта, стих характерный гул голосов пассажиров, всё будто погрузилось в полумрак, только выделенное для нас троих пространство подсветили ярким светом софита. Здесь нам никто не мог помешать! (Правда, пару раз из полумрака возникали незнакомые мне персонажи, просили извинения, что-то шептали на ухо Эдуарду и моментально исчезали в том же полумраке).

Мы же, казалось, полностью растворились в нашем детстве, в восторженных эмоциях, разбуженных воспоминаниями, и, как люди, долго испытывавшие жажду, никак не могут напиться, получив, наконец, доступ к воде, так и мы с Эдуардом не могли наговориться, утолить потребность во всё новых и новых погружениях в прошлое!

Не знаю, прислушивался ли к нашим разговорам Михаил, думаю, он был счастлив по-своему, возможно так же, как и мы, приятно блуждая по закоулкам собственной памяти, улыбаясь при этом слегка загадочной улыбкой человека, полностью довольного жизнью, по крайней мере, сейчас, на конкретном отрезке времени и в конкретном месте.

Неожиданно заработал молчавший несколько часов громкоговоритель, сообщивший, что аэропорт открыли и начинается регистрация на рейс, вылетающий в Москву.

– Ваш? – спросил меня Эдик.

– Нет, – покачал я головой, – наш, думаю, совсем нескоро. Даже не знаю, прилетел ли из Москвы тот самолёт, который должен увезти нас? Но хорошо, что процесс пошёл.

– Хотите улететь сейчас, ближайшим рейсом?

– Эдик, ты шутишь? Смотри, сколько застрявших пассажиров, а самолёт пока всего один. Не удивлюсь, если в салоне установят приставные кресла, как в театре. Шутка, естественно. Ладно, мы потерпим ещё, если, конечно, не надоели тебе, – видимо, произнёс я эти слова грустным тоном, ибо Эдик решительно протянул ко мне руку.

– Срочно давайте ваши билеты. Багаж весь при вас? Отлично. Мне-то вы не надоели, я готов терпеть сколько угодно, но ведь на вас смотреть страшно! А насчёт мест – не беспокойся, существует специальная бронь на все рейсы.

Эдик вернулся минут через пятнадцать, помахал издалека рукой, подзывая нас. Мы спустились вниз, прошли мимо стойки регистрации, окружённой шумящей толпой усталых и раздражённых пассажиров, и подошли к стеклянному коридору, ведущему на лётное поле. Там две девушки в синей аэрофлотовской форме проверяли билеты. Провожающих дальше не пускали, но милицейский капитан, стоявший у входа, увидев Эдуарда, широко улыбнулся и приглашающим жестом указал на дверь.

Уже перед трапом, вручив нам билеты, мой друг пожал руку Михаилу и крепко обнял меня.

– Наверху я вам не нужен, самолёт есть кому вести! – по привычке пошутил он. – Ты не представляешь, какое для меня счастье, что мы встретились! А тебя я обязательно найду в Москве, как только туда доберусь!

Стюардесса усадила нас в первом ряду кресел, развёрнутых лицом к салону. Самолёт, естественно, был заполнен, только напротив нас одно кресло оставалось свободным. Несколько минут спустя в проходе появился командир корабля, за ним вплотную следовал человек, лица которого мне не было видно. Лётчик остановился рядом с нами и почтительно указал на свободное место невысокому, молодому ещё мужчине в тёмном костюме. Открывая дверь кабины, пилот неожиданно подмигнул мне, незаметно указывая головой в сторону пришедшего с ним нового пассажира. Я украдкой перевёл взгляд на своего визави.

День чудесных встреч и открытий, видимо, продолжался!

Напротив нас сидел, пристёгивая кресельный ремень, кумир миллионов людей не только в СССР, но, пожалуй, на всей планете. Один из героев-космонавтов, освоивших космос после Юрия Гагарина, но навечно вошедший в историю как «Один из Первых»!

Я толкнул коленом своего клевавшего носом начальника, тот от неожиданности широко раскрыл глаза и… на некоторое время застыл, ничего не понимая. Но главное, а именно этого я добивался, он увидел лицо человека напротив и узнал его! Хорошо, что у Михаила всё же хватило соображения проявить тактичность и опустить глаза.

– Это что, тоже твой друг посадил напротив нас космонавта? Кто он на самом деле? Загадочная какая-то личность. Какая у физика может быть командировка в Минеральные Воды. И почему он ведёт себя в аэропорту, как директор, или, по меньшей мере, его зам? Да-а, личность загадочная, но крайне обаятельная! – заплетающимся языком прошептал мой шеф, приблизив губы к моему уху.

Почему-то я ощутил непреодолимое желание поёрничать.

– Послушай, Миша, хоть и не имею права, но раскрываю тебе как другу великую тайну! (Михаил был всего на два года старше меня, мы дружили и вне работы обращались друг к другу на – ты.) Я сам узнал совершенно случайно. Дело в том, что Эдуард – чекист, майор КГБ, и он далеко не простой офицер, коих, очевидно, там полно, нет, он служит в каком-то очень секретном, важном подразделении.

Ходят слухи, что в ближайшее время Леонид Ильич встретится с президентом Доминиканской республики, генералиссимусом Трухильо Молина, причём тайно. Уж что они будут обсуждать, даже страшно подумать! Может, как у Ильфа и Петрова, вооружат бедуинов и объявят войну странам НАТО?! (Вряд ли мой шеф знал, что диктатор Трухильо уже более десяти лет назад ушёл из жизни).

Кавказ – идеальное место для такой встречи. Вот я и предполагаю, что миссия моего школьного друга как раз и заключается в подготовке столь важного мероприятия. И учти, проговоришься кому-нибудь, особенно жене, такое случается по ночам, нам с тобой – конец. У чекистов длинные руки! Потом выловят два хладных трупа в Яузе, к примеру. А сейчас, Мишенька, делай выводы, и, главное, молчи, молчи.

Не дожидаясь реакции собеседника, я уронил голову на подголовник кресла и моментально погрузился в сон.

Спустя недели две после командировки земляки пригласили меня на очередную грузино-абхазскую свадьбу. В те годы это происходило довольно часто, у многих жителей Абхазии дети учились в столичных вузах, влюблялись, женились и свадьбы играли в Москве (это случается и сейчас, несмотря на то, что свежа память о войне).

За столом я оказался рядом с Русланом, моим ровесником, которого хорошо знал. Дом его родителей в пригороде, в Каштаке, находился по соседству с домом Эдуарда, они были приятелями.

Естественно, я тут же рассказал о своей недавней, неожиданной и фантастической, встрече с Эдиком в аэропорту Кавказских Минеральных Вод со всеми подробностями и нюансами, о своеобразном стрессе, испытанным моим начальником, о вопросах, заданных мне уже в самолёте.

– Знаешь, Русик, изначально шеф решил, что Эдо работает в аэропорту, причём большим начальником, да и я, откровенно говоря, далеко не во всём разобрался, сделал вид, что принял на веру версию моего школьного друга о командировке.

– Да-а, Вова, ты действительно поотстал от жизни, я смотрю, – глядя на меня удивлённо, с улыбкой произнёс земляк. – Придётся тебе рассказать. С чего же начать? Ну, к примеру, со студенческой поры Эдика.

Так вот, тебе хорошо известно с детства, что Эдик всегда был неординарным человеком. Не по годам образованный, начитанный, сообразительный, обладавший прекрасной интуицией и, надо сказать, феноменальной реакцией на любые нестандартные жизненные ситуации. Талантливый от природы, он всегда стремился покорять, образно говоря, вершины знаний, которые считал важными для себя! И почти всегда покорял!

Вова, извини меня за слишком торжественный стиль моего рассказа, наверное, тамада меня немного этим заразил! Да и тема такая, уникально-пафосная можно сказать!

Ну, продолжаю. Наверное, Эдик мог бы стать выдающимся учёным, неважно, в области физики, математики, или, к примеру, философии. Но проблема в том, что пытливый ум нашего с тобой друга с детства искал применения совсем в других «научных» областях. Я не знаю многого об этих «изысканиях», о чём-то могу только догадываться, но, поверь, иногда просто поражаюсь масштабу и уникальности придуманных и осуществленных Эдикиных проектов!

Понимаю, немного достал тебя намёками и всякими вводными фразами. Ну уж, прости.

Возможно, ты помнишь, что и я получал высшее образование в Тбилиси, в другом только вузе, и поступил я на год позже Эдуарда. Сказать, что мы постоянно общались, будет неправдой, но, конечно, иногда виделись. Он всегда плотно дружил только с Ованесом и Витюлей. Позже появился ещё и Даур, его я раньше не знал, учился он в каком-то крутом техническом институте.

Проучившись год, закрыв первый курс, приехал я на летние каникулы. На следующий же день пошёл к Эдуарду. И честно, говоря, удивился, когда пахан его, Алмасхан, сказал, что у сына производственная практика где-то за Уралом, в профильном научном учреждении и что летом он вряд ли появится. Странно, обычно после первого и второго курсов студентов на такую практику не посылали, тем более на всё лето. Может, в университете другие правила, подумалось мне.

Встретились мы уже в сентябре в Тбилиси. Я жил у родственников, там был телефон. Эдо позвонил неожиданно, назначил в воскресенье встречу. В назначенный час на площади Ленина рядом со мной, скрипнув тормозами, остановилась белая «Волга». За рулём сидел Витюля, на пассажирском месте восседал Эдуард. Я устроился на заднем сидении рядом с Ованесом.

В автомобиле вкусно пахло дымом фирменных сигарет, из динамиков по периметру салона буквально струилась, обволакивая нас, негромкая музыка, короче, сказка, не иначе! Японские съёмные автомагнитолы, а именно такая была установлена в машине, были очень редки и стоили кучу денег, да и сигареты «Мальборо» были удовольствием недешёвым. По соседству со мной жили два брата, грузинские евреи из Кулаши, они приторговывали импортными лекарствами и сигаретами. Так вот, у них блок «Мальборо» стоил от пятидесяти до семидесяти рублей. Ползарплаты инженера.

Да и сами пацаны одеты были, как говорится, «по фирме».

Но разговоры наши, естественно, этих тем не касались. Не мог же я, на самом деле, спросить: ребята, бабки-то откуда? Нам было о чём поговорить и без того. Единственное, что я понял, – друзья все вместе ездили куда-то на подработку, то ли в Сибирь, то ли на Дальний Восток. Но чем конкретно они там занимались, спрашивать я тоже не стал.

Опускаю не очень важные для нас с тобой подробности Эдикиного житья-бытья. Спустя время узнаю – и вот тут начинается самое интересное, – что он, с командой естественно, увлёкся азартными играми, ты же понимаешь, что означает слово «увлечение» – применительно к талантам нашего друга-гения.

Первое, что они сконструировали, так это прибор, дающий возможность гарантированного выигрыша при игре в «зари».

(Не все читатели знают, но игра эта была очень популярна в наших краях в описываемое время. Зари – это игральные кости, неотъемлемая часть восточных нард, хорошо известных и на Кавказе. Принцип игры прост: два партнёра попеременно метают зари, то есть равносторонние кубики из слоновой кости, на каждой стороне которых точками обозначено достоинство конкретной грани от единицы до шестёрки. Выигрывает тот, кто набирает в сумме большее количество точек, то есть очков. Очень заразительная, азартная, несмотря на простоту, игра).

Устройство было небольшим, чуть больше пачки папирос «Казбек». Основой его, как я понял, было электромагнитное поле, возникавшее по команде в нужное время из-за подачи радиосигнала на расстоянии. В сами же кости вживлялись под определённым углом тончайшие, совершенно незаметные стальные стерженьки, реагирующие надлежащим образом на магнит. Такие «заряженные» зари в комплекте с приборчиком и были инструментом для отъёма денег у несведущих лохов, ибо выдавали по сигналу в соответствующий момент максимальную комбинацию точек – две шестёрки, к примеру.