Текст книги "Между храмом, стадионом и парком"

Конечно, возникали сложности при организации турниров, но разве это останавливало наших виртуозов. Я слышал, они разрабатывали хитроумные сценарии, разыгрывали спектакли высочайшего класса, и в нужный момент нужные клиенты обязательно оказывались в нужном месте.

А прибор можно было вмонтировать в столешницу или просто зарыть в землю, там, где нужно, например, в парке, в укромном месте, подходящем для игры. Так что Эдуард со товарищи «подняли» на своём приборе красивые бабки, я думаю.

Дальше – больше! Очередная покорённая вершина явилась, по сути, очень серьёзным техническим, даже, можно сказать, научным шагом в криминальном творчестве наших друзей. Вряд ли смогу изложить внятно суть, принцип очередной разработки, но это была уже очень сложная система: карты помечались чем-то вроде радиоактивных изотопов, которые можно было считывать, причём на расстоянии, специальным устройством. Была продумана, просчитана и реально задействована программа оповещения, то есть передачи информации о достоинстве карт своим людям во время игры.

Это выводило Эдика с ребятами совсем на другой уровень игорного общения, общения с очень, очень серьёзными людьми, в чей круг было совсем не просто попасть, но, попав, нужно было вести себя крайне осмотрительно и осторожно. Ибо там крутились огромные деньги и не прощались никакие необдуманные, неправильные действия, а уж обманы наказывались самым радикальным образом

Наверное, организация карточных ристалищ, с учётом технических моментов, являлась не менее сложным делом, нежели их технология. Ведь профессиональные игроки собирались обычно в проверенных местах, полностью приспособленных для подобных встреч, в так называемых катранах. Уж как Эдику удавалось решать там свои вопросы, мне неизвестно, знаю, что и здесь наш друг преуспел.

Но, увы, Вова, иногда причиной драмы может стать какая-то мелочь, которую невозможно предусмотреть. Не знаю, что именно стало причиной сбоя, но, как говорится, тайное стало явным, афера Эдуарда случайно была раскрыта. А если учесть, что шла речь об обмане вора в законе, причём очень авторитетного, за жизнь ребят вряд ли можно было поручиться. Да, именно так: на кону стояли их жизни!

Детали неизвестны, по-моему, кто-то очень ходатайствовал за Эдика и его друзей, во всяком случае жизнь им сохранили, но «оштрафовали» на такие бабки, что и представить невозможно!

Подобные истории невозможно сохранить в тайне, об этой скоро узнали в криминальных кругах, и, что естественно, фамилии ребят засветились в соответствующих картотеках соответствующих организаций.

Однако и Эдику, и друзьям дали закончить вузы, так что у Эдуарда действительно диплом физика, причём «красный».

А теперь подходим, Вова, плавно к вашей встрече в аэропорту. Диплом дипломом, но реально, сфера интересов нашего друга – карты, вернее, азартные игры. Он – известный катала, один из сильнейших в стране, их целая команда, а территория деятельности – вокзалы и аэропорты. Так что твой шеф практически угадал, Эдик «работал» там, в аэропорту. А что касается внимания к нему, в частности милиции, так и здесь всё очень просто: именно менты их, игроков, и крышуют, получая свою, кстати, очень приличную долю!

Итак, попал Эдик в поле зрения силовиков, правда, выловить его и чего-нибудь предъявить ну никак у тех не получалось, хотя попытки были.

Расскажу тебе забавную историю. Приезжаю уже после института летом домой в отпуск. Добрался до своих, мама накрыла стол на веранде, соседский парень зашёл поприветствовать, сидим с ним и с братом младшим моим. Июль, жара стоит несусветная.

Брат вдруг говорит, перейдя на шёпот:

– Хохму сейчас покажу, только смотрите аккуратно. Видите, на углу машина стоит «Москвич», а в ней три человека. Менты это, стоят с утра, как там они в такую жару не сварились? Эдика «пасут». Уже третий день. Видели? Это ещё не всё: вон старый каштан, который рядом с Алмасхановым двором растёт. Втихаря, но внимательно посмотрите наверх, там в кроне мужика видите? Правее немного, приглядитесь. Видно? Так это и там мент сидит, тоже по Эдикину душу, с утра. Прямо детектив бесплатный!

Пока мы прыскаем по-тихому, прикрывая рты руками, события, Вова, принимают вдруг неожиданный оборот: из калитки выплывает Алмасхан, отец Эдика, подгребает к дереву, поднимает голову, и начинает орать:

– Эй ти, там, наверху! Да, да, ти! Сидишь, уара (обращение к мужчине), как райский птичка, делаешь виду, что тебя там нет, а про тебя уже весь город знает! Ви что там решили – мая фамилия опазорить савсем? Если ты оттуда пи@данёшся – это твой личный дело, а вдруг, уара, хуже случитса, организма подведёт, живот прихватит, что – обосрёшься тогда??? Сверху, с дерева? Да мне повеситься останется. Весь город тогда скажет – милиционер, уголовни розыск, обосрался на каштану рядом с домом Алмасхана! Пазор на мой седой голова! Я твой начальнику звонил, сказал – нет мой сыну в городе, на Казахстану он, на Казахстану, зачем, гаварю, зря люди мучаеш. Так что, уара, как брату тебя прошу, спускайся оттудова, и этих, что в машине, тоже забери!

Не знаю, то ли Алмасхан на ментов жути нагнал, то ли до них чего-то дошло, короче, вскоре приползли буквально двое из машины к каштану, «кукушку» свою забирать, а их секретный агент сам слезть с дерева не может! В машине, видимо, рация была, минут через пятнадцать приехала из города пожарка, подняли лестницу, сняли бедолагу, и «Москвич» этот из Каштака умотал.

Ну что, Вова, позабавил тебя хоть немного? – с лукавой улыбкой произнёс Руслан.

Вот так, от одного воспоминания к другому пробирался я сквозь череду лет, приближаясь потихоньку к недавним фантастическим, можно сказать, событиям!

Солнце светило прямо в глаза. Я не видел тропинки, по которой шёл, но был уверен, что ступаю именно туда, куда надо. Возможно, я переоценивал себя. (Хотя вряд ли подходили тогда для моей ситуации привычные мнения и оценки.) Ведь до того, как солнце стало слепить, и всё вокруг превратилось в оранжевое, яркое, но, к счастью, не обжигающее пламя, я видел, что тропинка на самом деле узка и извилиста. Но главным было не это: она, тропинка, пролегала по узкому гребню горы, а вернее, скалы, так что в двадцати-тридцати сантиметрах, что вправо, что влево, был обрыв, резкий, крутой и неимоверно глубокий. А внизу, и это я тоже знал точно, опять же с двух сторон находилось то, что обычно называют пропастью. Удивительно, но, идя по невидимой тропе, я чувствовал себя очень комфортно, да и горный воздух оказался неожиданно свежим, успокаивающим и одновременно тонизирующим. Дышалось легко.

В общем, я смело шагал по безопасной, как мне казалось, тропе. Куда, зачем? И почему это я вдруг оказался в горах? Странно, но эти вопросы совершенно меня не волновали. Меня ничего в этот момент не волновало.

Всё изменилось, когда приличный кусок скальной породы неожиданно отвалился, словно не выдержав веса моего тела. Земля, как говорится, ушла из-под ног, я покачнулся (а может, и не покачнулся, не помню точно) и полетел вниз.

Странно, но не было страха. В голове только роились разные мысли и слова, сложившиеся во фразу, вернее, в дурацкий вопрос: «Что сначала обычно происходит в свободном полёте – отключается сознание или останавливается сердце?» Как будто не всё равно…

Необычным счёл я, что в ушах вместо предполагаемого в подобной ситуации свиста ветра стоял странный гвалт, какофония какая-то. Это меня удивило. Откуда вдруг взялись эти посторонние звуки, ведь летел я в пропасть совершенно один, без какой-либо компании.

Шум нарастал, становился невыносимым, и я… проснулся.

Пристёгнутый ремнями к креслу, обнаружил себя в салоне самолёта, заполненного кричащими от ужаса пассажирами. Воздух давил на барабанные перепонки, внутри меня, по пищеводу к горлу как будто поднимался тугой ком, не дающий мне дышать. А вокруг – расширенные от страха глаза людей, паника, крики и мольбы о спасении.

Самолёт падал. И это уже не было сном. Причём огромный лайнер не входил в пике или в штопор. У него работали все двигатели, он просто проваливался, как иногда случается в полётах, в воздушную яму, продолжая при этом движение вперёд.

– Но ведь не бывает таких гигантских воздушных ям! – подумалось мне.

И тут же, будто непроизнесённые мною слова явились неким паролем, падение прекратилось. Причём, без резкого толчка, характерного при внезапном прекращении движения. Самолёт теперь просто летел вперёд, как ему и было положено, двигатели деловито и ровно жужжали, в салоне работали кондиционеры, привычно и уютно рассеивали свет потолочные плафоны.

В наступившей полной, если не брать в расчёт гудение моторов, тишине, тонкий детский голос, с надрывом, произнёс по-испански:

– Мамуля, очень хочу какать.

Моментально кто-то отозвался из соседнего ряда:

– Деточка, думаю, что минуту назад здесь очень многим хотелось какать!

Моего скромного словарного запаса хватило, чтобы понять смысл услышанных фраз. Дружный смех стал реакцией пассажиров на забавный этот диалог. Юмор на самом деле – великая сила! О напряжённой тишине можно было позабыть. Улыбки, непринуждённое общение, будто и не было никогда ужаса, заставшего меня врасплох при пробуждении.

Итак, «Боинг-737» авиакомпании «AVIANCA», рейс АV87, вылетевший из аэропорта «Эльдорадо» столицы Колумбии, продолжал свой полёт по маршруту Богота – Буэнос-Айрес. Лететь, по моим расчётам, оставалось чуть больше двух часов.

В динамиках раздался щелчок, и приятный мужской голос по-испански поделился с пассажирами информацией. Кое-как я понял, что самолёт, находясь в границах мощнейшего атмосферного фронта, попал в зону аномальной турбулентности, но сейчас опасность позади, и нашему полёту ничего не помешает, что у микрофона командир корабля, и он приносит пассажирам свои извинения по поводу доставленных неудобств. Затем пилот повторил то же самое, но уже по-английски.

– Ну и ну, – подумалось мне, – ничего себе! Часть пассажиров едва не обкакалась, другая же, по сути, простилась с жизнью, а он, видишь ли, за неудобства извиняется. Шутник, однако.

Многих моих друзей по несчастью пережитый недавно стресс, очевидно, обесточил энергетически, лишил сил, ибо почти все в салоне самолёта уже спали. Ко мне же сон не шёл, я приподнял опущенную шторку иллюминатора и прильнул к стеклу. Взгляду моему открылась картина, от которой захватывало дух.

Воздушное наше судно, как небесная каравелла, величественно плыло над бескрайней, казалось, снежной пустыней, освещённой ярким, загадочным голубоватым светом невидимой мне луны, спрятавшейся где-то в вышине. Саму пустыню кто-то будто накрыл огромным колпаком, рассыпав изнутри по его иссиня-чёрной ткани мириады звёзд, крупных, уютно подмигивающих с высоты, и совсем мелких, мерцающих, как бриллиантовая пыль. Воздух же был будто слеплен из крохотных оптических линз, делающих его удивительно прозрачным, позволяющих чётко и объёмно различать малейшие детали фантастического этого пейзажа на огромном отдалении.

Поверхность облаков могла показаться статичной и безжизненной лишь на первый взгляд. На самом деле загадочная материя эта, искрящаяся под лунным светом, находилась в движении, перемещаясь, меняя конфигурацию снежных торосов и сугробов.

Что-то явно происходило и внутри неё, заставившее меня вспомнить древнегреческий миф о битве гигантов с небожителями, метающих друг в друга молнии, ибо в разных точках под слоем облаков то тут, то там видны были всполохи разной силы и разных цветов – от голубовато-зеленоватых до оранжево-жёлтых. Зрелище завораживало, вызывая одновременно чувства страха и восторга.

Динамик снова щёлкнул, но заговорил на этот раз женским голосом. Авиакомпания сообщала, что в связи с погодными условиями закрыт аэропорт Буэнос-Айреса, да и почти все крупные воздушные ворота в регионе. Принять авиалайнер готов лишь Ла-Пас, столица Боливии. Мы совершим посадку там примерно через полтора часа. Компания снова приносит извинения и информирует, что гостиница и трансфер пассажиров оплачены.

Вот так, забегая вперёд, скажу, что совершенно неожиданно судьба занесла меня в Боливию!

Посадку я помню плохо, ибо именно тогда меня стал догонять сон. Когда самолёт вырвался из слоя облаков, стал виден, несмотря на сильный дождь, уютно раскинувшийся внизу в окружении гор, залитый светом современный город. Боливия считается одной из самых бедных стран мира, вспомнил я, и на мгновение пришла мысль: может быть, мы всё-таки сели в другом городе, в другой стране. Но нет! Лайнер уже катился по лётному полю, а на фасаде аэровокзала чётко просматривались неоновые буквы «AEROPUERTO ITERNACIONAL EL ALTO. LA PAZ».

Смутно помню автобус с запотевшими стёклами, недолгую поездку по хорошо освещённым улицам, мрачноватый каменный фасад небольшого отеля, огромную кровать в тесноватом, но достаточно уютном номере.

Дождь негромко и ритмично барабанил по стёклам закрытого высокого окна, струи воды рисовали на них мудрёные узоры, тут же стекающие вниз. С непривычки было немного тяжело дышать, но шум дождя успокаивал, и я моментально провалился в глубокий сон.

Когда проснулся, было светло. Дождь закончился, только на стёклах всё еще поблескивала щедрая россыпь крупных капель. Я распахнул створки окна, и тут же в комнату ворвался сырой, неожиданно холодный воздух вместе с городским шумом. Конечно, вспомнил я, закрывая окно, ведь в этих широтах сейчас ранняя весна, да и город расположен на приличной высоте над уровнем моря, как принято говорить.

Быстро умывшись, натянул водолазку, куртку-ветровку, водрузил на голову кепи и, выйдя из номера, спустился в лобби. Есть не хотелось, я отказался от предложенного завтрака, узнал, что информация о вылете поступит не раньше трёх часов дня, что сейчас только десять по местному времени и что отель наш расположен в центре, в старой части города.

Прошёл сквозь внушительные, явно старинные, цвета морёного дуба двери с витражными вставками и, выйдя наружу, задержался на широком крыльце, с которого вела вниз достаточно крутая лестница с мраморными ступенями.

Прямо перед гостиницей лежала небольшая площадь, выложенная большими, мокрыми ещё плитами природного камня. В одной её части просматривалась продолговатая цветочница с декоративным кустарником, несколькими скамейками и фонтаном. Противоположной частью площадь упиралась в торговые ряды, возможно, небольшой рынок. Площадь была безлюдной, кроме как раз того самого рынка, привлекавшего издали внимание людским муравейником, яркими красками и звуками музыки.

За пределами площади в обе стороны по широкой улице, разделённой зелёным газоном, деловито текли автомобильные потоки. Противоположная сторона улицы была застроена, если судить по архитектурному стилю, ещё в начале двадцатого столетия невысокими двух– и трёхэтажными домами. Похожие дома легко обнаружить в Вене, Берлине, Хельсинки. Да и в Москве их немало. Здания были нарядны, отреставрированы, радовали взгляд свежевыкрашенными фасадами, зеркальными стёклами витрин и разноцветными вывесками заведений на первых этажах.

Диссонансом смотрелся примыкающий к ним католический собор внушительных размеров. Его конструкция и декор явно указывали на эпоху испанского присутствия в Латинской Америке, внешним видом он очень напоминал соборы, виденные когда-то в Мексике. Вероятно, строили его долго и неоднократно перестраивали, ибо возведённые позднее объёмы отличались и стилем, и цветом камня.

Вдалеке, за массивной серовато-жёлтоватой колокольней собора, терракотовыми кубиками домов лепились к чёрно-коричневым предгорьям окраинные городские кварталы, взбираясь высоко-высоко. Ещё выше виднелась внушительная громада горной вершины, увенчанной снежной шапкой. Она завершала зрительно, как на живописном полотне, композицию.

Слева же и справа от меня, сразу за крышами старых зданий, обступивших площадь, в небо рвались разноцветные вертикали современных жилых высоток. Раскрашенные в мягкие, но достаточно яркие цвета, они создавали настроение праздника даже при пасмурном, хмуром, как сегодня, небе.

Где-то, на приличном расстоянии от центра просматривались очень высокие опоры подвесной канатной дороги с жёлтыми кабинками, напоминающими подвешенные к облакам крохотные плоды лимона.

– А город-то красивый! – произнёс я вслух, адресуя эту фразу самому себе. – Надо бы обследовать его тщательно. Как думаете, сеньор? – Sí, Señor, estoy totalmente de acuerdo. (Да, сеньор, полностью с Вами согласен)! – завершил я ответом на вопрос внутренний свой диалог, правда, без уверенности в правильности испанской его части.

Торговые ряды действительно оказались небольшим рынком. Импровизированным, я думаю, ибо производил он впечатление даже не временного рынка, а скорее своеобразной ярмарки. Под разноцветными тканевыми навесами в два ряда, вплотную здесь были установлены холодильники вперемежку со стеллажами с товаром и столами, на которых громоздились кофемашины и различное оборудование для приготовления пищи.

В этих самых мангалах, электросковородах, кастрюлях, огромных, как на солдатских кухнях, и совсем крохотных что-то урчало, скворчало, шипело, жарилось, варилось, распространяя над территорией рынка волны крайне соблазнительных запахов.

Рот моментально заполнился слюной. Сначала я пожалел, что отказался от завтрака в отеле, потом решил, что это как раз и здорово, ибо, скорее всего, гостиничная еда была бы стандартной, привычной, ну а здесь – раздолье для гурмана… Тут же вспомнил, что денег-то у меня нет, имея в виду местные деньги. Но внутренний голос напомнил: «Старичок, у тебя же доллары, а доллар, как известно, – он и в Афри… простите, и в Латинской Америке – доллар».

Мысли о еде лишь на мгновение отвлекли меня, вывели из состояния нарастающего восторга, глубинную причину которого я ещё не конца осознавал, ибо всё, что происходило сейчас вокруг меня, не походило на обычные базарные житейские сцены, свойственные многим рынкам, где довелось побывать.

Скорее происходящее можно было назвать этно-фольклорным фестивалем, костюмированным представлением, красочным спектаклем. Ведь основная масса присутствующих здесь как продавцов, так и посетителей, одета была в национальные костюмы и платья. Но начинать анализ моих эмоций стоит, думаю, не с этого.

Я знал, что Боливия – одна из немногих стран Латинской Америки, где основное население – индейцы. Но как же местные индейцы внешне отличались, к примеру, от индейцев Перу или Мексики, виденных раньше: строением черепа, разрезом глаз, цветом кожи, выражением лиц, наконец! У большинства местных тоже смуглая кожа, но иного оттенка, если так можно выразиться, в основном крупные черты лица, будто вырезанные резцом скульптора из коричневого камня, с удивительным выражением спокойствия и чувства достоинства.

Это самое чувство собственного достоинства явно выражалось в поведении: плавность движений, отсутствие спешки, подчёркнутая деликатность. И естественная, ненамеренная театральность удивительного сего действа только усиливала убеждение, что я наблюдал необычный спектакль, вернее – красочное шоу.

Красочное – ещё и потому, что при рассуждении об одежде, о национальных костюмах боливийских индейцев определение это прекрасно вписывалось в контекст, ибо эмоции мои зашкаливали от феерических цветовых композиций, собранных в немыслимые по сочетанию цветов букеты орнаментов и декора. Если говорить о красочности одеяний теоретически, сразу приходит на ум слово «кич», так как, опять же теоретически, нельзя, невозможно объединить такие разные, яркие цвета. Но здесь, в одежде индейцев они прекрасно соседствуют, не только уживаясь между собой, но создавая особый, впечатляющий, утончённый, я бы сказал, цветовой мир!

Всё это касалось, конечно, женских одеяний, ибо мужчин одетых в основном в привычную городскую одежду на рынке было немного, так что представители местного сильного пола просто терялись на фоне своих соотечественниц.

Чего стоили сложного, мудрёного кроя объёмные, многослойные юбки, собранные складками либо украшенные оборками и рюшами из блестящих ярких тканей: жёлтых, оранжевых, зелёных, небесно-голубых, украшенных иногда мелким орнаментом. Верхняя же часть одежды выглядела спокойней, в большинстве случаев это были большие платки с бахромой и неяркой вышивкой, используемые как накидки сероватых либо коричневатых тонов.

И, наконец, головы индианок венчали шляпки, я бы сказал, оригинальной конструкции. По крайней мере, я такие женские головные уборы точно никогда не видел.

В основном это были фетровые шляпы, чёрные, тёмно-серые, коричневые. По форме они чем-то напоминали одновременно мужские цилиндры и шляпы-котелки с узкими полями, а необычность их заключалась, на мой взгляд, в том, что они покрывали только макушки женских голов и производили впечатление изделий меньших размеров, чем требовалось. Как держались они на головах, для меня было загадкой, но держались на самом деле безо всяких проблем для их владелиц.

Смотреть на необычную красоту происходящего можно было вечно, но и желание исследовать Ла-Пас никуда не исчезло. И прежде чем покинуть удивительное это место, я решил, что стоит попробовать что-либо на вкус, в прямом смысле слова.

Подойдя поближе, задержался у столика, где на огромном подносе высилась буквально гора то ли булочек, то ли пирожков, источающих даже на расстоянии ароматы, возбуждающие аппетит. Да и вид этих самых то ли булочек, то ли пирожков был крайне аппетитен. Коричневатое, местами золотистое, судя по всему, хорошо пропечённое тесто в форме лодочки, поверхность которой украшала тёмно-коричневая косичка из того же теста.

Индианка в чёрной шляпке, хозяйка, смотрела на меня доброжелательно-индифферентно-терпеливо, не улыбаясь и не пытаясь завести со мной разговор.

– Es carne? Por favor! (Это с мясом? Пожалуйста)! – напряг я свой хилый испанский. Женщина медленно опустила голову в знак согласия и произнесла слово, которое я не понял. Я достал свою мелкую наличность, протянул её на ладони, показывая два пальца на другой руке. Индианка аккуратно отделила купюру в один доллар, убрала деньги куда-то под накидку, оторвала бумажную салфетку от рулона, но, прежде чем завернуть пирожки, почему-то демонстративно подержала их вертикально, показывая мне.

Поблагодарив, забрал я свой тёплый, ароматный кулёк и двинулся дальше, к столам с напитками. Увидел на одном бутылки, напоминающие пивные, но с незнакомой этикеткой, спросил уже почти уверенно:

– Es una cerveza, Segñora? (Это пиво, сеньора)?

Бутылка местного пива «Paseña» обошлась мне ещё в один североамериканский доллар.

Уже уютно устроившись на скамейке в безлюдной части площади, рядом с фонтаном, откупорив с помощью брелока бутылку, вспомнил вдруг о манипуляции с пирожками женщины-продавца, придал одному вертикальную позицию и аккуратно откусил кончик. Так вот в чём был фокус! Ароматная мясная начинка буквально плавала то ли в бульоне, то ли в соусе, как в чебуреках. И, следовательно, если бы я начал есть, как обычно мы едим пирожки, моя куртка оказалась бы тут же залитой жирным мясным соусом. Ай да сеньора, благодетельница ты моя! Спасибо тебе! (Теперь-то, кстати, я знаю, что пирожки эти называются – «салтеньяс». Именно это слово, произнесённое индианкой на рынке в момент покупки, я не понял.)

Утолив голод, перебрался на противоположную сторону улицы, чтобы вблизи разглядеть монументальный фасад собора. Прошёлся по небольшой площади перед зданием, прикоснулся к холодному, сырому камню, постоял, задрав голову, перед массивной колокольней и медленно, смешавшись с толпой, побрёл дальше по идеально чистому тротуару.

Через квартал, направо по ходу моего движения, вверх уходила улица, мощёная камнем. Когда-то, в детстве, я застал мощёные улицы моего родного города. Потом их, к сожалению, покрыли асфальтом. То ли вспомнив былое их очарование, то ли повинуясь внутреннему навигатору, я свернул направо.

Улица, по которой я теперь шёл, была застроена двух-трёхэтажными зданиями, и оказалась по-своему уютной, живописной даже, за счёт бесчисленных разнокалиберных витрин и разноцветных вывесок, создающих особый архитектурный ритм, радующий взгляд.

Сначала я прочитывал, как и было положено, вывески полностью, не вникая, правда, в смысл незнакомых названий. «LAYDA», «GALERIA СHITO ART», «LAYO»… Позже от вывески к вывеске латинские буквы стали сливаться, выстраиваться в некую сложную, но забавную линию: OPTICAFOTCOPIAS HOSTALCACORAKHACHAPURI…

Стоп!!! Ну ка, давай назад! Что это ещё за – KHACHAPURI? Игра слов? Влияние разреженного воздуха или пива «Paseña»? Или что-то ещё? Ибо если медленно и внятно прочесть эту, уже конкретную вывеску, прикреплённую чуть выше красивой резной деревянной двери на первом этаже трёхэтажного белого дома в колониальном стиле, получалось – ХАЧАПУРИ! Я прочёл ещё раз. Ничего не изменилось. Ниже этого загадочного слова более мелким шрифтом было написано restaurante. Я покрутил указательным пальцем у собственного виска и машинально толкнул створку двери.

Внутри я обнаружил достаточно уютный зал, занимавший большую часть первого этажа. Дизайн помещения соответствовал архитектурному стилю дома: белые оштукатуренные стены, обшитый тёмными досками потолок, мощные балки перекрытия из того же морёного дерева, полы, выложенные каменными плитами. На окнах – коричневые тяжёлые гардины, раздвинутые полностью, не мешающие дневному свету проникать внутрь помещения.

Уют и своеобразный шарм залу придавали яркие, возможно, ручной работы, тканые скатерти на столах, ковры, со вкусом подобранные, продуманно, но якобы случайно разбросанные по полу. На стенах – большое количество старых фотографий, дагерротипов и гравюр в деревянных рамках, оттенявших белую штукатурку.

Звучала негромкая музыка, два или три столика были заняты, в воздухе плавали ароматы еды и незнакомых специй, проникающие из кухни.

У арки, ведущей куда-то во внутренние помещения, задрапированной такими же, как и на окнах, гардинами, беседовали два молодых официанта, одетые в белоснежные рубашки с воротниками жабо, чёрные брюки, в достаточно длинных тёмно-красных фартуках-передниках. Светлокожие, черноволосые и черноглазые, парни эти отличались внешне от индейцев, коих было большинство на рынке, откуда я пришёл.

Увидев посетителя, один из них, широко улыбаясь, направился в мою сторону.

– Buenos Dias! Que quiere el Señor? (Добрый день, что желает сеньор)?

Вопрос застал меня врасплох, ибо я и сам не вполне понимал, чего я хочу и зачем пришёл? Вернее, я знал, чего именно я хочу, что заставило меня войти, но не был готов объяснить это внятно симпатичному молодому человеку в стильной форменной одежде. Я замялся, забыв от волнения те крохи испанского, какие знал. Образовалась пауза…

И вот тогда произошло нечто, казалось бы, немыслимое: второй официант, оставшийся у арки, вдруг позвал «моего» по имени:

–Армен! – и добавил по-грузински: – Гахсовс чеми тховна (Помнишь мою просьбу)?

О какой просьбе шла речь, я не знаю, но, представьте себе на минутку: ресторан в центре города Ла-Пас, столице затерянной в горах Южной Америки страны Боливии. И вот в этой самой Боливии, где государственным языком является испанский, где большинство жителей – индейцы, один официант разговаривает с другим, у которого армянское имя, на грузинском языке!!!

Шок – это самое простое и безобидное слово, пришедшее в голову! Может быть, разрежённый воздух и вправду вызвал с непривычки «глюки»?! Не знаю, какое у меня в тот момент было выражение лица, но выражение лица официанта явно изменилось, улыбка сменилась тревожным удивлением.

– Que Pasa, Señor (Что с Вами, сеньор)? – медленно произнёс юноша.

Видимо, не до конца ещё вернувшись в реальность, я, неплохо владея грузинским, ответил вопросом на вопрос, по-русски:

– Вы действительно готовите хачапури? – и добавил по-армянски: – ахпер-джан (друг)!

Вряд ли можно было придумать что-либо более глупое и несуразное! Тем более, далеко не факт, что мой визави знал русский.

Теперь пришёл черёд официанта удивляться, но парень быстро справился, снова широко улыбнулся и ответил по-русски, но с акцентом:

– Ну конечно, дядя, и не только хачапури, а ещё сациви и долму, к примеру! Присаживайтесь, пожалуйста! За любой столик!

Акцент оказался специфическим, мне он был знаком – так говорят армяне, живущие в Грузии.

Я опустился на стул у ближайшего столика и показал официанту рукой на соседний стул, приглашая сесть и его. За всем происходящим с интересом и восторженно наблюдал второй официант. «Мой» же, попросив знаком коллегу взять на себя заботу о клиентах в зале, аккуратно присел на край сиденья.

– Хачапури и прочие кулинарные шедевры кавказской кухни подождут! Я оказался здесь, в городе, совсем случайно и сегодня же улетаю, времени в обрез. Так что, генацвале, рассказывай! Что именно? Да всё рассказывай! – попросил я, увидев вопрос в глазах Армена, – сначала, подробно, но коротко!

– Алик, тот, второй, мой сосед и друг детства, мы жили рядом в Авлабаре, в Тбилиси. Я – армянин, он – айсор. Наши отцы дружили. Когда в Тбилиси в 1992-м году начались бои между войсками президента Гамсахурдия и гвардейцами Китовани, обе наши семьи покинули Грузию, – тщательно выговаривая русские слова, начал своё повествование Армен.

– Сначала мы пошли в Польшу, но так и не встали на ноги там, хотя мой и его отцы вкалывали в автосервисе – они хорошие мастера по жестянке. Потом моего отца разыскал двоюродный брат, он жил уже тогда в Колумбии и предложил поехать в Боготу. Аликины родители не рискнули, остались в Польше, но Алик поехал с нами в Латинскую Америку. Моя родня имела немного накопленных денег, и потом, привыкнув к новому месту, с дядиной помощью они открыли небольшое кафе-мороженое на улице. Потихоньку дело пошло. Позже удалось взять в аренду ещё и зал, где сделали уже ресторанчик. Родители – в кухне, мы с Аликом – в зале, официанты. И всё неплохо, но там, в пригороде столицы не было спокойно – то грабили, то рэкет, да и полиция тоже наезжала. Конечно, маленький наш бизнес кормил семью, но особой перспективы на будущее мы не видели. Привычная работа, привычные люди-посетители. Так и уходило время, медленно и одинаково.

До того момента, пока как-то раз в зале ни появился незнакомый человек!

Он оказался наш земляк, из Сухуми, хорошо говорил по-грузински. Приехал по делам, кого-то навестить. Ему очень понравилось, как моя мама готовит, и он сказал, что живёт сейчас в Боливии, имеет там небольшую гостиницу в столице и хочет открывать кавказский ресторан. Он взял наш адрес, спросил, не хотели бы мы работать у него, давал гарантию, попросил подумать.