Текст книги "Между храмом, стадионом и парком"

Владимир Михайлович Делба
Между храмом, стадионом и парком

Писатель должен обладать богатым воображением и фантазией. Но при этом, как правило, он избирает, хотя бы в качестве стартовой площадки своих произведений, реальные факты, которым был свидетель, либо полученные из источников, заслуживающих безусловного доверия.

Я часто и с удовольствием путешествую по собственной памяти в поисках достойных сюжетов, коих множество хранится там, в её «архивах».

Детство и юность, проведённые в благодатном краю, в солнечном интернациональном городе, столице Абхазии, не могли не стать естественными источниками формирования столь удивительной коллекции различных событий, часто забавных, озорных и очень смешных, порой драматичных и даже трагических. И огромного количества столь же уникальных, ни на кого не похожих персонажей. Настолько уникальных, что явно заслуживают стать героями книг. Причём судьбы некоторых из них сложились так неординарно, что порой и не нуждаются в литературной обработке, а лишь в простом их переносе на бумагу.

Новеллы, собранные в сборнике, как и другие мои произведения, посвящены любимому городу, моему беззаботному и счастливому детству и юности, насыщенной интереснейшими событиями и эмоциями.

Написаны они в разное время и, возможно, некоторые из них знакомы моим читателям, но какие-то будут для них открытием, я надеюсь.

С глубоким уважением и теплом!

Ваш автор

Между храмом, стадионом и парком

Удар такой силы не оставил ему шансов. То ли карты легли именно так в тот трагический вечер, который, кстати, казался изначально фантастически весёлым и очень крутым. Или он сам выбрал карту из колоды своей судьбы, решив сыграть с ней, с судьбой, в орлянку. Или, скорее, в русскую рулетку.

Во всяком случае идея оставить вечеринку, танцы с девушками под медленную романтическую музыку, угнать автомобиль, отправиться на нём неизвестно куда в поисках приключений, принадлежала ему, Жорику. Именно он моментально отреагировал на информацию, что рядом, на улице одиноко стоит «УАЗ», грузовичок или «полбуханки», как его называли, ибо у машины был деревянный кузов, в отличие от «буханки», цельнометаллического фургона.

«УАЗ» принадлежал строительному тресту, водитель жил двумя домами выше по улице, ведущей к Сухумской горе, он, очевидно, в этот вечер поленился поставить его в гараж. Да и кто мог позариться ночью на грузовую машину в спокойном нашем городе?

Ещё двое слегка подвыпивших друзей-подростков выразили горячее желание поучаствовать в авантюре, стоило ему только озвучить свои мысли.

Открыть кабину перочинным ножом оказалось легко. Затем, толкая руками, автомобиль развернули в сторону спуска, «экипаж» занял места, и с незаведённым двигателем, с погашенными огнями машина бесшумно покатилась вниз.

Зажигание включили при помощи того же ножичка, уже отъехав на приличное расстояние, мотор запустился «с толкача» и радостно заурчал.

Чувства, овладевшие парнями, были сродни ощущениям какой-то безбрежной, неописуемой свободы! Представьте автомобиль, летящий на предельной скорости по пустым улицам ночного города, покорный лишь воле и умению юного водителя! Свист ветра в приоткрытом окне, восторженные, слегка театральные возгласы на виражах, колкие реплики и громкий смех. Стопроцентный адреналин! И разве кто-то думал о такой мелочи, что внутри домов с погашенными окнами спят реальные люди, горожане, и что двигатель грузовика, даже такого небольшого, издаёт на больших оборотах звуки, сродни рёву крупного дикого животного.

План, пришедший Жорику на ум, был опасным, это была авантюра чистой воды, но, пожалуй, в духе той самой русской рулетки.

Дело в том, что часть республиканского начальства проживала в доме на углу улиц Чавчавадзе и Фрунзе, выходящем фасадом на площадь имени Ленина. С целью оградить высоких чиновников и их семьи от шума проезжающих автомобилей, движение по площади по ночам запретили.

Замысел юных фрондёров как раз и заключался в желании «позлить медведя в берлоге», то есть устроить гонки на площади именно под окнами «сильных мира сего». Смысл же сравнения грядущего действия с игрой в русскую рулетку заключался в том, что здание, о котором идёт речь, соседствовало с городским отделением милиции. Так что под медведем подразумевались, в большей степени, именно слуги закона.

Позлить, а вернее, разозлить жильцов элитного дома явно удалось, судя по большому количеству окон, в которых загорелся свет. И, спустя совсем короткое время, со стороны горотдела на площадь въехал на приличной скорости мотоцикл с коляской, на котором восседал милицейский офицер.

Решение, очевидно, единственно верное пришло моментально. Уйти на тихоходном, по большому счёту, «УАЗике» от мощного «УРАЛа» на широких и гладких городских улицах было нереально, и Жорик, совершив прощальный круг вокруг площади, отсалютовав округе протяжным сигналом, направил грузовичок в сторону Сухумской горы. Милицейский мотоцикл упорно «сидел на хвосте», побаиваясь, видимо, идти на обгон.

На перекрестке, у подножия горы, рядом со старинной виллой Алоизи машина ушла правее. Там, на улице Ласуриа, метров через триста заканчивался асфальт, и дальше шла совершено разбитая грунтовая дорога. Мотоцикл здесь становился бесполезным механизмом, в отличие от проходимого шустрого грузовичка.

Резво прыгая, как горный козёл с кочки на кочку, «УАЗ» быстро преодолел горизонтальный участок неосвещённой дороги и, почти не сбавляя скорости, резко провалился, как на американских горках, под восторженные возгласы любителей адреналина вниз. Крутой спуск вывел машину на асфальтированную улицу Чанба.

Здесь бы «экипажу» перестать испытывать судьбу, оставить автомобиль в тёмном месте и разойтись пешком по домам. Ну а как же тогда адреналин?!

Хоть игра и становилась рискованной, парни решили, образно говоря, сделать новые ставки и продолжить.

Улица Чанба уходила вправо, к небольшой площади у Красного моста, откуда можно было попасть в центр, однако возвращаться в город было крайне опасно, поэтому на ближайшем перекрёстке водитель свернул налево, переехал речку Беслетку по Белому мосту и выехал на Тбилисское шоссе, пустынное ночью.

Асфальт шуршал под колёсами, мотор ровно и довольно гудел, будто радуясь свободе, автомобиль мягко и достаточно быстро летел внутри тёмного тоннеля, образованного кронами деревьев, проскакивая иногда пятачки неяркого света редких уличных фонарей. И адреналина пока, образно говоря, у «экипажа» хватало.

Свет фар быстро приближающегося автомобиля Жорик увидел в зеркале заднего вида. То, что это милиция, сомнений не было. И что преимущество было у легковушки, догонявшей «УАЗ», тоже было ясно.

Справа от шоссе находилась площадь перед железнодорожной станцией Келасури. Она была ниже уровня шоссе, от тротуара вниз спускалась широкая лестница.

Проехав её, Жорик немного сбросил скорость, резко свернул направо и выехал на площадь уже в обратном направлении. В самом конце площади, на небольшом островке между станцией и шоссе стояло одноэтажное здание продуктового магазина, к которому с задней стороны были пристроены складские помещения.

Притормозив у магазинчика, Жорик крикнул своим пассажирам:

– Прыгайте!

Подростки буквально выкатились из кабины автомобиля в спасительную тень пристройки. «УАЗик» же, набирая скорость, вновь выскочил на шоссе, пытаясь уйти от погони. Но милицейская «Волга» уже шла на обгон.

Пистолетный выстрел показался негромким хлопком из-за рёва автомобильных моторов. Друзьям из убежища было хорошо видно, будто на экране кинотеатра, как на приличной скорости грузовичок неожиданно вильнул, накренился и вылетел на тротуар. Ударившись о бордюр, машина будто взмыла в воздух, как птица в замедленной съёмке, грациозно пролетела над лестницей и ещё на лету врезалась в массивное чугунное основание фонаря. Удар такой силы, как я уже говорил, не оставил Жорику никаких шансов…

Не знаю, почему воспоминания мои начались со столь трагического эпизода. Наверное, потому что именно тогда я, подросток, впервые напрямую столкнулся со смертью, ибо был участником описываемого события, одним из «пассажиров». И всё произошло на моих глазах, что само по себе явилось страшным шоком. Ведь одно, когда уходили из жизни чьи-то бабушки или дедушки, люди почтенного возраста. Это было как бы естественным атрибутом повседневной жизни, ведь похороны и поминки – грустная, но привычная, рутинная её часть.

И совсем другое – потеря ровесника, близкого друга, с которым ты был связан огромным количеством незримых дружеских нитей, человека из плоти и крови, с которым всего несколько минут назад мы, смеясь, вместе испытывали судьбу.

Я допускаю: это память подсказывает мне, что жизнь наша сложна и многообразна, в ней есть место и для радости, и для печали, а вернее, грустное и весёлое всегда идут по жизни рука об руку. Потому, путешествуя во времени, стоит избегать соблазна одинаково идеализировать всё, что случилось с нами когда-то. Образно говоря, если мы усыпаем дорогу в прошлое виртуальными розами, не стоит забывать и о шипах!

Хотя, должен признать – лично мои детство и юность были, в большей степени, радостными, весёлыми и интересными. Солнечными, можно сказать, как и сам город, в котором я родился и вырос и в который я постоянно возвращаюсь, стоит только закрыть глаза.

* * *

В 1954-м году, после окончания двух классов русской школы №2 меня перевели в школу №3, где только что открылся абхазский сектор.

По сухумским меркам, до школы было достаточно далеко, примерно двадцать минут ходьбы. Рядом находился городской кафедральный православный храм, чуть дальше – живописный парк, называемый «Пионерским», а в нескольких десятках метров от школы располагался городской стадион. Да и само здание школы дореволюционной постройки, из тёмного кирпича, с арочными окнами, белыми колоннами, двумя большими террасами на фасадной части, обрамлёнными каменными перилами с балясинами, и с открытой парадной лестницей было красивым и внушительным

Поговаривали, что в этом здании обучался до революции Лаврентий Берия, вошедший в историю как душитель и палач и одновременно как выдающийся организатор оборонной промышленности СССР.

Я быстро подружился с одноклассниками, но, к великому сожалению, плохо знал родной язык и вынужден был перейти в параллельный класс русского сектора, в котором и проучился восемь лет, вплоть до окончания десятилетки в 1962-м году.

Классы абхазского сектора вскоре переехали в здание 10-й школы, в центр города. Но тёплые дружеские отношения никуда не делись. Хоть жизнь и разбросала многих одноклассников, как говорится, по городам и весям, мы, оставшиеся, и сейчас, спустя десятилетия, с радостью общаемся при малейшей возможности. Я и мои одноклассники – Астамур Дзидзария, Валерик Касландзиа, Даур Сарсаниа.

В новом коллективе меня приняли хорошо. Собственно, новым он являлся номинально, ибо все мы, ученики одной школы, прекрасно знали друг друга. Но, как обычно бывает, с кем-то в классе устанавливаются более тесные связи, перерастающие в настоящую дружбу. И я благодарен судьбе за то, что она подарила мне такую дружбу и таких друзей!

Каждый из них заслуживает отдельного, обстоятельного и долгого рассказа.

Но я считаю, что не стоит утомлять читателя описанием событий и деталей, сродни летописи, представляющей интерес для узкого круга причастных, посему постараюсь «выдёргивать» из архива памяти наиболее яркие, забавные, порой уникальные истории своего школьного детства без соблюдения хронологического порядка.

* * *

Итак, стадион был совсем рядом. Мы, мальчишки, часто ходили туда после занятий или срываясь иногда с уроков. Стадион в те годы выглядел достаточно удручающе: обшарпанные стены, ржавые ворота без замков, искривлённые доски трибун с облезлой краской.

На территории стоял маленький домик, в котором жила семья тренера детской футбольной секции, грека по имени Тула. Он ещё присматривал по возможности за полем, ибо, помимо тренировок спортсменов, здесь проходили и матчи профессиональных команд.

Для нас, школяров, стадион был символом свободы, абсолютной вольницы. Можно было вволю погонять мяч, громко обсуждать любые темы, курить, ни от кого не таясь.

Ну, и конечно, сам футбол, не только как красивый, зрелищный и азартный спорт, но и как некое мировоззрение, как жизненная философия большинства южан, стал для многих наших учеников не просто забавой или временным увлечением, но делом всей жизни или, по крайней мере, важной её частью.

Центром же общественной жизни города, местом неформального общения горожан было открытое в конце пятидесятых кафе, получившее неофициальное название – «телевизор», поскольку три из четырёх стен были стеклянные. Располагалось оно в стратегически безупречном, всегда людном месте, в ста метрах от набережной, вблизи гостиницы «Абхазия» и ресторана «Амра»!

Небольшую открытую площадку перед стеклянным кубиком очистили, обрамили газоном, засыпали гравием и установили высокие столики без стульев. Именно здесь, на этом пятачке и зародилось уникальное явление, названное позже – «Брехаловка», без которого потом уже невозможно было представить наш город.

Совершенно нетипичное для лексики горожан слово, как ни странно – прижилось! Именно здесь, за чашкой ароматного кофе можно было узнать все новости: мировые, городские, дворовые и т.д. Причём вся будто бы фактическая информация сопровождалась эмоциональными, остроумными, порой саркастическими комментариями.

Люди собирались самые разные, поэтому дискуссии, переходящие иногда в словесные перепалки, могли напоминать соревновательную форму научно-философских олимпиад либо являть собой образчики виртуозных фраз на типично сухумском «сленге» с применением, как правило тактичном, элегантной, характерной «сухумской» ненормативной лексики.

И темы обсуждались самые разные, но чаще и более всего говорили, конечно, о футболе. Эмоционально, как правило, но часто объективно, со знанием дела. И всегда интересно!

Словом, если сказать, что футбол был популярен в народе, значит – не сказать ничего. Им попросту «болела» большая часть мужского населения города.

Я не входил в эту самую большую часть, поэтому могу быть неточным в оценках, но думаю, что можно смело назвать отношение к футболу в те годы – романтическим. В самой игре ценились игроки, владеющие, в первую очередь, виртуозной техникой, а уже потом атлетизмом, скоростью, мощным ударом. Не сходили с языка имена Пеле, Эйсебио и других кумиров мирового уровня! Да и советский футбол дал миру много славных имён.

Любимой, самой главной, «своей», выступавшей в Высшей лиге была для горожан, конечно, команда тбилисского «Динамо»! И в ней играли высококлассные «технари»! Стоит только назвать Михаила Месхи, Георгия Сичинава, Шоту Яманидзе, Владимира (Сёму) Баркая!

В те годы добрыми были и отношения между болельщиками и спортсменами различных команд. Возможно, время моего детства просто было добрым и романтичным!

Вот и моих школьных друзей футбольный «вирус» не обошёл стороной. Многие были записаны в детскую футбольную секцию. Я уже как-то рассказывал о своих одноклассниках, ставших профессиональными известными футболистами. Это – Константин Янулиди, Арчил Еркомаишвили, Алексей Илиади.

Алексея, Алика, «Альдоса», как мы его обычно называли, вообще не могу вспомнить или представить без мяча. Такое впечатление, что футбольный мяч был вручён ему при рождении как обязательный атрибут жизни. И появлялся Альдос каждое утро в школе с мячом на носке ботинка, умудряясь обвести каждого, кто попадался на пути, будто игроков на поле, не теряя, как правило, мяча. Не обращая никакого внимания ни на возгласы, ни на шутки, отпускаемые мальчишками, ни на восхищённые взгляды школьниц.

* * *

Школьницы! Девочки!

Конечно, невозможно обойти эту волнующую тему. Тем более, что она обширна, разнообразна, ибо включает в себя, как сложное музыкальное произведение, огромное количество оттенков и нюансов, характерных для конкретного городского уклада жизни в те времена.

Маленький наш интернациональный город, переплавив, как в горниле, идеологию марксизма-ленинизма, нормы поведения и традиции, религиозную философию живущих в нём народов, сохраняя глубокое к ним уважение, получил некий сплав, кодекс поведения, устраивающий всех. Понятия о чести и достоинстве, мужество, справедливость, уважение к старшим и высокие моральные принципы семьи, предусмотренные этим «сводом законов», были ясны и близки всем жителям.

Правда, строгость этого негласного кодекса в части моральных принципов «разбавлял» некий средиземноморский «флёр», типичный для южных курортных городов. С одной стороны, он развивал такие качества, как деловитость, предприимчивость, коммуникабельность, с другой же стороны, плодил сибаритов, «профессиональных» курортных сердцеедов, любителей импровизаций и приколов, густо замешанных на специфическом тонком местном юморе!

Что же касается темы наших рассуждений, ситуация была простой и понятной, хотя порой двоякой. И вот почему.

Девочек воспитывали строго, посему и наши мальчишеские симпатии, и предпочтения рассматривались с обязательным учётом сего факта. Конечно, мы увлекались, влюблялись в наших сверстниц и часто не без взаимности. Но каждый факт «дружбы» конкретного мальчика с конкретной девочкой моментально становился «достоянием широкой общественности» и протекал обычно под строгим контролем родителей, родственников, близких и дальних, соседей, сослуживцев родителей и так далее.

Танцы на школьных «вечерах», вечерние прогулки по оживлённой набережной, редкие походы в кино – вот и, пожалуй, весь набор вариантов общения.

Робкие, как бы случайные соприкосновения рук заставляли сердце биться с удвоенной силой, а «добытые» иногда невинные поцелуи «в щёчку» становились волнующим событием, не дававшим потом уснуть всю ночь. Ни о чём большем по отношению наших сверстниц мы даже и не мечтали.

Двоякость ситуации, о которой я вёл речь выше, в том-то и заключалась, что мы, мальчишки, на самом деле не были монахами. Наоборот, юноши-южане созревают рано, и, конечно, тема любви, романтических отношений с женщинами очень даже волновала. Ведь этот самый «флёр», о котором я говорил, не обходил нас стороной.

Вспоминаю забавную историю. Как-то раз, будучи в классе пятом-шестом, я обнаружил дома в книжном шкафу, мамины учебники по акушерству и гинекологии, тексты в которых сопровождались большим количеством очень подробных и наглядных рисунков. Естественно, первое, что я сделал, так это «потащил» книги в школу, где на большой перемене предъявил рисунки одноклассникам.

Картинки вызвали огромный интерес у мужской части класса, тут же возникла стихийная конференция на заданную тему с детальным обсуждением материала, с соответствующими репликами и комментариями. Мы так увлеклись, что ослабили бдительность, так что всех застукали на месте преступления, как говорится.

В результате виновник, «закопёрщик», то есть я, был препровождён с вещественными доказательствами в кабинет директора школы!

Вера Константиновна, наша директриса, была добрейшим человеком, к тому же бывшей студенткой моего отца, которого она глубоко уважала, а посему часто прощала мне мои «художества». Но сегодняшний проступок выходил за рамки привычных школьных происшествий, ни с чем подобным здесь ещё не сталкивались, и, конечно, сама директриса и завуч находились в смятении, да и в некотором смущении, учитывая щепетильность темы.

Я же, интуитивно уловив это самое смущение, решил, согласно классической пословице, использовать в качестве обороны нападение.

– Вера Константиновна! – возмущённым тоном выдал я моментально возникшую в голове достаточно длинную, но не лишённую логики тираду:

– Не могу понять, что вызвало такую реакцию классного руководителя. Вы прекрасно знаете, что у нас в плане стоит сочинение на тему: «Кем ты хочешь стать?»! Я уже решил – врачом, причём, как и моя мама, хочу стать гинекологом. Я поделился своими мыслями с одноклассниками, но многие ребята не поняли, что же я имею в виду. Так вот, чтобы не объяснять на пальцах, чем гинеколог-акушер отличается, скажем, от врача ухо-горло-нос, я и принёс ребятам эти учебники. Теперь они разобрались принципиально и одобрили мой выбор! А тут меня, как преступника на аутодафе, ведут под охраной в Ваш кабинет! Пожалуйста, распорядитесь, чтобы мне вернули книги.

Говорят – наглость берёт города! Дело в том, что мой монолог явился ещё и «спасательным кругом» для директора школы!

– Вот, Вы же видите, – обращаясь к завучу, уверенно произнесла она – мальчик ничего плохого не замышлял. Просто он ещё не очень хорошо понимает, о чём можно открыто говорить со сверстниками, а о чём нежелательно. Проводите его домой и там у дома верните книги!

– А ты, я надеюсь, сделаешь правильный вывод! – Эта фраза уже предназначалась мне.

Мужское население города, вынужденное жить зимой по строгим законам «гор», очень даже «оттягивалось» летом, когда начинался курортный сезон, и город заполняли отдыхающие, «курортники», среди которых, так уж повелось, было огромное количество женщин, красивых, свободных, не имеющих ничего против мимолётных курортных романов.

Но это не значит, что и не в «сезон» все без исключения горожане придерживались пуританского образа жизни. В эпоху моей юности, например, минимум две особы женского пола, известные всем, Машка и Марго, открыто торговали телом. Правда местные мужчины редко пользовались их услугами, боясь подхватить какую-нибудь «нехорошую» болезнь. Так что дамы работали обычно на железнодорожном вокзале, находя клиентов среди одиноких приезжих мужчин. Но и среди внешне благопристойных женщин и девушек находились такие, о которых говорят: «исключение из правила, правило подтверждающее»!

В первый раз меня совратила в пятнадцать лет разбитная и шумная Сусанна, из старшего класса. Девочка была явной акселераткой, довольно рано сформировалась физически, в силу чего восьмиклассницей была выдана замуж за дальнего родственника, недавно демобилизованного из армии. В регистрации брака сельсовет отказал, так что расписались молодые только после рождения ребёнка, которого девица уже носила, как говорится, под сердцем.

Но спустя три месяца неукротимая Сусанна «наставила рога» новоиспечённому супругу с офицером ближайшей воинской части, была застукана на месте грехопадения, в служебном военном «Козлике» и с позором изгнана из семьи свёкра. Родителям пришлось взять воспитание внука на себя, а распутницу отправить из родного села в город, к тёте, которая и определила девицу-переростка в ближайшую среднюю школу, то есть – в нашу.

Конечно, никто в школе не знал о приключениях сельской Кармен. По крайней мере, на первых порах.

На школьном «вечере» во время танца Сусанна вдруг шепнула мне:

– Знаешь, а я тебя полностью оккупирую сегодня. Ты мой и только мой. Договорились?

Меня совершенно не смутили слова девушки, произнесённые с улыбкой. В конце концов, почему и не пофлиртовать, в шутку?

– Договорились, – так же шёпотом ответил я.

Я даже, по неопытности, не придал значения тому, как порывисто вдруг прижалась ко мне Сусанна. Как бы случайно, на секунду, всем телом.

Танцы в школах были традицией. До этого я танцевал со многими девушками, но не помнил ничего подобного. Неожиданный импульс, похожий на несильный электрический разряд, пронизавший всё тело, прилив жара, дрожь в руках и лёгкое головокружение. Отчего вдруг? Я догадывался – отчего, но времени на анализ не было.

– Мне нужно домой, к тёте, проводи меня, – дыша мне прямо в ухо, попросила девушка.

И опять от неожиданного жара запылали щёки и лоб.

Вечер был тёплым. Смеркалось, но было достаточно светло. Чтобы сократить путь, решили идти через Пионерский парк. Парк располагался недалеко от школы, на отшибе. По вечерам он был, как правило, безлюден.

Здесь, в Пионерском парке, в зарослях густого кустарника всё и произошло.

Честно говоря, я не мог себе даже представить подобного натиска, пылкого, агрессивного и уверенного.

Да, я и раньше целовал сверстниц, но это были невинные, робкие, иногда обманом сорванные мгновенные прикосновения губами к девичьим щекам.

Как целуются взасос я, к своему стыду, знал только по фильмам. Сегодня же мне предстояло пройти «ускоренный курс» возмужания, причём по всем дисциплинам сразу.

Всё было впервые. И взрослые поцелуи, и возможность ласкать упругое и податливое девичье тело.

Меня смутило, когда Сусанна ловким движением стянула с себя платье и сорвала лифчик. Конечно, как любой подросток, я знал, как устроена женщина. Но одно дело фотографии сомнительного качества, которые продавали глухонемые в электричках и цыгане у Центрального рынка, или рисунки из маминых медицинских книг, и совсем другое дело, когда рядом с тобой доступная, манящая тёплая плоть, наполненная энергией страсти и желания.

Я долго не осмеливался дотронуться до груди девушки и так и не заставил себя смотреть на её тело, когда она сняла оставшееся бельё.

В конце концов, инициативу полностью взяла на себя Сусанна. От начала и до конца.

Ночью я не мог заснуть. Память постоянно возвращала в Пионерский парк. Я пытался, уняв эмоции, вспомнить все детали, все тонкости своего любовного приключения и оценить его объективно.

С одной стороны, я вроде бы купался в лучах славы. Ну как же! Вот и я стал настоящим мужчиной, мачо, опытным сердцеедом и состоявшимся любовником. И теперь мог с пониманием и даже с некоторой высоты внимать восторженным рассказам своих друзей-сверстников об их похождениях. С пониманием – потому-то уже знал предмет, а с высоты – потому что большинство историй были моими друзьями просто выдуманы.

С другой стороны, меня смущало многое из того, что произошло вчера. К примеру, полная неожиданность происшедшего, к которой я оказался не готовым. Безумный темп действий, заданный партнёршей, её натиск, не дававший возможности приспособиться, понять и принять правила игры. В результате сознание моё, мои эмоции оказались психологически заблокированы.

И если физиология всё же взяла своё, и «дама сердца», как мне показалось, осталась довольной, сам я явно доволен не был. Впечатления мои были далеки от тех романтических встреч и страстных любовных свиданий, что виделись мне во снах, о которых я часто читал и, чего греха таить, тайно мечтал.

Сегодня же в памяти всплывали только стыд, неудобство поз, раздражающий запах чужого пота, неестественные и слишком громкие стоны девицы. И страх, что в любой момент раздвинутся ветви кустарника, и мы, двое обнажённых подростков, окажемся в центре гогочущей толпы.

К рассвету я окончательно решил, что ни при каких обстоятельствах с Сусанной больше дел иметь не буду. И тут же уснул, будто сняв с души тяжкий груз.

Засыпая, почему-то вспомнил фразу из газетного объявления о гражданской панихиде усопшего горожанина. В тексте обозначался час окончания ритуала и было написано: «Доступ к телу прекращается».

Конечно, какое-то время я вспоминал о своём приключении, потом оно постепенно выветрилось из памяти вместе с образом искусительницы, которую из школы куда-то забрали родственники.

Жизнь на школьной территории между храмом, стадионом и парком продолжалась, суля новые знания, опыт, приключения, открытия.

* * *

Мне с детства нравилось зарисовывать всё интересное, что привлекало внимание, или придумывать сюжеты, ложившиеся потом на бумагу.

В конце концов, родители отвели меня в городскую художественную школу. Директором в те времена был Николай Онуфриевич Табукашвили. Прекрасный живописец, он обладал даром устанавливать добрые, доверительные отношения с учениками, умел распознавать скрытые в детских душах таланты и тонко, ненавязчиво «подталкивал» каждого в нужном направлении. И с чувством юмора у него было всё в порядке.

После просмотра моих рисунков и дружеского собеседования я был принят. Как выяснилось позже, решение о зачислении предопределило мою дальнейшую судьбу.

Школьный интернациональный коллектив оказался дружным и весёлым. Классов как таковых не было, так что мы, ученики, занимались вместе по одной программе независимо от разницы в возрасте.

Несмотря на характерное для подростков озорство, а порой и разгильдяйство, Николаю Онуфриевичу удалось самое, пожалуй, важное – он привил нам любовь к тому, чем мы занимались, и огромный интерес к жизни, воспринимаемой опять же через призму искусства.

И ещё он научил нас относиться с юмором ко всем жизненным ситуациям.

С улыбкой вспоминаю забавные случаи, происходившие в стенах школы.

Как говорится, «материальная часть» заведения была очень скромной. Директору приходилось периодически покупать на рынке из скудной своей зарплаты фрукты и овощи для учебных натюрмортов.

Здесь надо пояснить, что школа располагалась на первом этаже двухэтажного дома, на втором же находилось общежитие для наших иногородних учеников и студентов музыкального училища. Учитывая, что двери первого этажа были хлипкими, а аппетит жителей второго этажа как раз очень даже не «хлипким», наутро из предметов, составлявших вчерашний натюрморт, оставались только несъедобные: драпировки, керамические кувшины или вазы, ну и огрызки былой рыночной флоры.

Однажды, закончив постановку новой композиции, Николай Онуфриевич, хитро улыбаясь, поставил рядом с натюрмортом картонную табличку. На ней крупными буквами было написано: «Кушать фрукты не рекомендую, они облиты керосином, можно отравиться».

От натюрморта действительно исходил характерный знакомый запах, различимый даже здесь, в классе, в воздухе которого постоянно витал «букет» ароматов красок, растворителей, лаков. Директор довольно потирал руки. Ну вот, найден способ борьбы с ночными едоками. Вряд ли теперь даже самый голодный подросток решится употребить в пищу керосин.

Какой же наивностью оказалось предположить нечто подобное.

На следующий день на столике рядом с драпировками сиротливо лежала лишь виноградная кисточка. Без ягод, естественно.

Николай Онуфриевич не сдавался. Вернувшись, в очередной раз с рынка, поставив натюрморт, он демонстративно достал бутылку керосина, медицинский шприц и терпеливо, методически, «поставил укол» каждой ягоде принесённого винограда и каждому фрукту в отдельности. Теперь-то всё! «Против лома нет приёма»! Конечно! «Окромя другого лома»! Я понятно намекаю?

Когда «троглодиты» сожрали и эту «снедь», директор опустил руки. Позвонил своим друзьям в Тбилиси, и нам прислали из Академии художеств несколько наборов овощей и фруктов, выполненных из стеарина. Муляжи выглядели настолько правдоподобно, что директор на всякий случай заготовил новую табличку, где предлагал едокам избрать и делегировать одного доверенного «эксперта», который попробовал бы стеариновые изделия, как говорится, «на зуб», и выдал авторитетное заключение о несъедобности реквизита. На этот раз вопрос был закрыт!