Текст книги "Трек. Роман о бессмысленном, почти документально"

BOYFRIEND

Только начали распускаться тюльпаны, напоминая цветастыми головками фонари на улочках начинавшей косить под старину Москвы. Как он снова оказался в том самом парке, где пару дней назад стал неожиданным свидетелем драматических событий, то неведомо. Ноги сами принесли его к месту происшествия, где, к его удивлению, никаких изменений к лучшему не произошло. Выбитая дверь по—прежнему валялась на полу, открывая взору длинный мрачный коридор, битые стёкла ломаными фигурками устилали прилегающие к зданию песчаные дорожки, пустыми глазницами, изуродованными искорёженной арматурой решёток, пестрели окна некогда процветавшего ресторанного комплекса. Неожиданно на пустующую парковку подкатила новенькая Lada «Спутник», из неё выскочила худенькая девчонка с заплетёнными под африканку косичками и бодро зашагала к полуразрушенному зданию. Девятка, определил сразу Мишка: с щетками на заднем стекле, экспортное исполнение. Навстречу мгновенно выскочил невесть откуда взявшийся амбал, что выглядело несколько необычно – всей своей опустошённостью комплекс говорил о глубоком забвении, сквозившем буквально в каждом уголке строения. К своему удивлению, Мишка узнал в качке одного из участников захвата ресторана, недавно выбивавших входную дверь в подсобное помещение, а затем командовавшего всей операцией по возврату недвижимости его законному владельцу, как рассказала ведущая в вечерней программе.

– Чего надо? – качок перегородил дорогу, но девчонка и не думала отступать.

– Я пришла за своими вещами, позвольте пройти. Вы здесь незаконно и прекрасно это знаете, а чем закончится дело для вашей самоедской конторы – ещё увидите!

– Успехов, – усмехнулся качок, – проходите, и быстро.

Девушку пропустил, она мгновенно исчезла в чреве ресторана. Последнее, на что обратил Мишка внимание – скромный бантик на левом каблуке, что-то напоминавший ему. И тут его озарило – он видел эту девчонку в тот памятный день, и даже подумал, что она здесь на летней подработке, но, видимо, ошибался..

Хрустя разбросанными под ногами стекляшками, подошёл к зданию и уже хотел заговорить с представителем, полагал он, нового хозяина, как в дверях показалась модница, на сей раз с небольшой папкой в руках.

– Это всё, – спросил амбал?

– Да, и теперь вашей шарашке не отвертеться, – звонким бодрым голоском проверещала девица, рванув к машине. Потом, обернувшись, добавила:

– В суде увидимся!

Оппонент, как ни странно, никаких движений в сторону нахалёнка не производил, тупо глядя вслед отъезжающему авто. Мишку ситуация заинтересовала: позыв к справедливости в нём был заложен с детства, стал частью его натуры, почти органической, и сейчас он остро ощущал необходимость её восстановления. Но вначале требовалось разораться и он решился:

– Скажите, а что здесь произошло? – обратился к охраннику.

– Да вот, наехали на нас, фирма такая, «Браво» называется. Видите, что натворили: стёкла побили, решётки погнули, дверь выставили.. Одним словом – бандиты, теперь восстанавливай всё, и судом грозятся.

Сказанное привело Мишку почти в состояние ступора, настолько противоречило не только увиденному самим, но главное – услышанному позднее по телевидению.

– Но как же так, Вы хотите сказать, что фирма «Браво» наехала сама на себя, захватив собственное помещение, а как же Вы здесь тогда оказались, охраняете их имущество?

Качок внимательно посмотрел на Мишку, даже слишком.

– Да, сами себя и захватили, а на нас всё свалили!

– Да как это возможно, по ТВ передавали, что некий «Самоед» восстановил свои права на ресторан, и Вы вроде здесь, а оказывается это они переделом занимаются. Тогда кого Вы представляете?

– Фирма «Самоед», мы их имущество сохраняем, ведь эти недоумки сами себя могут раздолбать.

Изумлению вопрошавшего не было предела.

– То есть они, по—Вашему, сумасшедшие и громят собственный ресторан?

– Ну да, – ничтоже сумняшеся ответил охранник, потом задумался – видимо, несуразность своего ответа стала очевидна ему самому, и продолжил:

– А шёл бы ты своей дорогой, мил человек, – в голосе собеседника зазвенел металл, глаза сузились, весь напрягся, выгнув спину, как кошка перед прыжком. – А то ведь случится чего, неровен час, понимаешь?

Озадаченный, наш герой быстро ретировался, конфликт зрел на пустом месте, и самое удивительное – сам Михаил не имел к ситуации никакого отношения. Если доля правды в словах охранника и присутствовала, то ввязываться в чужую разборку совершенно не хотелось, вот если бы его интересы задели..

Прогулялся по горбатому мостику, постоял у сакраментальной ротонды, посмотрел на старенькие речные трамвайчики, неутомимо сновавшие вверх—вниз по течению. Но зудело: а вот бы с той девчонкой поговорить, понять, как там на самом деле.

Тем временем детские воспоминая, как настенные изображения, вновь вставали перед глазами, травили, не отпускали, как запетые мелодии. Вот здесь он гуляет с отцом: зима, жарят шашлыки, прямо на улице в чугунном мангале, солидном, украшенном узорами кастлинского литья, а вот продают пиво – сочетание для того времени почти невозможное: за хмельным напитком приходилось выстаивать длинные очереди, и затраченные усилия оказывались несоразмерными получаемому удовольствию (немногочисленные московские бары были всем известны наперечёт). И вдруг всё так просто!

В тот день они с отцом погуляли от души – на морозе, под матерок необременённых повседневными заботами завсегдатаев злачных мест, знавших толк в жизни и имевших своё особое мнение по всем проявлениям советской действительности и бытия в целом, на—гора выдававших каламбуры и иные неожиданные истины. Шашлык оказался на редкость сочным, добросовестно прожаренным, прошёл легко, что называется «в охотку», домой спешить на традиционный воскресный обед всей семьёй не надо – мама была в отъезде.

Погрузившись в воспоминания (опять эти проклятые сопли) добрался до высоких, похожих на портал, входных арок парка и уже собирался начать нудный подъём в сторону метро, как вдруг увидел уже хорошо ему знакомый бант на каблуке: на выезде стояла Lada с растерянной хозяйкой. Видимо, его «вело» – просто так столько совпадений не бывает! И хотя умом он понимал, что ничего хорошего из этой истории не выйдет, всё равно решил подойти к замершему чуду отечественного машиностроения.

– У Вас что—то случилось?

Вопрос звучал скорее как приглашение к знакомству и самому казался странным, так как к большим знатокам в этой области себя не относил.

– Ну да, тачка вдруг остановилась, как вкопанная, причём на самом выезде, и охранник орёт, требует освободить проезд. Что делать – не знаю, не поможете?

На физиономии стоявшего рядом хранителя спокойствия культурно отдыхающих читалось явное нетерпение с примесью врождённого, видимо, безразличия. При виде представителей этой породы Мишка всегда задавался вопросом – такими становятся или рождаются, но сейчас не до размышлений: ожидание возможной помощи от раздражённого стража паркового хозяйства не имело никаких перспектив.

– Ну, давайте посмотрим.

Сердце билось о грудную клетку с явными перебоями: когда—то поставленный диагноз – аритмия – вновь давал о себе знать, но дальше дело так и не пошло: тратить время на созерцательную советскую медицину он не стал. Следовало что—то срочно придумать, изобразить из себя знатока – обычно появление знатоков автодела сопровождалось следующими действиями: плевок на ладони с последующим растиранием слюны, обязательное пинание покрышек и непременный прищур хитроватых глаз со стенаниями относительно уникальности поломки. Подобное ему часто доводилось наблюдать на станциях техобслуживания, впрочем, также весьма немногочисленных. Но повезло: эту поломку он знал, быстро справился – через минуту машина ожила, двигатель взревел, обдав охранника чёрным от перенасыщенности смеси выхлопом, что вызвало у последнего едва ли не припадок. Эмоции недовольного соглядатая наших героев не интересовали – теперь Мишка твёрдо решил разобраться во всём произошедшем (не зря же он возился с девицей!) и на робкое предложение «подвезти» среагировал сразу и положительно.

* * *

Выстроившиеся в ряд каменные атлеты смотрели внимательно, в середине – некто, весьма похожий на школьного преподавателя физкультуры, хотя уверенности не было. Агрессии со стороны физкультурников, воплощённых в скульптурную группу, не ощущалось, скорее наоборот – его как будто провожали, молча, без напутствий, только в глазах центрового читалась некое сочувствие, не более того. Строем вся группа двинулась за ним, Мишка почему—то оказался в середине, причём его не покидало предчувствие грядущего важного события, но какого? Вдруг неведомым образом он оказался вблизи троллейбусной остановки на островке, образованном слиянием двух улочек старой части города. Подошедший троллейбус неожиданно превратился в автобус, Мишка занял место у окна. Водитель, очевидно, ехал по маршруту в первый раз: свернув по незнанию в узкий переулок, едва не застрял, ширина проезжей части не соответствовала габаритам машины. Пассажиры волновались: куда едем, зачем такие повороты, надо бы по прямой. На следующем перекрёстке едва не столкнулись с такси, но водитель оказался на редкость покладистым – подал назад, уступая дорогу. Ещё один поворот – и вышли на привычный маршрут, знакомый Мишке с детства, только всё происходило очень медленно, с какой—то нарочитой торжественностью, читавшейся во всех движениях водителя, явно неуместных в складывавшейся ситуации. Мишка очень спешил, а куда, не помнил. Неожиданно пошёл сильный дождь, потоки воды превратили не только дорогу, но и прилежащие тротуары в полнокровные реки, на улице и боковых улочках немедленно выросли гигантские пробки.

Он знал здесь каждый дом, все закоулки и дворы, не раз проверенные в детстве, площадь исхожена вдоль и поперёк, и вспомнил: сбоку от неё находился клуб, где ему предстояло появиться, но в качестве кого? Время поджимало. Выскочил на остановке, рванул по лужам – опоздание уже на двадцать минут, а что если его не пустят? Скорее, как вдруг новое препятствие: привычного крыльца у входа больше не существовало, чтобы попасть в здание надо было прижаться к стене и пройти по узкой полоске кладки, образованной выступавшими над цоколем кирпичами. Дыхание опять сбилось, осилить очередное препятствие не представлялось возможным и… он проснулся.

Рядом, свернувшись калачиком, сопела вчерашняя знакомая – Света, Светлана, Светочка… Девчонка оказался бойкой, умничкой, рассказала много интересного. Мишка не собирался копаться в этой истории – вышло само собой и толчком к откровениям юной спутницы послужило его вечное стремление во всём докапываться до сути.

Выяснилось следующее: война между двумя компаниями началась неожиданно и тем более поначалу казалась невозможной, поскольку заниматься девелоперским бизнесом в одном из самых посещаемых парков, расположенных неподалёку от центра города, они начинали вместе. Сферы деятельности поделили в соответствии со специализацией каждой компании и хозяева ресторана вполне мирно уживались со своим, скажем прямо, гораздо более мощным партнёром, взявшим на себя функции застройщика прилегающей территории. И вроде бы дела складывались неплохо, пока источники финансов их партнёра не начали хиреть, превратившись в тонкую струйку бюджетных вливаний, которую то и дело перекрывали представители самых неожиданных контролирующих органов. Их количество и непомерность аппетитов поставили в итоге партнёра—девелопера на грань банкротства, в то время как у рестораторов дела шли неплохо: разрекламированная чиновными умниками некая «паркомания», якобы присущая горожанам, начала приносить свои плоды. Праздно прогуливавшаяся по бесчисленным аллеям публика, купившаяся на рекламу, вскоре обнаруживала у себя отсутствие всякого интереса к пустотам окультуренного пространства: пустовавшим киоскам, заброшенному амфитеатру, набившим оскомину аттракционам, и дружно заваливалась в ресторан. Вот тогда и начались тёрки между двумя партнёрами. Договориться не удалось, административный ресурс, как теперь называлась новая форма рэкета, оказался у теперь уже конкурента гораздо весомее. К тому же свою роль сыграла недооценка рестораторами силы телевещания: предвидя возможный резонанс от планируемого насильственного передела собственности, девелоперы заранее договорились с одним из телеканалов о надлежащей подаче материала и ориентации общественного мнения в «правильном» направлении.

Прозорливо.

Последовавшее восстановление прав стало хоррором для всех сотрудников «Браво» (здесь Мишка поморщился, выслушивая свою спутницу). Светлана рассказала, что в тот день она пришла пораньше, чтобы закончить бухгалтерский отчёт (хорошая подработка для студентки – будущего аналитика), как вдруг этот налёт! Причём дирижёра всей операции по отжиманию бизнеса она сама хорошо знала – ей не раз довелось участвовать в переговорах, во время которых хозяева пытались договориться мирным путём. Теперь же экспроприатор стоял за рядами бессловесных милиционеров, явно упиваясь происходившими переменами.

DEADLINE

История в изложении Светланы претендовала на сюжет для кинофильма – именно в эту сферу начали активно вкладывать капитал многие предприниматели, рассчитывая на солидную прибыль в будущем либо, возможно, просто пытаясь спасти быстро дешевеющие деньги. Михаила сюжет (и сама Светлана) заинтересовали по иной причине: для него неожиданно открывалась новая архитектура возможных взаимных отношений в сфере человеческого общежития оказалась весьма правдоподобно, детали его не интересовали. Надо ещё заскочить домой, сменить одежду, привести себя в соответствие… В принципе, жёсткого дресс—кода на фирме не существовало, но галстук требовался однозначно, плюс начищенная обувь – лицо человека, как ему заявили в отделе кадров.

Дома – всё без изменений: посуда в раковине горкой, кран подтекает, куча свитеров вперемешку с непоглаженными рубашками, словом, вся обстановка претендовала на создание атмосферы творческого беспорядка и свободомыслия, к счастью, без деланной претензии на талант хозяина. Созерцание беспорядка напомнило недавнее посещение модного художественного салона, с гордостью заявлявшего о креативном подходе к созданию уникального арт—пространства. Новое слово предстало в виде мишуры безвкусицы, неплохо сочетавшейся с витиеватостью бессмысленных лекций—презентаций и расфранченными ценителями нарождающихся течений в искусстве. Вершиной творческого процесса, продемонстрированного одной из художниц – вероятно, предтечей Арт Нуво – стало катапультирование сгустка краски на своё произведение, осуществлённое из—за спины. К счастью, творение не пострадало, несмотря на то, что бросок оказался точным. Сказалась, по всей видимости, хорошая сноровка.

Но это Арт Нуво, а квартира требовала внимания. Привлечь Светлану вряд ли удастся, и уж наверняка не сразу: девочка цену себе знает. Требовались ориентиры для правильного общения, главный из которых он определили для себя давно: безусловность принимаемого решения.

Размышления прервал телефонный звонок.

– Вы где? – орала начальница, время уже десять, у нас рабочий день когда начинается, забыли? Какой пример для всех подаёте?

Никакого примера Мишка никому подавать не собирался (причём здесь пример?) – позиция принципиальная, ибо к эталонам нравственности себя не относил и на подобные максимы смотрел с изрядной долей скептицизма. К тому же никогда не мог уяснить смысла появления строго к означенному расписанием времени: кроме ненужного напряжения иного результата не видел, причём самые дисциплинированные коллеги, как правило, оказывались наиболее бесполезными сотрудниками, своего рода балласт, утяжелявший весь фирменный ковчег.

– Иду, – едва не поперхнулся шоколадным батончиком, которым он закусывал кофе, – тут какой—то митинг, приходится обходить.

Соврал легко, но торопиться надо – «иду» обязывало, пришлось взять левую машину. Начальница выглядела как разъярённая львица, чем—то напоминая отдельных телеведущих, так и норовивших войти в трансцедентальное состояние и выпрыгнуть из телевизора в его квартиру, чтобы начать крушить небогатую обстановку квартиры.

– Ну и что за митинг, ничего о нём не слышала, в новостях информации нет! Выдумали, про испытательный срок забыли? И результатов пока ноль!

Звучало как заученный стих, он давно для себя уяснил, что у руководителей всегда имеются заготовки, своего рода болванки—формулировки, которыми они жонглируют в зависимости от ситуации.

Наскок надо было гасить сразу, в зародыше – вспомнилось ещё одно наставление опытного в таких делах однокурсника, пришедшего (именно пришедшего) в институт с рабфака (существовала такая форма зачисления).

– Во—первых, не кричите, – сразу отрезал Мишка, – я только начал работать над темой, Вы меня постоянно отвлекаете, ставя второстепенные задачи, а это мешает. И можете не рекомендовать продление, меня пугать не надо, я уже это слышал, но учтите: что наработаю, то моя интеллектуальная собственность, и останется моей в любом случае! А во—вторых, там, где я шёл, спец—техника стояла с оцеплением, так что пройти никакой возможности не было, можете проверить.

Он прекрасно понимал, что проверке его враньё не подлежало – страна только начинала выходить из информационного блэкаута и далеко не все события попадали на ленты новостных каналов. Даже сейчас, несмотря на взбучку, он ощущал себя неким первопроходцем—горнистом, опережавшим время и своих коллег, и, разогревшись, неожиданно добавил, удивляясь самому себе:

– И прошу рассматривать мои аргументы не как оправдание!

Седовласая фурия напора такого рода не ожидала, и, как он поймёт позже, не имела никакого намерения вступать в бесплодную дискуссию насчёт принадлежности прав на интеллектуальную собственность и среды их обитания «до и после».

– У меня coffee-break, продолжим попозже.

Повернулась, ушла, заодно – от конфликта. Значит, время у меня есть, подумал Михаил, угрюмо посматривая на «полевую рассадку» коллег в комнате—зале, смысл которой, несмотря на её специфичность, открылся сразу: все на виду, все следят друг за другом. И это мешало: склонность к созерцательности была частью творческого процесса и регулярные погружения в себя давали неожиданный эффект литературной аллюзии, что явно замечали коллеги, трактуя его «отключения» в ином ракурсе. Вот и сейчас пришло маркесовское: «наставница птиц», другой характеристики он пока не мог придумать.

Другая сторона медали заключалась в том, что в итоге подобных «размышлений в себе» приходило нестандартное решение, поначалу ставившее в тупик окружающих, и даже в состояние шока. И почему—то именно сейчас не давала покоя история с рестораном, налётом лихих молодчиков, изображавших из себя потерпевших и восстанавливающих права и законность, и не только благодаря откровениям вчерашней попутчицы. Правда, никакого отношения события в парке к поставленной перед ним задаче не имели.

* * *

Церковь как институт Мишка всерьёз не воспринимал и к верующим себя не относил, имея на этот счёт особое мнение. К тому же сильно удивляли метания властей, в одночасье сменивших атеистическую риторику на страстное богопочитание и «обративших сердца к отцам», что столь благосклонно приняли церковные иерархи.

Милосердно.

Пара попыток поговорить с церковными чинами успеха не имели: заняты, молятся, с паствой общаются, попозже зайдите. Так и остались недоступны дары пророчества. И, тем не менее, обители духовности посещал: притягивала атмосфера духовности, какой—то благостности, всеобщей умиротворённости. Божий народ и обрядовая сторона представлялись иным миром, непорочным, искренне отдающимся чему—то недосягаемому, высшему. Главным в благолепии убранства для него стало совсем другое – гармония художественной изящности и архитектурного величия. Тонко выписанные лики святых, иконостасы, абсиды, купола, восьмерики на четвериках, притворы – всё говорило о хорошем вкусе людей творческих и одновременно подчёркивало рукотворность артефактов. Своего рода микро—музеи, каждый являл собой хранилище древности и историзма, былой человечности и душевности.

Вот и сегодня он вместе со Светланой (они стали встречаться) зашли в одну из небольших церквушек, старинную, не новодел, приютившуюся в неприметном переулке (проницательный читатель уже догадался, где разворачиваются описываемые события). Свечи, лампады, раки, дароносицы, источаемые ароматы – всё знакомо, привычно. Не уверовать бы, подумал Мишка, но пока не цепляло. Видимо потому, что к ярым богоборцам он себя не причислял, а так, юродствовал понемногу про себя, чувств верующих не задевал, ни в коем разе, хотя многое оставалось непонятным и поюродствовать хотелось. Вхождение в совершеннолетие, преподносимое как обретение способности мыслить самостоятельно, при котором смотреть следовало глазами церкви, настораживало.

Но в этот раз внимание привлекло нечто необычное: хотя служба давно закончилась, откуда—то раздавалось пение высоким голосом, звучавшим не с хор, а исходило от молящихся, теснившихся перед иконостасом. Пение было ровным, почти профессиональным, притягивало не оглушая – он впервые почувствовал себя частичкой чего—то цельного, почти врождённого. Наверное, так тянутся ростки к солнцу – вот секрет духовности, её силы, подумал Михаил и уже собрался уходить, взяв за руку свою спутницу, как вдруг увидел источник песнопения. У подстолья со свечами перед иконой Святого Пантелеймона – единственного, к кому его притягивало – стояла пожилая женщина, явно прихожанка, не из церковных служителей, похоже кого—то отмаливавшая. Наша парочка застыла, завороженная необычной сценой: одета неброско, недорого с явным вниманием к себе и окружающим. Обязательный платок покрывает голову, но юбка не чёрная, в глазах светится какой—то живой огонёк. Пение прервалось, богомолка бросила проницательный взгляд на ребят, их неворцековленность не вызывала сомнений. Заговорила первой, взгляд пронзал насквозь, до самых глубин.

– Вы, наверное, здесь впервые, я права?

– Да, только мы неверующие, – замялся Михаил, – смотрим, вот Вас послушать пришли.

Подыграл собеседнице…

– Да не важно, раз пришли, ещё придёте, главное – почаще. Кто к нам приходит, тот и спасётся, здесь особая стать, знают про то немногие.

Посмотрела ещё раз, потом продолжила.

– Вижу я, будущее у Вас есть, особенно у тебя, милая (это касалось Светланы). И всё у вас сложится, но испытание будет серьёзное, не скоро, и вам от него не уйти. А что дальше – не знаю, не вижу. На распутье окажетесь, а там не пойму, мутно очень! Главное скажу: себя не предавайте, ни с кем сокровенным не делитесь, молчок, а то предадут! Понятно говорю?

Перекрестила, перекрестилась сама.

Магия жеста.

Но на этом дело не закончилось. Как давно установившуюся традицию, Мишка должен был исполнить свой обычный ритуал – не питая особых иллюзий относительно целительных способностей святого, а скорее отдавая дань обряду, не изменил себе и на этот раз: подошёл к иконе со свечой, подпалил нижнюю часть для устойчивости, стеарин расплавился, начал капать, и уже собирался вставить в розетку на подстолье, как вдруг его что-то остановило. Странное ощущение однажды виденного, знакомого овладело им, нахлынуло едва ли не на физическом уровне: интуиция подсказала, куда смотреть. Впереди стояла женщина, рядом, волна тревоги буквально окатывала находящихся в притворе. Пригляделся – вроде незнакомая, хотя сказать точно невозможно: лица не видно, скрыто платком, длинная юбка, на руке – перстень. Игра бликов высветила гранёный камень: александрит, безошибочно определил Мишка. Когда-то ему довелось познать и эту сферу, почти науку, правда поверхностно, по-дилетантски, но здесь была полная уверенность: камень сам менял оттенки цвета в зависимости от поворота кисти руки и менявшегося угла отражения светового потока. Свойство, характерное для александрита, причём натурального, не выращенного, не синтетического. Он уже хотел подойти с другой стороны, чтобы взглянуть на обладательницу чудо-камня, как вдруг она опустилась на колени и, молясь, начала отбивать поклоны. Молилась истово, со всей самоотдачей, невзирая на рядом стоящих, несколько озадаченных подлобной демонстрацией благочестия. Если проявления богобоязненности в церкви иногда гипнотизировали, подобная демонстрация религиозности вызывала отторжение – ему казалось, что здесь больше театрального, показного. Хотя судить ближних он по-прежнему не считал себя вправе, но и наблюдать подобные сцены было выше его сил: взяв за руку Светлану, быстро повёл её к выходу. Паства расступилась, пропустила.

– Ты и свечку не поставил? – спросила удивлённая подруга, но Мишка молчал. Довёл до подъезда, потом поехал к себе. Дома на глаза попал старый фотоальбом: золотой обрез, бархатистая обложка (сохранилась в целости!), потёртая цветная эмблема на титульном листе с изображением уже знакомого нам парка. На внутренней стороне надпись в овале: «Всемирный фестиваль, 1957 год, Москва», на последней странице – штамп Мосгорполиграфпрома (Фабрика №7, Цена 21 руб.60 коп.). Делители из твёрдого картона, на каждой странице по две фотографии с чудом державшимися треугольниками-наклейками, по четыре на каждый уголок.

Бог мой, как же страшно оказалось разглядывать старые фотки – родителей, бабушки, тётки. Все ушли, ушли по—разному, давно, трудно. А вот и он – на велосипеде, в школе, дома, у Новогодней ёлки. И здесь – с соседкой-еврейкой, совсем малышкой, у старенькой «Победы», госномер 33—93 МОА (и намучился же с ней отец, с машиной). Теперь фото впятером, в каком-то детском пионер-лагере, подписано на обороте: ДРС. Что за ДРС? И вспомнилось другое, неуправляемое, неподвластное разуму чувство, возникающее у пережившего смерть близкого. Чувство ненависти, сменяющее боль утраты. Его можно выразить одной фразой: как ты мог? Почему оставил меня? Как мне жить теперь, одному, кто скажет?

Между тем, напряжение на работе росло, причины которого он определил для себя – завышенная самооценка, и не простая, кичливо-самодовольная. Это беспокоило, и что особенно обидно – наконец забрезжили определённые соображения, пока ещё не оформившиеся в чётко представляемую программу, или дорожную карту – новый термин, описывающий канву будущих действий. Бороться с этим новоязом он не собирался – засмеют, как уже происходило во время дискуссий, разворачивавшихся на новой, чуждой ему по сути территории.

На новый подход, как ни удивительно, вдохновило общение с подругой. Ситуация на теперь уже бывшей работе менялась стремительно, как и тональность СМИ, неожиданно смягчивших обличительную риторику на большую объективность. Высказывалось предположение, что пострадавшими от непродуманных действий неких неназванных лиц всё-таки, стали сотрудники (именно они) фирмы, где работала Светлана. Новая истина преподносилась как результат конфликта двух юридических лиц – хозяйствующих субъектов, некогда партнёров. Видимо, дело шло к новому соглашению и пресса получила очередную вводную, как интерпретировать конфликт. Ускоренные темпы переговоров объяснялись нежеланием обеих сторон терять прибыльное дело и сошлись на следующем: фиктивное банкротство с проведением аукциона (договорного, естественно), который выиграет аффилированная структура, за чем последует делёж доходов от реализации имущества. «Обанкроченный» субъект потом восстанет под новым именем.

Схема заинтересовала – с деталями подобных операций следовало познакомиться получше, так что пришлось вновь засесть за литературу, почитать законы, оценить результативность сложившейся практики. И наступил момент озарения: вот она, золотая жила – банкротить предприятия, организации, в общем всё, что под руку попадётся, но – исключительно «по требованию», по желанию заказчика.

Он уже представлял себе, как войдёт в кабинет начальницы с готовым материалом, небрежно швырнёт его на стол, развязно, нагловато, победоносно.

Почти что получилось – всё шло по начертанному фантазией плану и, находясь в кабинете старой дамы, он уже собрался приступить к намеченным действиям, как вдруг осёкся. На безымянном пальце начальницы играл, переливаясь разноцветьем, знакомый ему камень в огранке. Камень чистый, без включений, тон – нечто среднее между тёмным и светлым, про оттенок ничего сказать определённого нельзя. Камень удерживался золотыми когтями – крапановая закрепка, тянувшаяся вверх от ободка, обрамлявшего палец. Сразу отметил изысканность работы ювелира: радиантная огранка, сочетавшая изумрудную и бриллиантовую ипостась в едином целом, усиливала эффект многоцветного отражения светового потока. Цвета менялись легко, рождаясь прямо на глазах в неведомых глубинах композиции, имевшей вид почти музейного экспоната. Розовый цвет легко перешёл в фиолетовый, потом в голубой, потом обратно в розовый. Процесс бесконечен, да и сам камень не простой, способен укротить взрывную натуру, но без особого влияния на переменчивость настроения обладателя чуда минералогии. А вот оттенки могут сказать многое – своего рода индикатор расположения хозяина в каждый момент его жизни, лакмусовая бумажка состояния души. А почему бы не воспользоваться – мелькнула шальная мысль, но вот сейчас..

Голову крутануло, схватился за стул. Несоответствие сегодняшнего облика обладательницы александрита увиденному вчера в церкви было настолько разительно, что предсказать возможную реакцию на рабочую заготовку не смог бы самый одарённый экстрасенс. Возникали сомнения: как среагирует богомольный руководитель на задуманное переформатирование всего механизма фирмы, имеющее определённую нравственно ущербную ипостась: банкрот в случае распродажи его активов не получал ничего. Такой подход вполне соответствовал выстраиваемым в стране новым рыночным отношениям, но теперь приходилось учитывать неожиданно открывшуюся духовность начальницы. Очередной конфликт грозил обрести форму горючей смеси с гораздо более серьёзными последствиями.

Промямлив нечто невнятное, Михаил ретировался.