Текст книги "Об пол"

Владимир Дивинский
Об пол

Земля

– Дядя.

– Да?

– А ты… чего?

Маус улыбнулся сквозь тяжёлое дыхание. Дети ему всегда нравились. Своими удивлёнными глазами и внутренним светом.

На девочке был комбинезон с лягушонком, тихонько шуршавший, когда она ходила вокруг Мауса по лестничной клетке. Он присел отдохнуть, а она спускалась с верхнего этажа, вот и встретились.

Он проверил, как стоят костыли, прислонённые к стене, и обратил внимание на смешные, торчащие во все стороны волосы девочки. Они у детей светятся в солнечных лучах. Только стёкла в подъезде мутные, зелёные. Света не хватает даже на то, чтобы заставить сиять одного-единственного ребёнка.

– Ну вот, отдыхаю.

– Да не, дядя. У тебя ноги…

– Ну, да, нету ноги.

– А так разве можно?

– Можно. По-всякому можно. И без руки, и без ноги, и совсем без всего. Есть такой парень, Ник Вуйчич, у него нет рук и ног.

– Ву-у! – засмеялась девочка, когда не смогла выговорить фамилию.

– Ага.

– И без головы можно, дядя?

– Не, без головы всё-таки нельзя.

– Лина! Лина! – тонкий, высокий голос сверху. И громкое шуршание пакетов.

– Мама вон твоя идёт.

– Ты зачем убежала, Лина?

– А у дяди ноги нет! Смотри, мама!

– Тише ты!

– Ну мама!

– Тихо! Тихо, тихо…

Над головой Мауса раздался хлёсткий звук затрещины. Затем хныканье Лины, и мимо него, фыркая и смотря сверху вниз, пролетела тощая женщина с кучей пакетов.

– Вам помочь? Лифт-то не работает! – громко спросил Маус.

Получилось так, будто он спугнул её криком, заставив ещё сильнее ускориться.

– Ну, кому-то, наверное, и без головы нормально.

Надо подниматься.

Маус выдохнул, хватаясь за перила и костыль, набрал воздуха и двинулся вниз, отдыхая около нарисованных на стенах цифр этажей. Один раз чуть не упал, живот противно и со свистом ухнул вниз от страха.

Зачем он так сказал? Ведь и правда, наверное, пугает людей. Заросший, небритый и пыльный.

И какие плюсы могут быть в том, что лифт сломался?

Вопросы были важные. Маус решил отдыхать не у нарисованных цифр, а на балконах, к которым вела каждая новая лестничная клетка.

На одном из таких оказалось даже кресло.

Одно из тех настоящих русских кресел – странной формы, скрипучее, со странными узорами на обивке и жутко неудобное. Повсеместно встречаются эти кресла на старых балконах, в заброшенных домах и квартирах пожилых родственников, посреди поля в деревне или на автобусных остановках, вечно заставленные вокруг бутылками и пыльные, как сама древность.

Так или иначе, именно в него опустился Маус, раскуривая сигарету.

Итак. Плюс того, что лифт сломался… В том, что теперь можно вот так сидеть и смотреть на двор. А то ведь окна его квартиры выходят на гаражи.

А людей, похожих на мать той девочки, он уже привык не любить. Защитная реакция, о чём-то подобном они с Терапевтом говорили.

Можно ли это исправить?

Маус проводил взглядом пушистую белую собаку, которая катилась через дворовые одуванчики где-то внизу, громко пыхтя.

Сложно сказать.

Он в последнее время старался тщательно разбирать каждый вопрос в своей голове. Чтобы из этой головы не уходило спокойствие. Но сейчас нужно было спускаться вниз. Он прошёл только половину.

И ещё нужно стараться не думать о том, что придётся подниматься наверх.

Нашлёпки костылей стучали по ступенькам. И подошва на ноге тоже, но немного в другой тональности. Маус попытался поймать ритм и снова чуть не упал.

Кажется, это был 'Golden Brown'.

В любом случае скоро он увидел дверь. А когда открыл её, быстро сунув костыль в проём, то утонул в солнце.

Мимо проплывали листья и сухость асфальта, которая нашла физическое воплощение. Он снова закурил, пропуская курьера.

Почему от курьеров никогда не пахнет едой?

Стоило выйти на улицу, как на Мауса сразу же посыпались тайны.

Он застучал дальше, перед этим прицельно атаковав окурком урну. Успешно.

Собака никуда не исчезла. Она подбежала к Маусу и ткнулась носом ему в колени. Тот, громко расхохотавшись, скрючился и принялся чесать её за ухом. Зверь довольно урчал и тёрся пушистым боком о ногу, пока не умчался вслед за криком хозяйки. Маус встретился с ней глазами и тут же опустил взгляд. Надо было хоть одеться нормально.

Но она вроде ничего. И смотрела спокойно. Даже немного неуютно.

Двор представлял собой крышу подземной парковки, заросшую ковылём и одуванчиками. Сбоку ещё торчали детские площадки, на которых никогда не было детей, и помойка. Помойка эта – абсолютно аномальное место.

Маус раньше, а изредка и в настоящее время, находил там уникальные, притом абсолютно функциональные вещи. Например, проигрыватель для винила.

Возможно, кто-то частями избавлялся от прошлой жизни, наплевав на состояние своего хлама и не желая мучиться даже с продажей. А Маус давал этому хламу второй шанс.

Или он живёт на останках чужой жизни, а его собственное существование – рудиментарно.

Нет, первый вариант лучше.

За помойкой был магазин. Маус задумчиво стоял под гудящим кондиционером, выведенным на улицу. Предстояло решить, как собрать такой пакет продуктов, который его не перевесит. При этом его должно было хватить на неделю.

Наконец, он двинулся вперёд, балансируя около стендов с кефиром и аккуратно подцепляя рукой отвратительную на ощупь, но зато холодную пачку яиц.

Когда он уложил-таки её в корзину и вскарабкался по костылю наверх, то глазами снова встретился с хозяйкой. Собака, привязанная к парковке для велосипедов, виляла хвостом людям, которые выходили из стеклянных дверей.

– Как вас зовут?

Он улыбнулся и принялся убирать свою корзинку с прохода, морщась от того, как она скребёт по кафелю.

– Маус.

– Правда?

– Ну, так друзья зовут. А по паспорту я…

Пахнуло холодом. И паспорт, и Фамилия-Имя-Отчество, и вся эта куча документов, из которых, кажется, сейчас склеены все люди, были как будто из прошлой жизни. И эта жизнь слишком уж чётко и резко отделялась от настоящей.

– Может, будет секретом? – снова улыбнулась девушка.

– Почему бы и нет. А вас?

– Так нечестно. Узнаем позже.

– А как тогда я буду искать вас?

– А зачем?

– Ну как же… – Маус разглядывал вино по акции. – Сейчас я испорчу момент, буду долго себя корить, а потом лайкать все ваши фотки, которые найду.

– План провалился на третьем пункте, поскольку я нигде не сижу. Но могу дать телефон, чтобы вы загадочно пыхтели в трубку перед тем, как я лягу спать.

– Устраивает.

Он протянул руку и слушал, как девушка щекочет её фломастером.

– Ну всё. Теперь не отвяжетесь. Если будете стесняться слишком долго, я обижусь.

Она поймала взгляд Мауса и всё-таки взяла вино. Двинулась к кассе. Маус же отправился за сушками.

«Неплохо, – дробилось по слогам в голове. – Не. Пло. Хо».

– И давай на «ты», – снова окликнула его девушка. Он проверил, чётко ли написан номер на руке.

– Правда?

– Ага.

– Ну, ладно. Я позвоню!

– Конечно.

Он понял, что нога онемела. Но отдыхать в витрине с молочными продуктами будет слишком иронично. Так что Маус направился к выходу, продолжая стучать, но теперь уже, кажется, 'Riders on the Storm'.

Дальнейший путь лежал в кишечного (кто был на вскрытии, тот поймёт) цвета здание с мутными окнами и синей табличкой у входа. А ещё с огромной дверью на пружине, с которой он долго пытался справиться, но в итоге просто с виноватой улыбкой просочился вслед за мощно пахнущим мужчиной в синем «адидасе».

– Уберите пакет со стойки, пожалуйста, молодой человек.

– Добрый день! А куда?

– Да откуда я знаю, куда. Перестаньте стойку заваливать.

– Ну мне держать тяжело.

– Перестаньте.

Переложил пакет в другую руку. Тот противно жёг кожу.

– Я из пятьдесят третьего дома. У нас лифт сломался.

– Какой подъезд?

– Так он там один.

– Номер какой у подъезда?

– Так нет там номера.

– Слушайте, если есть какие-то проблемы, напишите на сайт. За лифт отвечают другие люди, я ничем помочь не могу.

– А где их искать?

Два зеленоватых глаза выплыли из кучи архивных книг в окошко для общения с клиентами.

– Номер. На стене лифта. Звонить пробовали? И кнопочка. Со звоночком. На неё тоже можно нажать и всё выяснить.

– Бумажка оторвана, а кнопку выдрали. Я бы иначе и не пришёл.

– А я виновата в этом или что? Очередь не задерживайте!

– А здесь никого нет…

– Ну, меня тогда не отвлекайте. Подписку на «Вечернего Комсомольца» будете брать?

– А почему только вечерний?

– Утреннего и дневного, – глаза шмыгнули взявшимся из ниоткуда носом, – не завезли. Всего вам доброго.

Маус пожал плечами и задумался, как выходить обратно. Мужчина в «адидасе» заходил за лотерейными билетами и уже испарился. Однако снова повезло. В этот раз помощь пришла в лице старушки с гремящей тележкой.

«Я, наверное, издаю столько же шума», – подумал Маус. И рванул на свободу.

– Вы меня спасли!

Кажется, она испугалась.

Раньше на месте магазина был парк. Как-то забылся факт его существования, но сейчас парк был бы как нельзя кстати. Маус решил отправиться на одну из недетских площадок, конкретно – на довольно удобные качели, на сиденье которых кто-то заботливо менял пакетик.

Только пойдёт он туда другим путём. Через канаву, в которую когда-то должна была лечь теплотрасса. Сейчас там прыгают дети. Маус вспомнил, как сам смотрел через отцовское плечо за прохождением первой Call of Duty, а потом бежал во двор бить нацистов.

Через эту самую канаву были перекинуты три деревянные двери с торчащими ручками. Маусу это почему-то жутко нравилось.

Как, в общем-то, и всё на улице сегодня. Надо почаще выходить.

Но особенно – в низком тембре простучать по двери костылём. Что-то похожее было в 'Another One Bites the Dust'. Такой же низкий основной ритм.

Потом – десяток метров по узкой тропинке, через весь пустырь. И качели. Жалко, что никого нет.

Хорошо! Даже качели не скрипят. Кто-то смазал.

Он откинулся на маленькую спинку и закрыл глаза. Когда нос достаточно нагрелся, Маус резко выгнулся, напрягая поясницу. Та загудела, постепенно расслабляясь через боль. Волшебные ощущения. Ещё можно закурить.

Вытащил зубами сигарету из пачки и долго закуривал, рассматривая огонёк. Подняв глаза, увидел четырёх персон, идущих к площадке, а точнее – к трём кускам торчащего из пыльной земли забора. Компании, постоянные, как сама вселенная, всегда располагались именно здесь, несмотря на наличие скамейки.

– Сегодня Иванна точно не выйдет?

– Не знаю. Но она бесит.

– Мешаем, что ли? О! Добрый вечер.

– Привет, – Маус махнул рукой, затягиваясь и пуская дым из ноздрей.

Ребята – два парня с подругами – надоевшим Маусу взглядом осмотрели обрезанную штанину джинсов и тихо уселись на привычное место, шипя пивом из банки.

– У вас огоньку не будет?

– Лови, – Маус кинул зажигалку.

– Мы можем уйти, если мешаем.

– Нормально. Я давно людей не видел.

– Редко выходите?

– Ты долбоёб? Какое «выходите»? – зашипела одна из девушек.

– Да всё нормально, вы чего! Что, сейчас какие-то слова для меня новые изобретать?

Заулыбались.

– Да, редко. Повезло, квартира на двенадцатом этаже.

Свистнули.

– И как вы? Справляетесь?

– Куда я денусь.

Было время, когда не справлялся. Совсем. Да, Маус?

– Может, помочь чем-то?

Он задумался.

– Докурю – пакет поможете донести. Тяжёлый, сволочь. Если не трудно?

Переглянулись.

– Не, нормально.

Парень с серебряной цепью, как бы невзначай блестевшей из-под воротника спортивной кофты, пригнул бритую голову, напряжённо взглянув на Мауса, и, уперев локти в колени, спросил:

– Доёбывается кто-нибудь?

– Да вроде нет.

– Я просто слышал. Бывают случаи.

– Не так часто выхожу, чтобы нарываться.

– А раньше нарывались? – с улыбкой спросила девушка в обтягивающих шортах. Маус как зацепился за эти шорты, так и не мог отлипнуть.

– Естественно, – по слогам ответил он, стряхивая пепел с сигареты. – Я раньше был самый борзой туристический агент на районе.

– Ну понятно.

Маусу досталась лишняя банка пива и отсыпь из огромной пачки крабовых сухариков. Он стал наблюдать, как розовеет небо. Логично, вышел ведь где-то в середине дня.

Он думал о том, что впечатления от каждого вечера и заката разные. И всё это в какой-то математической закономерности зависит от того, как именно он смотрит на свет. Если из окна, помешивая кофе, то он видит только, как комната тонет в синеватой темноте и единственным белым пятном остаётся сиплый телевизор.

А с темнотой приходит гадость.

Вот сейчас вечер выглядит очень даже ничего.

Пока он об этом думал – плавно и медленно продолжал разговор.

Ребята все были из одного колледжа. Учились на технических специалистов в области сельскохозяйственной техники.

Здание было в двух шагах, но Маус понял, что очень смутно помнит очертания этой коробки с тремя гипсовыми колоннами. Единственный её плюс был в густой стене тополей по периметру, под которыми пускали туман разнокалиберные студенты.

Сам он всегда ходил мимо, через череду ларьков с цветами и специями до автобусной остановки, и оттуда – в медицинский институт, на другой конец города. Быстро отщёлкивая ритм двумя огромными кедами. Уже не тягомотину, а какую-нибудь 'Bad Religion'. Или Jimi Hendrix.

Тяжело вздохнув, в последний раз захрустел сухарями, выбросил пустую банку в давно переполненную урну.

– Кто поможет встать, девушки?

Отозвалась та, что в шортиках. Маус довольно ухмыльнулся, как бы невзначай крепко обхватив её за талию, а в благодарность быстро и незаметно поцеловал в угол накрашенных губ. Ему стало весело.

– Вы чего там возитесь?

– Ловлю равновесие.

Дверь в подъезд была распахнута настежь, из неё неслись клубы строительной пыли и тихий разговор на фоне шума какой-то строительной всячины. Маус в качестве дани принёс двум рабочим в синих комбинезонах и с красными шеями солнечного света и ветра, размахивая руками на отвратительной маленькой лестничке около груды почтовых ящиков.

– Ох, ебать, мужик. Ты на каком этаже?

– На двенадцатом.

– И как?

– Мы его дотащим, если что, – сказал парень с цепью, размахивая продуктовым пакетом.

– Аккуратнее с кефиром, – успел сказать Маус, прежде чем его подхватили и начали восхождение.

– На шестом этаже кресло, кстати. Покурим.

– Хороший план!

Маус улыбнулся красному солнцу, когда те, кто его нёс, пробегали мимо одного из балконов. «Если честно – соскучился до безумия», – подумал Маус.

– Пришли! Хорошего вечера.

– И вам. Спасибо большое.

– Мы будем к вам приходить. Пока лифт не починят.

– Ну, я не вижу причин отказать. Только сильно не ломитесь.

– Тогда – до скорого. Не болейте.

Маус помахал рукой и принялся возиться с замками. Потом плюхнулся на кресло с колёсиками и, скрипя, тяжело покатился на нём на кухню. В кресле удобная яма, прямо под задницу. Только на нём в последнее время по квартире и перемещается.

Холодильник теперь напоминал картины импрессионистов – всё занято цветом, формой и образом. Маус налил себе кефира в кружку с отломанной ручкой и поехал на балкон – провожать вечер.

Тут у него всё схвачено. Ногу на коврик. Пушистый, уютный. Руку – на проигрыватель. Там пластинка: платиновые хиты Queen.

На полную громкость. И наблюдать. Он любит, чтобы всё было так. Громко, бурно, солнечно. Раньше не любил, а теперь любит.

Музыка отличная, и кефир – тоже (что удивительно).

«Всё хорошо», – внезапно осознал он. Даже не хочется залезать поглубже в подкасты, стримы и ленты. Слушать всё и сразу, перебирать и нервничать.

Хочется сидеть здесь и смотреть на солнце, которое уже почти зашло, глотая день и плюясь в Мауса спокойствием. Остались только облака цвета сахарной ваты, которую ты робко протягиваешь кому-то на первом свидании, небо и крыши панелек, на которых собрались птицы, чтобы обсуждать политические новости.

Хотя понервничать придётся – приятно и весело понервничать, набирая с дурацкой улыбкой номер. Но сначала он примет душ – из воды и остатков «Чивас Ригала». Чтобы потом звонить во всеоружии, развалившись на кровати в халате, под тихую музыку Jefferson Airplane.

Откуда у него «Чивас Ригал»?

Терапевт ведь притащил. Точно. Подарок за второй успешный год работы над личностью Мауса. Это было максимально иронично тогда, максимально иронично будет и сейчас.

Маус аккуратно расставил на стиральной машине вискарь, тарелочку с нарезанным лимоном, гранёный стакан (за неимением специального) – и, кряхтя, отвинтил два крана с блестящими отростками, замерев перед тем, как ухнуть в плещущуюся неизвестность. Так, наверное, чувствуют себя спортсмены перед гимнастическим прыжком. Только хуже, выпить-то не дают: сбивает телесные балансы.

А вот курить в ванной – плохая идея. После того, как один раз так сделал, он испробовал около двенадцати различных способов выгнать вонь из щелей между кафелем, но ни один так и не помог. Пришлось потом громко чихать и хмуриться следующие три дня, ибо мокнул Маус каждый вечер, а если пропускал процедуры – жутко нервничал.

Всё, вода!

Музыку сделал ещё немного громче. И сразу, целиком, – под воду. Под задумчивое пускание пузырей ноздрями созрел вопрос – правильно ли прошёл день?

Вынырнул, расплёскивая брызги, сверкавшие в свете старой, неэкологичной лампочки.

День был такой, каких уже давно не случалось, пожалуй, со многими людьми в этом доме.

А может, и нет.

Ему вдруг стало чудовищно интересно. Прямо так, со стаканом в одной руке и лимоном в другой, слушать внимательно и через стену пытаться разобраться, как прошёл день у всех его соседей. У пушистой Лины, например.

Не вышло. Он услышал только новости по телеку, который постоянно вопит в соседней квартире. Новости скучные: о войне, законах и моделях со вторым и третьим размером.

У Мауса из ниоткуда вылезло ощущение, что он уже сотни раз всё это слышал. Он залил его ещё одним стаканом виски и принялся аккуратно стучать по полу костылём в ритм 'White Rabbit', чтобы отвлечься от телевизора.

Но вот что занятно – даже когда он стучал до кровати, размахивая полотенцем в свободной руке, идея узнать, как там дела у соседей, не перестала быть менее интересной.

Зарывшись в плед, он перевернулся на бок, разглядывая процесс вызова и включив громкую связь.

Гудки, в отличие от звука проигрывателя, не заполняли комнату. Не имели под собой какой-то физической основы. Телефонные гудки – это скорее сигналы внутри головы самого Мауса. Резкие и противные, шаркающие напильником прямо по шейным позвонкам. И ещё напильник такой холодный, из школьного кабинета труда зимним утром.

– Вот! Точно! Телефонные гудки – это тот шум, который издаёт дебил-одноклассник холодным напильником! Он начинает что-то обтачивать прямо рядом с твоим правым ухом, а учитель в это время объясняет, что вообще надо делать, – начал говорить вслух Маус, пока ждал ответа.

– Так. Неплохо. А кто это? – отозвались в трубке.

– Человек, который всё испортит. И ещё я покупал кефир. И стеснялся взять вино, помните?

– Абсолютно справедливо стеснялись. Вино отвратительное. И насчёт того, что ты всё испортишь, – у меня ещё ни один разговор не начинался так интересно.

– То есть я испортил свой план всё испортить?

– Да. Ты великолепен.

– Убеди меня.

За неделю до начала подъёма

К Маусу прибыл, как обычно разливаясь каскадом шуток по всей прихожей, Терапевт.

Он грохотал, рассказывая последние новости и описывая своё настроение, вынимая подарки и вешая джинсовую куртку на крючок в прихожей. Его красные руки будто бы набирали скорость перед тем, как поднять в воздух огромную тушу. При этом он казался парадоксально слабым посреди неразобранных куч зимней одежды и лыжных ботинок.

Может, он сбрасывал какой-то защитный слой в квартире Мауса или просто носил одежду на три размера больше.

– Мы похожи на стрёмную гей-пару! – хохотал он.

– Нет.

– Тебя тоже преследует ощущение, что прошло больше времени? Раза в четыре.

Теперь бритый налысо Терапевт остался в клетчатой рубашке и джинсах, которые были заляпаны сзади точками асфальтовой грязи. Он наматывал узкие овалы по клетчатому (опять-таки) полу недавно отмытой кухни.

– Тебе нравится виски? – спросил Маус.

– Никогда раньше не пил «Чивас Ригал».

– Хантер Томпсон делал так: он заказывал огромную гору рубленого льда и заливал её этим самым вискарём, а потом ел длинной вилкой[1]1
  Вилкой такое, скорее всего, есть крайне неудобно. Чтобы узнать, каким именно столовым прибором пользовался Хантер Томпсон, посмотрите кинокомедию «Там, где бродит бизон», основанную на его автобиографических романах. – Авт.


[Закрыть] с кучей лимонного сока. Это называлось «Чикагский Вулкан», что-то в таком духе… Короче, живая легенда, а не бутылка.

– Я понял, – продолжал Терапевт, перебрасывая из ладони в ладонь дешёвые солнечные очки с круглыми зелёными стёклами, – из-за чего возникло ощущение, что я так долго тебя знаю. Просто у меня всё получилось.

– А сегодня мы будем работать?

– Мы никогда не работали, Маус.

– Да, помню. Мы думали и…

– И говорили.

Терапевт наконец опустился на стул.

– Ты мне друг. Хотя не исключено, что это стокгольмский синдром, – сказал Терапевт.

– В каком плане?

– В том, что я, без тени самолюбования, тебя спас. И отдал тебе часть своего больного сердца.

Маус в ответ промолчал, убирая бутылку «Чиваса» в шкаф. Время придёт, а сейчас Терапевту нужны чай и отсутствие разговоров о чём-либо вредном.

– Курить хочется, – проговорил Терапевт.

– А нельзя?

– Ну вот так. Пришла хуйня, откуда не ждали.

– Всякое в жизни бывает. Я знаю, о чём говорю, – ответил Маус.

– Да. Ты в этом точно лучше разбираешься.

– Ты будешь чёрный или зелёный? – Маус потом долго будет спрашивать себя, зачем он сменил тему. И не поймёт.

– Чёрный и без сахара. И завари нормально.

Терапевт откинулся на стуле и спросил:

– Сколько тебе лет?

– Ты уже спрашивал. На первом сеансе, когда я ещё через весь город пёрся в тот дебильный кабинет. С пальмой.

– Я её выбросил.

– Уважаемо, – хмыкнул Маус.

– Ну, так сколько?

– У меня нет возраста. Где-то между двадцатью годами и тысячей световых лет.

– А что ты ответил в первый раз? – задал вопрос Терапевт.

– Что я не знаю.

– Но ты и сейчас не знаешь. Ответь мне, что изменилось?

– Сейчас я не боюсь.

Маус нажал кнопку на чайнике и повернулся, не пытаясь спрятаться от ветра из окон глаз Терапевта.

– Да. Мне добавить к этому нечего. Ты перестал бояться себя, своего возраста и своего обрубка. Себя. Понимаешь?

– Да. И… других. Теперь я только злюсь, но я и над этим работаю.

Молчали, пока не вскипел чайник. После этого уселись морщиться над огромными чашками, громко пыхтя и заедая кипяток слоёным печеньем.

– Что завтра будешь делать, Маус?

– Пройдусь.

– Будешь задавать вопросы?

– Да. Как и всегда.

– Сколько ты сидел дома?

– С момента последнего выхода? Два месяца. Да и тот раз вряд ли считается. Спустился на лифте, допрыгал до почты, забрал газету.

– А завтра ты собрался марафон бежать?

– Нет.

– Именно. Никто не требует от тебя пародировать «Мирного воина» и прыгать через себя. Просто кайфуй, как мы с тобой кайфовали. От каждого действия. А ещё лучше – от того факта, что его совершаешь именно ты. Человек, в которого никто не верил. И не забывай включать голову.

– Ты верил.

– А по-другому и не могло быть. Завтра у тебя будет охуенный день. А сегодня – прекрасный вечер.

Потом они перетащили свои туши в гостиную-спальню, где стали смотреть «Королевство полной луны». Маус всё думал, почему маленькие копии фильма блестят каплями на щеках Терапевта. И понял, наверное.

Он к этому человеку приполз жутко давно. И сейчас старался вспомнить каждый сеанс. Получалось.

Знакомые говорили, что человек этот – странный и ненадёжный. «Он абсолютно не учитывает твои особенности, – писал кто-то в отзывах, – просто давит мыслями и идеями. Много ругается и может вести себя отвратительно».

Именно поэтому Маус к нему и пришёл. Замучался чувствовать, как его нежно гладят люди, воняющие на километр медицинским спиртом и успокоительным.

На первом сеансе Терапевт ушёл в другую комнату, и Маус ждал, что он вернётся с пачкой тестов Роршаха или другой гадостью. А он принёс кальян и брусничный табак – кислый до ужаса. Но посидели хорошо.

На втором они сидели на подоконнике, вытащив ноги в практически идентичных пыльных кроссовках на улицу, и Терапевт допрашивал его:

– Ну красивый же закат? Красивый?

– Наверное.

– Ты мне объясни, чем вчерашний закат отличается от сегодняшнего? Как ты это понимаешь?

– Для меня они в последнее время все одинаковые. Я всё тот же. Проблем только больше, – давил он тогда. Глухо, из-под лёгких, не вынимая сигареты, зажатой между зубами.

А Терапевт заглянул в глаза и сказал:

– Ты просто идиот.

– И… – Маус поперхнулся, – что же мне делать?

– Купить стильные костыли. Не из уродской фанеры, а нормальные, которыми ещё отпиздить можно. И начать думать головой. Не бывает одинаковых закатов и одинаковых дней. В один день ты глушил водку, в другой день плакал об ушедшей юности, в третий – ел пюре в стаканчике.

– Но ведь, по сути…

– По сути, ты теряешь время. Все хотят, чтобы такие люди, как ты, сидели тихо и никому не мешали. Не смущали респектабельных уродов на улицах, не пугали детей и не жаждали перемен, а гнили в таких же квартирах, как у тебя.

На этом моменте Терапевт вроде достал пиво, протягивая Маусу банку:

– Мы с тобой всё поменяем.

Пошли финальные титры. Маус приобнял Терапевта за плечи и понял, что тот всхлипывает, надувая грудь чуть менее широкую, чем корма грузового корабля.

– Ну ты чего, придурок?

– Просто внезапно понял кое-что. Точнее… много чего.

– Расскажешь? – спросил Маус.

– Кто кого тут лечит? Разберусь, Маус. Отстань.

Терапевт криво ухмыльнулся и рванул в прихожую, а потом глубоко нырнул в джинсовую куртку с липовыми нашивками «Космических войск», подальше от глаз Мауса.

– Так мы друзья или нет?

– Друзья. Не заставляй меня убеждать тебя в этом, ладно? – ответил Терапевт.

– Ну так расскажи, в чём проблема?

– Я не буду тебя такой хуйнёй напрягать. Даже не пытайся.

– Почему? Это несправедливо, я два года тебе по мозгам ездил.

– Всё. Нормально, – тихо проговорил Терапевт.

Молча пожал руку, а потом с разбегу порвал темноту подъезда грохотом лифта.

После написал, что хотел бы увидеться через пару дней. И извинился. Маус так и не понял, за что. Ещё внизу стояла приписка:

«Если ты так не хочешь, чтобы я от тебя отставал, то выполни последнее задание. Очень простое. Пойми, ради чего ты начал жить по-новому».