Текст книги "Час совы"

Глава V

Я ещё не в ударе,

Не втиснулся в роль.

Как узнаешь в ангаре,

Кто раб, кто король?

В.С.Высоцкий

– Что ж, – говорит Меф, – раз решение принято, не будем терять времени. Пойду готовить внедрение.

– Откуда будем внедряться? – интересуюсь я.

– Из моей лаборатории. Готовность примерно через полчаса.

С этими словами Меф открывает проход и оставляет нас. Дело сделано, теперь можно уделить внимание и подруге. Лена смотрит на меня, как на грязную женщину, которая вдруг предложила ей заняться лесбийской любовью.

– Что же ты молчишь, Ленок?

– А что я могу сказать? Ты уже всё решил и собрался. Так сказать, вживаешься в образ. Эх, Андрей, как же дёшево ты купился!

Как мне объяснить, чтобы она поняла? Вновь на память приходят строки Высоцкого, и я, слегка перефразируя его, говорю:

– Я снова тут, я собран весь, я жду заветного сигнала. И парень тот, он тоже здесь, среди стрелков из «Эдельвейс». Их надо сбросить с перевала!

В глазах моей подруги что-то меняется. Похоже, она начинает понимать, что к чему. Она долго смотрит на меня затуманенным взором. У неё такой вид, словно она решает сложнейшую систему темпоральных уравнений. Но я-то знаю, что не уравнения она сейчас решает, а меня. Тихо и медленно выговаривает она слова Шекспира:

– Diseases desperate grown by desperate appliance are relieved, or not at all [3]3
  Отчаянный недуг врачуют лишь отчаянные средства, иль никакие. (англ.)


[Закрыть].

И хотя фраза, с точки зрения английской грамматики, построена как утвердительная, я четко слышу, как в ней звучит вопрос. Прикрываю глаза, откидываюсь назад и, опёршись спиной на камни стены, шепчу:

– Yes, my lady [4]4
  Да, моя леди.(англ.)


[Закрыть].

Мы снова молчим и только смотрим друг другу в глаза. У меня словно цепи с рук и ног сняли, а на сердце лопнул стальной, давивший на него, обруч. Ленка всё поняла. Слава Времени! Теперь мне будет легче работать. Камера озаряется золотистым светом. Лена вскакивает и, подойдя вплотную, быстро говорит мне:

– The single and peculiar life is bound with all the strength and armour of the mind to keep itself from noyance; but much more that spirit upon whose weal depends and rests the lives of many [5]5
  Жизнь каждого должна всей крепостью и всей броней души хранить себя от бед; а наипаче тот дух от счастья коего зависит жизнь множества.(англ.)


[Закрыть].

Вошедший Меф останавливается, вслушивается в слова Лены, и я, к своему удивлению, вижу, что он ничего не понимает. Здорово! Оказывается, их образование основательно хромает. Во всяком случае, Шекспира они не знают. Поняв, что я засёк его замешательство, Меф пересиливает себя и спрашивает:

– Что это ты говорила и на каком языке?

– Я цитировала ему Шекспира, найдя у него аргументы против участия в вашей авантюре

– А, того самого Шекспира, которого ты цитировал над телом убитого де Ривака! Да, это – глубокий мыслитель. Когда мне перевели эту фразу, я поразился, насколько к месту она тогда прозвучала. Надо будет почитать его на досуге.

Когда ещё ему переведут наш разговор с Леной, и когда он ещё врубится в его смысл! Обнаглев, я подхожу к Лене, целую её и говорю:

– Я всё понял. Adieu, adieu, adieu, remember me! [6]6
  Прощай, прощай и помни обо мне (англ.)


[Закрыть]

– Adieu, adieu, adieu, remember me, – отвечает мне Лена.

– Снова Шекспир? – интересуется Меф.

Я утвердительно киваю и спрашиваю:

– У тебя всё готово?

– Да. Прошу! – он показывает на светящийся проход.

Тяжело вздохнув, (всё-таки не на брачное ложе иду) направляюсь в лабораторию. На пороге оборачиваюсь. Лена сидит на топчане и с тоской смотрит мне вслед. Внезапно к ней обращается Меф:

– Елена, ты не поможешь мне по своей прямой специальности? Я, конечно, могу управиться и один, но всегда возможны непредвиденные осложнения, которые могут наложить на Матрицу Андрея необратимые изменения. Поэтому, лучше подстраховаться. Я тебе всё объясню.

Лена с готовностью вскакивает и идёт вслед за мной. В лаборатории Мефа стоит кресло с высокой спинкой. Компьютер включен. Меф указывает мне на кресло:

– Устраивайся.

Сам он разворачивает один из дисплеев так, чтобы я видел изображение:

– Это твой клиент, Риш Кандари.

На дисплее виден смуглый, чем-то напоминающий индуса, брюнет лет тридцати, тридцати пяти. Совершенно голый он спит на постели в каюте лайнера. Каюта расцвечена непривычным сочетанием синих и желтых тонов.

– А кто второй? – спрашиваю я.

Меф бросает взгляд на таймер:

– К сожалению, сейчас уже нет времени. Тебя с ним познакомит капитан лайнера. Он – третий участник операции.

Меф подводит Лену к дисплею, на котором мельтешат разнообразные фигуры Лиссажу, и начинает ей что-то объяснять. Лена кивает головой и несколько раз машет рукой. Мол, поняла. Молодец всё-таки у меня Ленка! С ходу разобралась в чужой технике и методике. Лена быстро что-то регулирует, и Меф одобрительно кивает головой. За эту часть работы он спокоен. Он подходит ко мне и протягивает мне сетчатый шлем, выполненный из мелких шариков, напоминающих жемчужины.

– Надевай.

– Одна просьба, Мефи.

– Слушаю.

– Ты будешь наблюдать меня?

– Разумеется, вот на этом дисплее.

– Тогда сделай так, чтобы она, – я киваю в сторону Лены, склонившейся над панелью, – видеть меня не могла.

– Хорошо, – соглашается Меф, – сделаю. Ты готов?

– Да. А ты?

Я подразумеваю мучительную процедуру мнемонической подготовки. Но оказывается, они обходятся без неё. Что ж, по сравнению с нами, они впереди.

– У меня всё готово, – отвечает Меф, усаживаясь у компьютера, и спрашивает, – Всё-таки мне интересно, как ты решился? Ведь ты был так категорически против.

– Есть древняя восточная мудрость. Если ты схватил за заднюю ногу слона, а он вырывается, не сопротивляйся. Начинай.

Меф усмехается. Спинка кресла откидывается, и я принимаю горизонтальное положение. В этот момент Лена оставляет свой дисплей, подбегает ко мне, целует и шепчет в ухо:

– Adieu, adieu, adieu, remember me!

Меф бросает взгляд на её дисплей и командует:

– Андрей! Закрой глаза!

Послушно смыкаю веки и куда-то стремительно падаю. Приземляюсь на удобной, мягкой постели, покрытой бархатным темно-синим покрывалом.

– Господин Кандари! – слышу я голос стюарда, – Капитан Бульаф приглашает вас к себе в четырнадцать часов тридцать минут.

– Хорошо, я буду у него, – отвечаю я, не открывая глаз.

Ответить-то я ответил, но вставать что-то не больно тянет. В теле слабость, в голове звон, в желудке тошнота, а во рту препротивнейший привкус. Что это? Последствия переноса Матрицы по ЧВП-шной методике? А может быть господин Риш намедни перелишил какой-то дряни? Мне больно даже глаза открыть. Я знаю, что увижу ярко освещенное сочетание синего и желтого. И это заранее раздражает меня.

Но глаза открывать надо. Надо, чтобы узнать, сколько ещё осталось до встречи с капитаном. Вдруг не больше пяти минут. Делаю над собой усилие и открываю один глаз. Время побери этого стюарда! На таймере – двенадцать десять. Но ничего не поделаешь, надо вставать, раз проснулся.

Потягиваюсь, спускаю ноги на пол. Ступни утопают в тёплом, фиолетовом с желтыми узорами ковре. Шлепаю в туалетную комнату, где принимаю различные души: и контрастный, и ароматический, и ионный. Вроде бы, взбодрился, но отвратительный привкус во рту и свинец в голове не исчезли.

С робкой надеждой подхожу к бару. Ну, конечно! Он удручающе пуст. Надо идти в ресторан, пока есть время. С сомнением смотрю на одежду, лежащую в кресле. В здравом уме и трезвом рассудке я такое никогда бы не надел. Но в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Тем более что мне, как хроноагенту, не пристало кочевряжиться. Разбираюсь, что к чему. Н-да!

Вздохнув тяжко, натягиваю синие чулки, сродни дамским, только не прозрачные, а плотные. Влезаю в обтягивающие задницу и верхнюю часть бёдер фиолетовые шорты с широким салатным поясом и такой же каймой по низу коротеньких штанин. Почти плавки, только подлиннее. Натягиваю тонкий ядовито-зелёный свитер с короткими, до локтей, широкими рукавами. На спинке кресла висит синяя мантия из тонкой замши, на ней по краям идут затейливые серебряные узоры.

Смотрю на обувь, и мне становится жутковато. Живо вспоминаются Ленины любимые босоножки с плетением до колен и сандалии Ялы. Здесь примерно то же самое, только ремешки короче, и они серебряного цвета. Как же я с ними справлюсь? В конце концов, решаю не перетруждать свою голову, а довериться моторной памяти хозяина моего тела.

Закрываю глаза и начинаю обуваться. Вроде получилось. На моих ногах сандалии, состоящие их серебряных ремешков, которые оплетают крест-накрест весь подъём и застёгиваются над лодыжкой Хорошо еще, что не на высоком каблуке. Накидываю на плечи короткую, чуть ниже пояса, мантию, застёгиваю её на шее серебряной пряжкой в виде скрещенных ног и подхожу к зеркалу.

Великое Время! Ну и вид! Вся одежда, за исключением замшевой мантии, выполнена из эластичной ткани, отливающей серебром и ярко сверкающей при каждом движении. Только сейчас до меня доходит, что такую ткань, такое сочетание цветов и такой фасон одежды я видел на Мефе. Что же из этого следует? А следует то, что Меф – выходец из этой Фазы. Интересно! Теперь понятно, почему он с таким знанием дела описывал Плей, «Алмазную пыль» и царящие там нравы. По возвращении надо будет поинтересоваться, не состоял ли он в мафии, контролирующей «Алмазную пыль»?

Но до этого ещё далеко, а пока надо сходить в ресторан. Покидаю каюту и сразу теряюсь. Конечно, память Риша Кандари сама отведёт меня куда надо, но мне точно известно, что во всей Галактике и всех Фазах нет пассажирских лайнеров с такими узкими и запутанными коридорами и, вообще, с такой планировкой. К тому же на лайнерах не должно быть дверей и люков без номеров и поясняющих надписей. А здесь они через пять, шестая.

В ресторане испытываю двойственное ощущение. Меня, как Андрея Коршунова, шокирует безвкусное, и даже дикое сочетание цветов. Риш Кандари воспринимает это как должное и направляется к стойке. Что это? Недостаток методики подготовки агентов ЧВП к внедрению или результат спешки, с которой меня готовил Меф? Раньше у меня таких двойственных ощущений никогда не было.

Бармен встречает меня с улыбкой, как завсегдатая. Не спрашивая заказа, он сразу наливает мне полстакана пойла, по цвету и запаху напоминающего денатурат. По вкусу, впрочем, тоже. Делаю пару глотков, стараясь ничем не выдать своего отвращения. Кладу на стойку монету, устраиваюсь на высоком табурете и начинаю осматриваться.

Время моё! И куда же меня занесла злая воля Мефа! Людей в ресторане немного, десятка полтора. Но и этого вполне достаточно, чтобы получить об этой Фазе некоторое представление. Мужчины и женщины одеты практически одинаково. Чулки, обтягивающие свитера, мантии, шорты или короткие юбочки. И то, и другое без различия пола. Есть и разница. Мужчины обуты или в такие как у меня сандалии, или высокие, до колен, сапоги на шнуровке. У женщин на ногах остроносые туфельки на высоченной шпильке или босоножки из очень тонких ремешков и на такой же высоченной шпильке. Правда, две женщины обуты в очень высокие сапоги, почти ботфорты, доходящие до самых шортов.

Самое главное отличие в расцветке одежды и обуви. У мужчин преобладают цвета от зелёного до фиолетового, встречаются черные, коричневые и лиловые детали. И ткань, и обувь у мужчин отливает серебром. Женщины одеты в белые, желтые, красные, розовые цвета, вплоть до светло-зелёного. И ткань, и обувь у них отсвечивают золотом. И ещё деталь: все женщины, без исключения, в длинных, не ниже чем до локтей перчатках. Не отсюда ли переняли этот обычай женщины нашего Монастыря?

Разглядывая собравшихся, задерживаюсь на молодой женщине, сидящей за ближайшим столиком. Она сидит и вертит в пальцах высокий бокал с напитком малинового цвета. Очень длинные, тёмно-каштановые волосы роскошным водопадом струятся поверх бархатной мантии вишнёвого цвета. Черты её лица до такой степени тонкие и породистые, что невольно вспоминаются фамильные портреты старинных аристократических родов. Высокий чистый лоб. Слегка приподнятые брови придают её лицу несколько надменное выражение. Большие, чуть раскосые, карие глаза скучающе смотрят перед собой, ни на ком не останавливаясь. Женщина закинула ногу на ногу и покачивает ножкой, обтянутой розовым чулочком и обутой в золотистую туфельку на немыслимой шпильке.

Почувствовав, что я смотрю на неё, она переводит свой взгляд и разглядывает меня долго и внимательно. Я не отвожу глаз. У меня складывается впечатление, что эта женщина ясно читает мои мысли. А они, надо сказать, далеко не скромные.

– Я вижу, Риш, – говорит мне вполголоса бармен, – ты второй день не сводишь глаз с этой красотки. Ну и зря. Не по карману она тебе. Это Кора Ляпатч, дамочка высшего света.

– Какая разница, дама высшего света или горничная. В постели все они одинаковые.

– Не скажи. Кора там такие чудеса творит, что горничным и пригрезиться не может.

– А ты откуда знаешь? Сам что ли сумел переспать с ней?

– Куда уж мне! Говорят…

– Интересно, кто это говорит?

В этот момент Кора щелчком пальцев подзывает официанта и громко, не сводя с меня глаз, отдаёт распоряжение:

– Каюта 37, ужин на двоих к семнадцати часам!

Официант записывает заказ. А Кора, подарив меня на прощание выразительным взглядом, встаёт и идёт между столиков к выходу. Ну и походка! Ноги чуть-чуть полусогнуты в коленях, отчего походка, даже при наличии высоченных шпилек, отличается редкой лёгкостью и невыразимой грациозностью. Впечатление такое, что она даже не касается земли своими стройными ножками, а плывёт по воздуху. А попка, обтянутая белыми шортами, так и играет! Она идёт, на ходу небрежным движением руки перекидывая роскошные волосы со спины на грудь. И весь ресторан провожает её взглядами.

Денатурат, хоть и мерзок, но своё дело сделал. Ощущение давно не чищеной конюшни во рту пропало, и головная боль отпустила. Заказываю обед и присаживаюсь за столик, где сидела Кора Ляпатч. Обед на редкость безвкусен. Явно сплошная синтетика. После того, чем меня угощал Меф в замке Сен-Кант, эта стряпня с трудом проглатывается, а жуётся с ещё большим усилием. Теперь понятно, почему Меф сбежал отсюда (если он, в самом деле, уроженец этой Фазы) и обосновался не где-нибудь, а в Лотарингии. Единственное, что имеет вкус натурального продукта, это яичница. Да. Хоть тут и звуки, краски не те, только мне выбирать не приходится.

Покончив с обедом, направляюсь к капитану, рассчитывая по пути постичь, что же это за странный лайнер такой «Капитан Джуди Вис». Очень скоро до меня доходит, что «Джуди Вис» лайнер только по названию. На самом деле он переделан из звёздного рейдера, довольно мощного боевого корабля, способного к длительным, автономным действиям. Я даже знаю тип этого рейдера, «Капитан Дрейк». Более того, у меня сложилось впечатление, что «Джуди Вис» не до конца переделан в лайнер. Часть функций, если не все, боевого корабля он сохранил. Об этом красноречиво говорят ненумерованные и не поименованные двери и люки. Они крепко заперты, но я-то хорошо знаю, куда они ведут.

Вторая мысль, пришедшая мне на ум, кажется мне более верной. «Джуди Вис» только замаскирован под лайнер. Не ошибусь, что в реестре звёздных кораблей этой Фазы он, в настоящее время, и значится как лайнер. На самом деле «Джуди Вис» в любой момент может ощетиниться орудиями и вступить в бой с эскадрой какого-нибудь звёздного князька или принца. Или совершить набег на какую-нибудь планетку. Да мало ли.

Это предположение переходит в уверенность, когда я переступаю порог апартаментов с надписью на двери «Капитан Бульаф». Меньше всего эта личность ассоциируется с капитаном пассажирского лайнера. Как-то трудно представить его в салоне за великосветской беседой или в диспетчерской звёздного космопорта. Вот в рубке боевого корабля, идущего в атаку, другое дело. Там он будет на месте, это уж точно. Двухметроворостая, гориллоподобная фигура венчается массивной головой, напоминающей футбольный мяч. В том смысле, что она начисто лишена растительности. Глаза и рот, словно ножом прорезаны. Общее выражение лица напоминает Фантомаса из знаменитого фильма с участием Жана Маре и Луи де Фюнеса. Только цвет лица не сине-зелёный, а желтый с красными пятнами.

Присмотревшись, понимаю, что некогда лицо капитана Буальфа основательно обгорело, и то, что сейчас оно представляет, результат пересадок кожи. Голос капитана тоже не назовёшь приятным. Сверкнув на меня желтыми белками мутно-серых глаз, капитан выплёвывает слова так, словно во рту у него перекатывается небольшая горячая картошинка:

– Риш Кандари? Мне поручили проинструктировать тебя. Вот и получи первую инструкцию. Поскольку я здесь резидент, а ты всего-навсего внедрённый агент, то я для тебя здесь царь, бог и отец родной. По крайней мере, здесь, на борту «Капитана Джуди Виса». Понял?

– Понял.

– Мун!

– Понял, мун! – поправляюсь я, слово «мун» соответствует здесь английскому «сэру».

– Когда прибудем на Плей, перейдёшь в подчинение прямому агенту и будешь исполнять его приказы. Любые приказы, ты понял?

– Понял, мун. Но мне сказали, что вы представите меня ему.

– Он сам тебя найдёт. Пароль: «Наглость – второе счастье?» Ты должен ответить: «Для кого-то единственное.» Запомни, если этот пароль прозвучит здесь, на моём корабле, то с этого момента ты переходишь в подчинение прямому агенту. Но имей в виду, мне сообщили, кто ты такой есть. Запомни, перебежчиков не терплю вообще, а таких как ты, в особенности. Поэтому, следить за тобой буду в оба. Не вздумай отмочить здесь какой-нибудь фокус. Живо окажешься за бортом. Таких как ты сюда можно десятками перебрасывать. А теперь ступай и запомни хорошенько всё, что я тебе сказал.

– Запомнил, мун, – отвечаю я, поворачиваюсь через левое плечо и четким, почти строевым, шагом покидаю капитанскую каюту.

Вернувшись к себе, я без всякого интереса смотрю по стерео какую-то видовую передачу, которую корабельный телецентр транслирует из ближайшей планетной системы. Смотрю на экран, по которому розовый океан накатывает на желтый берег волны с сиреневыми барашками пены, а мысли гуляют вокруг таинственного прямого агента, который ещё неизвестно когда на меня выйдет, и вокруг… Коры Ляпатч. Чем-то эта женщина затронула меня. Внешность у неё, конечно, броская, но это – не то. Не это главное. Что-то другое.

Как она давала официанту распоряжение насчет ужина. А сама при этом смотрела на меня, словно говорила мне. При других обстоятельствах это можно было бы воспринять как недвусмысленное приглашение. Ха! А почему, нет? Смотрю на таймер: шестнадцать сорок пять. А она заказала ужин на семнадцать. Почему бы и не сходить? Как сказал капитан Бульаф: «Наглость – второе счастье». Чем я рискую? В худшем случае капитан выбросит меня за борт.

Выхожу из каюты и поднимаюсь на уровень, где расположены «люксы». Быстро нахожу каюту «37», звоню, никто не отвечает. Пробую дверь, она не заперта. Вхожу. В просторной комнате, отделанной розовым и желтым (как в только что виденной передаче), никого нет. Комната производит впечатление деловой приёмной. Несколько кресел, диван, журнальный столик, компьютер и экран стерео. Две двери: одна прямо, другая направо. Та, что направо, заперта. Попробуем прямо. Там не менее просторная комната. Доминирующее положение в ней занимает застеленная красным бархатом необозримая, как аэродром, постель. Стены и потолок зеркальные. Рядом с постелью – столик на колёсах, сервированный ужином на двоих.

– Что это значит? – слышу я сзади сердитый голос.

Оборачиваюсь. В дверях стоит Кора. Её резко приподнятые брови поднимаются ещё выше:

– А, это вы! Мало того, что вы так беззастенчиво пялились на меня в ресторане, вы ещё осмелились заявиться и сюда. Следует ли понимать это так, что ваш девиз по жизни: «Наглость – второе счастье?»

Вот это, да! Ну и партнёр у меня? Хотя, это может быть и простое совпадение. Проверим.

– Это для кого как. Может быть, для кого-то – единственное. Не каждый путешествует в таком люксе.

– Станешь прямым агентом, тоже будешь в люксах путешествовать. Присаживайся, – она пододвигает мягкий табурет, а сама присаживается на край постели, – И нечего было на меня так упорно пялиться два дня подряд. Я сразу поняла, что это – ты. Просто решила сегодня проверить: насколько ты сообразителен. Да и поговорить нам есть о чем. Ну, а ты не знаешь разве, что для меня нет никаких тайн?

– Увы, Кора, я знаю далеко не всё.

– Ну, хоть что мы должны сделать, это-то ты знаешь?

– Это знаю. Только как, пока не знаю. Мне сказали, что все решения и разработки будут исходить от тебя.

– Странно. Мне дали понять, что ты тоже далеко не дурак и знаешь, откуда у черта растут рога, а у женщин ноги.

– Про ноги знаю точно, а вот про рога только догадываюсь. Понимаешь, обстановка для меня новая и несколько неожиданная…

В глазах у Коры появляется выражение недоверия и сомнения. Спешу её успокоить:

– Но это не страшно. Главное, уточнить некоторые детали, а там Время покажет. Сработаем.

– Какие тебя интересуют подробности?

– Более подробно про «Алмазную пыль». Какие там порядки? Во что играют? С какими препятствиями мы можем столкнуться, пытаясь вынести оттуда Олимпик?

Кора внимательно смотрит мне в глаза и недоумённо пожимает плечами:

– Ничего не понимаю. Ведь ты сейчас Риш Кандари, известный межзвёздный авантюрист, искатель приключений, а в миру-то ты был профессиональным шулером. И в «Алмазной пыли» бывал неоднократно. Так меня инструктировали.

– Немного не так. Этого агента заменили мной несколько часов назад.

– А! Вот в чем дело! Теперь понятно, почему ты вдруг поумнел. Три часа назад мне дали на тебя характеристику, которая полностью противоречит той, что я получила в самом начале.

– Тогда не будем терять времени.

– Хорошо. Угощайся, а я буду знакомить тебя с деталями. Смелей, смелей! Это из меню по классу «люкс». Всё натуральное, и вино неплохое. Не то, что тебе бармен подсовывает.

Вспоминаю напиток а ля денатурат, синтетический обед и содрогаюсь. Действительно, ужин по классу «люкс» и в самом деле люксовый. Пока я ем и запиваю ужин недурным вином, Кора, так же отдавая должное столу, рассказывает.

С её слов я понимаю, что с оружием в «Алмазную пыль» проникнуть невозможно. Ношение оружия там строжайше запрещено во избежание самоубийств и «несанкционированных» сведений счетов между игроками. Это, разумеется, не относится к охране комплекса, членам Мафии, контролирующей «Алмазную пыль», и к телохранителям именитых и очень богатых особ. Есть одно исключение: телохранители не могут входить с оружием в игорные залы.

В первый день мы будем играть в рулетку. В неё много не выиграешь, но и не проиграешь. За этот день мы должны изучить схему расположения охраны на выходах из комплекса и засечь телохранителей конкурентов. Иными словами, произвести рекогносцировку. После этого мы приступим к разработке путей отхода. Одновременно с этим мы должны выиграть сумму, необходимую для покупки Олимпика.

К исходу первого дня в «Алмазной пыли» соберутся три весьма богатых любителя карточной игры. Они прилетают туда ежегодно и всегда оставляют Мафии в «Алмазной пыли» неплохую прибыль. Но никогда не теряют надежды на крупный выигрыш. В этот раз им придётся раскошелиться покруче. Играть будем в Большой Звон. Эта игра начинается с торговли за ставку, и играют четверо, назначившие самые крупные.

В ответ на мою просьбу Кора начинает излагать мне принципы и правила игры. Через минуту мне почти всё становится ясно. Я даже слегка балдею от удивления.

– Стоп! – говорю я Коре и задаю несколько уточняющих вопросов.

– Всё! – констатирую я, получив ответы, – Эту игру я хорошо знаю. Она довольно популярна у меня дома, и я неплохо и почти всегда успешно играл в неё.

– Ты уверен? – с сомнением в голосе спрашивает Кора.

Еще бы! Великое Время! Это же обыкновенный преферанс!

– Будь спокойна, Кора. Канделябрами за нарушение правил меня не побьют. А с твоей помощью, если меня правильно информировали о твоих способностях, я имею в виду ясновидение и телепатию; успех нам обеспечен.

– Тебя правильно информировали, – улыбается Кора, показывая ослепительно-белые ровные зубки, – Ты у капитана был?

– Был. Довольно неприятная личность.

– Время с ним. Он, кроме пароля, должен был сказать тебе ещё кое-что.

– Да. Он сказал, что после того, как прозвучит пароль, я поступаю в твоё распоряжение и должен исполнять твои приказы.

– Какие именно, он не уточнял?

– Он сказал: любые приказы.

– Правильно сказал, – Кора смотрит на меня из-под изогнутых бровей оценивающим взглядом и неожиданно говорит, – Тогда, приказ первый. Раздень меня!

Видя моё замешательство, Кора встаёт, лицо её приобретает властное выражение. Она сердито топает каблучком золотистой туфельки:

– Тебе что, приказ повторять надо!?

– Слушаюсь и повинуюсь, госпожа, – отвечаю я и подхожу к Коре.

Расстегнув золотую пряжку на шее, осторожно начинаю снимать с её плеч мантию. Но Кора недовольна:

– Что, в твоём Мире мужчины так женщин раздевают?

Всё понятно. Та ещё штучка! Задерживаю ладони на плечах и легко провожу ими по шее, до ушей и обратно, попутно согревая шею своим дыханием.

– Так, уже лучше, – комментирует Кора более миролюбивым тоном.

Она приподнимает руки, и я медленно снимаю с неё тонкий красный свитер, мягко проводя ладонями по телу вверх от талии до грудей. Там я задерживаюсь, ласкаю нежные полушария вращательными движениями и, пропустив соски между пальцами, ласкаю их губами и языком.

– Почти удовлетворительно, – хвалит меня Кора и добавляет, – Себя не забывай.

С этими словами она расстёгивает у меня на шее пряжку и сбрасывает на пол мою мантию. Быстро стаскиваю свой свитер, и мы с ней остаёмся в одних шортах и чулках. Обхватываю Кору за плечи и талию и приникаю к её груди. Быстрыми поцелуями покрываю лицо, шею и плечи, а руками слегка поглаживаю поясницу и упругие ягодицы. Когда мои губы добираются до грудей Коры, я запускаю ладони под её шорты и начинаю медленно стягивать их, попутно покрывая поцелуями груди, живот, лоно и бёдра, обтянутые розовыми чулками. Когда я добираюсь до колен, Кора переступает через свои беленькие шорты и, погладив меня по плечам и шее, комментирует:

– Почти молодец.

Она подтягивает меня к себе и запускает ладони в золотистых перчатках мне под шорты. Делаю движение, чтобы стянуть с её руки длиннющую, выше локтя, перчатку, но Кора резко выдёргивает руку:

– Ты что!? – она гневно смотрит на меня, но её взгляд быстро смягчается, – Ах, да, я и забыла, ты же из другого Мира. Запомни: здесь обнаженные ладони и запястья, самое интимное место у женщин. И только женщина может решить, когда ей снять в присутствии мужчины перчатки и стоит ли это делать вообще. Понял?

– Понял, – отвечаю я и почтительно целую, упомянутые интимные места, обтянутые золотистой эластичной тканью.

– Ну и хорошо, что понял, больше не ошибайся, – миролюбиво ворчит Кора и снова запускает ладони под мои шорты.

На ходу приласкав мои самые интимные места (хотя, кто его знает, вдруг в этой Фазе у мужчин самой интимной частью тела считается пятка), она освобождает меня от шортов и забирается на постель в том виде как есть: в розовых чулках, золотистых туфельках и перчатках и с золотой цепочкой на шее. Мне некогда возиться с ремнями моих сандалий, и я быстро приземляюсь на красный бархат «аэродрома».

Что-то подсказывает мне, что здесь требуется не спешка, а всё моё искусство, и я высвобождаю записанную Леной секс-программу. Странно, но Кора, похоже, ждала от меня именно этого. Она отвечает мне так же умело и так же тонко, словно и в ней работает такая же программа. Безотказными и эффективными приёмами мы, не спеша, разогреваем друг друга до высшего градуса и без всяких слов, чисто интуитивно, находим ту единственную, которая нам обоим в данный момент нужна, позу.

Соединившись, мы так же безошибочно определяем темп и амплитуду движений, точнее, ритм их изменения, тоже тот единственный, который нам с ней необходим. Работаю я аккуратно, всяческими методами задерживая приближение своего и ускоряя её оргазм. Руками и языком делаю всё, чтобы он у неё был наиболее ярок, наподобие затяжной вспышке молнии. А зеркала на стенах и потолке многократно отражают наши переплетённые и активно движущиеся тела, и это делает наши действия ещё более эффективными.

Кора, со своей стороны тоже делает всё необходимое, чтобы мои ощущения не опередили её по Фазе. Я чувствую приближение высшей точки. Пальцы Коры судорожно вцепляются в красный бархат. Верхняя губа приподнимается, обнажая ровные белые зубки. Из горла вырывается долгий, очень долгий, мучительно-сладостный стон, переходящий в крик. Тело Коры содрогается в судорогах, корчится и выгибается.

Примерно то же испытываю и я, но не могу описать, в зеркала оглядываться и мысли нет. Я не оставляю Кору, а замираю в ней, изредка осторожно пошевеливаясь. И каждое движение порождает у неё в ответ такую же вспышку экстаза. Вспышки постепенно становятся всё слабее, и когда она в ответ на моё движение только сладко вздыхает, я выхожу из неё и осторожно укладываюсь рядом.

Кора тут же прижимается ко мне, закидывает на меня ногу и начинает легко ласкать меня. Отвечаю ей нежными движениями. Внезапно Кора приподнимается, откидывает в сторону свои роскошные волосы и спрашивает:

– Так ты, оказывается, мой земляк?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты разве не из… – она произносит длинное и непонятное слово.

– Нет, Кора. Если я правильно понял, что ты имеешь в виду, то я не оттуда.

– А что ты понял?

– Я понял, что ты из Биологической Цивилизации. Только там люди так тонко владеют искусством секса и только там они свободно владеют ясновидением, телепатией, телекинезом и телепортацией. Я не ошибся?

Кора тяжело вздыхает:

– Нет, ты не ошибся. Но ты-то как такому сексу научился?

Коротко рассказываю свою историю, предусмотрительно опустив лишь мотивы, которые побудили меня принять предложение Мефа. Кора слушает меня с грустной улыбкой и, выслушав, говорит:

– Ты что-то не договариваешь. Не забывай, что я немного умею читать мысли, по крайней мере, ясные. Но всё это – ерунда. Оказывается, мы товарищи по несчастью, и оба находимся здесь не по своей воле.

– Объясни. Со мной-то всё ясно. А вот ты, прямой агент, и вдруг, не по своей воле!

Кора сбрасывает на пол туфли и стягивает чулки. Соорудив из подушек горку возле стены, она прислоняется к ним спиной. Достав откуда-то расческу, она начинает расчесывать свой «водопад» и рассказывает.

Кора родилась и выросла в одной из биологических Фаз. Она ничем не отличалась от своих соплеменниц. Ничем, кроме одного. Кора страдала наследственной генетической болезнью, проявлявшейся через несколько поколений. Были испробованы все методики, но, в конце концов, болезнь была признана неизлечимой, и Коре пришлось смириться. Она читала и передавала мысли, владела телекинезом и всем прочим, чем владели её подруги. Но она начисто была лишена способности к телепортации.