Текст книги "Трое на плоту. Таёжный сплав"

Трое на плоту
Таёжный сплав
Владимир Дулга

© Владимир Дулга, 2016

ISBN 978-5-4483-0038-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Об авторе

Родился и вырос в семье офицера. Своей малой Родиной считаю Забайкалье, где прошло моё детство и юность, в небольшом, таёжном, военном городке. Выбрал, как и у отца, профессию военного. Окончил Благовещенское танковое училище и Академию бронетанковых войск. Сменил множество должностей и мест службы, был советским военным советником в Сирии. Сюжеты моих работ взяты из детства, службы и повседневной жизни. Герои произведений – друзья юности, сослуживцы, товарищи, простые люди.

Трое на плоту
Повесть

Вместо предисловия

Наиболее яркие воспоминания и впечатления юности приходятся на годы, прожитые в небольшом, затерянном в таёжных сопках, забайкальском посёлке, на севере Читинской области.

Первозданная красота тайги, необъяснимое очарование вечнозеленого моря, подёрнутые синеватой дымкой далёкие сопки, наложили неизгладимый отпечаток на светлое, красочное восприятие мира, так характерное для детства. И даже сейчас, по прошествии многих лет, уже одно название этого места, этой крошечной точки на карте Транссибирской магистрали, рождает в памяти нежные и тёплые воспоминания, возвышающие и несущие в прошлое, в неповторимую и прекрасную юность!

Часть первая

Небольшой уютный поселок, в котором мы жили, расположился в широкой долине, окаймлённой со всех сторон суровыми и сказочно красивыми таёжными сопками, на севере переходящими в непроходимые скалы, тянущиеся до Северного Ледовитого океана. На юге, вечнозелёное таёжное море плавно вклинивалось широкими языками в лесостепь, мелкими островками зелени простиралось до самой Монгольской границы. С востока на запад долину разрезали железная дорога и довольно широкая, с множеством перекатов и плавных плесов, говорливая, весёлая, с хрустально чистой водой горная речка.

На протяжении сотен километров бежали рядом громыхающая гружеными составами, блестящая отполированными нитками рельсов железнодорожная артерия, и скромная, звонкая на перекатах и в теснинах, иссиня чистая в глубоких омутах, отражающая красоту прибрежной тайги, быстрая река.

На востоке железная дорога упиралась в дальневосточный портовый город, на западе, с приближением Уральских гор, разделялась на множество ответвлений и веток. Речка, вытекая из таёжных горных озёр и студёных болот, то стремительно неслась, зажатая теснинами горных скал, то, с выходом на равнинные участки, дробилась на множество проток и стариц и вновь сливалась в одну полноводную, могучую стрелу. В нижнем своём течении чистые воды реки соединялись с прохладными струями других рек – сестёр. И вот уже одним целым, стремительным и сильным отдавали себя могучему озеру Байкал.

В самой реке и питающих её горных речушках в большом количестве водились прожорливый окунь, меланхоличный чебак и красноперка, хитрый стремительный хариус, зубастые, вечно голодные ленок и щука и, конечно же, царь таёжных рек, неутомимый охотник и безжалостный хищник – пятнистый таймень.

Старицы, заболоченные протоки и прибрежные озёра были плотно заселены золотистыми карасями, глупыми плодовитыми гольянами, зелёно-полосатыми озёрными окунями, стремительными щуками и царственно медленными, похожими на тарелку, карпами-долгожителями.

Поселок, насчитывающий около десяти тысяч жителей, двумя основными, достаточно прямыми улицами, протянулся вдоль железной дороги, которая, по-видимому, и дала ему жизнь. В почтовом адресе посёлок значился как «станция». Улицы были по-сибирски широкими и чистыми. К ним примыкали множество других улиц и переулков, длинных и коротких. С хорошими рублеными домами, дворовыми постройками и большими огородами. На востоке и западе посёлок заканчивался двумя военными городками авиаторов, которые, по местоположению относительно железной дороги, назывались «Южным» и «Северным».

Быт в таёжной глубинке во многом отличался от уклада жизни в крупных городах и столицах. Телевидение в то время в посёлке отсутствовало и единственным, действительным очагом культуры был Дом офицеров. Где регулярно работали различные кружки и секции, имелась богатая библиотека, бильярдные залы. Ежедневно демонстрировались художественные фильмы, в субботу и воскресенье устраивались танцы. Имелся драматический кружок, его участники давали постановки, на которые собиралось громадное количество зрителей. Для всех желающих ежедневно открывались двери двух спортивных залов, причём один из них – отапливаемый, размещался в огромном самолётном ангаре. Площадь его позволяла играть в ручной мяч и баскетбол одновременно. Зимой на футбольном поле заливали каток, и дети после уроков проводили на нем всё свободное время. Воскресенье обычно отдавалось любимому зимнему развлечению – лыжам. Окружающие сопки являлись идеальным местом для скоростных спусков по головокружительным склонам и крутым распадкам.

Редкий мальчишка в посёлке не умел плавать. Коротким забайкальским летом самым любимым местом отдыха подрастающей детворы, была река. Она тянула и манила к себе. И наряду с традиционными походами за грибами и ягодами, заготовкой шишек и кедровых орех, речка была главным развлечением – основой летнего отдыха.

Люди испокон веков селились по берегам рек и озёр, в водах которых добывали себе пищу. Жилища обычно возводились как можно ближе к воде, хозяйственные постройки, бани и огороды располагались на самом берегу.

Посёлок строился в период освоения таёжного края и строительства железной дороги. Он стоял на возвышенности и своими очертаниями повторял изгибы железнодорожных путей. Река не являлась судоходной, и жители не занимались промышленным ловом рыбы.

Собственно реки было две. Ближнюю, протекающую в нескольких сотнях метров от посёлка, нарекли «Протокой». Она брала своё начало из неизвестных ключей под горой, на краю посёлка. Через десяток километров упорного блуждания возле перелесков и на близлежащих полях, Протока втекала в основную реку. Она была спокойной и тихой с множеством широких, заросших травой и осокой плесов, соединённых между собой ручейками, через которые проходили тропинки и дороги. Эти места назывались бродами. Здесь всегда было много галдящей младшей детворы, рубашками и майками ловившей мальков на мелководье, брызгающейся и визжащей. Девочки постарше, сосредоточенно, как будущие хозяйки, чистили песком чугунки и сковородки, неподалеку, с мостков женщины полоскали бельё. Иногда на берег реки, в районе старых песчаных карьеров, с песней приходило подразделение солдат из ближайшей части. Там на берегу стоял шест с белым флагом и красным крестом, рядом палатка. Между мостками были натянуты канаты – дорожки. Играла музыка. Этот участок реки называли «солдатской купалкой» и здесь было довольно глубоко. Появление поющего строя солдат, на некоторое время отвлекали детвору от обычных занятий, наиболее бойкие старались пристроиться в хвост или голову колонны и тоже пошагать по пыльной дороге и невпопад попеть песню. Но вскоре строй рассыпался. Из одноцветного зеленого превращался в сине-голубой, по цвету трусов и маек.

Среди серьёзных пацанов купаться с детворой на Протоке считалось делом постыдным. Рыба тут ловилась плохо, в основном сетями и в плетеную «мордушку» – рыболовную снасть.

Раз в пять – шесть лет, в период большой воды, Протока оправдывала своё название и становилась проточной, соединяясь выше посёлка с основной рекой. Являлась тогда жителям полноводной и страшной, как вырвавшийся на волю разъярённый зверь, легко сносила размещённые близко от воды постройки, заборы и стога сена, пыталась вылиться в улицы и переулки, неслась шумной, пенной, грязной массой. Уже никто не помышлял перейти её вброд в знакомом месте, слегка закатав штаны, или переехать на велосипеде. Именно тогда люди добрым словом вспоминали первых переселенцев, не позарившихся на призрачные блага строительства ближе к воде, и построивших посёлок на возвышенности, там, где разгневанная вода не могла его достать.

Вторая речка имела своё название, но чаще называлась просто «Река». И если человек говорил, что пошёл на Реку, было ясно, что он идет не на Протоку. Основная река протекала в трех – четырёх километрах от посёлка, петляя по долине. Почти на протяжении всего лета была полноводной, с сильным течением, как и положено горной реке. Самый высококлассный пловец, не мог плыть против её течения, в лучшем случае, он плыл на месте, не в силах справиться с потоком. Рискнувшего переплыть реку смельчака, сносило вниз течением на сотни метров, в зависимости от ширины русла. Множество перекатов и порогов делали реку не судоходной. Одно время горячие головы из центра пытались организовать на ней молевый сплав леса, но застрявшие на перекатах брёвна создавали многокилометровые заторы, которые с трудом разбирали рабочие. Иногда завалы стояли до очередного половодья. Вскоре бессмысленные попытки сплава прекратились, но множество бесхозного товарного леса многие годы валялось по берегам и на островах.

Протекая по каменисто-щебёночному руслу, река оставалась чистой и прозрачной, практически полное отсутствие вредных производств на её красивых берегах, делали воду пригодной для питья на всём протяжении.

Редкое путешествие обходится без дороги и в частности железной, она разделяла посёлок на две части и соединяла его с остальным миром. По дороге в посёлок приезжали люди, чтобы остаться тут навсегда, или прожить определённый срок, а затем, вновь по этой же дороге, уехать на время, или насовсем. По железной дороге дети уезжали с родителями в отпуск, как казалось, далеко – далеко. И через месяц – полтора, загоревшие под южным солнцем, соскучившиеся по дому, возвращались назад, жадно разглядывая – что тут изменилось за их отсутствие? Поезда в то время водили паровозы, это позже магистраль стала электрифицированной. Товарные составы тянули один – два чёрных, закопчённых паровоза, которых почему-то звали «американками». На станции у водокачки они набирали воду, мощной струёй сбегающую в тендер из колонки. Затем короткими сигналами паровозы переговаривались и оба, одновременно, выпуская в небо тугие струи дыма и пара, трогали вагоны с места. Натужно пыхтя, бешено вращая на месте огромными колёсами, в облаках пара и дыма, выводили тяжёлый состав со станции. И долго ещё окрестные сопки оглашали их тяжёлые вздохи и затихающий перестук колёс.

Интеллигентно-чинными на фоне этих тружеников выглядели пассажирские поезда, их водили стремительно-элегантные, с зелёными боками и ярко красными колёсами «Лебедянки» – паровозы серии «Л». Вот вдали от станции, приближаясь, нарастал плотный гул, слегка разбавленный лёгким перестуком колёс, из-за пузатой, красной водокачки, изящно изгибаясь на повороте, радостно блестя широкими, светлыми окнами, мягко стуча на стыках колёсами, появлялся поезд. Влекомый изумрудно-зелёным паровозом, в облачках белого лёгкого пара, он плавно останавливался на первом пути. Хлопали открывающиеся двери и подножки, на перрон вытекала многоголосая, пёстрая публика, неся с собой запахи чужих городов, тепло южных морей, шум волн и крики чаек с берегов Тихого океана. Но колокол бил отправление, и поезд также неожиданно исчезал, неся своих пассажиров к новым городам и встречам.

Два раза в сутки через станцию проходил пригородный поезд, состоящий из трёх старинных, с деревянными ступенями, пассажирских вагонов и двух одноосных, не менее древних, товарных, поезд почему-то называли «Учеником». Говорят в стародавние времена, он собирал школьников – детей железнодорожников и возил в школу на ближайшую узловую станцию. А вечером после уроков развозил по домам, но годы шли и во многих населённых пунктах построили собственные школы и интернаты, но это детское, забавное название за поездом так и осталось. В последние годы он связывал два районных центра, отстоящих друг от друга на расстоянии, примерно, двухсот километров. Поезд приходил в посёлок утром, в пять часов, и шёл на восток, а вечером, в половине шестого, он возвращался на запад, график движения соблюдался строго. И если, находясь далеко от дома на рыбалке или в лесу вблизи железной дороги, человек видел днём спешащий на запад всеми узнаваемый куцый состав, значит, время приближалось к шести. Несмотря на преклонный возраст, в вагонах всегда было чисто и уютно, от желтых деревянных сидений пахло лаком и старым деревом. Ближе к паровозу находились товарные вагоны, в одном перевозили почту, изредка багаж и железнодорожный инвентарь, в другом – хлеб, который выгружали на всех остановках. Товарными вагонами заведовал суровый дядька с густой рыжей бородой, по имени «дядя Витя». Коротенький состав водил высокий, тоже почему-то укороченный, со стеклянной крышей паровоз серии «СУ», он был всегда чистеньким и ухоженным, чувствовалось, что локомотивная бригада относится к ветерану с любовью и уважением.

Что никак нельзя было сказать о вечно спешащем, задёрганном, маслянисто-грязном маневровом паровозике серии «ОВ» «Овечка» – как ласково называли его железнодорожники. Ловко снующим по путям, бесконечно перекатывая, соединяя и расцепляя вагоны, хриплым гудком покрикивая на зазевавшихся пассажиров, лишь изредка позволявший себе отдохнуть в дальнем тупике за складами.

Железная дорога жила своей особой жизнью. День и ночь, неся на своих плечах миллионы тонн груза и тысячи пассажиров, не замирая ни на секунду.

Как бы ни была длинна забайкальская зима, какие бы лютые морозы и злые ветра не несла она с собой, однажды наступал тот долгожданный день, когда всем становилось ясно – зима пошла на убыль. И пускай по утрам мороз ещё щипал нос и щеки, а в воздухе по-прежнему висела морозная дымка, днем солнышко начинало пригревать, нет-нет, да и закапает капель с запаривших крыш домов и сараев, потянутся к земле остроконечные сосульки. Очумевшие от морозов, грязные от сажи воробьи, больше уже не жмутся к печным трубам, а деловито прыгают по оттаявшим дорогам, выискивая что-то съестное, оглашая округу разноголосым, радостным чириканьем.

Местные ребята по-прежнему играли в хоккей на катке футбольного поля, но лёд становился каким-то мягким, податливым и не давал развивать прежнюю скорость. Воскресные лыжные вылазки в лес стали надоедать. На лыжне во многих местах, особенно на южных склонах, появились пятна земли и прошлогодней травы. Лыжные трассы, проложенные по замёрзшим болотам, вдруг упирались в возникшие за ночь наледи – ледяные горбы с сочащейся водой. Подо льдом шла своя весенняя жизнь невидимая людям, пока ещё маленькие ручейки приносили с горных распадков влагу, и она потихоньку поднимала лёд. В тайге стояла звенящая тишина, изредка нарушаемая криком птиц, вековые сосны и ели под весенними лучами сбросили груз снега, и сейчас с освободившимися поднятыми ветками тихо ждали тепла. Воздух был наполнен свежестью и ожиданием!

Постепенно снег таял, сначала на взгорках и южных склонах, потом появились проплешины земли на полях и заснеженных косогорах. Снег медленно исчезал, являя миру тоненькие стрелки зелёной травы, упорно пробивающиеся сквозь прошлогоднюю желтизну, сиреневые колокольчики подснежников, с ярко-желтой серединкой, пышное ликование зарослей багульника, в обрамлении вечно зеленых елей, повсюду звенели, переливаясь в бликах солнца, весенние ручьи. Громадные сугробы в глубоких оврагах и распадках синевато потемнели и сели – сжались под лучами солнца. Берёзы, тополя и ивы, как и раньше, оставаясь без листвы, накинули на себя светло-зеленую вуаль набухших почек. Воздух задрожал от аромата согревающейся земли, поднимаясь на горизонте волнами, искажая очертания деревьев и сопок.

И однажды, тёплым весенним вечером, на землю опустился туман, плотный и мягкий как вата, он скрыл поселок и станцию. С высокого места было видно, как пухлые, мягкие, белые языки тумана расползаются по ближайшим распадкам и оврагам. Деревья и дома, как бы висели в воздухе, отрезанные от земли плотным ковром тумана, и звуки с трудом пробивались через это покрывало. Паровоз с составом казался не реальным, так как двигался почти бесшумно, наполовину выступая из тумана и раздвигая его своей мощной грудью, наподобие былинного богатыря. Наутро туман съел оставшийся снег и лёд, кусты и деревья дружно зазеленели крохотными листочками, рано проснувшиеся птицы огласили мир радостным пением. Тёплый ветер разогнал туман, и лучи горячего солнца заполнили мир!

А на реке, на первый взгляд, всё оставалось по-старому. Также мощный ледяной панцирь сковывал её гладь, и казалось, нет таких сил, чтобы сбросить эти надоевшие ледяные оковы. Но так казалось только на первый взгляд. Если внимательно присмотреться и здесь присутствовали большие перемены, то там, то здесь, на льду задымилась паром верховая вода, то есть вода, вышедшая поверх льда. Во многих местах появились полыньи и промоины, в которых журчала и шумела вода, подтачивая ледяной свод. Множество ручейков, ручьёв и горных речушек несли в реку талую воду, и она исчезала подо льдом, да и сам лёд от берега теперь отделяла полоска воды, которая день ото дня становилась всё шире и шире.

Если тихонько постоять на берегу, то становится слышно, будто что-то шумит и ворочается подо льдом, сдержанный гул становится всё мощнее и мощнее, он ширится и охватывает всё пространство над рекой и прибрежными лесами. Кажется что это нечто, вот-вот вырвется наружу со страшным грохотом, сметая всё на своём пути.

И в один из солнечных дней в первых числах мая, когда река набухла от весенней влаги и вроде бы даже вспучилась посредине ледового панциря, люди в ближайших к реке населённых пунктах услышали хлёсткий, как выстрел орудия грохот, переходящий в гулкие перекатывающиеся вдаль, и возвращающиеся раскаты, похожие на летний гром. Гром, идущий ни сверху – с неба, а передающийся по земле, по её земной тверди, как будто даже почва качнулась под ногами. Зазвенели стёкла в окнах домов, посуда на полках, залаяли собаки.

– Река пошла!

Её было не узнать. Вся ширина ледового покрова от берега до берега покрылась множеством трещин. Лёд продолжал трескаться, стреляя вверх и в стороны мелкими кусочками. И над всем ледяным полем солнечные лучи, переламываясь в искрящихся ледяных брызгах, создавали причудливую радугу цветов. Грохот стоял неимоверный! Вся эта стреляющая, грохочущая, переливающаяся громада медленно двинулась вниз по течению, неестественная в своём жутком, медленном, одновременном и неудержимом движении. Из-подо льда брызнула вода, мгновенно затопляя прибрежные кусты, шипящими бурунчиками понеслась в низинки и овражки, увлекая за собой мусор и прошлогоднюю листву.

Через несколько часов, спящая долгие, зимние месяцы река, продемонстрировала людям свою неистраченную мощь и силу. Ширина реки увеличилась в несколько раз, она затопила все низменные места, балки и овраги, некогда высокие прибрежные кусты едва выглядывали верхушками из мутных, свирепых волн. Вода лизала железнодорожную насыпь, пыталась выплеснуться на улицы посёлков. Перед взорами стоящих на высоком берегу людей, неслись в бешеном водовороте, постоянно покачиваясь на волнах громадные поля льда. Они с хрустальным звоном сталкивались друг с другом, с шипением лезли на берег, дробились о камни и вновь исчезали в воде, большие льдины, зажатые на перекатах, ломались, вставали вертикально вверх и с грохотом опрокидывались в воду. Всё напоминало долгожданный, большой, неудержимо весёлый, разухабистый праздник.

На следующий день льда стало гораздо меньше, река несла его из верховий. Вот из-за поворота появился кусок зимней дороги с еловыми вешками, дорожной колеёй, клочками упавшего с саней сена, и так же быстро исчез за очередным поворотом. Как в кино перед глазами людей проплыла большая льдина, с брошенным стожком сена и сидящими, прыгающими возле него тремя или четырьмя, не сменившими шубки, белыми зайчатами. А на следующей льдине, метрах в ста, одиноко металась хитрая лисица, по-видимому, на этот раз перехитрившая саму себя, позарившаяся на беззащитных зайцев и попавшая впросак. Вероятно привыкшая за своё неблизкое путешествие ко всему, и не обращающая никакого внимания на свист и крики собравшихся на берегу людей. Вот появились оставленные кем-то громадные тракторные сани со стогом сена на них, наверное, хозяева поздно спохватились и не смогли спасти добро. Плыли мимо заборы, мостки, брёвна, части недавно ошкуренного деревянного сруба, полузатонувшие железные лодки парома. Ныряя и вновь появляясь на поверхности, проплыли чьи-то ворота со столбами и перекладиной. Чередой проследовали двухсотлитровые бочки из-под горючего, вероятно смытые с берегового склада.

А лёд всё шёл и шёл, громадные льдины не вписывались в повороты и въезжали в прибрежный кустарник, следующие за ними бились о передние, заталкивая их ещё дальше. С грохотом ломались ветки, подмытые берега обваливались, увлекая за собой растущие на них сосны и кусты черёмухи. Всё это плыло вниз по течению и застревало на ближайшем перекате. Река буйствовала несколько недель, постепенно успокаиваясь, и уже к концу месяца вошла в своё, обычное русло. О былом разгуле напоминали лишь сломанные кусты, завалы бревен на мелководье, мусор на берегу и кое-где застрявшие в кустах и оставшиеся на берегу льдины. Пришла весна!