Текст книги "За озером Байкал"

Храм

На ступеньках дома она ещё, три раза перекрестилась, поклонилась в пояс и они вошли во внутрь.

В храме толпился народ, впереди всех, делая крестные знамения, размахивая дымящейся баночкой на цепочке, быстро говоря какие-то непонятные слова, и громко припевая, ходил полный бородатый дяденька в блестящих одеждах с большим крестом на груди. Собравшиеся люди повторяли за ним эти слова и делали крестные знамения. Походив ещё немного, человек с крестом остановился, и повернулся к остальным. Люди встали в очередь и стали подходить, по одному к этому человеку кланяясь и целуя его руку. Бабушка сказала Вовке, что бы он никуда не уходил, и тоже пошла к бородатому дядьке. Она была последней в очереди. Поцеловав руку, она о чём-то с ним заговорила и махнула Вовке, чтобы подошёл. Вовка с опаской приблизился, но руку целовать не стал. Человек внимательно посмотрел на него и, растягивая слова, густым басом спросил:

– Как зовут, тебя отрок?

Так как, вокруг больше никого не было, Вовка понял, что «отрок» это он, и ответил:

– Вовой!

– Значит Володимиром?

Вовка, не знал Володимир ли он и промолчал.

– А сколько, тебе, лет? – снова спросил бородатый.

Вовка выставил вперёд руку и растопырил пальцы.

– Пять, батюшка! – вместо него ответила бабушка.

Они отошли с бабушкой в сторону и тихо заговорили. Вовка не слышал весь разговор, но услышал произнесённое бабушкой несколько раз слово «покрестить». Человек с крестом слушал молча, потом громогласно спросил:

– А родители кто? Они знают?

Бабушка что-то ответила, и Вовка услышал знакомое слово «офицер».

Человек повернулся, наложил на бабушку крестное знамение и ответил:

– Без согласия родителей не могу, голубушка! Не велено!

И важно удалился, шелестя нарядной одеждой.

По той же печальной аллее они вернулись на остановку сели на автобус и доехали до дома. Дома, мама, переволновавшаяся за их длительное отсутствие, подступила с расспросами. Бабушка просто сказала, что они ездили в храм были на службе. Что она хотела окрестить внука. Но батюшка отказался это делать, без ведома родителей.

Услышав это, мама всплеснула руками и села на стул:

– Ты, мама, почему меня то не спросила? Вот дела! Ты во дворе с кем нибудь уже разговаривала? А в церкви знакомых встречала?

Повернувшись, к не успевшему ещё раздеться Вовке, мама сказала:

– Иди, сынок, сюда! – наклонилась и тихо прошептала Вовке на ухо, – не надо никому рассказывать, куда вы с бабушкой ходили. И папе расскажешь, потом, не сегодня, пускай, это будет наша маленькая тайна. Договорились? А теперь, иди, погуляй.

Вовка утвердительно мотнул головой и начал натягивать валенки. Когда мама завязывала ему шарф, он услышал, как дедушка возле окна строго отчитывал виноватую бабушку:

– Ты что, старая, совсем из ума выжила, а если об этом у Николая на службе узнают? Куча неприятностей будет, если не хуже! Э-эх, баба и есть баба, ума, как у курицы!

Дедушка никогда не ругал бабушку и Вовка понял, что она совершила что-то очень нехорошее и постыдное. Но не знал что? Ещё он подумал о том, что если бы он сам повёл бабушку в дом с блестящей крышей, дело едва ли, окончилось просто беседой. Мама обязательно дала бы ему ремня, хотя, делала это исключительно редко.

Дедушка Сталин

Несколько последующих дней мама часто подходила к черной тарелке радио и слушала спокойный и величественный мужской голос, рассказывающий какие-то важные новости.

Люди в общем, коридоре, говорили в полголоса, а крикливая мама рыжей Люски перестала ругаться с соседями. Дедушка тоже сидел у репродуктора, читал газету и внимательно слушал все сообщения. Тётя Циля хлопотала возле своей керосинки, всхлипывая и вытирая маленьким платочком покрасневший нос. С Вовкой гулять было не кому, и он грустный сидел дома, катая по полу подаренные дедом новые машинки, отчаянно гудя губами и сигналя.

На следующее утро он проснулся поздно от громкого плача и причитаний, доносившихся из коридора. Сначала он подумал, что крикливая худая мама, наконец-то даёт ремня своей Люське. Вовка начал прикидывать, за что ей выпало такое наказание? Он даже хотел выглянуть в коридор и поприсутствовать при этом действе. Нет, он не был злорадным! Он даже не подозревал о наличии у людей такого чувства. Но Люська ему действительно очень надоела и опротивела. Мамы и бабушки не было дома. Дедушка, по-видимому, проснувшись рано, уже успел устать и вновь лёг спать. Дверь была закрыта. Плач в коридоре усиливался, стало ясно, что это плакала тётя Циля. Она не просто плакала, она выла, пытаясь вставить в этот крик души какие-то слова. Наконец пришла мама, не раздеваясь, прошла к радио и повернула выключатель в центре тарелки, из репродуктора полилась грустная мелодия. Проснулся дед и лежал, молча, закинув руки за голову. Вовка повозился немного и лёг так же как дедушка, расслабившись и свободно раскинув руки

Тарелка щёлкнула, музыка прекратилась, тот же твердый спокойный, без эмоций голос начал объявлять какое-то сообщение. Мама бессильно опустилась на стул, дедушка перевернулся на бок и поднял голову, бабушка застыла в дверях. Голос прекратился, снова заиграла грустная музыка. Мама повернула к Вовке голову, и он увидел у неё в глазах слёзы, бабушка перекрестилась, закрыла лицо руками и стояла, раскачиваясь из стороны в сторону, повторяя:

– Ох, господи, как теперь жить то, будем! Ох!

Дедушка молчал, глядя в потолок, глухо покашливая.

Тётя Циля снова, зарыдала во весь голос, громко причитая:

– Всё, всё, конец! Это конец, конец!

Вовка тоже хотел заплакать, но передумал, не понимая причины общей грусти. Он вылез из-под одеяла, прошлёпал по прохладному, недавно вымытому полу, обнял плачущую маму и жалостливо спросил:

– Мамочка, ты, почему плачешь? – Сынок, товарищ Сталин умер! Умер! – горестно повторила мама.

Вовка не хотел обижать маму, но всё же, спросил:

– А кто он?

– Товарищ Сталин наш вождь и учитель! Для всех людей он как отец!

– Значит он мне дедушка? – уточнил Вовка.

Мама кивнула головой и пошла что-то искать в коробочке с документами. Вскоре она вернулась с небольшим портретом усатого дяденьки в белом военном кителе с шитыми золотом погонами. Вытерла пыль фартуком и поставила портрет на комод.

Вовка всё время считал, что у него один дедушка – дедушка Ваня, второго дедушку он не знал, папа говорил, что его отец давно умер, и он его не помнил. У папы была жива одна мама, её звали Катей. И вот теперь, выяснилось, что у него есть ещё один дедушка, точнее был, и вот теперь, и его нет. Папа пришёл на обед хмурый с красно-чёрной повязкой на рукаве шинели. В булочной, куда Вовка пошёл вместе с мамой, женщины стояли в непривычно тихой очереди многие плакали. Вовка подумал, что женщины, наверное, думают, что теперь и они тоже умрут и их закопают под такими же тяжёлыми камнями как тех людей на старом кладбище в сосновом лесу. На следующий день все опять плакали, один дедушка не плакал он ходил, молча, думая о чем-то своём.

Эшелон

Незаметно прошло лето, Вовка подрос и на вопрос, когда ему идти в школу? Гордо показывал только один палец. Про страшные поездки в комнату с крючками щипцами и стеклянными комариком с толстой иглой он почти забыл. Дедушка и бабушка ещё весной уехали к себе домой, и теперь мама писала им длинные письма о своём житье-бытье. О товарище Сталине никто больше не вспоминал и не плакал. Никто из соседей во дворе после него так и не умер. Люська со своей крикливой мамой и рыжим папой перешли жить в пустующие комнаты Петра Марковича. Теперь в их квартире жили новые люди – приветливая тётя Полина и дядя Петя, который работал вместе с папой. Тётя Циля, как сказала мама, вышла замуж, у неё в комнате поселился тёмноволосый мужчина, его звали Борисом. Братья-близнецы стали ходить в детский сад и теперь редко гуляли во дворе. Лёха-моряк «натворил каких-то дел» и его посадили в тюрьму. Во дворе на радость детям построили новую песочницу и качели. У дома через дорогу ночью загорелась крыша, и Вовка до утра смотрел, как там стояли красные пожарные машины, были раскиданы по улице толстые белые шланги, из которых струилась вода, и бегали люди в блестящих касках.

Когда на деревьях появились первые робкие жёлтые листочки, в песочницу явилась вредная Люська в новой коричневой школьной форме с белым кружевным воротничком. Она гордо таскала по двору свой чёрный пустой портфель и казалась ещё более глупой. На следующий день продемонстрировать свою новую школьную форму вышли братья-близнецы, в своих одинаковых светло-серых без погон гимнастёрках под ремень, с блестящими бляхами, они выглядели как маленькие солдаты. Мальчики важно ходили по двору, то и дело, поправляя сползающие на нос фуражки с лакированными козырьками и буквой «Ш» вместо звёздочки.

Вовка им жутко завидовал, ему хотелось, чтобы единственный оставшийся палец побыстрее прошёл, и он тоже пошёл бы учиться. Братья – будущие школьники сообщили ошеломляющую новость – их папа сказал, что в школу они пойдут уже в другом месте. Всю часть переводят «к чёрту на кулички» далеко-далеко в Забайкалье и туда надо ехать поездом. Вовка уже знал, что «часть», это не кусочек от чего-то, а то место, где была папина работа. Куда они поедут, он не расслышал, но понял, что теперь им предстоит жить «за чем-то». А вот сообщение что они туда поедут поездом, его обрадовало. Свои предыдущие поездки с родителями в отпуск он не помнил и ему, очень хотелось покататься на поезде.

Действительно многие вскоре стали уезжать. Во двор заезжали военные машины, жильцы с помощью весёлых радостных солдат, грузили в грузовики свои узлы коробки и уезжали. В некогда шумном коридоре осталась тётя Циля со своим горбоносым дядей Борисом, рыжая Люска, со своими родителями, и Вовка, со своей мамой и папой. Люскиной маме теперь было не с кем ругаться, наверное, поэтому, она ходила грустная и расстроенная. В любимой детворой песочнице было тихо и скучно. Изредка там появлялся лучший друг Вовки – Виталька. Его папу никуда не переводили, и они оставались жить на старом месте.

Вернувшийся однажды вечером, папа сказал маме, что надо собираться, на днях отправляется последний эшелон, и он назначен его начальником. До позднего вечера они с папой собирали и складывали в ящики свои вещи. Вовка собрал все игрушки, но мама их «отсортировала», все поломанные и старые были безжалостно выброшены с мусором на помойку. Вовке было жаль потерянных игрушек, но он стойко промолчал, понимая сложность обстановки. Мама сказала, что дорога длинная не меньше десяти суток и надо подкупить кое-что из продуктов.

На следующий день с утра они отправились на рынок. Мама купила яиц, и они пошли к мясным рядам. На своём прежнем месте, глыбой стояла мама Лёшки-моряка, увидев соседей, она создала на лице нечто похожее на добрую улыбку. Вовка по привычке хотел спрятаться за маму, но, вспомнив, что они совсем скоро уедут «к чёрту на кулички» и там эта тётка их никогда не догонит, смело вышел вперёд.

– Ой, какой симпатичный мальчик! – Пропела ласковым голосом Лёшкина мама, – как жалко, что вы уезжаете! А мой сыночек всё мается, сидит где-то под Тайшетом, ещё два года осталось.

Мама купила довольно увесистый кусок мяса, в овощных рядах взяли огурцов, помидор и редиски. Всю дорогу домой Вовка представлял себе как, несчастный Лёха-моряк, сидя под тяжёлым Тайшетом, «мается от безделья». Именно так говорила тётя Глаша своим внукам, когда они не знали, куда себя деть и добавляла, что, когда ей нечего делать она носки и варежки вяжет, а когда очень сердилась, ещё вспоминала про какого-то опрятного кота. Вовка подумал – жалко, что они уже ушли с рынка, надо вернуться и подсказать Лешкиной маме – пускай и он вяжет носки, или варежки, или заведёт себе кота.

На следующее утро на грузовой машине приехал папа. Он и ещё три дяденьки солдата вынесли их немногочисленные вещи и сложили ближе к кабине. Сказав, что пока эшелон ещё не подали и за ними к вечеру придёт машина, папа уехал. В пустой комнате остался деревянный стол, две табуретки, чемодан с вещами и старый помятый чайник на кухонной плите. Они с мамой сели к столу и долго молчали, каждый думал о своём. Вовка в душе был рад, что скоро они покинут этот дом. Тут навсегда останется страшная башня-водокачка, вместе с живущим в ней Бабаем, опасная мама Лёхи-моряка, вредная Люська и скамейка на детской площадке, где Вовка постоянно засаживал себе занозы.

– Мама, а куда мы поедем?

– Далеко, сынок, в Забайкалье. Есть такое огромное красивое озеро – Байкал, а мы будем жить за ним. Понял?

Вовка мотнул головой в знак согласия. А сам попытался представить его. Он знал, что такое «озеро» на нём он кормил гусей, когда они ездили с папой пить пиво. Но каким большим должно быть то озеро, за которым они будут жить и до которого, надо было ехать много дней на поезде, Вовка представить не мог. Оставшееся до вечера время он бродил по пустым комнатам бывших соседей смотрел в окно пил чай, который им принесла добрая тётя Циля. На исходе дня в дверь постучались, и вошедший дядя солдат сказал, что надо ехать. Попрощавшись со всеми, они вышли во двор, на улице стояла зелёная легковая машина, которую как Вовка уже знал, называли «эмкой». Машина сделала круг объезжая детскую площадку, когда она проезжала ворота, Вовка оглянулся и в последний раз оглядел знакомый двор. Вовка надеялся, что они приедут на вокзал, где он уже был, провожая бабушку и дедушку. Но машина, поплутав по каким-то переулкам, привезла их к большим деревянным сараям стоящим вплотную к блестящим рельсам. На рельсах стояло несколько зелёных пассажирских вагонов длинная цепочка коричневых – товарных и много невысоких ящичков на железных колёсах. На которых стояло множество всяких разных автомобилей и бескрылых самолётов. Папа провёл их в зелёный вагон, в вагоне уже было много людей, незнакомых тётенек дяденек в военной форме и в свитерах. Где-то в глубине вагона плакали маленькие дети, пахло потными телами, какой-то едой и лаком деревянных сидений.

– Вот наше купе, – сказал папа, откидывая висящее синее одеяло, пропуская Вовку и маму вперёд.

То, что папа назвал купе, состояло из четырёх лавок, две верхние были прицеплены к стене, на нижних можно было сидеть. Между ними под большим окном со шторками располагался квадратный столик. На самом верху под потолком на полках лежали вещи увезённые утром. Мама и Вовка с папой сели друг против друга на скамейки собираясь поговорить:

– Поедем не скоро, ночью, – сказал папа, – постели проводник принесёт, располагайтесь.

Я уже поужинал, не ждите – ложитесь спать.

За занавесом раздалось предупредительное покашливание, а затем мужской голос:

– Товарищ капитан, там железнодорожники пришли, просят вас выйти!

– Отдыхайте, – сказал папа, – я пошёл.

Поцеловал маму и Вовку и ушёл. Из-за занавески выглянула женщина, огляделась, улыбнулась маме, как старой знакомой:

– Женя, здравствуй! Слышу, за стенкой разговаривают, думаю, вы с Колей, или не вы? А что, Николаю звание присвоили?

– Да! – засмеялась мама, – перед самым отъездом, вчера объявили!

– А я слышу «товарищ капитан» думала, что соседи у нас кто-то другие. Наверное, и обмыть не успели?

– На новом месте обмоем!

– Ну ладно, пойду своё войско укладывать. Мой заступил дежурным по эшелону, – голова исчезла.

– Мама, – тут же спросил Вовка, – что эта тётя про папу говорила?

– Нашему папе присвоили звание «капитан».

Наверное, всем «начальникам эшелонов» присваивают это звание, подумал Вовка – такой порядок. Капитанами по его представлению были суровые бородатые люди, управляющие кораблями с биноклями на груди. Это были моряки, папа не был моряком, но всё равно как Вовка уже слышал, его называли «капитаном». Пришедшие к папе какие-то железнодорожники всего скорее и принесли ему бинокль, а если он не будет бриться, как случалось в отпуске у него вырастет борода. Вовке было не понятно, как женщины собирались «обмывать капитана», если это будет выглядеть так же, как мама моет по вечерам Вовку в тазике, папа точно не согласится тем более при чужой тёте. Вовка представил раздетого мокрого папу стоящего в тазике с бородой и биноклем на груди и засмеялся. Мама с удивлением посмотрела на него, посчитав, что так сын радуется повышению отца, сказала:

– Папа вернётся, посчитаешь звёздочки у него на погонах. Раньше сколько было?

Вовка показал три пальца:

– Три!

– Правильно! Вытирай мокрым полотенцем руки, и будем кушать, видишь, темнеет!

За окном быстро набегали вечерние сумерки где-то далеко, через качающиеся ветки деревьев мелькал одинокий уличный фонарь. Неожиданно по окну застучали первые капли дождя, длинные мокрые слёзы, догоняя друг друга, бежали по стеклу, исчезая за его нижней рамой. Стало скучно и грустно. В вагон принесли квадратную коробочку с застеклёнными стенками, внутри её горела свечка точно такая же, как та, что мама зажигала, когда внезапно в доме гас свет. Тогда, Пётр Маркович что-то делал за дверкой железного ящика в коридоре, а тётя Циля ходила по тёмному коридору стучала в двери и громко объявляла:

– Выключите все потребители!

Мама, покопавшись в сумке, тоже зажгла свечку и поставила её в пустую кружку. В купе стало светло и немножко веселее. Вовка, проголодавшийся за день, взял очищенное мамой яйцо и попытался его откусить. Откусилась только белая его часть под ним обнаружилось ядро зеленоватое снаружи и жёлтое внутри. Вовка с трудом его откусил, ядро не жевалось и прилипало к верху рта. Мама, заметив его мучения, налила чай из термоса и протянула со словами:

– Горе, ты, моё! Это яйцо, сваренное вкрутую, чтобы не испортилось в дороге, привыкай кушать такие!

Пока Вовка боролся с крутым яйцом, мама приготовила ему постель на нижней полке. Уставший от нахлынувших событий и впечатлений немного повозившись на непривычном ложе, Вовка заснул.

Дорога дальняя

Проснулся он от странного ощущения что, что-то не так. Нет, всё вокруг осталось прежним – стол со стаканами, тусклый свет фонаря со свечкой в коридоре. Мама спала на соседней полке, но что-то было не так как прежде, когда он засыпал. Под полом неведомая сила тихонько скребла, как будто полозья санок попали на асфальт. По висящему вместо двери одеялу медленно перемещались поперечные световые полосы. Внутри вагона что-то поскрипывало и щёлкало. Ложечки в стакане дружно дребезжали, а во всём лежащем теле было ощущение, что оно плавно плывёт над землёй.

Вовка вскочил и прильнул к окну, за стеклом медленно проплывали столбы с висящими на них гирляндами лампочек. Иногда перед ним мелькали коричневые вагоны, они шли один за другим, потом внезапно прерывались. За окном медленно уходил назад большой освещённый дом, какие-то люди прогуливались вдоль его ярких окон. Дяденька в красной фуражке со свёрнутым флажком в руке стоял и смотрел в Вовкину сторону. Проснулась мама, глядя в окно, с какой-то грустью сказала:

– Ну, вот и всё! Поехали! – помолчав, добавила – что-то, долго нашего папы нет? Папа вскоре пришёл. У него не было бинокля, который должны были подарить железнодорожники и в который Вовка, втайне надеялся посмотреть. Вовка встал на качающуюся кровать-полку и посчитал звёздочки на погоне сидящего отца, их было четыре. Эту цифру Вовка уже знал.

Они все вместе ещё раз покушали, папа опустил одну верхнюю полку, мама расстелила постель, вскоре все улеглись. Под монотонный стук колёс Вовка снова заснул.

Разбудила его мама, в вагоне громко переговаривались люди, по полу тянуло лёгким холодком, эшелон стоял.

– Давай, сынок, вставай, завтрак принесли! Пока поезд стоит, покушаем, может, успеем погулять. Одевайся, бери тарелку и пошли.

Вовка как мог быстренько оделся. Взяв тарелку, отправился вслед за мамой. В начале длинного коридора стояло два дымящихся круглых зелёных бака. Большой поварёшкой мама наложила коричневой каши в тарелки, и они набрали чай в свой термос. Пришёл папа, все вместе позавтракали. Мама называла кашу гречневой и солдатской, Вовка с удовольствием съел целую тарелку. После этого по железной лестнице спустились из вагона на землю. Пассажиры гуляли вдоль состава, не отходя особенно далеко. Возле коричневых вагонов заиграла музыка, и кто-то громко запел. Но вскоре паровоз, выпускающий струи пара в начале поезда, дал гудок, люди поспешили в свои вагоны, и поезд тронулся. Из окна были видны скошенные поля, маленькие посёлки и деревушки. Иногда на пути поезда попадалась большая река. Тогда, совсем рядом, с окном быстро мелькали металлические конструкции моста, а далеко внизу тихо струилась вода. Если река была большой, по ней плыли чёрные грузовые корабли и белые нарядные пароходы. Вовка боялся, что поезд может поскользнуться на блестящих рельсах и они вместе с вагонами, машинами и бескрылыми самолётами рухнут в реку. Он всегда с замиранием сердца ждал, когда мост, наконец, кончится. На въезде и выезде с моста стояли люди в зелёных фуражках с винтовками, а под мостом по вытоптанной траве бегали большие собаки. Со временем, он даже стал угадывать, когда будет мост. Если железная дорога начинала подниматься на высокую насыпь, внизу на земле появлялся забор из колючей проволоки, значит – скоро будет мост. Обычно мост перепрыгивал реку возле очередного большого города. Тогда с обеих сторон насыпи начинали тесниться постройки дома, мелькали дороги с идущими по ним машинами, бежали занятые своими делами люди. Потом поезд начинало качать из стороны в сторону, и если плотно прижаться к стеклу, то можно было увидеть на повороте, с одной стороны, чёрный, выпускающий белый пар паровоз, а, посмотрев в другую сторону, успеть разглядеть машины и коричневые вагоны, едущие следом за зелёными.

Эшелон часто останавливался, если остановка была короткой никто, кроме часовых, из поезда не выходил. Вовка видел в окно, как вдоль вагонов прохаживались дяденьки солдаты с винтовками на ремне. Как папа объяснил, для того чтобы посторонние не приближались к эшелону. Вовка ехал в эшелоне и не был посторонним, это прибавляло ему гордости. Иногда, на остановках к поезду прибегали местные пацаны, стоя в сторонке, они с интересом рассматривали вагоны пассажиров самолёты под брезентом и «колёсные машины», как папа называл автомобили. Они тоже были посторонние, Вовка из окна гордо поглядывал на них, точно зная, что он не посторонний, а принадлежность воинского эшелона он чувствовал, что мальчишки ему завидовали. Когда же беспрестанное покачивание вагона и однообразие колёсной жизни начинала надоедать, он напротив завидовал им. Сейчас эшелон уйдет, и мальчишки пойдут по своим мальчишеским делам, будут играть в догонялки прятаться вон за теми поленницами дров, строить штаб из всяких палок и досок. А он так и останется одиноко сидеть у окна и смотреть на надоевшие поля перелески столбы и мелькающие провода.

На больших остановках именуемых «узловыми станциями», происходила «смена локомотивов», уставший от многочасового пути паровоз в «голове состава» отцеплялся и ехал «в депо отдыхать». Со стороны «хвоста поезда» медленно появлялся другой, такой же чёрный с громадными красными колёсами. С блестящей металлической «рукой» вдоль колёс, которая беспрестанно сгибалась и разгибалась в такт движения. Отчаянно сигналя, паровоз не спеша, проплывал вдоль состава, будто осматривая то, что ему предстояло тащить, и важно занимал своё место впереди. Вагоны дергались, сталкиваясь, где-то внизу громко шипел воздух.

Во время таких остановок к поезду приходили тётеньки, продавая всякую еду. Это были ягода и семечки, разложенные в кулёчки; бутылки с молоком; варёная картошка с зелёным луком, завёрнутая в газету; варёная и жареная рыба. Сначала тётки осторожно подходили и останавливались в стороне, опасаясь строгих часовых. Тогда женщины из эшелона кричали часовым, чтобы те вызвали «дежурного по эшелону». Приходил офицер с красной повязкой или Вовкин папа и разрешал подпустить торгующих. Счастливые тётеньки, перебегали через пути, наперебой предлагая свой товар, население зелёных вагонов дружно высыпало на улицу. Все перемешивались. Вскоре радостные торговки уходили к себе на ходу, пересчитывая деньги, нагруженные пассажиры, с трудом залезали в вагон, передавая, друг другу покупки. В установленное время на больших остановках играл горнист и если внимательно вслушаться в звуки его сигнала, то можно было услышать – «бери ложку, бери хлеб, собирайся на обед!» Вдоль вагонов спешили солдаты несущие тяжёлые термоса с едой, возле коричневого вагона с дымящейся трубой, называемого всеми «кухней, возникала небольшая очередь. По вагону разносился запах свежего борща, перемешивающийся с ароматом купленной варёной картошки рыбы и солёных огурцов, все дружно приступали к еде. Сигнал, призывающий на обед, был совершенно одинаковый, независимо от того происходило дело в обед, утром во время завтрака, или в ужин. Это очень смешило Вовку. Обычно кушать приходил и папа, ел он мало, объясняя это тем, что уже перекусил «снимая пробу». Это тоже занимало Вовку – пришёл на кухню папа, попробовал, ему понравилось, и он сказал – что всем можно кушать. Дома обычно это делала сама мама. Вовка представил себе, что они сидят с мамой голодные возле пустых тарелок и ждут, когда отец им разрешит покушать, а его всё нет и нет!

К ним в купе притянули телефон, коричневая коробочка стояла на столе, и иногда негромко звенела. Вовка знал, что три звонка это им, обычно отвечала мама, или отец. Вовке трогать телефон, было запрещено.

Через несколько дней, за окнами вместо однообразных берёзовых «колков» потянулись темно-зелёные, бескрайние массивы густого леса. Мама сказала, что это «тайга» и тут живут всякие дикие звери и птицы. Вовка внимательно всматривался в то подступающий к самой дороге, то убегающий вдаль лес, но так не разу никого и не увидел. Наверное, разбежались, заслышав поезд, решил он.

Однажды под вечер эшелон остановился на какой-то небольшой станции напротив длинного одноэтажного здания с вывеской наверху. Папе, который в это время ужинал, позвонили «с локомотива» и сказали, что стоянка десять минут «будем пропускать скорый». Папа ушёл, пообещав вскоре вернуться. Показав на длинное здание, мама пояснила, что это вокзал. Вовка уже знал многие буквы, и они начали с мамой складывать буквы, написанные на вывеске. С трудом Вовка прочитал слово «Тайшет» и, вдруг вспомнил, что о нём им рассказывала мама Лёшки-моряка. Как он не старался, но так и не смог не под громадной вывеской ни рядом со зданием разглядеть сидящего и «мающегося» моряка. Наверное, он где-то под этим тяжёлым угрюмым зданием, предположил Вовка. Как те непослушные пацаны, которых поймал жуткий Бабай из водонапорной башни возле рынка. А может, Лёха отошёл, куда нибудь не надолго, чтобы отдохнуть.

Он рассказал о своих сомнениях маме, они долго смеялись над его мыслями с подошедшим отцом. Папа посадил его на колени и рассказал, что дядя Лёха-моряк совершил тяжкий проступок, за который его отправили в эти дальние таёжные места, где он не сидит, а работает на тяжёлых работах и не имеет права вернуться домой. «Под Тайшетом», означает, что работа эта находится недалеко вот от этой станции – Тайшет.

За окном мелькающей зелёной лентой прогрохотал скорый поезд, на минуту закрыв перрон и здание вокзала. Вскоре и они поехали, исчез вокзал, вдоль железной дороги потянулся забор из нескольких рядов колючей проволоки с вышками по углам, на которых, блестя штыками, виднелись часовые. За проволокой какие-то люди в чёрных одеждах закатывали на вагоны большие толстые брёвна.

– Может среди этих людей и работает наш бывший сосед? – глядя в окно, сказал отец.

– Папа, – спросил Вовка, – почему же мы едем ещё дальше, чем этот дядя? Мы тоже что-то натворили?

– Так надо, Володя! Мы люди военные, служим и живём там, где надо стране!

Вовке стало приятно, что папа причислил и его к людям военным.

– Ну а как же? – удивился отец, – ты, хотел от друга Витальки уезжать? Нет? Тебе нравился двор друзья песочница? Конечно! Или не так? Так! Но поехали мы с мамой, и ты, собрался и поехал! Правильно? Значит, ты тоже подчиняешься военному приказу!