Текст книги "У истоков Руси: меж варягом и греком"

В старом футарке, древнейшем германском руническом алфавите, руна называлась inguz (ингуз) по имени божества древнегерманского языческого пантеона Инга, который считался родоначальником первой легендарной династии шведских конунгов, получившей по этому патрониму название Инглингов. Так что германское происхождение «иговского» эстонского языка сомнений не вызывает.

Но почему у Курбского язык зовется «иговским», а не «инговским», как можно было бы ожидать? Разобраться в этом нам поможет, сам того не подозревая, автор «Повести».

Я уже говорил это раньше и утверждаю еще раз: у автора «Повести» было очень мало документальных источников информации о прошлом Руси до Владимира Крестителя. Я, в частности, подозреваю, что о существовании «князя» Игоря он узнал не из киевских летописей, которых до Владимира I никто и не вел, а все из тех же византийских хроник. Архонт[26]26
  Архонт (греч.) – владыка, повелитель. Византийский титул владык среднего ранга, в частности применявшийся в отношении правителей варварских племен.


[Закрыть] Русии Игорь упоминается, например, Львом Диаконом как отец[27]27
  В некоторых переводах как брат.


[Закрыть] Святослава в рассказе о болгарском походе последнего. В текстах на греческом имя Игорь выглядит так: ’Іγγορος или ’Іγγωρ. По правилам греческого правописания простая гамма γ передает звук (г), а двойная гамма γγ – «носовое г». Соответственно самими греками имя Игоря произносилось (ингор(ос)). Наиболее вероятно, что у отца Святослава было германское имя Ингвар (более точно (ингўар) с «носовым г» и «полугласным у») или, если русь была «не совсем шведами», то нечто похожее. Переводчик византийской хроники то ли по незнанию греческого произношения, то ли по другой причине передал кириллицей двойную гамму как простую и в результате вместо Ингора получил не существовавшее в природе имя Игоръ, которое, однако, прижилось и в форме Игорь осталось весьма популярным вплоть до наших дней. С тех пор превращение «носового г» в простое (г) при переводе греческих и латинских текстов на русской язык стало традицией, сохранявшейся потом много сотен лет и проявившейся у Курбского в «иговском языке». Так что «имена русского именослова… Игорь, Игельд и Иггивлад» так писались только в русских кириллических текстах, латиницей же их оригиналы изображались несколько иначе: Ingvar, Ingeld, Ingewald, причем Ingeld – это всего лишь сокращенная форма от Ingewald.

Поразительно, но именно имя Инегелд стоит вторым в списке послов Олега! Мне кажется, написание Инегелд вместо Игельд, – аргумент в пользу того, что греческого текста договора Олега с византийскими императорами никогда не существовало в природе, а, значит, не существовало и такого договора. То есть, договор, конечно, был; автор «Повести» не мог придумать его весьма пространный текст. Но вопрос, кто с кем договаривался и на каких языках был написан договор, на мой взгляд, остается открытым.

– Бэрримор, среди Баскервилей водились Ингевальды?

Бэрримор чуть ли не бегом семенит к шеренге копченых фамильных портретов:

– Вон тот, одноглазый в углу – Ингевальд Баскервиль. И этот, с бородавкой на носу тоже. И этот, с мясистым сизым носом – Ингевальд, и вон тот…

– Стоп, Бэрримор, хватит!

Итак, «инговые» имена у пронырливых эстонцев – это наследие отнюдь не финское, а германское. Тут и спорить не о чем. Если ставить знак равенства между эстонцами, эстами и чудью, то есть считать вслед за БСЭ чудь финно-язычным племенем, то получить это германское «наследство» древние эстонцы могли вследствие «северного крестового похода», то есть не ранее тринадцатого века. Однако, тут возможны варианты, при которых «иговские» имена у чуди могут оказаться гораздо боле древними. Но это уже мои собственные догадки, и место им соответственно дальше, в «Измышлениях».

Мы изрядно задержались на норманнистской теории – тут было о чем потрепаться, пространно и ядовито. Теперь перейдем к антинорманнистам и будем надеяться, мой предвкушающий читатель, те тоже не ударят в грязь лицом и дадут достаточно поводов «перемыть им косточки».

Начнем с украинских историков, которые занимают совершенно особую «самостийную» позицию и лелеют теорию автохтонного, то есть местного, происхождения этнонима русь. Собственно, основание у них только одно: мелькнувшее в «Повести» под 898 годом пояснение: «…поляне, которые теперь зовутся русь».

Эта ремарка убивает для них сразу двух зайцев. Во-первых, поскольку поляне – однозначно жители Киевщины, то, следовательно, и этноним русь возник там же. Во-вторых, тут тебе и ответ, почему нет полян у Константина Багрянородного. Да проще пареной репы – потому что теперь они зовутся русью!

Но не будем спешить торжествовать вместе с украинцами, а, раз уж мы все равно снова забежали вперед, дочитаем абзац 898 года до конца: «а славянский народ и русский един, от варягов ведь прозвались русью, а прежде были славяне; хоть и полянами назывались, но речь была славянской».

Мой законопослушный читатель, славяне «Повести» проявили прямо-таки криминальную тягу к смене паспортных данных. Сначала из славян переименовались в полян, потом прозвались русью, теперь зовутся украинцами. Но, «Повесть» настаивает, все-таки русью славяне-поляне прозвались от варягов. Значит, получается, этнически русь – поляне, то есть славяне, но происхождение этнонима русь все же варяжское.

А кстати, есть ли русь у Константина Багрянородного? Действительно, есть. Но как она не похожа на тихих всеми третируемых славян-полян «Повести»! Русь Багрянородного предприимчива и крута: летом уплывает за тысячи верст торговать в Византии, а на зиму поголовно отправляется из Киева в полюдье «кормиться» в окрестных землях вервианов (древлян?), дреговичей, кривичей, северян и прочих славян, которые являются данниками руси. То есть русь и славяне у Багрянородного не просто не одно и то же, они не только говорят на разных языках (вспомним «славянские» и «русские» названия днепровских порогов), но даже не ровня, а связаны данническими отношениями полюдья.

В дополнение к Багрянородному сущность полюдья поясняют арабские авторы.

Гардизи: «всегда сто-двести из них (руси) ходят к славянам и насильно берут с них на свое содержание, пока там находятся».

Ибн Русте: «русь не имеет пашен, а питается лишь тем, что привозит из земли славян». Он же: «русь нападает на славян, подъезжает к ним на кораблях, высаживается, забирает в плен».

Аль-Мукадасси: «Страна руси граничит с землей славян, первые нападают на вторых, расхищают их добро и захватывают их в плен».

Свидетельства можно продолжать. Во многих из них арабы в унисон с Багрянородным разделяют русь и славян, причем отнюдь не как два братских народа[28]28
  Справедливости ради надо признать, что у других арабских авторов русь и славяне – одно и то же. Правда, арабы путают славян не только с русью, но и с болгарами (Ибн Фадлан и др.). Вообще «славяне» для арабоязычных авторов – примерно то же самое, что «скифы» для греков, то есть все без разбора обитатели бескрайних холодных пространств к северу от Черного моря.


[Закрыть]. Мало того, что русь обдирала славян, как липку, она еще и захватывала их в плен, заковывала в кандалы, везла в Византию или Хазарию и там продавала на невольничьих рынках.

По-человечески простых украинцев можно понять. Желание принадлежать народу с древней и богатой историей вполне естественно. Нельзя оправдать позицию украинских ученых, упорно отстаивающих автохтонность руси на днепровских берегах. В результате весь мир считает зарубинецкую археологическую культуру рубежа эр принадлежащей бастарнам[29]29
  Бастарны – племена, обитавшие с III века до н. э. примерно по III век н. э. от нижнего Дуная до среднего Поднепровья. Этническая принадлежность не установлена. Бастарнов причисляют то к кельтам, то к германцам, М. Щукин считает бастарнов особым индоевропейским народом.


[Закрыть], а украинские историки числят ее протославянской. Наконец и российские археологи признали готскую принадлежность черняховской культуры III—IV веков, а украинские до сих пор не сняли с нее ярлык славянской. Б. Рыбаков даже «нашел» в ее ареале эпицентр генезиса руси – реку Рось, правый приток Днепра южнее Киева. Увы, эту «находку» не смогли подтвердить соответствующими находками сами украинские археологи. По их данным славяне обжили Поросье слишком поздно для «эпицентра», вряд ли ранее X века.

А что же российские историки? Среди них согласья нет. Следуя моде и совершенно очевидной общей политической и экономической ориентации России на запад, в последние годы многие подставили плечо под норманнистскую теорию. Из многочисленных попыток предложить что-то свое оригинальное серьезными можно, пожалуй, назвать только две-три.

Г. Вернадский отстаивал гипотезу сарматского происхождения руси, у которой и поныне есть немало сторонников. С его точки зрения, русь происходит от роксоланов, то есть «светлых аланов», поскольку на сарматском языке рукс/ рохс означает «светлый, сияющий». Но не Вернадский был автором этой идеи, она еще веком раньше была высказана Д. Иловайским в контексте более широкой гипотезы «черноморско-азовской руси». Действительно, в греко-язычной исторической литературе имеется несколько толком не объясненных свидетельств присутствия какой-то руси на берегах Азовского и Черного морей аж с VI века, то есть за пару столетий до эпохи викингов! Так что, если само название русь распространялось с юга на север, то стартовой точкой для него оказывается даже не Поднепровье, а Черное море. (Может быть, тут еще раз уместно вспомнить «путь Андрея Первозванного» на закладке «Трасса 1»?)

Несколько в сторону на том же общем направлении отклоняется О. Трубачев[30]30
  Трубачев О.Н. К истокам Руси (наблюдения лингвиста). 1993.


[Закрыть]. Он предлагает не сарматское, а синдо-меотское происхождение этнонима русь, причем синдо-меоты, по Трубачеву, – реликтовое индо-арийское население Приазовья. Трубачеву мало того, что в его варианте «исконность» руси на азовских берегах углубляется в древность на тысячелетия, он ищет здесь не просто русь, а русь славянскую. Правда за его учеными выкладками (не нам с тобой, мой далекий от профессиональной лингвистики читатель, в них разбираться) как-то теряется связь между синдо-меотами, давшими миру понятие русь и славянами, колонизовавшими Северное Причерноморье.

Весьма популярно, в основном в дилетантской среде, сопоставление руси с ругами, впервые придуманное, кажется, еще М. Ломоносовым. В этом направлении направляли свои рассуждения и уже цитированный выше А. Кузьмин, и более известный, в основном своей бескомпромиссностью, С. Лесной. Профессионалы не поддержали их усилий отчасти из-за отсутствия в их рассуждениях серьезных исторических оснований, отчасти из-за явно выраженной у них неготовности к серьезной полемике, отчасти из-за неразберихи с самими ругами, которых объявляют то славянами, то германцами, то кельтами, путая при этом с венетами-лугиями и славянами-лужичанами.

В итоге в отличие от запада в нашей стране консенсуса достичь не удалось, и споры ни шатко, ни валко продолжаются. Лично я не вижу в этом ничего страшного, так как полагаю отсутствие результата окончательного лучшей альтернативой обретению результата ошибочного, и тщу себя надеждой, что некое новое направление вялой дискуссии удастся придать твоему, мой благодарный читатель, покорному слуге. Но потерпи до «Измышлений».

«Через два же года умерли Синеус и брат его трувор».

Тихо и незаметно почили братья Рюрика. Умерли в один день, как герои сказок А. Грина, не совершив ничего достойного внимания потомков. Вспомним, так же тихонько ушли в мир иной, не оставив следа, братья и сестра Кия. Зачем вообще упоминал их автор? А затем, что из песни слова не выкинешь. И из саги не выбросишь. И из легенды. Это вам не история, где пиши все, чего хочешь, и умалчивай то, о чем говорить несподручно.

Скандинавские саги складывались и пелись не только скальдами. Те просто были более талантливы и потому более известны. Сложить если не сагу, то победную песню-драпу, и спеть ее вовремя и к месту считалось почетной обязанностью каждого викинга. Эту задачу простым смертным облегчал кубок забористой браги и заранее наработанный скальдами материал – расхожие эпитеты, ходовые обороты и типовые конструкции. Одним из таких ходовых оборотов, позволяющих задержать внимание слушателей на имени славного предводителя и дать возможность исполнителю продумать продолжение повествования, была добавка «со своими домочадцами и верной дружиной», что на древнескандинавском звучало примерно так: međ sine hus oc tru vær (мед сине хус ок тру вэр). На самом деле звук (х) в слове хус – это придыхание (как hв английском или немецком), которого нет в русском языке и которое просто пропускалось, когда по-скандинавски говорил русскоязычный. Поэтому, если бы автор «Повести» надумал включить в свое произведение выдержку из драпы о Рюрике, в которой имя босса сопровождается привычным «хвостом» из его домочадцев и верной дружины, то у него получилось бы: (Рюрик мед сине ус ок тру вэр), то есть «Рюрик с… Синеусом и Трувором»! Вот так, мой справедливый читатель, братьям Рюрика чина выше поручика не полагается, потому как оба они – «поручики Киже». Не было их в природе; потому ничего они не сделали за свою невзаправдашнюю жизнь; потому автор «Повести» вынужден был их быстрехонько и дружно похоронить, не зная, куда пристроить.

Так же мешались автору Щек, Хорив и Лыбедь. Эпическая традиция не позволила ему «выдернуть» отдельные персонажи из традиционного окружения. Но вынужденно введя в повествование избыточные персонажи и не зная, что с ними делать, автор тут же избавляется от них самым простым способом.

«И принял всю власть один рюрик, и стал раздавать мужам своим города – тому Полоцк, этому ростов, другому Белоозеро… рюрик же княжил в Новгороде… Умер рюрик и передал княжение свое Олегу – родичу своему, отдав ему на руки сына Игоря, ибо был тот еще очень мал».

Итак, братья Рюрика – миф. А сам Рюрик? Чем знаменит основатель первой княжеско-царской династии Руси? Да ничем! Раздал своим людям города и почил на лаврах. Невольно закрадывается мысль: если братья Рюрика – миф, то не выдуман ли сам Рюрик? Лично я не вижу никаких причин считать Рюрика более историчным, чем, например, Сима. Роли обоих этих персонажей в «Повести» весьма схожи: поделили земли с братьями, покняжили в своих уделах, не совершив в жизни ничего выдающегося, и передали эти уделы наследникам. Попутно заметим, что передача власти Рюриком сыну Игорю – вопиющий «прокол» «Повести». В соответствии с действовавшим в древней Руси лествичным правом наследовать Рюрику должен был не малолетний сын, а старший в роде. Как мы помним, весь род Рюрика приплыл «из-за моря» вместе с ним, следовательно, выбирать было из кого. Так что, может быть, «Повесть» зря отводит Олегу роль регента?

Впрочем, пустяки все это! Пустяки, потому что не было, не было никакого князя Рюрика. Не верю «Повести» – и все тут. Впрочем, доказательств мифичности Рюрика у меня нет, как, впрочем, ни у кого нет доказательств его реальности. Ты, мой самостоятельный читатель, имеешь право верить «Повести» и считать, что когда-то где-то жил какой-то Рюрик и даже что он был князем. Даже можешь считать, что рюриков было много. Много? А вот тут, пожалуй, я могу с тобой согласиться!

Словосочетание «князь Х» по отношению к первым русским князьям само по себе подозрительно. Я уже привлекал твое внимание, мой послушный читатель, к тому факту, что первые верховные владыки Киевской Руси звались не князьями, а каганами. Мы отметили также, что автор «Повести» присваивает титул князя кому ни попадя вплоть до хазарских вельмож (см. закладку «Хазарский князь»). Отсюда мое глубокое убеждение, что слова «князь Рюрик» не несут никакого смысла. Мы с тобой, мой нетерпеливый читатель, не дочитаем «Повесть» до нужного места, но я позволю себе заглянуть далеко вперед в год 965 от Рождества Христова:

«в год 965. Пошел Святослав на хазар. Услышав же, хазары вышли навстречу во главе со своим князем Каганом и сошлись биться, и в битве одолел Святослав хазар, и столицу их и Белую вежу взял…»

Видишь, мой потрясенный читатель, описывая разгром Хазарского каганата Святославом Игоревичем, автор «Повести» называет хазарского кагана… «князем Каганом»! А чем «князь Рюрик» лучше «князя Кагана»? Если «князь Каган» на самом деле просто каган, то есть верховный владыка хазар, то вполне логично предположить, что «князь Рюрик» – это просто рюрик, то есть есть титул верховных предводителей варягов руси. У нас с тобой, мой нетрусливый читатель, еще будет повод вернуться к этому смелому предположению далее по тексту и возможность развить его в «Измышлениях».

– Бэрримор, был ли Мартин Лютер Кинг королем?[31]31
  По-английски king (кинг) – «король».


[Закрыть]

– Затрудняюсь сказать, знаю ли я такого короля, сэр.

– А был ли Мартин Лютер Кинг лютеранином?

– Трудно сказать…

– А любил ли Мартин Лютер Кинг «Мартини»?

– Не знаю, сэ-эр!

Да, настоящий дворецкий, не в пример автору «Повести» ничего домысливать не будет: не знаю, мол, и точка. Жаль, что «Повесть» писал не Бэрримор.

«И было у него два мужа, не родственники его, но бояре, и отпросились они в Царьград со своим родом. И отправились по Днепру, и когда плыли мимо, то увидели на горе небольшой город. И спросили: “Чей это городок?”. те же ответили: “Были три брата Кий, Щек и Хорив, которые построили городок этот и сгинули, а мы тут сидим, их потомки, и платим дань хазарам”. аскольд же и Дир остались в этом городе, собрали у себя много варягов и стали владеть землею полян. рюрик же княжил в Новгороде».

Внимание, начинается череда походов из Новгорода на Киев! Путь прокладывают Аскольд и Дир – «бояре» Рюрика, они первыми захватывают Киев. Впрочем, применимо ли здесь слово «захватывают»? Чего там захватывать? По оценке самой «Повести» Киев в то время совсем небольшой «городок», и такой оценке размеров Киева вполне можно верить, она подтверждается археологически. Никакого города 60-х годов IX века на месте Киева так и не нашли, и даже Б. Рыбаков к концу жизни был вынужден признать очевидное[32]32
  Б. рыбаков. Кто основал Киев? // «Наука и жизнь», № 4, 1982.


[Закрыть]. Киев этого времени существует только на страницах «Повести», энциклопедий и учебников истории, куда он проник из той же «Повести».

Так что непонятно, на что позарились Аскольд с Диром. Но лиха беда начало. По следам рюриковских «бояр» на захват несуществующей «матери городам русским» вскоре пойдут другие захватчики: от Вещего Олега до Владимира I. После уже реально существующий город будут брать и Ярослав Мудрый и прорва прочих князей, охочих до вели-кокняжества.

Любопытно, что Аскольд и Дир отправляются в поход «со своим родом» подобно их «боссу» Рюрику. Но мы-то с тобой, мой ушлый читатель, уже знаем, что рядом со «своим родом», то есть синеусом, всегда его неразлучный брат трувор, то есть верная дружина. К тому же складывается ощущение, что по Днепру так и снуют туда-сюда всякие варяги, которых Аскольду с Диром только остается отлавливать сетями. Иначе не объяснить, откуда через год новоявленные «князья» насобирали в маленьком городке восьмитысячное войско (двести кораблей) для похода на Константинополь. Однако насобирали:

«в год 866. Пошли аскольд и Дир войной на греков… множество христиан убили и осадили Царьград двумястами кораблей. Царь же… всю ночь молился с патриархом Фотием… Была в это время тишина и море было спокойно, но тут внезапно поднялась буря с ветром, и снова встали огромные волны, разметало корабли безбожных русских, и прибило их к берегу, и переломало, так что немногим из них удалось избегнуть этой беды и вернуться домой».

Нападение какой-то руси на Константинополь на самом деле имело место в 860 году. Оно описано самими византийцами, на него ссылается в своих посланиях упомянутый в цитате константинопольский патриарх Фотий. Характерно, что в этом эпизоде автор «Повести» целиком и полностью на стороне греков, со слов которых воспроизводит события, а не родной по крови, но «безбожной» руси. Соответственно он принимает позднюю версию о каре господней в виде бури, версию, появившуюся много лет спустя, хотя современники нападения, включая Фотия, ни о какой буре не сообщают.

К сожалению, хотя отчет о бесчинствах руси имеется в нескольких вариантах, синхронных нападению и более поздних, ни одного имени в них не названо. Конечно же, нет и никаких ссылок на Киев. Русь пришла ниоткуда и ушла в никуда. То, что «безбожные русские» пришли из Киева и что ими предводительствовали Аскольд и Дир, присочинил автор «Повести». Так у него получалось по его версии и его собственной хронологии. Тут ты, мой имеющий свою голову на плечах читатель, можешь ему верить, а можешь – нет. Дело твое.

«выступил в поход Олег, взяв с собою много воинов: варягов, чудь, словен, мерю, весь, кривичей… И пришли к горам Киевским, и узнал Олег, что княжат тут аскольд и Дир. Спрятал он одних воинов в ладьях, а других оставил позади, и… послал к аскольду и Диру, говоря им, что-де “мы купцы, идем в Греки от Олега и княжича Игоря. Придите к нам, к родичам своим”. Когда же аскольд и Дир пришли, выскочили все остальные из ладей, и сказал Олег аскольду и Диру: “Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода”, и показал Игоря: “а это сын рюрика”. И убили аскольда и Дира…»

Ура, наконец-то чудь отходит на второй план, теснимая варягами! Хотя чему я радуюсь? Неуемная чудь по-прежнему впереди словен. Но это так, к слову.

Между тем походы из Новгорода в Киев продолжаются. Вслед Аскольду и Диру отправляется Вещий Олег. Впрочем, Олег как будто не знает, по чьим стопам идет, вождь-склеротик совершенно забыл о предшественниках. Мало того, что их княжение в Киеве оказывается для него сюрпризом, он уже толком не помнит, кто они вообще такие: сначала зовет их как «родичей своих», потом ни за что ни про что убивает, с трудом припомнив, что они «не княжеского рода». Действительно, нам с тобой, мой забывчивый читатель, еще раньше разъясняли, что невинно убиенные были «не родственниками, но боярами» Рюрика. Оказывается, это достаточная причина, чтобы «мочить» без суда и следствия!

Вообще-то причин и не было, Олег нуждался лишь в поводе, пусть даже надуманном. Вспомни, мой не подверженный склерозу читатель, он с самого начала был настроен на «замачивание» всех, кто попадется на пути. Зря что ли, выступая в поход, Олег в отличие от предшественников не ограничился «своим родом» и дружиной, то есть синеусом-трувором, а сразу взял с собой «много воинов». Á la guerre comme á la guerre.[33]33
  На войне, как на войне (франц.).


[Закрыть]

«И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: “Да будет это мать городам русским”…»

Мой не склонный утруждать себя раздумьями читатель, ты никогда не задумывался, почему Киев оказался матерью русским городам? Казалось бы, Киев мужского рода, да и абстрактно собирательное слово «город» – тоже. Но, несмотря на это, дважды мужественный Киев почему-то оказывается русским городам не отцом, а именно матерью.

Самое вероятное предположение заключается в том, что «мать городам» – это «калька», то есть дословный покомпонентный перевод греческого μετροπολις (метрополис) – «мать-город», что обычно переводится как «столица». А Μετροπολις в греческом женского рода, как и столица в русском.

Не знаю, было ли в древнерусском языке слово «столица», но слово стол в этом значении точно существовало[34]34
  Вновь ссылаюсь на надпись на киевских сребрениках «ВЛАДИМИР НА СТОЛЕ…».


[Закрыть], так что замена «стольного града» на «мать городам» можно объяснить лишь данью моде на все греческое, которая пришла на Русь с вокняжением Мономаха – как раз когда дописывалась «Повесть». Олег тут совершенно ни при чем, крылатое выражение приписано ему для «красного словца».

«тот Олег начал ставить города и установил дани словенам, и кривичам, и мери, и установил варягам давать дань от Новгорода по 300 гривен ежегодно… И властвовал Олег над полянами, и древлянами, и северянами, и радимичами…»

Тут сразу три важных момента:

а) промелькнувшее указательное местоимение «тот» в отношении Олега;

б) строительство Олегом городов;

в) взимание Олегом дани с Новгорода и практически всех окрестных племен.

До сих пор в «Повести» был как будто один единственный Олег, и указание «тот» выглядит явно лишним. Может быть оно случайное, но мы с тобой, мой пребывающий настороже читатель, постараемся его не забыть. Оно нам пригодится в будущем, равно как и города и дани Олега. Но пока что с этой важной информацией нам делать нечего, поэтому для памяти оставим здесь закладку – «Города и дани олега».

«в год 885. Послал (Олег) к радимичам, спрашивая: “Кому даете дань?”. Они же ответили: “Хазарам”. И сказал им Олег: “Не давайте хазарам, но платите мне”. И дали Олегу по щелягу, как и хазарам давали».

Анализу гипотетического диалога Вещего Олега с радимичами через неведомых гонцов я вынужден предварить малоприятный непосредственный диалог со своим дворецким:

– Бэрримор, какое сегодня число?

– Первое.

– Стало быть, пора с тобой расплачиваться. Сколько я тебе должен?

– Три шиллинга, девять пенсов.

– Хм, откуда у меня шиллинги? Может быть, возьмешь щелягами?

– М-м-м… Я бы предпочел шиллинги, сэр.

– А вот хазары и Вещий Олег не брезговали брать с радимичей щелягами.

До Бэрримора доходит, что я опять подтруниваю над ним, и он обиженно удаляется в свою любимую буфетную, бормоча под нос что-то о том, что, слава Богу, в доброй старой Англии начальное обучение[35]35
  Вероятно, Бэрримор, как всегда недослышав, путает непонятных ему радимичей с rudiments (рудиминтс) – «начальные классы (школы)» (англ.).


[Закрыть] бесплатное, а вот прежние хозяева платили, хоть и не регулярно, но настоящими шиллингами. Моему затюканному дворецкому невдомек, что щеляг «Повести» – это и есть шиллинг. Правда, могу сказать в оправдание Бэрримора, что уже Даль до исходного значения этого древнего слова докопаться не смог:

«шеляг, шелег – неходячая монетка, бляшка, как игрушка, или для счету, в играх, или на монисто, или в память чего».

Нас спасает этимологический словарь М. Фасмера, в котором слово щеляг/шеляг/шелег выводится из древнегерманского skilling – «шиллинг». Теперь, вооруженные Фасмером, мы с тобой, мой погрузившийся в энциклопедические глубины читатель, открываем Брокгауза:

«шиллинг – 1) англ. серебр. монета = 1/20 фунта стерлингов = 12 пенсам = 47,3 русск. коп.; 2) прежде мел. монета в Швеции и Германии (= 1/16 марки)».

Вот те на! Ни слова о хождении шиллингов на Руси. Тогда откуда у захолустных радимичей эти самые шеляги-шиллинги, которыми они регулярно платят дань то хазарам, то Олегу? Нет, конечно, радимичам далеко до полян, которые откупались от хазар не какой-то там разменной мелочью, а боевыми каролингскими мечами, но все же любопытно. Как вообще шиллинги могли оказаться на Руси IX века, да еще «в глубинке», если первые монеты Киевская Русь начала чеканить лишь более века спустя?

Вообще-то шиллинг – монета древняя, однако в странах, соседствующих с Киевской Русью, первые шиллинги появились, вероятно, не раньше XIII века вместе с крестоносцами. На территории Польши шиллинги в ходу с XIV века. Во второй половине XVI века Речь Посполитая начинает чеканить свои монеты, которые как раз звались шелягами: szelag (шеляг). К этому времени шиллинг приживается в странах Северной Европы: Нидерландах, Дании и Швеции. В Англии первый серебряный шиллинг был отчеканен в 1504 году.

В общем, не кажется ли тебе, мой навостривший уши читатель, что шеляги радимичей затесались в «Повесть» вместе с их патронимом Радимом не раньше XV—XVI веков в соответствии с «модой» на все польское (в крайнем случае, полянское), весьма распространенной в то время на юго-восточной окраине (Украине) Речи Посполитой? Вот только при чем тут Вещий Олег? Как и в случае с «матерью городам русским», абсолютно ни при чем.

«в год 898. Шли угры мимо Киева горою, которая прозывается теперь Угорской, пришли к Днепру и стали вежами: ходили они так же, как теперь половцы. И, придя с востока, устремились через великие горы, которые прозвались Угорскими горами, и стали воевать с жившими там волохами и славянами».

Пока Олег ставил города и взимал дани, около его столицы по-хозяйски расположились угры, то бишь венгры, но почему-то задерживаться не стали и сразу поспешили дальше за Карпаты, в свою «страну обетованную» Паннонию. Из-за чего такая спешка? То ли испугались возвращения Хозяина, то ли не нашли ничего достойного внимания на днепровских кручах. Соответственно, либо Олег был так велик и могуществен, такого страху нагнал на всех соседей, что византийцы боялись даже вскользь упомянуть его имя, а бедные венгры в панике уносили ноги от его столицы; либо, наоборот, настолько ничтожен вместе со своей «матерью городам», что византийцы не удостоили вниманием его самого, а венгры просто не заметили его столицы. Археология Киева, мой проникающийся важностью копания в земле читатель, говорит в пользу второго варианта.

Между прочим, никогда не поверю, что Угорскую гору назвали так потому, что рядом с ней всего лишь «шли» какие-то кочевники. Равно как не назвали бы одни из киевских ворот Жидовскими, если бы в них однажды постучался случайно забредший еврей.

Согласно Константину Багрянородному, поход на территорию современной Венгрии из прикаспийских степей у угров прошел в несколько этапов. Будучи союзниками хазар и отходя на запад под давлением наседающих печенегов, венгры пытались закрепиться в двух местах: некой Леведии, предположительно между Доном и Днепром, и Ателькузу, вероятно где-то между Днепром и Днестром. Сами венгры сохранили предания о захвате Киева во время поиска новой родины. «Венгерский аноним» утверждает, что Киев был взят ханом Алмушем. «Повесть» мельком упоминает под 882 годом какого-то Ольму (Алмуша?), чей двор был как раз на Угорской горе. Вполне вероятным выглядит предположение, что некоторое время Киев находился под властью венгров, управлявших городом от имени своих сюзеренов хазар, а под «Ольминым двором» следует понимать не простое подворье, а ханский двор с его придворными, гаремом и прочими атрибутами. Именно в тот период окрестности этого двора могли получить название Угорской горы, а сам хазарский город Хореван сменить свое имя на венгерское Самбат.

Киевщину мадьяры оставили, когда удрали из Ателькузу дальше на запад после их разгрома в 895 году печенегами в союзе с Симеоном. Так что «шли угры мимо Киева» весьма неспешно и не в 898 году, а несколькими годами раньше. В принципе типичное для «Повести» запаздывание на 6–8 лет вполне приемлемо и в этом случае.

«в год 903. Когда Игорь вырос, то сопровождал Олега и слушал его, и привели ему жену из Пскова, именем Ольгу».

Прямо как в сказке Коллоди о прототипе Буратино: «Все они были Пиноккьо: папа Пиноккьо, мама Пиноккьо, и дети тоже были Пиноккьи». Но не в пример проказнику Буратино маленький Игорек был пай-мальчиком и получил «конфетку» – жену, провинциальную девицу, но зато тезку своего опекуна. Только не кажется ли тебе, мой подозрительный читатель, что весьма странновато такое удивительное совпадение имен.

Олег был представлен нам автором «Повести» как родич Рюрика. Поскольку Рюрик прибыл из-за моря «со всем своим родом», Олег должен был прибыть вместе с ним, и родина его – далекое заморье. Ольгу привели из Пскова. Оставляя в стороне вопрос, почему в жены Игорю была выбрана именно псковитянка, и просто следуя тексту «Повести», мы должны признать, что случилось совершенно невероятное совпадение имен залетного заморского варяга и псковской аборигенки. Как и тебе, мой недоверчивый читатель, мне в такие совпадения как-то не верится. По-моему, такое невероятный казус – хороший аргумент в пользу продолжения ряда: