Текст книги "Красная линия метро"

Глава 8

На ноябрьские праздники Колкин вновь задумал наведаться в «Миранду». Это место, как он считал, идеально подходило для него в качестве охотничьих угодий. А свое нынешнее занятие он считал азартным развлечением, достойным только избранных. Ни больше ни меньше. Единственное, что его смущало, – это вероятность спалиться по глупости на какой-нибудь уличной камере наружного наблюдения. А таких «гляделок» в столице расставлено немало – практически на каждом углу, особенно в центре города. Это был по-своему азартный и увлекательный процесс. Своего рода вид спорта: найди и обмани. И если он обнаруживал очередную лазейку вне зоны покрытия видеонаблюдения, далее уже ничего не опасался.

Правда, так бывало не всегда, порой ему приходилось пользоваться посторонней помощью. Например, благодаря знакомому охраннику в «Миранде» он заранее выведал, где в ночном клубе расположены скрытые камеры. Даже тот день для посещения клубешника, «технопятницу» с ее рейв-вечеринкой, он также выбрал неспроста. На подобные отжиги народ приходит неординарный, яркий, а порой и откровенно чудной, поэтому появление на танцполе молодого человека с ковбойской повязкой на лице никого особо не удивило. Раз чудак прошел фейсконтроль, значит, все окей, пусть отжигает как его душе угодно. Тут и не такое порой встречалось, особенно во время закрытых вечеров.

Подойдя к знакомому охраннику по кличке Бык – своему бывшему одногруппнику в железнодорожном училище, ныне гордо носящем звание Колледжа железнодорожного и городского транспорта, – Александр дружески протянул ему руку.

– Здоров, Бык, держи краба! Часовые Родины не спят?

По старой школярской привычке он постарался сразу же задеть приятеля за живое, но тот отреагировал спокойно.

– Здорова, Кол. А санитарские санитары все санитарят? – насмешливо парировал здоровяк, поглядывая снизу вверх на длиннющего брюнета. – Не ходил бы ты пока в наш клуб…

Бык взял многозначительную паузу и, хитро прищурившись, пристально посмотрел гостю в глаза. Под черной обтягивающей футболкой охранника бугрились, в прямом смысле слова, горы мышц.

– А что так? Фейсконтроль сегодня не пройду? – усмехнулся Колкин, уже нутром почуяв опасность.

Бык явно что-то задумал. Он отлично знал этого простофилю в обличье Геракла.

– Да нет, Кол. Тут, по ходу, менты тебя ищут. Бумажкой с твоим фотороботом всем в нос тычут. Ты бы подстригся, что ль… да хоть под гопника. – Он нервно гыкнул. – И сутулься сильнее, глядишь, тогда тебя здесь точно никто не узнает.

Александр вмиг напрягся. Если уж Бык стал с ним так разговаривать, значит, дела и вправду серьезные. Да и шутка про стрижку «под гопника» была точно не из репертуара качка. На юмориста он явно не тянул даже в качестве реквизита для сцены. Чувство юмора у него никогда не поднималось выше уровня кухонной табуретки.

– А ты… Ты им, надеюсь, ничего про меня не рассказал? – как можно спокойнее задал он вопрос и нарочито лениво достал из пачки сигарету.

Колкин едва сдерживал себя от распирающего негодования. Его аж потряхивало, когда он прикуривал сигарету. «И это фуфло будет передо мной пальцы гнуть?!» – не на шутку рассердился он, хотя внешне старался быть само спокойствие.

– А что я? Я им пока еще ничего не рассказывал. – Бык взял театральную паузу, но, будучи плохим актером, как следует ее не выдержал и, зыркнув глазами по сторонам, поспешно добавил: – Но это пока. Ты сам подумай, Кол: чего я тебя сдавать стану, если ты мне до сих пор проигранные двести баксов не вернул?

На лице маньяка заиграли желваки. Колкин с трудом сдержался, чтобы не врезать этой горилле по зубам. В такие минуты, когда в нем начинал закручиваться смерч эмоций, он становился так вспыльчив, что частенько терял самоконтроль. Что и говорить, если он мог даже кинуться в драку с явно превосходящим по силе противником. Только теперь Александр отлично понимал, что сейчас крайне неподходящий момент, чтобы начать драку. К тому же известие о разыскивающих его ментах очень быстро отрезвило буйную голову тридцатилетнего мужчины. «Вот сучок, каким был жмотом, таким и остался. Только бабло его интересует. Это что ж получается, не будь я ему фанеры должен, он меня запросто сдал бы?» – рассудил он и озлобился на охранника еще сильнее.

Демонстративно выпустив дым в лицо приятелю, Колкин как бы нехотя изрек:

– Слушай, Бык, я свое слово всегда держу. Скажу по-чесноку, мне просто некогда было к тебе в клубешник заскочить. На вот, держи.

Он достал из кармана брюк-джоггеров три смятые стодолларовые купюры. Одну протянул охраннику, а две другие спрятал обратно. Но затем, видя, как недовольно вытягивается лицо Быка, насмешливо фыркнул и передал ему две оставшиеся банкноты. Бык быстро собрал купюры в кулак, после чего с вопросительным видом уставился на приятеля.

– Чего так смотришь, Бык? Сотня сверху – это компенсация за то, что я тормознул с долгом, – добродушным тоном изрек длинноволосый брюнет и, приблизив свое лицо вплотную к лицу охранника, перешел на шепот: – А если ты и впредь будешь держать подальше от ментов информацию обо мне, то с меня еще две сотни сверху капнут.

Охранник продолжал молчать.

– Что, мало, считаешь? – искренне удивился Колкин, поражаясь растущим аппетитам приятеля.

– Дешево ты себя оцениваешь, Кол. За такие дела, что ты творишь, на зону лучше не ходить. Сам, наверное, знаешь, что тебе там светит?

Бык собрал ладонь в кулак, а другой сделал по нему пару быстрых хлопков. Александр мгновенно вспыхнул, руки непроизвольно сжались в кулаки, а холодные голубые глаза хищно сузились.

– Что ты хочешь за свое молчание? – процедил он сквозь зубы, едва контролируя себя.

– Не кипятись, Кол. Я знаю, что у тебя новая тачка, а вот моя совсем уж развалилась, – нагло пялясь поросячьими глазками, уверенно заявил вымогатель. – Давай махнемся?

Дальше торговаться Колкин не собирался, поскольку уже все для себя решил.

– Лады, – только и произнес он.

Ему было хорошо известно, что Бык как товарищ крайне ненадежен да к тому же еще и патологически жаден. А значит, как только он получит тачку, скорее всего, за какие-нибудь другие коврижки – какие ему наверняка посулили угрозовцы – на следующий же день сдаст приятеля со всеми потрохами.

– Бык, я с тобой свяжусь в пятницу. Тогда и передам тачку, ключи и все документы. А сегодня, пожалуй, схожу в какое-нибудь другое местечко, раз уж ты говоришь, что неспокойно тут у вас. Москва – она ведь большая… – С огромным трудом выдавив из себя улыбку, он сделал вид, что собирается уходить, но затем с издевкой снова обратился к охраннику: – А ты до сих пор Машку шпилишь или наконец-то посерьезнее дамочку склеил?

От этих слов Бык помрачнел и злобно взглянул на долговязого клоуна.

– Кол, ты меня специально хочешь позлить? Мы с Машей недавно официально расписались, чтоб ты знал.

– Пардон, дружище. Вот уж и вправду, я ни сном ни духом, что у тебя с ней все так серьезно. Совет вам да любовь тогда, – насмешливо проговорил он, наблюдая, как продолжает злиться Бык. – Теперь понятно, почему Рем так часто видит тебя в Люберцах. Ты к ней жить, что ли, перебрался?

– А если и к ней, то что? – насупив брови и шумно засопев, откровенно «забычил» охранник, полностью оправдывая свое погоняло. – Кол, тебе-то какая разница?

– Бык, не парься, это я так, к слову пришлось. Ничего личного. Бывай. До пятницы.

Он небрежно уронил окурок под ноги охраннику, развернулся и двинул по Большому Златоустинскому переулку в сторону станции метро «Лубянка». Праздничное настроение было окончательно испорчено. С этой минуты он более не ощущал себя в безопасности.

«Ладно, Бык, ты сам напросился», – мрачно решил Колкин, спускаясь в метро.

* * *

Убийство Быка далось ему на удивление легко. И хотя это было первое в его жизни тяжкое преступление, прошло оно гладко, без сучка и задоринки. К тому же к своей задумке он решил подойти со всей серьезностью, на какую только был способен. Больше всего его интересовал вопрос, каким образом можно быстро, тихо и незаметно завалить в людном месте здоровенного накачанного мужика.

Все сантименты, что он много лет знал его лично и тот когда-то был его приятелем, Александр отставил в сторону. Ничто не шевельнулось в пустой душе хладнокровного убийцы, когда он приступил к разработке кровавого плана. Единственное, что вызывало у него досаду, – очень короткий срок. Привести приговор в исполнение требовалось как можно скорее. Но и с этим он справился на ура.

Однако больше всего его удивил факт, что накануне убийства он почувствовал необычное и очень приятное нервное возбуждение. Словно ему предстояло не лишить человека жизни, а сыграть в одну из тех увлекательных компьютерных игр, которыми он баловался время от времени, когда совсем было нечем себя занять.

Стоит отметить, что обычные квесты, стратегии, симуляторы и прочая геймерская белиберда его не увлекала. Александр любил исключительно те игры, в которых для умерщвления врага использовалось холодное оружие. Каждый раз, садясь за компьютер, он искренне сожалел, что в его детстве не было подобных развлечений. Хотя прекрасно понимал, что в любом случае они были бы не по карману его семье. Возможно, именно поэтому в полной мере он увлекся компьютерными играми, когда ему уже перевалило за двадцать пять.

Для убийства приятеля геймер-любитель не стал придумывать ничего экстраординарного. Хорошенько взвесив все за и против, он решил поступить просто: подло, но эффективно. Поскольку теперь он знал, где живет Бык, подкараулить качка не составило для него большого труда.

«Странное, конечно, дело, – рассуждал Колкин, продумывая детали убийства, – Машку-Огонек перетрахало, наверное, пол-Москвы, а замуж она выскочила за этого недотепу. Даже я к ней когда-то на огонек заглядывал. Забавно…» Долговязый брюнет улыбнулся получившемуся каламбуру «зайти к Машке-Огонек вечерком на огонек».

Через три дня после состоявшегося возле «Миранды» разговора, темным холодным ноябрьским вечером, в подмосковных Люберцах под окнами старенькой пятиэтажки был обнаружен труп молодого мужчины с проломленным черепом. Пять глубоких вдавленных переломов костей свода черепа, полученных от ударов обычным молотком из строительного магазина, быстро свели в могилу большого любителя столичных качалок и фитнес-клубов. «Против лома нет приема, – любимой поговоркой своего папаши констатировал смерть приятеля убийца, но, немного подумав, добавил: – Если нет другого лома. У тебя, Бык, его не было, так что, извиняй».

«Нет человека – нет проблемы», – вспомнил он еще одну любимую отцовскую поговорку. Хотя теперь он точно знал, что ее придумал не батя. «Да какая, впрочем, разница? – рассуждал состоявшийся убийца, попивая у себя на кухне прямо из горлышка «Jack Daniel’s», чтобы немного успокоить нервы. – Главное, что в тему. А тема у меня теперь новая…»

С удивительной ясностью Александр осознал, что сегодняшнее убийство окончательно сорвало у него крышу. Точнее, даже не крышу. Оно сорвало все маски, за которыми он много лет пытался скрыть свое истинное «я».

Эта правда оказалась проста и вместе с тем жутковата: убивать ему не просто понравилось – с этого момента он стал буквально обуреваем идеей совершить нечто подобное с очередной непослушной рабыней. Да-да, именно с новой рабыней. Старые в счет не шли, поскольку к ним он уже успел остыть и они его больше не интересовали. Ему хотелось новизны и ярких эмоций.

Немного пофантазировав, Колкин наметил себе новую цель. «Она обязательно должна быть с медно-красными волосами. Ну, или в крайнем случае рыжими, как у мамы», – твердо решил маньяк.

Глава 9

Однако, как только адреналиновый драйв и послевкусие от убийства Быка немного поутихли – примерно, недели через две, – Колкин всерьез обеспокоился проблемой с московским уголовным розыском. Конечно, он предполагал, что рано или поздно муровцы сядут ему на хвост и тогда придется что-то менять в наработанной схеме, но все равно это известие стало для него неприятным сюрпризом.

В итоге, после недолгих размышлений решив, что час настал, первым делом он задумал изменить внешность. Для этого Александр сходил в ближайшую парикмахерскую, где ему состригли длинные волосы и сделали неброскую коротенькую стрижку с зачесом наверх. Однако этого ему показалось мало, и тогда он распорядился, чтобы волосы и брови перекрасили в белый цвет. Результат получился весьма неожиданный. Вкупе с данной ему от природы светлой кожей он стал выглядеть как настоящий альбинос.

Этот новый облик настолько пришелся ему по душе, что, воодушевленный результатом, он продолжил свою трансформацию. Следом за внешностью Колкин кардинально поменял и стиль одежды. С вызывающе-кричащего рейва он перешел на менее приметную, но практичную готику. Хотя действительно ли Александр желал одеваться в готическом стиле, он до конца так и не был уверен. Мрачность и эмоциональная холодность всегда казались ему тем оптимальным балансом, который он так долго искал. Это было сродни его нынешнему душевному состоянию. Зловещий образ импонировал еще и тем, что в его душе поселилась неудержимая тяга к теме смерти и всему потустороннему. В общем, в итоге на помойке оказалась добрая половина так любимых им когда-то кислотных шмоток. Их яркий крикливый цвет его теперь лишь раздражал.

Та же участь постигла и музыкальные пристрастия. В накатившем безудержном порыве перемен он собрал в большой целлофановый мешок все компакт-диски с любимой танцевальной музыкой. Обширная коллекция рейва, транса, техно, хауса, хардкора и прочих направлений электронной музыки оказалась безжалостно высыпана в мусоропровод.

Поскольку в последнее время проблем с деньгами он не испытывал, в тот же день Александр отправился побродить по любимым магазинчикам и бутикам. Правда, сделать для себя окончательный выбор одежды для нового образа оказалось нелегкой задачей. Он долго ломал себе голову, на чем остановиться, но, как всегда, все решил случай.

Устав от изматывающего шатания по магазинам, тридцатилетний мужчина внезапно осознал, что больше не имеет ни малейшего желания, как это было совсем недавно, закинувшись колесами или порошком, прыгать всю ночь в клубешнике, разгоняя пульс далеко за сотню. Теперь он желал чего-то иного.

Только чего?

И опять в его памяти настойчиво, с маниакальным упорством стали всплывать воспоминания об убийстве Быка. «Вот это был драйв так драйв! Такой кайф ни с чем не спутаешь!» – с наслаждением смаковал новоиспеченный убийца картинки недавних событий.

– Сашка, привет! Как дела, братуха?

Веселый задорный бас за его спиной заставил Колкина вздрогнуть и резко обернуться. Это был Мавр – еще один давнишний приятель, только на этот раз не с учебы, а с первого места работы. Хотя стоит отметить, что закончил он также железнодорожное училище, только на пару лет позже. Смешно, но московский мир оказался для них с Колкиным тесен.

Александр отлично помнил, что, когда они познакомились еще в далеком девяносто пятом, Мавр только-только получил «корочку» и стал работать машинистом-стажером в метро. А вот Колкин на тот момент уже активно вел свою трудовую деятельность в качестве слесаря по ремонту подвижного состава. Путь в машинисты ему был заказан – психоосвидетельствование для получения доступа к работе машиниста он так и не прошел. Именно тогда у него и начались те самые «американские горки» настроения. Хорошо, что хоть водительские права он успел получить, а то так бы не видать ему машины как своих ушей.

Вердикт, который вынесли врачи, прозвучал пугающе и непонятно: биполярное расстройство. Что это за хрень и с чем ее едят, он узнал уже намного позже, когда прочитал про болезнь в медицинской энциклопедии. Но поскольку относиться серьезно к своему заболеванию он даже и не думал, в итоге лишь спустя несколько лет, когда во второй раз оказался на больничной койке с приступом жесточайшей депрессии, он смог во всей красе осознать первоначальное упущение. Действительно, как бы он ни пыжился, как бы ни притворялся, что у него «все нормуль», болезнь с каждым годом исподволь, но неумолимо прогрессировала. И только теперь, к тридцати годам, окончательно признав ее как факт, Александр стал вынужденно – в основном по причине крайней необходимости, когда депрессуха окончательно припирала к стенке, – изредка принимать лекарственные препараты.

– Мавр! Какими судьбами? Как ты? Все гоняешь поезда по подземке?

– Точняк! – засмеялся приятель и хлопнул Колкина по плечу. – Кручу, как говорится, педали, пока не дали!

На нем были затертые до дыр черные джинсы и расстегнутая на груди вязаная толстовка с капюшоном, из-под которой выглядывала футболка с изображением головы фронтмена рок-группы «Король и Шут». На ногах приятеля красовались полувоенные ботинки с металлическими носами. Зимнюю куртку Мавр держал в руке. Он был года на три младше Александра, хотя внешне выглядел значительно старше.

– Я сейчас в основном на Сокольнической линии тружусь, – уточнил он и совершенно неожиданно глубоким басом оперного певца нараспев продекламировал: – Красная линия метро, первая линия Московского метрополитена, что рассекла сердце столицы пополам. – Не выдержав собственной клоунады, Мавр рассмеялся. – Помнишь, как нам эту дичь затирал в училище старик Афанасьев? – сквозь смех поинтересовался он у изумленного приятеля.

Колкин, конечно же, прекрасно помнил добродушного старика-аксакала, преподавателя истории и географии. Только вот сейчас его внимание привлекло совсем другое. «Красная линия метро… что рассекла сердце столицы пополам»… – прокрутил он в голове фразу. Затем еще и еще. – Красная линия метро… Хм, а в этом действительно что-то есть!» Поскольку схему метрополитена он знал назубок, маршрут Сокольнической линии мгновенно предстал перед его внутренним взором. К тому же сейчас он и сам жил неподалеку от станции метро «Преображенская площадь», которая относится все к той же красной линии.

И тут до него дошло, что именно во фразе так привлекло его внимание.

По невероятной случайности все четыре рабыни были найдены им именно рядом со станциями красной ветки. С первой – с Ольгой, продавщицей магазина «Копейка», – он познакомился неподалеку от станции «Юго-Западная». Он возвращался из крематория и по дороге решил заскочить в ближайший магазин за едой. С Ольгой, кстати, было проще всего. Даже придумывать что-то особенное, чтобы заманить простоватую продавщицу в свое логово, ему не пришлось. Единственное, что он предпринял специально – это подходящим темным дождливым вечером дождался окончания ее смены и вручил девушке цветы. А как только та растаяла, он тут же предложил «царице бакалейной лавки» прокатиться в какое-нибудь интересное место. Вместо этого, покатав ее по МКАДу и основательно запутав, он преспокойно вернулся назад и заехал на территорию крематория. Ей он все представил как некий удивительный романтический сюрприз. Проколоться на чем-либо с этой дурехой он боялся меньше всего. Как выяснилось заранее, та только недавно приехала на заработки в столицу откуда-то из поселка в Калужской области. Собственно, так оно и получилось. Правда, эта полоумная на следующий же день помчалась в милицию писать на него заявление, чем и подписала себе приговор. Ослепить ее за такой проступок он посчитал самым верным решением. Единственное, в чем он не был до конца уверен – это во втором ударе ножа. От охватившего его волнения он не смог попасть точно клинком в левый глаз этой дуре. К тому же, как назло, в этот момент в подъезде этажом выше грохнула дверь, что заставило его поспешно ретироваться на улицу. С тех пор он постоянно мучился сомнением, что Ольге все же удалось частично сохранить зрение на один глаз. Следовательно, в случае его поимки та могла опознать Александра на очной ставке. Но хуже всего было то, что после выписки из больницы – а он смог выяснить, в какое лечебное учреждение госпитализировали девушку, – ее следы потерялись. Как он ни старался, найти калеку Александр так и не смог.

Со второй рабыней он познакомился в парке культуры имени Горького на Дне города, который в столице отмечается ежегодно в начале сентября. Знакомство произошло, что любопытно, рядом со станцией с одноименным названием, так же относящейся к красной линии. Ее звали Светлана – Светик-семицветик, как он тут же ее окрестил за выкрашенные в разные цвета пряди волос. Она была студенткой истфака… черт, забыл какого института! Впрочем, это и неважно. Эта жуткая трусиха, едва оказавшись в крематории, настолько перепугалась, что, как выяснилось потом, на следующий же день задвинула учебу куда подальше и навсегда покинула пределы Москвы. Даже в милицию не обращалась – вот, сколько страху натерпелась. О ней он не сожалел, поскольку Светик оказалась уж слишком податливой и оставила после себя лишь осадок неудовлетворенности и чувство глубокого разочарования. Искать ее он не стал, решив, что ей просто повезло. А везение в жизни, как говаривал его папаша, должно быть у каждого человека, хороший он или плохой. На то она и судьба человеческая – никто не знает, кого и в какую сторону эта злодейка направит.

Ну а двух других рабынь, Алену и Катю, он подцепил в ночном клубе «Миранда» недалеко от станции «Лубянка» все той же красной линии.

«А что, это мысль! – оценил он идею. – Сделать красную линию своими охотничьими угодьями. Не дали, сволочи, мне мечту детства в жизнь воплотить, на поездах по подземной Москве погонять, так я теперь наверху свои порядки установлю!» От этого решения у него в первый раз за день заметно улучшилось настроение.

И тут, непонятно к чему, Мавр неожиданно поинтересовался:

– А ты «КиШа» еще уважаешь? А то у них скоро концерт в Лужниках по случаю выхода нового альбома намечается. Я с друганами собираюсь туда сходить. А чего? Юностью тряхнем! Может, и ты за компанию с нами пойдешь? Оторвемся по полной, как раньше!

«Король и Шут»?.. – призадумался Колкин. – А в этом действительно что-то есть…»

– Мавр, а по мне сильно заметно, что я люблю российский хоррор-панк-рок? – вместо прямого ответа на вопрос, ухмыльнулся Александр.

– Да, вполне, – протянул Мавр, с серьезным видом осматривая его с ног до головы. – И прическа у тебя что надо, и брови. Сразу видно, под альбиноса косишь.

– Лады, – дал добро Колкин, которому идея с альбиносом пришлась по душе. – Когда, говоришь, концерт?

– Двадцатого ноября, в субботу.

Колкин что-то прикинул и кивнул еще раз.

– Спасибо, Мавр, за инфу. Я тогда наберу тебе перед концертом. Давай диктуй свой номер.

Обменявшись телефонными номерами, старые приятели расстались.

Теперь, точно зная свой новый имидж, Александр направился прямиком в один хорошо знакомый ему магазин верхней одежды. Для начала ему жутко захотелось купить черное пальто – только не удлиненное, а укороченный вариант, до середины бедра – и обязательно крутые фирменные кожаные штаны. «И стильно, и в машине удобно ездить, – решил он и, немного подумав, практично рассудил: – И кровь на них, если что, не так заметна будет…»

* * *

И вот день концерта настал.

Выйдя из подземки на станции «Спортивная», Александр первым делом закурил, жадно наполняя никотином легкие. Едва докурив первую сигарету, он следом достал вторую. И только после этого, заметно повеселевший, он бодрым шагом двинулся в сторону «Лужников».

Впереди уже толпились фанаты «КиШа», кучкуясь группками перед милицейским оцеплением. Но каково было его удивление, когда, подойдя поближе, он понял, что все пространство вокруг спортивного комплекса заполнено исключительно подростками пятнадцати-шестнадцати лет. В первую минуту Колкин даже не смог скрыть своего разочарования. Он уже собирался было повернуть обратно, но, остановившись и приглядевшись, понял, что первое впечатление было обманчиво. Среди стаек ребят и девушек в черных одеяниях, драных джинсах и с немыслимыми хаерами на головах, встречались и более возрастные поклонники творчества легендарной группы. «Ну хоть что-то», – обрадовался маньяк, уже высматривая в толпе будущую жертву.

Его взгляд остановился на рослой девушке лет двадцати в кожаной косухе, черных джинсах и высоченных, почти на полголени ботах с высокой шнуровкой. На ее левой щеке черным карандашом для глаз было выведено «КиШ». Несмотря на прохладную осеннюю погоду, косуха на груди фанатки была широко распахнута. И как только она повернулась в его сторону, с ее футболки, злобно скалясь зловещей улыбкой, на Колкина взглянул Веселый Роджер. «А вот и то, что доктор прописал», – заключил он и уверенно двинулся в сторону потенциальной жертвы.

На самом деле не внешний облик, не симпатичное молодое личико и даже не хорошая фигура молодой девицы так привлекли внимание жаждущего новых ощущений мужчину. Его зацепил исключительно цвет ее волос. Они были ярко-рыжие, каких-то невероятных огненных оттенков. Волосы именно такого цвета он и представлял в своих фантазиях у очередной рабыни.

Не дойдя до нее буквально несколько шагов, он остановился. Александр колебался. Поступать, как раньше, ему не хотелось – это был уже пройденный этап. Вот только новые действия требовали не только удвоенной решимости, но и значительно большей осторожности.

Колкин решил не спешить. Он принялся с любопытством наблюдать за рыжухой со стороны и изучать ее. Ему нравилось, как та свободно и несколько развязно держится со своими друзьями. Ее позы, жесты и мимика – все говорило о том, что девочка наверняка не робкого десятка. Именно такую строптивую кобылку он теперь мечтал усмирить. Причем усмирить навсегда…

В памяти всплыл случай из детства. Это произошло незадолго до кончины матери. Она тогда пребывала в жутком угнетенном состоянии: дом забросила, нигде не работала, почти ничего не ела и практически все время проводила в спальне, лежа на кровати с отсутствующим взглядом. Даже ежедневные отцовские побои не оказывали на нее никакого воздействия – она попросту не реагировала на причиняемую ей боль. Такая реакция со стороны жены вскоре не на шутку озадачила отца, тот определенно не знал, как поступать дальше. Ведь, кроме угроз и побоев, других аргументов Колкин-старший никогда не имел. И вот тогда, не придумав ничего лучшего, раздосадованный папаша пошел на крайние меры. Как объяснил он сыну в привычной для себя манере, привести бабу в порядок может только другая баба. Тем же вечером он привел в дом бомжиху с мусорного полигона.

Это была дама неопределенного возраста. В грязной одежде, до тошноты вонючая и абсолютно беззубая, она противно посмеивалась прокуренным голосом, отсвечивая свежим бланшем под левым глазом. Распив с ней на кухне водку, отец негромко скомандовал новой знакомой:

– Раздевайся, Любка, – и айда в спальню.

Без малейшего стеснения скинув свое тряпье посреди кухни на глазах у шестнадцатилетнего Сашки, Любка послушно прошаркала в спальню. Отец двинулся следом.

Остолбеневший подросток так и остался на кухне. Он не мог сдвинуться с места – настолько эта картина не укладывалась у него в голове. И это несмотря на то, что Сашка давно привык к тому, что семейная жизнь его родителей заметно отличается от жизни пап и мам его друзей.

Все действо в спальне продолжалось не более десяти минут, после чего батя и Любка вернулись на кухню. На одутловатом лице алкоголички играла все та же бессмысленная улыбка.

Бомжиха неспешно оделась, допила из стакана водку и, ничего не говоря, направилась в сторону входной двери. Голый отец так и остался сидеть за столом. Он молчал и курил.

– Сука, ничего ее не берет. Как лежала бревном, уставившись в потолок, так до сих пор и лежит. Даже не шевелится, – угрюмо резюмировал он попытку привести мать в чувство.

– Батя, – решился наконец обратиться к безбашенному папаше Сашка, – а может, мы ее к врачам отвезем? Может, там ей помогут?

Колкин-старший поднял на сына мутный взгляд и глухо проговорил:

– Ни хера эти врачи никому помочь не могут. Вот я у них почти восемь лет на спецзоне провел, и что? До хрена они мне помогли?

Он явно начинал заводиться, а это был плохой знак. Сашка не раз испытывал последствия таких перепадов настроения на собственной шкуре.

– Разве что ума там немного поднабрался, – тем временем продолжил батя, – узнал от бывалых людей, как к тварям ментовским больше в лапы не попадаться. А баб как любил мочалить почем зря, так до сих пор люблю. Разве что зубы перестал вырывать. И то, потому что надоело.

На тот момент Сашка уже знал, что отец тянул срок ни на какой не на зоне, а в психбольнице особого типа, поэтому все его слова об отсидке уже давно не принимал за чистую монету. К тому же у него хватало друзей постарше, кто по разным причинам уже заимел ходы-выходы в криминальный мир начинавшей меняться буквально на глазах постперестроечной Москвы конца восьмидесятых. Что говорить, если и он, еще на тот момент школьник, чтобы иметь личные деньги на сигареты и пиво, время от времени барыжил по-маленькому. Правда, отца он остерегался до сих пор, поэтому свои коммерческие успехи скрывал от него самым тщательным образом.

– Может, в больнице ей все-таки помогут? – настаивал сын, хотя знал, что настойчивостью может лишь еще больше разозлить отца.

Так, собственно, и произошло. Колкин-старший внезапно побагровел, вскочил из-за стола и, шагнув к сыну, по старой привычке схватил его пальцами за ухо.

– Сашко за ушко, да на солнышко… – начал было он любимую присказку, но внезапно осекся.

Пятнадцатилетний подросток был практически одного с ним роста, и тянуть сына за ухо вверх оказалось весьма проблематичным занятием. К тому же Сашка на этот раз не поддался, а вместо этого, схватив отца за запястье, с силой потянул вниз.

– Это что такое? – опешил Колкин-старший. – Бунт на корабле?!

Он не мог поверить собственным глазам – сын впервые в жизни посмел его ослушаться. А учитывая, что и в сегодняшней затее с супругой он так же потерпел фиаско, бывший зэк оторопел.

Чем могла закончиться эта ссора, предугадать несложно. Колкин-старший в гневе был лют и страшен, запросто мог и ножиком пырнуть, и размазать физиономию сынка по стене. Да что угодно мог сотворить в порыве неконтролируемой звериной ярости. Только, к счастью для обоих, погасить возникший конфликт взялась невесть откуда появившаяся мать.

С растрепанными, распущенными по плечам волосами, изможденная и худая, как палка, Лидия Марковна Юцевич серой тенью возникла в дверном проеме кухни.

– Ваня, не надо. Хватит уже нас мучить, – едва слышно просипела она, отрывисто и тяжело дыша.

– Какой я тебе Ваня, курва? Меня Сергей зовут! Или ты вдруг память потеряла? – Он угрожающе навис над ней, полностью забыв о непослушном сыне. – Щас я тебе обо всем напомню!