Текст книги "Всё как у людей"

Я, конечно, пожаловался своим рыбакам на свою неудачную судьбу ночную, когда все проснулись и стали готовить и разогревать уху, мол, больше я с вами не поеду, такая рыбалка не по мне. Хотел уже сбежать отсюда, прямо до Жуковки, пешком, жаль, дороги не знаю.

В общем, прав был Сергей, когда говорил, что уложат меня в грузовой отсек и с комфортом довезут хоть до Москвы. Ну не до Москвы, а вот до Жуковки проспал всю дорогу.

Июнь, 2022

Записки врача

– Михеев, ау-у, просыпаемся. Анатолий Васильевич, вы меня слышите? Просыпаемся-просыпаемся.

Сквозь сон Михеев узнал голос своего лечащего врача – Анны Ивановны. «Уснул всё-таки, вот гад, вот сволочь, – думал сквозь сон Анатолий. – Ночи было мало, нет, прилёг отдохнуть – и на тебе! Правда, она сама вчера сказала, что завтра операция, в столовую на завтрак не ходить, а сходить в туалет, сделать там все свои дела и отдыхать. Ну вот, отдохнул, прилёг вздремнуть, и вот, пожалуйста, – уснул без задних ног. Эхма, как стыдно! Взрослый человек тридцати девяти лет!..»

Старшая медсестра определила Михеева в четвёртую палату и обозначила его койко-место. Хотя чего там было обозначать – из пяти коек лишь одна была свободна, значит, сюда и определяйся. Едва он поздоровался со всеми, познакомился, в палату с шумом влетел молодой парень с небольшим телевизором.

– Всё, братцы, – завопил он, – кайфуем! Вот, родители привезли. Сергеич, – обратился он к мужчине лет шестидесяти, – давай освободи мою тумбочку, и поближе к окну, к середине.

Слева и справа располагались параллельно две кровати. На одной возлежал Сергеич с книгой, другая, как понятно стало, принадлежала этому шустрому парнишке лет, наверное, шестнадцати-семнадцати.

Между ними стояли две тумбочки. Сергеич отложил книгу, очки, пододвинул тумбочку к середине окна. Сюда же свою определил.

– Так посимпатичней будет, – объяснил он свои действия.

– Ну чё, включаем, настраиваем, – комментировал свои действия вокруг телевизора парнишка, устанавливая комнатную антенну.

– Думаешь, получится? – спросил один из соседей по палате.

– Куда оно денется, японская продукция – не подведёт.

Японская техника действительно не подвела. На первой же кнопке на экране появились соревнования по тяжелой атлетике, чемпионат мира.

– Ну, что я говорил? Ха!

– Весело тут у вас. Откуда такая роскошь?

Все повернулись на голос. В дверях стояла молоденькая тоненькая девушка в белом халате лет шестнадцати.

«Медсестра или практикантка», – отметил Михеев, едва взглянув на вошедшую.

– Вот, родители только что притащили.

– Скучать теперь не будете. А вы у нас новенький, – обратилась она к Анатолию. – Михеев Анатолий Васильевич, – прочитала она, раскрыв папку. – Будем знакомы, меня зовут Анна Ивановна Самохина, я ваш лечащий врач.

Вот это да – шестнадцать лет! У Анатолия отвисла челюсть.

– Я, да, он, Михеев.

Анна Ивановна никак не отреагировала на его удивление и заикание. Не впервой. Она понимала, что на свои двадцать семь совсем не тянет, что, конечно же, в глубине души радовало. А кто бы спорил…

– Ну пойдёмте со мной.

– Возвращайся живой, – пустил вдогонку тот самый парень-живчик.

Анатолий, не оборачиваясь, поднял руку на уровень плеча, сжал в кулак, ну типа «но пасаран!»

Пока они шли по коридору, Михеев отметил, что некоторые гуляющие туда-сюда люди, кто по двое, кто по трое, поодиночке, многие с фингалами: кто с одним, кто двумя глазами светятся.

На подоконнике сидели две девушки, весело щебетали с парнем. У одной под обоими глазами светили фонари.

Кстати, всего полчаса назад, когда он шёл по большому коридору, ещё увидел над дверьми большую надпись – «Лор-отделение».

Михеев шагнул в отделение через проём обеих распахнутых дверей, и ему сразу попались двое с фингалами. Он остановился, огляделся, увидел ещё человека с фингалом – слева от него, возле окна, играли в домино. У одного мужчины опять синяк. «Интересно, если это лор-отделение, то при чём тут фингалы?» – подумал Анатолий. На всякий случай вернулся обратно к дверям и, задрав голову, прочёл: «Лор-отделение».

– Присаживайтесь, – сказала врач, когда они вошли в кабинет. – Так, что тут у нас? – спросила, пристраивая на голову рефлектор. – Ну что же, полипы как полипы. Жить можно.

– Дышать не можно, – поправил Анатолий.

– Ничего, немного терпения – и вылечимся. А пока – вот, держите, – она подала ему металлическую кювету, взяла шприц с оранжевой жидкостью и толстой иглой, – поближе к носу, прямо носом внутрь можно. Сейчас сделаем промывание.

Когда Михеев вышел из процедурного кабинета, ему опять попались двое с фингалами, две взрослые женщины. Теперь, после процедуры, он понял, откуда что берётся, кому нос поломают, например, после аварии или травмы, кому гайморит долбят, кому ещё что-то там. «Интересно, у меня тоже будет свой фонарь под левым глазом?» – подумал он.

На следующий день после обхода Анна Ивановна обратилась к тому самому Сергеичу:

– Иван Сергеевич, идёмте со мной в процедурный. Черкасов?

– Я! – подскочил молодой живчик, хозяин телевизора.

– Как только Иван Сергеевич вернётся, вы ко мне.

– Есть!

– Михеев, а вы подойдите часам к двенадцати, поколдуем с вами перед обедом.

Михеев постучался, открыл дверь, остановился у порога. Анна Ивановна колдовала с ухом женщины.

– Посидите пока в коридоре.

Анатолий присел на скамейку рядом с ожидающими своей очереди больными, поздоровался с ними. Вдруг из-за двери, что в торце этого небольшого предбанника, послышался голос врача:

– Бабушка, надо говорить «ку-ку».

– А? Что? Дочка, я не слышу, ты погромче скажи, – скрипучий голос старушки даже из-за двери резал слух.

– Ку-ку, бабушка, ку-ку, – почти на крик перешла врач.

– Почему ку-ку? – спросил Михеев сидящую рядом женщину.

– Ну там носоглотка работает как насос.

– Полипы, – уточнил мужчина, на вид чуть моложе Анатолия, – как полипы, либо ку-ку, либо пароход надо повторить, прокачивая лекарство по носоглотке.

В это время дверь, из-за которой доносился этот диалог врача с бабулей, открылась, вышла врач. Не успела она открыть соседнюю дверь, как тот самый мужчина сказал:

– Девушка, вы лучше давайте нас, молодых, лечите, а ваша бабушка уже своё откуковала.

Врач повернулась к нему, покачала головой:

– Ай-яй-яй, не стыдно так про пожилого человека?

– Она всё равно не слышит, – парировал мужчина.

Дверь кабинета, куда должен войти Михеев, открылась, вышла женщина.

– Заходите, – сказала она.

– Здравствуйте, – поздоровался Анатолий.

– Здравствуйте, присаживайтесь.

– А вот мне интересно, что такое полипы, что они из себя представляют, что за бяка такая?

– Бяка – это вы правильно подметили. Все ими интересуются, просят показать после операции, любопытство одолевает. Правда, многие при виде этой бяки в обморок падают.

– Они что, такие страшные, живые, шевелятся?

– Не сказать, что такие уж страшные, но, если представить, что это гадость жила в тебе, как-то неприятно. Люди впечатлительные попадаются.

– И мужики тоже?

– Случается, – усмехнулась врач.

– Интересно.

– Тоже хотите посмотреть?

– Ну да.

Анна Ивановна хитро посмотрела на Михеева:

– Ну-ну.

– Как они вообще в организм попадают, откуда берутся?

– Ни один врач в мире пока не знает ответа на этот вопрос. Думаю, если кто узнает, наверное, Нобелевскую премию получит. Вы, Анатолий Васильевич, лучше расскажите мне, это вот что тут у вас?

Когда рентген показал, что в носу Михеева полипы, стало ясно, что тут нужна операция. «Ладно, – подумал он, – возможно, не смертельно». На консультации в больнице, вот в этой самой, заведующий отделением посоветовал либо ложиться завтра же и проходить здесь же медкомиссию перед операцией, либо самому бегать по врачам по поликлиникам с направлениями.

Михеев выбрал второй вариант, решив на полдня для каждого врача отпрашиваться с работы. На том и порешили. Зав. отделением, как потом выяснилось, по совместительству ещё и отец Анны Ивановны, дал список кабинетов врачей. Вот с этими бумагами, пройдя все круги обследования, Анатолий и явился в больницу на Федеративном проспекте.

Вот одну из этих бумажек, а точнее, кардиограмму, она и показала ему. Ну что тут скажешь? Михеев уже много лет знал свой неприятный диагноз. Сколько? Лет десять точно. Спортивное прошлое вышло чуть-чуть боком и зацепило сердце.

– Ничего не хотите мне рассказать?

– Ну что? – переспросил Михеев. – Последствия спортивного прошлого.

– Как лечились, где?

– Нитроглицерин и бег по утрам вокруг Терлецких прудов.

– И всё?

– Да я вообще стараюсь избегать лишних таблеток. Думаю, раз уж спортом всё испортил, так спортом и буду лечить потихоньку.

– Самолечением значит занимались?

Михеев молча кивнул головой в знак согласия.

– Судя по кардиограмме, не очень успешно. А давно это началось?

– Ну как, лет десять, кажется. Но с тех пор хуже не стало, я раз в месяц полгода посещал физкультурный диспансер. Там снимали кардиограмму, сначала в покое, потом под нагрузкой.

– Под нагрузкой – это как?

– Включали метроном на одну минуту, и я бегаю на месте с ним в такт. И сразу на кушетку и на провода. Вот после нагрузки кардиограмма замечательная. Медсестра сказала, почти как у новорождённого.

– Ну и как вы определяете, что хуже не стало?

– Да уж привык прислушиваться к сердцу. Так что если что не так, то я сразу бы сюда, к вам, ну в смысле в кардиологию. А вообще-то мы на предприятии, как и все, раз в год медосмотр проходим, вот и контроль всего организма.

– Да знаю я эти профосмотры, видимость одна.

– Ну тут я, конечно, согласен, но кардиограмму не спрячешь.

– Ну хорошо, давайте посмотрим, промоем нос с вашими полипами. Действительно хотите на них посмотреть?

– Прямо сейчас?

– Нет, – улыбнулась Анна Ивановна, потом, после операции.

– Ну, судя по тому, как вы меня сейчас допрашивали, думаю, до операции далеко, придётся сердце подлечивать, да?

Она внимательно посмотрела на Анатолия и ответила неопределённо:

– Разберёмся. Держите кювету, прямо нос в неё опускайте.

– До самого дна?

– Как вам удобно.

– Хорошо, что нос длинный, – вздохнул Анатолий.

Закончив промывать шнобель Михеева, когда кювета наполнилась той самой оранжевой жидкостью вперемешку с мутной грязью, Анна Ивановна отложила шприц, взяла кювету и как-то нечаянно стукнулась локтем о край стола. Кювета выпала из рук, упала прямо на ногу Анатолия, расплескав по штанам всё содержимое, оставив на новом спортивном костюме большое пятно. Поспешно подняв посудину, она посмотрела на пятно, на Анатолия и запричитала:

– Ой-ой, простите, пожалуйста, простите. Не знаю, как так получилось, но я нечаянно.

– Не специально? – хитро переспросил Михеев, так же хитро глядя ей в глаза.

– Да вы что?! – скорее, не удивлённо, а испугавшись, ответила врач.

– Ну тогда не волнуйтесь, не переживайте – дело житейское.

Анна Ивановна всё ещё стояла перед ним растерянная, прижимая к груди эту злосчастную посудину, не зная, как выйти из сложившегося положения.

– Ну ладно, – сказал Анатолий, – дома жена всё застирает, ничего не будет видно. А если вы действительно так переживаете, то с завтрашнего дня я буду заходить к вам в кабинет без штанов. Договорились?

Анна Ивановна повеселела, заулыбалась.

– Нет, без штанов, пожалуйста, не надо.

На следующий день во время обхода она сказала Михееву:

– Анатолий Васильевич, я договорилась, к двенадцати мы должны с вами быть у кардиолога, я зайду за вами, промывание сделаем после обеда.

По дороге в кардиологию, пока шли по больничным коридорам и переходам, Михеев рассуждал: «Сейчас и кардиолог будет расспрашивать, что да как, ну это и понятно. Опять придётся повторять всё то, что вчера Анне Ивановне рассказывал. А может, ещё и тот самый сон рассказать, с которого всё началось. Нет, это лишнее, сон врачу не нужен, только факты».

Лет десять тому назад Михееву приснился действительно удивительный сон. Лыжные гонки, среди участников соревнований он в лидирующей группе. Но этого недостаточно, нужно быть непременно первым, нужно победить, кубки, призы, награды, слава – только так. Только вперёд, к финишу, только ты, больше никто. И Анатолий рванул вперёд. Оглядываясь иногда, он замечал, что догоняющие всё больше и больше отстают, их уже почти не видно, и это придавало сил и уверенности. Правда, дышать становилось всё труднее, но это и понятно. Сердце выпрыгивало из груди, но впереди он уже видел финиш, высокий пьедестал, болельщики с цветами, они что-то там кричали, подпрыгивали, махали руками, флажками. Оглянувшись ещё раз, Анатолий обрадованно заулыбался: догоняющих едва было видно. Всё, он первый, он чемпион! Теперь его никому не догнать. Он ещё пробежал пару секунд, ехидно улыбаясь отставшим, повернул голову… Вот это да! Что это? Это, как в сказках, – то, чего не может быть.

Прямо перед ним из леса поперёк лыжни выезжал красный, сверкающий на солнце Камаз. Переехав лыжню, он остановился и начал поднимать кузов, из которого стал высыпаться песок, засыпая не только лыжню, но и, казалось, всю округу. «Как же так?! – опешил Анатолий, приближаясь к горе песка, которая разрасталась и разрасталась вширь, ввысь, повсюду. – Как же так, куда смотрят судьи, люди?! И что мне теперь делать, куда бежать?» А песок из кузова всё сыпался и сыпался нескончаемым потоком, горка разрасталась, уже из-за неё не видно ни пьедестала, ни финиша, ни людей. Что же это такое, ведь было рукой подать, всё – победа, первый, финиш… Что делать, обойти эту гору слева или справа? Но слева стоял Камаз с поднятым кузовом, значит, справа, но на это уйдёт уйма времени. А если кто-то из догоняющих догадается взобраться наверх, и оттуда уже вперёд к победе, ведь сверху вниз катиться гораздо быстрее, пока ты тут будешь обходить гору со всех сторон да нарезать круги.

И Михеев решил сам проделать этот трюк. Взобраться на вершину и уже оттуда – вперёд. Из последних сил он стал карабкаться вверх, в глазах уже появились слёзы, сердце пошло вразнос, задыхался. Но оно и понятно, песок ведь. Но ничего, сверху вниз будет легче и быстрее, и дыхание успокоится, и сердцу полегче будет. А пока – плачь не плачь, а по песку тяжело. Ещё хуже было оттого, что он видел, как другие лыжники уже обходят эту гору с обеих сторон, быстро, шустро, ничего не мешает. «Эх, дурак! – подумал Анатолий. – Объехал бы, как и они, уже был бы на финише».

Но на самой вершине стало совсем худо, лыжи не хотели катиться вниз, как он ни старался, песок – не снег, ничего не выходит. Он из последних сил отталкивался, втыкая палки в песок, но ничего не выходило. Он уже не дышал, а хрипел, задыхаясь, сердце едва-едва держалось в груди, пытаясь вырваться наружу. Хрипя и задыхаясь, Анатолий бросил палки, уселся на вершине как на Олимпе и горько заплакал: «Камаз, сволочь, откуда он взялся, и почему сейчас, именно передо мной? Такую здоровую гору навалил, будто не один был, а целых десять».

Сидя высоко, он уже терял сознание, видел, как на финише встречают лыжников, так ловко обогнавших его. Пьедестал, кубки, медали, цветы – всё теперь для них. А ему – что, что теперь?

И вдруг Анатолий почувствовал что-то странное и удивительное. Перестал задыхаться, даже дышать перестал, сердце уже не билось. Какое-то невероятное облегчение, лёгкость во всём теле, никакой усталости. Ни слёз, ни пота, застилавшего глаза, всё улетучилось мгновенно. Что это? Благодать! Именно это слово первым пришло ему в голову. Вот она какая! Но за что такая честь? За стремление побеждать, за дикую усталость? Странно, но Анатолию вдруг захотелось, чтобы это чувство никогда не покидало его. И, глядя на этих радующихся на финише людей, он понимал, как им там нелегко, задыхаются, усталые, как странно они радуются своей победе. А он тут, на вершине, даже не дышит, никакой усталости, лёгкость необыкновенная, вряд ли кто-то на финише им подарит такое чувство восторга, счастья и благодати. Значит, не зря он все-таки попёрся на гору, иначе… а что иначе, кто знает? Он даже привстал, чтобы взлететь как птица.

Удар в грудь отрезвил Михеева. Он огляделся вокруг – никого. Интересно, кто и за что его так ударил? Кто позавидовал его счастью? На финише уже никого не было. Какие-то странные сумерки, только что, секунду назад, светило солнце. Анатолий прислушался – никого и ничего. Второй удар в грудь заставил его даже подпрыгнуть. От страха он даже закрыл глаза, а когда открыл – вокруг была сплошная темнота. Он уже не сидел на вершине, никакого песка, никакой машины. Он лежал на каком-то диване, стараясь понять, где он и что произошло. В следующую секунду глухо забухало сердце, громко и больно, и он начал дышать, тяжело и со скрипом. «Странно, – подумал Анатолий, – только что не было ни дыхания, ни сердца, так легко и приятно было». Он огляделся, глаза уже привыкли к темноте. Диван, шкаф, ковёр на стене, телевизор… И только тут до него дошло, что это был за сон такой странный. А что было бы, если бы он пришёл к финишу первым? Даже похолодел от ужаса и осознания того, чем это могло бы закончиться. «Слава Богу!» – подумал Анатолий. Но сердце уже билось не ровно, то с задержкой, то ускоряясь, то ещё какой фортель выкинет. Вот оно как бывает…

– Всё, пришли, – Анна Ивановна остановилась у двери с табличкой «Кардиологический кабинет». – Подождите пока здесь. – И скрылась за дверью.

Через некоторое время она вышла и сказала:

– Как всё закончите, возьмите историю болезни – и ко мне.

Михеев кивнул в ответ и остался ждать.

Минут пять прошло, вышла женщина-врач, сказала:

– Заходите.

– Здравствуйте, – вежливо и тихо поздоровался Михеев.

– Здравствуйте, присаживайтесь. Вы Михеев?

– Да.

– Ну что, Михеев Анатолий Васильевич, – загадочно произнесла врач, разглядывая его кардиограмму, – как у нас дела?

– Ну как? Здоров как бык, – скорее, не пошутить, а вроде как приободриться, ответил Анатолий.

– Да что вы говорите? – врач с удивлением глянула на него, потом полистала историю болезни. – Ну-ну.

– Конечно, я даже в космос недавно собирался, – неожиданно для себя сказал Анатолий, в то же время заполнив затянувшуюся паузу. Хотя и понимал, что это, наверно, неуместно и не прокатит с такими иероглифами в кардиограмме. Но врач подхватила эту шутку. Ей любопытно стало, как он будет выкручиваться из этой ситуации, тем более что наверняка понимал всю сложность своего положения. Тем более что все, кто к ней заходил, только и делали, что ныли и жаловались на сердце, на судьбу и так далее. Ну хоть один нашёлся оптимист или просто балабол!

– Ну и что же не полетели?

– Жена не пустила, – обречённо развёл руками Анатолий.

Врач посмотрела на него, улыбнулась:

– Давайте ложитесь, – кивнула на кушетку.

Анатолий улёгся, она подключила к нему провода, включила аппаратуру. И под эту «музыку» он загрустил. «Сейчас она увидит, какой из меня космонавт, и даст направление на лечение. Недели две-три точно уйдёт на это дело. И всё это время буду через раз дышать. Может, тогда лучше полипы удалить, чтобы хоть дышать можно было. Хотя нет, так не получится, если с таким сердцем не разрешит делать операцию, и не уговоришь, ей виднее».

Аппаратура замолчала, провода отключили. Анатолий остался сидеть на этой же кушетке, обречённо разглядывая пол под ногами, не поднимая головы.

– Ну что, бык, рассказывай, – подала голос врач, держа в руке предательскую бумажку.

Едва уловимые нотки сарказма в её голосе облегчения не принесли. И Анатолий, не отрывая взгляда от пола, обречённо пробубнил:

– Недостаточность кровоснабжения миокарда переднебоковой стенки левого желудочка.

– Надо же, – засмеялась врач, – точно, слово в слово.

– Специально выучил, – продолжил бубнить Анатолий.

Врач опять засмеялась, видя настроение Михеева, ну да и балабол тоже.

– Главное, что вы с оптимизмом произносите свой диагноз.

Анатолий покачал головой в знак согласия:

– Положение обязывает.

Врач села за стол и стала что-то записывать в историю болезни.

– Ну и какой будет приговор? – спросил он через минуту. – Можно с таким диагнозом делать операцию?

Врач закончила писать, закрыла папку, подала Анатолию:

– Я думаю, ваш лечащий врач решит.

Михеев вернулся в отделение, отдал папку Анне Ивановне, ещё раз прошёл процедуру промывания, после чего врач сказала, что больше промывать нос не нужно, всё чисто.

На следующий день во время обхода Анна Ивановна для начала очень серьёзным тоном, не требующим возражений, отчитала Ивана Сергеевича, того, самого пожилого в палате:

– Ну что, вы ещё не передумали? – протянула она в его сторону листок. – Заберёте, или это ваше окончательное решение?

Сергеич с каким-то опустошённым видом сидел на кровати, не поднимая на неё глаз.

– Ну что молчите, я жду.

Сергеич покачал головой.

– Окончательное.

– Ну как хотите, – резко произнесла врач, – только имейте в виду, что это касается вашего здоровья.

В это время дверь раскрылась, вошла какая-то старушка.

– Здравствуйте.

– А вам чего, вы к кому пришли? – спросила Анна Ивановна, не сбавляя тона.

– А я вот за ним пришла, – сказала бабуля, указывая на Ивана Сергеевича.

– Во-первых, сейчас не время для посещений, а во-вторых, вы просто можете погубить вашего супруга. Ему нужна срочная операция, иначе он оглохнет, на одно ухо, но все-таки. А если осложнения, простуда, возраст? Вы об этом подумали?

– Ой, дочка, мы боимся операции, – смущённо ответила бабушка.

– А вы за него не отвечайте, пусть сам решает.

– Нет, – опять покачал головой Сергеич.

– А ты уже написал расписку? – вкрадчиво спросила бабушка.

– Написал, написал, – ответила Анна Ивановна, показывая ей тот самый листок, – забирайте своего суженого.

– Ух, сурово вы с ними, – сказал парень-живчик, когда старики ушли.

– А как ещё доходчивей им объяснить? Я с ним ещё вчера билась в кабинете, всё пыталась уговорить на операцию. Нет – и всё тут. Уснул, проснулся – и здоров, всё равно – нет. Ещё и жене нажаловался, прибежала вызволять. Ну ладно, всё, ушли. А у вас что на сегодня?

– Через час рентген, – ответил живчик.

– Вам как сегодня спалось? – обратилась она к соседу Михеева у противоположной стены.

– Стреляли, – ответил тот, потирая ухо.

– Понятно, – улыбнувшись, сказала врач, – через час подходите в процедурный. – Она что-то записала у себя в бумагах.

– Ну а с вами что делать будем? – повернулась она к Михееву.

– Казнить нельзя повесить, – не раздумывая буркнул тот, сидя на кровати, пристально устремив взгляд в её глаза.

От суровости серьёзного тона, только что звучащего на всю палату, не осталось и следа.

Ну а что он ещё мог сказать – только то, что желает как можно быстрее избавиться от полипов.

Анна Ивановна опять улыбнулась и сказала:

– Ладно, на завтра, на одиннадцать ноль-ноль, нам дают кресло в операционной. Будем делать операцию, я сама её проведу, надо готовиться, в том смысле что на завтрак не ходить, лучше сходите в туалет, сделайте там все свои дела, – глаза ее хитро заблестели, – и можете отдыхать, я за вами приду. Всё запомнили, повторять не надо? Уточнять не надо?

– Бусделано, – в тон ей ответил Анатолий.

– Михеев, Анатолий Васильевич, просыпаемся, вы меня слышите?

Голос Анны Ивановны доносился откуда-то издалека. Он был каким-то странным, медленным, тягучим. «Уснул всё-таки, вот придурок, – думал сквозь сон Анатолий, – да так крепко, ночи мало было, нет же, прилёг отдохнуть. Правда, она сама вчера сказала, что завтра операция, в столовую на завтрак не ходить, а сходить в туалет, сделать там все свои дела (понятно, что именно) и отдыхать. Можно подумать, я тут сильно устаю, что непременно и именно отдыхать. Ну вот и прилёг отдохнуть, да так уснул, что не могу проснуться, без задних ног. Как вот теперь врачу в глаза смотреть? Мужик тоже мне… Стыдуха, тридцать девять лет дураку, а уснул как пацан…»

– Анатолий Васильевич, вы меня слышите, – голос Анны Ивановны теперь звучал совсем близко.

«Слава Богу, просыпаюсь», – обрадовался Михеев. В следующее мгновение перед ним из темноты стали выплывать две фигуры. Они становились всё отчётливее, пока не превратились в Анну Ивановну и медсестру, сидящих перед ним. Они внимательно смотрели на него какими-то хитрыми глазами, а руками зачем-то упирались ему в грудь. Их лица были скрыты масками, но Анатолий узнал их и успокоился, проснулся наконец-то, свои. И уже окончательно очнувшись, окинув взглядом всё кругом, он понял, что находится в операционной. Слева и справа такие же, как у него, кресла, рядом с которыми так же по двое сидят врачи. «Так вот оно что, – вдруг дошло до него, – я не спал, я отрубился во время операции. Почему, что случилось?»

От осознания произошедшего ему вдруг стало стыдно и обидно, тоже мне мужик называется, стыдно даже в глаза смотреть этим двум женщинам. Тем более он знал, как выглядит отключившийся человек. Мозг отключается сразу, только глаза, уже независимо от всего организма, пытаются ухватиться за ускользающий свет, превращающийся в белую точку, которая мгновенно уменьшалась и исчезала, оставляя после себя лишь черноту. Всё, белый свет закончился, зрачки расширяются до бесконечности, глаза выскакивают из орбит. Мышцы лица расслабляются в ноль. Челюсть отвисает… (да, видок ещё тот, врагу не пожелаешь). Тем более что расслабляются все мышцы, весь организм, тело превращается в желеобразную массу.

Вот почему они упирались ему в грудь: чтобы не свалился с кресла. И всё это происходит в одну секунду: раз – и готово.

«Да-а, – подумал Анатолий, – вот почему нужно было перед операцией сходить в туалет и сделать там все свои дела, как напутствовала Анна Ивановна. А то бы прямо здесь, прямо вот сейчас и сделал бы все дела…». Он смотрел в сторону, обещая самому себе, что им в глаза смотреть не будет, стыдно. Казалось бы, что тут такого, ну отключился, отрубился человек, но…

– Интересно, надолго я отключился? – всё так же глядя в сторону, спросил Михеев.

– Нет, секунд десять-пятнадцать, – ответила медсестра.

– Ну да, десять, – недоверчиво пробормотал Анатолий.

– Если бы больше, мы бы вас в реанимацию отвезли, – голос Анны Ивановны, как показалось, звучал с лёгкой иронией. Или не показалось? – Анатолий Васильевич, – уже более серьёзно произнесла она, – посмотрите на меня.

Тот нехотя перевёл взгляд из ниоткуда ей в глаза, точнее, в один, второй был закрыт рефлектором.

– Всё в порядке?

– Да, всё, включился, – тяжело вздохнув, ответил Анатолий.

– Замечательно, – она, как рефери в боксе после нокдауна, по глазам поняла, что он не обманывает, и они обе убрали руки от его груди.

– Ну что, будем продолжать?

– Ой, дочка, когда же это твоя тряпка закончится?

Скрипучий голос бабушки, той самой старушки, единственной на всё отделение, нарушил тишину. Она сидела на расстоянии трёх кресел от Анатолия, и что там с ней делали, видно не было, но её скрипучий голос, недовольный чем-то происходящим, заставил всех негромко засмеяться. Справа и слева захихикали, наши тоже.

– Потерпите, бабушка.

– А? Что?

– Потерпите, говорю, сейчас всё закончится, – голос врача звучал уже достаточно громко.

– Да я терплю, терплю, бабушка всю жизнь терпит, – не унималась бабуля.

Но на этом их беседа закончилась, в операционной снова воцарилась тишина, только слышен был лязг инструментов.

– Всё, последний, – сказала Анна Ивановна, – можно закрывать.

Медсестра подала ей кювету с отрезком бинта, пропитанного синтомициновой мазью. Врач начала вправлять его в нос Анатолия. Противный, горький, невероятно длинный, как показалось, бинт. Она с силой запихивала его в нос, вдавливая голову Михеева в кресло.

– Всё, завязывайте, – обратилась она к медсестре.

– Так вот она какая эта тряпка, – громким шёпотом произнёс Анатолий.

– Она самая, – засмеялась медсестра, подвязывая ему нос. – Куда – вот так или так? – чуть двигая бинт в районе макушки, спросила она.

– Чуть ближе к затылку.

– Так удобно?

– Угу.

– Не давайте ей сваливаться, поправляйте, когда вы почувствуете.

– А ночью как же?

– Ну я думаю, ночью вы тоже будете бдительны.

– Анатолий Васильевич, – обратилась к нему Анна Ивановна, – ну что, вы всё ещё хотите посмотреть на свои полипы?

– Всё, теперь уже не мои, но можно.

– Ну-ну, вот, пожалуйста, – она взяла со стола, справа от Михеева, кювету, куда складывалось содержимое его носа.

Анатолий несколько секунд разглядывал лежащих подрагивающих в кювете червяков. Они были размером примерно с мизинец и такие же толщиной. Червяки червяками, ни дать ни взять.

Жёлто-оранжевые, перетянутые поперёк, будто нитками, в нескольких местах, с красноватыми прожилками. «Наверное, кровяные сосуды их личные, – отметил Анатолий. – А почему они дрожат? Подыхают, что ли, или просто потому, что она их держала в руках?»

– Фу, действительно бяка, – прошептал он, поморщившись, и добавил: – Ну вот и ничего, а вы говорили, что многим людям при виде этой нечисти плохеет.

– Вы своё сегодня уже отплохели, – ответила в тон ему Анна Ивановна, и они с медсестрой заулыбались.

«Опять надо мной смеются», – обиделся Анатолий.

– Ну что, закончили, пойдёмте.

Михеев встал с кресла, и они взяли его под руки с обеих сторон.

– Это не обязательно, сам пойду.

– Ничего-ничего, так положено.

– По технике безопасности?

– Ага.

«Понятно, – подумал он, – если бы не отрубился, сейчас шёл бы без поддержки, без понятых».

– Ну вот, до обеда ещё есть полчаса, – глядя на часы, висевшие на стене в холле перед операционной, когда Михеев переодевался, снимая с себя мешок, длиннющий, почти до пят, без рукавов и с вырезом для лица, врач добавила: – есть ещё время передохнуть, только не усните, проспите обед.

– Ну что, поздравляю, – сказал сосед по палате с больным ухом. – Кто операцию делал, сама Анна Ивановна?

– Ну да, а кто же ещё?

– Да кто угодно из врачей, это же их работа. Но тебе повезло – у неё лёгкая рука, она аккуратно всё делает, многие хвалят. Ты только не ложись, а то уснёшь, хрен тебя разбудишь, обед проспишь.

Обед оказался не простым. В том смысле что при закрытом носе жевать, а тем более глотать было не совсем удобно. Конечно, когда ничего не мешает, ты даже не замечаешь, а вот когда в носу затычка, приятного мало. Теперь Михеев понял, как работает носоглотка. Тут тебе и пароход, и ку-ку. Оптимизма придавало, даже радовало, что это теперь уже ненадолго и что на второе были котлеты и пюре.

Утром в процедурном кабинете врач поменяла затычку на новую, поправив Анатолия, что это не затычка, а тампон.

– Что-то не так? – спросила она, увидев, что он трогает узел на затылке. – Неудобно, мешает? Давайте по новой перевяжу.

– Нет, просто я хочу убедиться, что там – просто узел или бант, как у первоклассницы.

– А вы хотели бант, как у первоклассницы? – Анна Ивановна засмеялась, удивлённо глядя на Анатолия. – Давайте переделаю, если вам так хочется. Вы уж извините, не знала.