Текст книги "Лживый роман (сборник)"

Профессор-антрополог, который переехал сюда восемь лет назад, строго и осуждающе на нее смотрел, посасывая кончик курительной трубки:

– Он не животное, чтобы можно было его вот так, как обезьяну, забрать и увезти в вашу отсталую страну!

– Я оплачу все расходы и выплачу неустойку по контракту, связанную с его работой в вашем институте. И буду вам сообщать все, что с ним происходит там, у нас! И… я его, кажется, люблю…

Эти последние слова заинтересовали светило науки, и он, задумавшись, произнес:

– Вот это уже может быть интересным! Я подумаю.

Но если соглашусь, отчеты о его пребывании – каждый месяц!

Она кивнула.

Тропа к часовне

В австрийский городок Майерхофен летом обычно приезжают любители прогулок по горным тропам, а зимой – покорители крутых горных склонов, где они показывают свое мастерство на лыжах и досках для сноуборда. Те, кто не умеет кататься, наслаждаются горным зимним солнцем, предварительно намазывая лицо кремом от загара. И, конечно же, не отказывая себе в бокале местного живого пива вприкуску с соленой большой баранкой.

Марат больше любил пиво, чем лыжи, но это не мешало ему несколько раз спуститься со склонов, не особенно угрожавших его здоровью. Но в этот раз он не баловался спиртным, пытаясь хоть так выдержать Великий пост, и радостно отмечал, что до Пасхи осталось всего пять дней и он еще успеет здесь насладиться пивом и альпийской настойкой на травах. В здешних универсамах уже продавались раскрашенные в разные цвета яйца, которые сотнями раскупались туристами в ожидании праздника.

Вот уже два года он терпеливо играл добропорядочного семьянина, и встреча с Беатой ушла в прошлое. Жизнь потекла по обычному руслу: работа, дом, дочки и законная жена. Ощущения того быстрого и скоротечного счастья не было, просто обыденность, в которой живут тысячи и тысячи людей по всему свету. Время бешеного капитализма прошло, и чтобы заработать денег, надо было по-настоящему трудиться. И он вкалывал с утра до вечера, как вол, чтобы можно было дочек с женой отправить на лето к родственникам на Кавказ. А сам позволял себе второй год подряд, в экономном режиме, уехать зимой на две недели в Альпы, где расслаблялся скоротечными романами, лыжами и пивом.

Он увидел это деревянное строение, когда ехал на подъемнике в горы, оно напоминало маленькую часовню. Отметил про себя, что надо обязательно пойти посмотреть, что там, и принялся разглядывать расположенные у подножия деревянные домики, узкие тропы, ведущие вверх, черных птиц, парящих возле самого вагончика.

Черная трасса под названием «Камикадзе» считалась одной из самых сложных со своим шестидесятиградусным уклоном. Несколько дней он с осторожностью к ней присматривался и в конце концов решился с нее съехать. Ему не хотелось быть похожим на некоторых лыжников, спускавшимся с горы буквально раком, зато потом с гордостью заявлявших о своих крутых успехах.

Весенние лучи солнца и в самом деле окрасили некоторые участки спуска в черный цвет, и они грязными пятнами выделялись на фоне белого снега. Уже в кресле подъемника Марат определил, как будет их объезжать, и от приятного предстартового волнения засосало под ложечкой. Оттолкнувшись рукой от кресла, он заскользил на лыжах по склону, ориентируясь по указателям с черными метками и цифрой шестнадцать.

Полностью спуска видно не было, только первые двадцать пять метров просматривались хорошо, потом трасса проваливалась куда-то вниз. Марат выдохнул и, стараясь не набирать скорость, выжал первый поворот, потом второй, и вскоре перед ним открылся весь спуск. От крутизны перехватило дыхание, но он собрался и вжимал канты лыж в ледяной склон, делая частые и резкие повороты. Пройдя в одном темпе метров сто, он остановился перевести дыхание. Трасса была настолько крута, что казалось – стоит только упасть, и можно пролететь до самого низа без остановок. От напряжения очки не успевали вентилироваться и запотели, он не стал их протирать, просто снял и надел на каску. Отсюда был великолепный вид на открывавшуюся внизу долину, в которую со всех сторон спускались лыжники. Постояв несколько минут, он снова ринулся вниз, вздымая ледяную пыль на поворотах.

Если бы ему еще неделю назад сказали, что он решится на этот спуск, он бы просто покрутил пальцем у виска. А сейчас он наслаждался опасностью, переполняя свой организм адреналином. Конечно, для профессионального лыжника это считалось развлечением, а для него это была небольшая победа над собой.

Вечером в ресторане, сидя за большим столом со своими приятелями-лыжниками, он с наслаждением вспоминал прошедший день, слушал народную музыку и запивал все мутным пивом, считая, что это не алкоголь.

Публика здесь была веселая, состоявшая из спортивных людей, которые не прочь и хорошо выпить. Полногрудые официантки мелькали по залу с подносами, полностью заставленными бокалами с пенными пивными шапками. Приглушенный гул, смех и музыка создавали здесь уютную домашнюю атмосферу. Многие пытались танцевать под тирольские напевы, кто как мог.

И вдруг Марату показалось, что среди танцующих он заметил очень знакомое женское лицо, и у него перехватило дыхание. В большой компании веселилась Беата.

Трудно передать, что творилось у него в душе, желание подойти к ней стало почти непреодолимым, но она была не одна, и только это удерживало его. Допив несколькими глотками оставшееся в бокале пиво, он попрощался с друзьями и, чтобы его не заметила Беата, вышел на улицу.

Через окно Марат видел, как она сидела за столом со своими друзьями, весело смеялась и, казалась, была счастлива, отчего ему сделалось как-то очень грустно. Пройдя несколько переулков, он зашел в более-менее тихое кафе, сел за столик у окна и заказал себе уже просто водки. С каждой рюмкой все больше и больше появлялось ощущение, что он в этой жизни, что-то потерял.

«Дети – это, конечно, хорошо! Но стоит ли ради них жить с женщиной, которая тебе просто не интересна, ни в постели, ни в обычной жизни? Дочки вырастут и уйдут, а я останусь с теткой, которую не просто не люблю, но даже смотреть в ее сторону пытаюсь как можно реже! Что я от этого выигрываю? Уважение родителей и окружающих? Да на хрен мне все это надо!?» – в его пьяном мозгу появлялись трезвые мысли.

Отсчитав официанту по счету и приложив туда по старой привычке солидные чаевые, он вышел на свежий воздух.

Маленький семейный отель на десять номеров, находился в самом центре городка. По утрам Фрау Берта подавала незамысловатый завтрак, состоявший из отварных яиц, апельсинового сока и горячих белых булочек.

Но сегодня Марат ушел из дому задолго до завтрака. Ему хотелось добраться до часовни, которую он увидел вчера.

Сразу за белой табличкой «Майерхофен» начиналась тропа, круто уходящая вверх. Вчерашнее давало о себе знать, и ему приходилось идти, еле переставляя ноги. Но те, кто прокладывал эту тропу, заранее побеспокоились о тех, кому быстрый подъем не под силу, и через каждую сотню шагов установили скамейки. Напротив этих скамеек к деревьям были прикреплены вырезанные из дерева необычайной красоты иконы, которые трогали воображение Марата. Он подолгу стоял у каждой из них, вникая в сюжет, потом снова шел вверх.

Где-то через час он увидел эту удивительную католическую часовню, посвященную Божьей матери. Он сомневался, прежде чем открыть входную дверь, но потом приподнял металлическую щеколду и зашел внутрь. Напротив двери висели такие же двенадцать икон, как те, что он видел по пути сюда, с правой стороны за металлической оградой стояла большая икона Божьей матери с младенцем на руках и две восковые свечи по бокам.

Это было как раз такое место, где тебя не видят посторонние любопытные глаза и появляется желание опустится на колени и поговорить с Богом. Такое желание появилось и у Марата.

Прежде чем пуститься в обратный путь, он постоял у обрыва возле часовни, полюбовался открывавшимся отсюда видом и стал спускаться вниз.

Тропа выписывала крутые повороты, но идти вниз было намного легче, и там, где она скрывалась в густом и темном сосновом лесу, он увидел, что наверх поднимается еще какой-то любопытный турист. Это была Беата.

Сон в руку

Виктор смотрел через иллюминатор, как постепенно приближается земля. Уже видны были бегущие внизу по дорогам автомобили, черепичные и жестяные крыши домов, блестевшие зеркалами небольшие озера. Двигатели самолета натужно загудели, и самолет стал еще быстрее приближаться к Земле. Яна опять, как и по пути на Крит, вцепилась в его руку и напряженно молчала в ожидании посадки, а Виктор нежно поглаживал ее по руке.

Вскоре самолет уже подруливал к аэропорту с огромными яркими буквами «Рига».

На следующий день, плотно позавтракав овсяной кашей, которая ему четко напомнила, что все хорошее обязательно когда-нибудь кончается, Виктор отправился на работу, к станку. Разница между тем миром, где ему посчастливилось побывать, и повседневной реальностью была настолько велика, что просто хотелось плакать (что сразу же и сделала его жена, как только за ним захлопнулась дверь). Первым из знакомых, кого он увидел по пути на завод, был старый приятель Гунча Китнер. Тот был с небольшого похмелья и полон впечатлений, как провел предыдущий день, которыми не преминул сразу поделиться:

– Вчера так хорошо с ребятами посидели! Пили красное французское, и голова сегодня свежая!

Эта незатейливая радость приятеля еще больше повергла Виктора в уныние от реальности, в которую он снова попал. До завода он шел молча и с тоской слушал о вчерашних похождениях Гунара. Потом тот прервался и спросил:

– Да! Совсем забыл, как ты съездил-то?

Рассказывать не хотелось.

– Нормально! Как в отпуск ездят. – И Виктор замолчал.

Целый день перед его глазами мелькал шпиндель токарного станка, и раскаленная стружка ударялась в защитную маску. Но мысли его были далеко-далеко отсюда.

В шесть часов вечера он переоделся и вышел за проходную. Начиналась привычная для него жизнь.

Вечером, за привычной кружкой чая, они обсуждали с женой минувшую поездку. Тогда они на многое, казалось, не обращали внимания, а сейчас из памяти всплывали даже мелочи. Дети с интересом слушали о том сказочном месте, где всем было так хорошо, и мечтали однажды обязательно там побывать.

– Буду учиться на отлично, чтобы заработать много денег и ездить по всему миру, – задумчиво произнес сын.

Виктор погладил его по голове: «Молодец!» и вспомнил Вовку Перцева, который получал одни тройки и двойки, еле-еле окончил школу, а потом его отец, профессор политехнического института, устроил его в военное училище, и сейчас тот раскатывает по всему миру, не страдая от плохих оценок. А Толик Большаков, что был круглым отличником, подметает улицы в центре города. Но эти мысли Виктор не высказывал вслух, надеясь, что его малыш сможет вырваться из замкнутого круга не благодаря какому-то знакомству или сумасшедшему везению.

– А, может, и вправду все от генов зависит? Родился в семье токаря, значит, где-то внутри тебя сидит потомственный рабочий, и как ты ни учись, будешь или болванки таскать, или гайки крутить! Да нет, вранье это все, и про гены, и про все остальное, о чем ученые разглагольствуют. Видно, очень хотят, чтобы их дети обязательно пошли по их стопам, а другие даже и не думали. Вранье все это! – подытожил он свои рассуждения и стал снова вспоминать прекрасное время на Крите.

Ему снилось, что он сидит на берегу моря в закрытой от ветра бухте и любуется восходом солнца. И вдруг ему показалось, что в глубине что-то ярко блеснуло. Он напряг зрение и увидел рассыпанные по дну золотые монеты. Его охватил азарт, сравнимый с ощущением перед прыжком с парашютом. Виктор скинул с себя одежду и нырнул со скалы. Во время полета он услышал телефонный звонок. Так и не успев добраться во сне до клада, он соскочил с кровати. Было уже девять часов утра.

Любезный женский голос прощебетал:

– Доброе утро! Вас беспокоят из банка Нордеа. На ваше имя поступил денежный перевод. Мы хотели бы предложить вам хорошие проценты под депозит на любой срок. Вы не могли бы к нам подойти в любое удобное для вас время?

Виктор сначала растерялся, не понимая, в чем дело, но потом подумал, что, скорее всего, это двести латов отпускных перечислили ему с завода. Чему он очень обрадовался.

– Конечно, подойду, сегодня к двум!

– Спасибо, мы будем вас ждать! – проворковали в трубку и отсоединились. Ни о каком депозите не могло быть и речи, дома и так с деньгами уже было напряженно. А вот желание побыстрей их снять возникло сразу.

Ровно в два часа Виктор пересек порог банка, нажал на кнопку с надписью «Денежные операции меньше пяти тысяч латов», и присел в кресло в ожидании, когда на табло загорится его номер.

Оператор долго с удивлением смотрела на монитор компьютера, потом куда-то позвонила. Через минуту в зале появился мужчина в больших очках и пригласил его пройти в отдельный кабинет для особых клиентов.

Там ему принесли кофе и множество разных брошюр о возможности правильного размещения денег.

– Видно, у них из за кризиса совсем дела стали плохи, если даже за таких, как я, хватаются…

Чтобы не затягивать этот вопрос, Виктор напрямик сказал:

– Я хочу сейчас снять все деньги! Мне не до депозитов! Я за деньги в банке! Но чтобы эта банка была закопана у меня в огороде!

Очкарик округлил глаза и стал похож на удивленного карпа.

– Но мы не сможем вам сразу выдать два с половиной миллиона. По закону вы должны предупредить нас за три дня!

Теперь глаза округлились у Виктора:

– Какие миллионы?! Откуда?!

– Вчера мы получили из Москвы перевод на ваше имя и к нему электронное письмо, – и очкарик протянул ему лист:

«Дорогой Виктор! Я всегда тебя считал нормальным мужиком. Но то, что ты поставил свой завод против двух миллионов, меня просто сразило наповал. Мои тут все ржут, что я в спичечный коробок два с половиной лимона слил! Да, для меня это ерунда, а ту игру я буду помнить всегда!»

И подпись – «Твой друг Вовка Перцев».

Двести латов, что пришли с завода, Виктор, конечно, снял, а что делать с остальными – решения пока не принял.

Выйдя из банка, он выглядел растерянным. У самого входа к нему подошла пожилая женщина и сочувственно спросила:

– Что? Эти уроды последнее забрали!? Совсем ты бледный!

Виктор в прострации неопределенно покачал головой, поблагодарил и пошел в соседнее кафе выпить чаю, чтобы прийти в себя.

Перспективы от свалившегося на него богатства казались сказочными. Поразмыслив за стаканчиком кофе (чай здесь отвратителен), что делать дальше, Виктор не стал себя загружать какими-то нереальными проектами и бизнес-планами.

Он отправился в церковь, купил три самые толстые свечи, две посвятил своим любимым святым, а одну поставил Николаю-угоднику, за здравие Вовки Перцева.

Несколько лет его жизнь была удивительно благополучной. Но потом деньги улетучились. А с ними пропали и новые перспективные друзья. Только жена как самое большое богатство оставалась всегда рядом. А он снова встал к станку.

Возвращение Тарири на историческую родину

Профессор Никифоров подключил к оформлению документов на выезд Тарири в свободную Латвию всех своих высокопоставленных друзей из Брюсселя. Путем долгой бумажной и научно-исследовательской волокиты было установлено, что отцом Тарири является эмигрант Янис Скуя, гражданин Латвии, бывший солдат войск СС, бежавший после войны от советского правосудия в Южную Америку, где в дебрях Амазонки от любовной тоски вступил в связь с одной из женщин племени «гаррота», у которой и остался в маленьком шалаше из банановых листьев и соломы. В племени он зарекомендовал себя хорошим воином благодаря тому, что в юности ходил в секцию по метанию копья, и его оружие настигало врагов даже на далеком расстоянии.

После одного из боев новые соплеменники избрали его вождем и дали ему новое имя Лабрит, по слову, с которым он обращался к ним, здороваясь, каждое утро. Но жизнь в джунглях не была долгой, и он пал, пронзенный чьей-то стрелой, вспомнив напоследок, как его уводили из дома два рослых солдата на службу чужой стране, с чего все это и началось.

Кровь, взятая у Тарири на анализ ДНК, подтвердила его происхождение. В торжественной обстановке в посольстве Латвии ему был вручен паспорт гражданина этой маленькой страны. Растрогавшись от оказанного ему приема, он даже всплакнул, вспомнив, как он по обычаю доедал хорошо прожаренную печень своего папаши, чтобы быть таким же сильным.

Торжественная встреча в аэропорту «Рига», устроенная бывшими сослуживцами его папаши и их молодыми последователями, непонятные торжественные речи на непонятном языке очень пугали Тарири.

Старики, знавшие его родителя, долго выискивали взглядом знакомые им с молодости черты, а потом один из них, уже почти совсем ослепший от старости, объявил собравшимся: «Вылитый Скуя, просто копия!» и полез обниматься. Вокруг многие прослезились.

Приставленный к нему переводчик сообщил ему о возможном выдвижении его кандидатуры на высокий пост в Брюсселе и то, что все хвалят его папашу. На что он поднимал палец к небесам и уважительно, со слезами на глазах, произносил: «Лабрит», и вокруг все очень радовались и улыбались, говоря между собой, что парень хрен знает откуда, а уже кое-что знает на латышском, и как его это пробирает, не то, что некоторые местные мигранты. Тарири попросили что-нибудь сказать встречающим. Он, волнуясь, повторил заученные фразы на ломаном немецком, которые все так радостно воспринимали в центральной части объединенной Европы: «Животных есть нельзя, это плохо! Животных, как и людей, надо любить, а не кушать и не держать за решеткой, они должны быть на воле и быть свободными! Все животные, как и люди, на Земле братья!»

Старики внимательно прислушивались к давно забытому немецкому языку и понимали из текста только отдельные предложения, из которых у них начинало складываться мнение, что Тарири скрытый коммунист и в своей завуалированной речи пытается пропагандировать идеи Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

В толпе недовольно зашумели и даже, наверное, могли бы его побить. К их сожалению, рядом с ними в противовес стояла такая же по численности толпа потомков красных латышских стрелков, которые вначале хотели освистать нового гражданина республики. Их обрадовала речь Тарири и еще раз подтвердила старое изречение, что сын за отца не в ответе. Потомки стрелков долго ему аплодировали, а сослуживцы папаши, расстроенные его речью, молча свернули несколько знамен, убрали приветственный плакат «Латвия для латышей» и пошли на стоянку, где их ждали заказанные по этому случаю автобусы.

Тарири радостно хлопали по спине, пожимали руку и предлагали вступить в какую-то партию, которая объединит всех людей в стране, совали в карманы визитки и просили обязательно позвонить.

Ляля долго не могла прорваться сквозь толпу неизвестно откуда взявшихся встречающих. И только когда ей уже надоело, стала работать локтями, расталкивая перед собой любопытных, протискиваясь к своему возлюбленному и громко взывая:

– Тарири, дорогой, я тут! Тарири, иди ко мне!

Услышав ее голос, он нашел ее глазами, радостно улыбаясь, стал протискиваться ей навстречу.

Их фотографию поместили на первой полосе одной из центральных газет под броским заголовком «Потомки возвращаются домой». Читать Тарири не умел, но фотография в утренней газете ему очень понравилась. Уже в десять ему позвонили и через Лялю предложили встретиться по поводу вступления в ряды одной из партий. Ляля была категорически против, считая, что он принадлежит только ей, и заявив, что перестанет их всех финансировать, если они не отстанут. Больше никто не позвонил.

И Тарири зажил удивительной жизнью – его хорошо кормили, одевали, а он просто исполнял супружеские обязанности, хотя пока и неофициально. Ляля была счастлива по-настоящему и вскоре объявила о своей беременности. Тарири бил себя кулаками в грудь, радуясь известию, и обещал потом сделать еще одного ребенка.

Из Москвы неожиданно прилетел на личном самолете Лялин именитый отец. Он с интересом рассматривал Тарири и фантазировал, каким получится внук. На всякий случай, оставшись наедине со своей дочерью, как бы между прочим предложил ей сделать аборт. На что она закатила дикую истерику, пообещав родить двойню.

Отец, зная нрав своей неспокойной дочери, в знак примирения перечислил ей на счет сумму с шестью нолями как подарок к будущей свадьбе и отправился дальше по миру, радуясь, что у него есть еще и сын.

Звонок в дверь возвестил Тарири, что у него, оказывается, в этой стране есть еще и родственники по линии отца. В дверном проеме стояла тетка лет пятидесяти пяти с двумя корзинами, доверху набитыми продуктами. Так они с Лялей узнали, что это его двоюродная сестра Катя из латышского села почти на самой границе с Белоруссией.

Просмотрев по телевизору последние новости, она услышала историю Тарири и сразу стала звонить на телевидение, чтобы ей дали его адрес. Еще в детстве ее мама рассказывала ей историю о своем брате, которому пришлось убежать за океан. А тут такое чудо – оказалось, что у Кати объявился новый родственник.

Осмотрев огромную Лялину квартиру, она обрадовалась еще больше, у нее явно намечалась очень богатая родственница, и в туманном будущем светило переселение в Ригу из глухого уголка страны. Прикинув своим крестьянским умом открывшиеся перспективы, она влюбленно смотрела на Лялю и нежно гладила по руке совсем ошалевшего от последних событий Тарири.

Через час после появления в квартире Катя уже стояла на кухне возле плиты и готовила из привезенных с собой продуктов какое-то особенное блюдо из кабачков и мяса еще вчера забитой свиньи. А пока все это запекалось в духовке, она уже месила сильными руками тесто, обещая наутро накормить варениками.

Ляле понравилась эта разговорчивая тетка, она даже стала подумывать, не взять ли ее к себе кухаркой, если вдруг хорошо проявит себя?

Уже ближе к ночи Тарири узнал семейную тайну: его отец вовсе не латыш, а белорус, который взял фамилию матери и выучился свободно говорить по-латышски. Вот почему в их доме всегда делали много блюд из картошки.

Ежедневно к нему приходила учительница латышского языка, и они в одной из многочисленных комнат вникали в сложную для него грамматику и изучали разговорную речь. Ляля усиленно внушала ему, что он должен стать депутатом Европарламента. Благодаря прилежанию Тарири прогресс в учебе был очевиден, и через полгода он уже выступил перед членами одной из партий. Его произношение на государственном языке посчитали великолепным и даже не обратили внимания на саму речь, в которой он рассказывал о пользе бананов и шоколада. Правда, он упомянул о том, что его отец был вождем племени. Вот это и решило его дальнейшую судьбу. И никто не заметил Рагона, прибывшего на несколько дней в Ригу. Он сидел в зале и с любопытством поглядывал на окружавших его однопартийцев – и на то, как они выбирают ему в помощники вчерашнего людоеда.

Это ему был нужен неординарный человек в качестве помощника в Брюссель.

Через неделю состоялись выборы, в исходе которых Рагон не сомневался. Все члены партии проголосовали единогласно.

Тарири самолета уже давно не боялся и не называл его железной птицей. Он с достоинством сидел в кресле возле иллюминатора и для солидности держал в руках газету, которую выпускала его партия. Рагон сидел рядом и вспоминал, как в былые времена одной только силой мысли он мгновенно уже был бы в Брюсселе, где, наверное, уже ждет его вечный спутник Азур. И безмятежно улыбался, представлял, как Тарири будет поедать не согласных с его идеями людей.