Текст книги "Александр III. Истоки русскости"

И путешествие по Волге в свите Цесаревича впервые привело князя к встрече с местами, отнюдь не чужими для его предков. И сейчас мы можем внимательней обратиться к теме того путешествия 1866 года.

Мышкинская часть путешествия

Как выглядели в эти, туманом времени, заволочённые годы давние судьбы людские?

И. Григорьев

В начале нашей книги мы уже обмолвились, что император Александр III – это не только единственный из российских венценосцев, в личном окружении которого многие люди хорошо знали город Мышкин, но он и сам побывал в нём и сохранил об этом посещении благоприятные впечатления.

Собственно, мышкинская часть его волжского путешествия состоит из трёх, в равной мере интересных и содержательных, моментов. Для него здесь особо значимыми были не только сам город Мышкин, но и дворянская усадьба Кучино и историческое село Учма. Эта часть путешествия Цесаревича и его брата великого князя Владимира освещена в отчёте о путешествии, в дневниках Цесаревича и В. П. Мещерского и в работах местных исследователей. И мы не видим необходимости повторять эти достаточно известные сведения, а лишь сведём их в единый мышкинский отрезок путешествия Государя Наследника.

…Он начинался с отбытия парохода «Наяда» из города Углича, где встреча царственных гостей имела торжественный праздничный характер, и местные исторические материалы повествуют об этом и полно и подробно. И есть в них одно особо замечательное сообщение. Его обнаружила в тогдашних городских документах директор Угличского филиала Государственного Архива Ярославской области Т. А. Третьякова.

Текст об отплытии «Наяды» из Углича говорит, что далее пароход следующей целью своего пути имел… село Учму. Да, не города Мышкин, Мологу и Рыбинск, а названное село.

Это момент отнюдь не из обычных, на всём протяжении волжского путешествия Наследника престола мы не знаем упоминаний о подобных сельских местах особого внимания царственных путешественников.

Может возникнуть недоуменный вопрос: чем был вызван их интерес к Учме? Но на этот вопрос нам не придётся долго искать ответа. Мы знаем, что в немногочисленном окружении Наследника самым значительным лицом был К. П. Победоносцев, обёр-прокурор Синода и главный идеолог православно-консервативного пути России. Направляясь в волжское путешествие, он в центре своего внимания держал главные святыни этого маршрута и места, связанные с историей царского дома. И он не мог не знать о Кассиане Греке (Касьяне Учемском), о котором древние документы говорят не только как о замечательном святом, но и как о приближенном царицы Софьи и даже как о «царицыном дяде».

Да, князь Константин (будущий инок Кассиан) являлся лицом императорской крови, родственником византийских императоров. И в глазах обер-прокурора Синода такой уникальный святой не мог не обладать особой значимостью для членов императорской фамилии. Вот потому-то Учма – это следующий после Углича ключевой момент путешествия.

Мы не имеем сведений о том, сходили ли царственные путешественники в это месте на берег, посещали ли Кассианову пустынь или же ограничились осмотром старинной обители с борта парохода, но мы хорошо знаем, что на следующей мышкинской остановке «Наяды» они покинули пароход и отправились в усадьбу Кучино. Чем она их так привлекла? Но и здесь ответ на вопрос лежит, как говорится, на поверхности событий: Кучино – это родовая усадьба дворян Скрыпицыных и принадлежала она сыну первой учительницы будущего императора. П. Н. Скрыпицыну. И в этой родовой усадьбе и проводила свои старческие дни первая царская наставница! А её сын являлся главным лицом ярославской губернской депутации, встречавшей Цесаревича в Угличе, потому что он был предводителем ярославского губернского дворянства.

И когда недалеко от села Кабаново пароход остановился, то высоких гостей на берегу уже ожидали экипажи для поездки в Кучино!

Недальняя живописная дорога всех порадовала и картинами богатырского соснового бора, и хорошо обжитой долинкой тихой полевой речки, и провинциальным уютом старого барского парка, встречавшего гостей. Здесь всё хранило приметы вековечного уклада сельской помещичьей жизни и в то же время ясно говорило о глубокой культурности древнего дворянского рода. Гостям всё было интересно, это были встречи с русским провинциальным прошлым и настоящим, а главной, конечно, была встреча с милой для их памяти старенькой царской наставницей.

Осмотр усадьбы, её фамильных древностей, праздничный обед, воспоминания о детских годах великих князей, о событиях и спутниках их тогдашней жизни – всё это наполнило тот необыкновенный день на мышкинской земле. И документы волжского путешествия особо отмечают его очень трогательной фразой о том, что старушка-наставница была сердечно рада удивительной встрече и благодарной внимательности своих царственных питомцев. Право, уж не самый ли это был сердечный момент всего волжского путешествия Государя Наследника?

Но и пребывание в городе Мышкине тоже обещало встречу, способную пробудить воспоминания далеких детских лет. Ведь в Мышкине их ждала встреча с одним из товарищей раннего детства, а теперь мышкинским дворянским предводителем, руководителем мышкинских земцев Фёдором Константиновичем Опочининым.

Приезд Цесаревича в Мышкин неоднократно отражался в разного рода публикациях. Эти тексты достаточно кратки, но содержательны, они упоминают и о встрече царственных гостей, и о молебне в Успенском соборе, и о праздничном обеде в доме Т. B. Чистова, и об общем сожалении, что во всех этих событиях не мог участвовать всеми уважаемый предводитель дворянства Ф. К. Опочинин, который «был отчаянно болен». Его встречу с товарищами детских лет совершенно не допустило глубокое обострение болезни, которая и унесла в могилу этого замечательного человека.

Но, в целом, впечатление о Мышкине у его высоких гостей осталось приятным и благожелательным, а князь Мещерский обращается к этим воспоминаниям в письме из своего второго приезда в Мышкин. О. Б. Карсаков в своём исследовании о круге друзей и добрых знакомых Ф. И. Тютчева тонко подмечает ряд деталей княжеских писем, в которых ясно звучит весьма положительная оценка мышкинской купеческой жизни (особенно в сравнении с бытом купечества других посещенных им городов). Эти письма сохранили и приятственное воспоминание князя о первой встрече с Т. В. Чистовым, и его напоминание Наследнику о тёплой непринуждённой обстановке того общения.

…Припомним, что Мещерский, исполняя обязанности чиновника по особым поручениям Министерства внутренних дел, свои поездки в Провинцию во многом посвящал изучению того, как преображается русская жизнь после реализации Великих Реформ, какие хорошие новшества начинают заявлять о себе в городском хозяйстве, в жизни местного общества, в купеческом и крестьянском быте и хозяйствовании.

Этим наблюдениям и выводам посвящены и письма Владимира Петровича из города Мышкина и Мышкинского уезда. И если местная земская жизнь, по его мнению, в административной деятельности на селе ещё не проявила себя достаточно положительно, то город и его управление оставили у гостя самые лучшие впечатления. Мы полагаем, что таковые же впечатления сложились и Государя Наследника как от своего собственного посещения Мышкина, так и от писем друга, «серого кардинала» его царствования.

Усадебные люди

Если вглядываться в историю любой старинной дворянской усадьбы, то перед твоим мысленным взором возникнет отнюдь не перечень дат и событий, а скорей поток сюжетов, бледно сияющее шествие манящих далеких образов

В. Гречухин

…Размышляя о веке Александра III, мы часто обращаемся к окружению Императора-Миротворца, к его друзьям и соратникам, а это окружение, конечно, было в основном дворянским. И его нравы, традиции, привычки, как и вся культура, так ярко расцветшая в XIX веке, пришли из мира русской усадебной жизни. Просвещенный русский дворянин XIX столетия – это своеобразный Усадебный Человек.

Таких людей не было в русском средневековье, нет и сейчас. Их создала и сформировала усадебная жизнь, обретшая свой исток в конце XVIII и оборвавшаяся в начале XX века. Люди, её создавшие, являли собой особый тип, неких русских европейцев, чья содержательная суть имела как бы два истока – Русь и Европу.

Мы полагаем, что наиболее органично два этих начала слились и сроднились воедино именно в век Александра III, Царя-Славянофила. И, может быть, нам стоит попытаться проследить и эти начала, и это развитие, и это слияние на примере какой-то одной достойной дворянской фамилии?

Может быть, в её истории, словно в неспешном историческом кинофильме, мы увидим все периоды созревания Усадебных Людей, начав от едва не сказочных средневековых лет? И, может быть, череда этих образов приведёт нас ко временам императора, желавшего на основе двух выше названных начал построить особую самодостаточную русскую цивилизацию?

Мы подумали о том, что ежели весь первый раздел нашей книги во многом посвящён местнокраеведческим событиям, то, очевидно, уместным будет взять для рассмотрения одну из здешних мышкинских дворянских фамилий. И мы внимательней, чем прежде, обратились к роду дворян Опочининых.

Годы начальные. Это мы с уважением сказали о XV веке, в котором Опочинины видели и знали свои начала.

Где-то там, либо немного поздней, они помнили своего родоначальника Семёна, от которого и пошла уже твёрже знаемая родовая линия. И она усматривалась именно у нас, в Ярославии, в угличском верхневолжье (Мышкинского-то уезда ещё не было…). Например, в 1665 году мы видим краткие сведения об отставном служивом человеке «из детей боярских Малюте Обрамове, сыне Опочинине». Видать, он много служил царю, потому что в тогдашних бумагах упомянуто о нём, что он «стар и увечен глазами».

Но, несмотря на свои старость и «увечность», он много счастливей своего родственника Тимофея, «сына Опочинина», который «убит на службе в 1659 году! И тот и другой – наши земляки, их владения с 1629 года находились в Кацком и Елецком станах, то есть в последующем Мышкинском уезде. Их потомки Даниил, Степан, Василий, Родион, Никифор, Алексей – все «испомещены» именно здесь, им принадлежало село Кузьмадемьянское (что в нынешнем Глотовском лесу) и в разных местах находившиеся пустоши.

«Разносортица» чиновная. В XVII и XVIII столетиях Опочининых уже много, это семейство уже обозначило свои родственные линии, и обозначилось множеством служб, должностей, званий. Каких только должностей и чинов ни имели тогда Опочинины… Но все начинали с самых скромных и низших и все они – военные люди.

Сурово начиналась у них служба военная. Вот Родион Опочинин – это просто «драгун», Василий – «солдат», такое же рядовое состояние, только в пехоте. Однако, пехота эта гвардейская, славный в будущем Семёновский полк. Фёдор – это капрал. А Тихон – это некий «ундер цейхвартер» (Господи, что за чин?). А Алексей – вовсе «артиллерии ученик», куда уж скромнее… Но впереди у них нелегкое, но уверенное продвижение по службе. Никифор становится капитаном. Василий, сполна испытав суровости войны и даже побывав в шведском плену, становится майором. Пётр Опочинин – это тоже секунд-майор…

И в эти годы Опочинины уверенно повышают своё служебное положение. Даниил получает чин стольника, Степан уже служит воеводой в Переславле-Залесском. Александр служил с 1732-го по 1770 год и добрался до высокого чина генерал-поручика. Служил он с шестнадцати лет, из родного дома ушёл рано, а возвратился очень поздно. А этот самый его родной дом – это мышкинская усадьба Нечаевское!

Столь же успешен Алексей Опочинин, «генерал от инфантерии», и он занимал важные военно-административные должности. Серьёзно возвышается значимость рода. И об «ундер цейхвартерах» можно было лишь с улыбкой вспоминать!

А лучше и вовсе не вспоминать, ведь по всем статьям Опочинины уже твёрдо вышли на, казалось бы, надёжную дорогу к доброму преуспеянию. Они уже хорошо известны, заслуженны и не бедны. И следует заметить, что среди их тогдашних владений неизменно значится усадьба Шишкино, полученная ещё в 1680 году воеводой Степаном. То есть у Опочининых давно есть свой родовой очаг, неизменно сохраняемый от поколения к поколению.

Но стоит ли думать, что с этих пор судьба фамилии была сплошь благодатна и её дорога к высшим кругам русской знати была идеально ровной и лёгкой? Увы, нет.

Бури житейские. Весьма известный в недавнее время писатель В. Пикуль однажды обмолвился, что мир русского дворянства генеалогически был так сложен и запутан, что едва ли не все его старые фамилии оказывались между собой в той или иной степени родства, в ближней ли – в дальней ли, а то и в едва угадываемой в туманах веков. Но состояли в родстве!

Вот так и Опочинины, чей род страсть как разросся и распространился не только в наших местах, а даже и по всей Ярославии, да и по некоторым иным губерниям России. Однако основное «ядро» людей этой фамилии обреталось в наших краях, в Мышкинском уезде.

Татьяна Анатольевна Третьякова в своей книге «Венок Опочинину», касаясь дворянских некрополей села Потапово и погоста Каменка, перечисляет чуть не два десятка носителей этой фамилии. Кого только нет в этом печальном списке, какие только родственные связи ни обнаруживаются, какие только жизненные перипетии ни приоткрываются.

Перед мысленным взором читателя проходят генералы и подпоручики, тайные советники и коллежские асессоры, «мечтательные барышни и гордые юнцы» и среди них (этих «юнцов»!) даже такая удивительная фигура как …самозванец, имперских якобы кровей! Да, подпоручик Ипполит Александрович Опочинин, выдававший себя за сына императрицы Елизаветы Петровны!

Бури житейские XVIII столетия, с их дворцовыми переворотами, попытками ниспровержения властей, заговорами или же дерзкими вольными разговорами так взбудоражили дворянство, что порой даже и самые фантастические домыслы могли приниматься за правду, а самые безосновательные заявления – смелую надежду на прекрасный успех. Вот и юный Ипполит Опочинин каким-то образом уверился в том, что он вовсе не кровный потомок генерала Александра Васильевича Опочинина, а не кто иной, как сын… императрицы Елизаветы Петровны и английского короля! И дерзко говаривал своим знакомцам, что «может статься, что и я буду императором».

Искателю престола «было семнадцать годиков», пребывал он в скромном чине подпоручика, а своими сумасбродными соображениями поделился со знакомыми и провинциальными родственниками в округе города Устюжна Железнопольская. Дорого же обошлись им все эти несусветные фантазии. Самого «принца» сослали в Сибирь, в рядовую службу… И это было отнюдь не самым тяжким наказанием, ведь его главный собеседник, отставной корнет Батюшков навсегда «загремел» в кандалах в каторжные работы. В невероятно суровое место, в заполярную Мангазею!

Крутым был XVIII век и на фантазии и на наказания за них. И глупых слов он не прощал. Но «потомок императрицы Елизаветы и английского короля» отломав в Сибири то ли семь, то ли даже десять лет немилосердной службы, вернулся-таки в родные мышкинские места. По горячим просьбам его отца, заслуженного генерала, «принцу» было велено безмерно доживать в здешнем сельце Нефёдково, где на относительной воле он прожил всего один годочек и упокоился на погосте Каменка. Не прошли даром годы тяжкой Сибири.

Ох, суровы дни XVIII столетия и несравнимы с дворянским золотым XIX веком.

Среда аристократическая. Да, именно в ней светятся лучшие дни рода Опочининых. Они начались с Фёдора Петровича, адъютанта и друга великого князя Константина Павловича. Его карьера отмечена чином тайного советника, должностью обер-гофмейстера высочайшего Двора, он являлся членом Государственного Совета и его список наград способен вызвать большое почтение к их обладателю.

А Константин Фёдорович – это флигель-адъютант императора, непременный участник придворной жизни высшего общества, близкий друг М. Ю. Лермонтова. Российские литературоведы высказывали мнение, что именно он во многом и являлся прототипом образа Печорина в знаменитом произведении «Герой нашего времени». Он немногим менее отца был украшен значительными орденами: Святой Анны 3 степени, святого Владимира IV степени, имел дармштадтский орден Святого Людовика, польский орден «Виртути Милитари».

Его супруга Вера Ивановна – это дочь заслуженного генерал-лейтенанта Ивана Николаевича Скобелева, видного администратора и довольно известного литератора.

Мы много рассказывали о его сыне, нашем Фёдоре Константиновиче Опочинине и его столичных связях, которые ярки и интересны. Но для лучшего пояснения участия Опочининых в аристократической среде Российской империи, должно быть, нужно упоминание о судьбе одной из его сестёр, Дарьи Константиновны.

Фрейлина императрицы Марии Александровы и близкая подруга великой княгини Марии Николаевны, она пользовалась большой доверительностью и любовью этой особы императорского рода; была пожалована титулом графини Богарне. Такое пожалование являлось очень высоким и даже вызвало некоторый международный царственный резонанс, на это пожалование откликнулись королева Швеции и императрица Бразилии. Т. А. Третьякова в своей книге «Венок Опочинину» опубликовала часть переписки великой княгини, касающейся этого вопроса и её дружбы с Долли (Дарьей Опочининой).

Письмо к Долли было отправлено в 1869 году из Рима, оно замечательно уже большой теплотой отношения к подруге. Стоит здесь привести часть этого глубоко дружеского послания: «Милая душка, многолюбимая Доля, вчера Владимир передал мне твоё сердечнее письмо, которое согрело мне сердце и за которое очень искренне благодарю. Мне так грустно и пусто после твоего отъезда, мы так сошлись в это короткое время, что свыклась тебя видеть… слышать и с тобой говорить. И я промечтала не менее твоего о наших разговорах…» (Письмо семейное, в нём много сказано об улучшении поведения её сына, герцога Евгения), внука императора Николая I.

Семейные моменты письма вполне понятны, ведь дружба Дарьи Константиновны с великой княгиней привела к ещё одному возвышению рода Опочининых – Долли вышла замуж за человека, занимавшего весьма высокое место в императорской семье. За Его Императорское Высочество Евгения Максимилиановича князя Романовского герцога Лейхтенбергского, то есть за сына великой княгини. Вот так Опочинины вошли в родство с русским императорским домом.

Как в высшем свете был принят этот брак? А весьма неоднозначно. Сам великий князь Александр Александрович (будущий император Александр III) его совершенно не одобрил. Зная крайнюю несерьёзность герцога Евгения, он не ожидал от его супружества ничего хорошего и не верил в благотворность таких семейных уз. Известно его письмо по этому поводу, в котором он без обиняков говорит: «…Могу Вам передать самую новую новость о свадьбе Евгения Максимилиановича с Опочининой, которая была у нас фрейлиной. Каково, как Вам нравится это? Просто комедия, да ещё преглупейшая».

Но, кажется, Александр Александрович в этом случае ошибся. Женитьба на немалое время остепенила герцога, который дотоле имел плохую репутацию буяна и гуляки, много «шатавшегося» по заграницам и проказившего в Париже. Его мать, великая княгиня Мария Николаевна, имевшая четырёх сыновей, за Евгения особенно переживала. И её письма говорят, что брак с Долли Опочининой её утешил, сын стал вести себя благопристойно. В молодой семье появилась дочка, которую все ласково звали «Долинька»…

А в высшем свете блистательный брак Опочининой у некоторых людей вызвал и откровенную зависть. Так её родственница О. Н. Скобелева откровенно заявляла, что брак её племянницы Долли с Евгением «ей просто невыносим». Она всерьёз рассердилась на обеих племянниц и за глаза, не стесняясь, называла их «противные опочалки».

Ho, впрочем, причина таких неудовольствий вскоре прояснилась. Когда тяжёлая болезнь унесла в могилу графиню Богарне, то её тётушка О. Н. Скобелева приложила все усилия для того, чтобы сблизить овдовевшего герцога со своей дочерью Зинаидой. И преуспела в этих усилиях, герцог своим вторым браком сочетался с Зинаидой.

Но на этот раз в браке любви и согласия не случилось, и Евгений снова загулял и повёл жизнь вполне несерьёзную. Впрочем, это уже не касалось Опочининых, а милая их сердцу «Долинька» (Дарья Евгеньевна) оба своих брака имела с людьми высокого светского положения. Её первый супруг – это князь Лев Михайлович Кочубей, а второй – барон Гревениц, сенатор, директор общей канцелярии министерства финансов, и, кажется, отсюда мы уже можем перейти к портретам подлинных «усадебных людей» Опочининского рода.

Мы полагаем, что среди Опочининых первого такого человека нам следует усмотреть ещё во второй половине XVIII века. И это будет уже явная и несомненная личность мира усадебного – книжного, мечтательного, философического… Мира во многом идеалистического и трудно примиряющегося с реальной российской действительностью. Без сомнения, личность незаурядная, яркая и даже трогательная. Нам пора назвать этого редкостного героя тех дней.

Иван Михайлович Опочинин. Молодой, для своего времени весьма просвещённый помещик жил уединённо, в своей ярославской усадьбе, посвящая свои дни книгам и философическим размышлениям. Большая усадебная библиотека стала его лучшим миром общения, за пределами которого он не находил равного ей разумного и культурного общения. Это добровольное одиночество всё больше уводило его в «страну» идеалистических мечтаний, которая была так несхожа с повседневным бытом соседей-помещиков.

Иван Михайлович всё более отчуждался от их простого и невысокого бытия и всё глубже уходил в печальное философствование о незначительности и неценности современной ему русской жизни. Она становилась для него лишённой надежд на светлое и благородное общение, на возвышенные мысли и деяния. И всю современную ему российскую повседневность он оценивал столь же низко, как совсем не способную благородному человеку дать смысл его существования.

Молодой уездный философ до полной безнадёжности разочаровался в русской реальности и пришёл к полному отрицанию возможности жизни, достойной мыслящего и душевно чувственного человека. А коли так, то для чего же такому человеку эта, с позволения сказать, жизнь? Он совсем не дорожит ею, она для него неценна, более того – тягостна и нелюбезна? Эти прощальные, трагически безнадёжные мысли он доверил своему последнему философическому писанию, предсмертному письму.

В этом письме он отказывает современной ему жизни во всякой благородной значимости и едва не приходит к отрицанию её божественной изначальности. (Не случайно это письмо профессор Е. А. Ермолин назвал «манифестом выношенного философского атеизма»…) Опочинин совершенно отрицает для себя возможность соглашения или хотя бы примирений с такой реальностью. Более того, не желает своего собственного существования в ней, не допускает его продолжения. Единственный предмет, расставание с которым его сокрушает – это усадебная библиотека. Он восклицает: «Друзья мои, книги, на кого я вас оставлю?! Я не вижу людей, которые могли бы понять и оценить вас…»

Этот усадебный затворник, книжник и философ, покончил свою молодую жизнь 7 января 1793 года, не найдя пути из мира книжного в мир житейский. Но… Но чётко обозначив путь многих последующих Опочининых. Тоже книголюбов, тоже мыслителей. Но уже видевших реалистическое применение своих идей и прилагавших старания претворить их в земные добрые дела.

Фёдор Константинович Опочинин. Должно быть, этот замечательный провинциальный просветитель, которого мышкинские земцы с глубоким чувством называли «своим вождём», в роду Опочининых являлся самым ярким воплощением «усадебного человека», обретшего лучшие гражданские чувства и предпринимавшего активные гражданские действия. Мы много раз обращались к рассмотрению его жизненных трудов, а потому сейчас будем краткими и лишь обозначим основные вехи этой весьма примечательной жизни.

…Начиналась она в 1846 году, в семье флигель-адъютанта императора Николая I Константина Федоровича Опочинина и его супруги Веры Ивановны (урождённой Скобелевой). Раннее детство Фёдора прошло в родовой усадьбе Шишкино Мышкинского уезда, а затем следовали учёба в петербургской Ларинской гимназии и Петербургском университете. Не закончив университет, Фёдор Константинович поступает на государственную службу, которую несёт «с усердием и ревностностью» (это отмечают служебные характеристики) и одновременно обращается к общественной гражданской деятельности. Он быстро достигает чина статского советника и звания камер-юнкера Двора его Величества, но всё более интересуется не государственной службой, а общественными и гражданскими делами. С 1870 года он – член Императорского Географического Общества, а с 1674 года – член Императорского Русского Археологического Общества.

В работе этих обществ он принимал активное участие, а в Русском Археологическом Обществе являлся секретарём отделения славяно-русской археологии и принимал практическое участие в её трудах весь мышкинский период своей жизни, который пришёлся на 70-е годы XIX столетия. Особенно яркой стала их вторая половина, когда, возглавив Мышкинское земство, Фёдор Константинович развил широкую деятельность по созданию в уезде сети начальных школ и по открытию первых библиотек. Представление о размахе его работы можно получить из того факта, что к завершению земных трудов Фёдора Константиновича в уезде уже действовали 18 школ и земских училищ. А самую первую школу он открыл на свои средства в своей усадьбе Шишкино ещё в 1870 году. А первой библиотекой, созданной им в Мышкинском уезде, была наша нынешняя районная Опочининская библиотека, ставшая первой в губернии общедоступной научной библиотекой.

Председатель Мирового съезда Мышкинского земства и одновременно предводитель дворянства нашего уезда давал местному обществу прекрасный пример гражданской активности, деятельного участия во всех уездных попечительских обществах и во всех гражданских начинаниях. И его участие в таких трудах не ограничивалось пределами уезда, он также много содействовал и угличским земцам. А возвращался он из Петербурга или из Мышкина в дорогое сердцу гнездо предков и место душевного отдохновения и творческих трудов, в усадьбу Шишкино. Его кабинет сохранял большой архив, включавший богатое собрание писем и иных автографов известных русских деятелей, дневники старших Опочининых, дорожные журналы их путешествий (в том числе и заграничных). Очень многие материалы были связаны с жизнью и службой Константина Фёдоровича Опочинина. И всё это соседствовало со множеством семейных снимков, рисунков, альбомов. Федор Константинович много занимался систематизацией всех этих материалов и начал публикацию документов из своего собрания редких бумаг, делая это и в журнале «Русская старина» и совместно с этим изданием выпуская отдельные сборники редких документальных материалов. Всего он собирался опубликовать до 300 документов. Вот таковы были многообразные труды нового «усадебного человека», Фёдора Константиновича Опочинина, интересы которого красиво и уверенно вышли далеко за пределы усадебного «земного рая» и приняли деятельный гражданский характер. Не случайно в его шишкинском рабочем кабинете стену украшал большой плакат-призыв – «Сейте разумное, доброе, вечное!»

Опочинины, Опочинины… Их род к концу XIX века был очень многочисленным и разветвленным. Следы пребывания их и их родственников без труда, и во множестве, можно найти в Петербурге, есть они на Кавказе, в Вятке и других местах… А в российской литературе Опочинины тоже оставили заметный след, к их судьбам обращались такие значительные авторы как Ольга Форш и Булат Окуджава…

Столичные связи Опочининых весьма широки и разнообразны. (Так мы уже упоминали о шестерых братьях «Петровичах» и их сестре Надежде, живших в большой дружбе с композитором М. Д. Мусоргским), к этому следует добавить и близость с композитором Даргомыжским и со всеми участниками музыкального Балакиревского кружка. Нам уместно снова вспомнить слова музыковеда К. А. Орловой: «У Опочининых по субботам собирался весь музыкальный и литературный цвет Петербурга. Бывали также и известные художники, но музыка в кружке Опочининых занимала, пожалуй, самое большое место».

Даже если заниматься темой только музыкальных связей Опочининых, то можно встретить самые неожиданные, но замечательные свидетельства их близости к лучшим создателям российских музыкальных произведений. Так музыковед Т. Л. Болычева, изучая жизнь и творчество А. Г. Рубинштейна, встретила среди его кавказских друзей одного из Опочининых. Это Алексей Петрович, человек отнюдь не чуждый музыкальной культуре; поэт, много печатавшийся в кавказских (особенно грузинских) изданиях.

Опочининых было много, и их занятия и круг общения весьма достойны внимания. Однако, к сожалению, архивные материалы этого рода весьма рассеяны по стране. Отдельные комплексы материалов есть в Петербурге, Москве, Ярославле, Рыбинске, Угличе, а немалая часть, кажется, совершенно потеряна или даже полностью утрачена. Ближайшим примером может послужить судьба большего собрания опочининских материалов, хранившихся в Рыбинском архиве. Среди них особенно значимыми были дневники и документы К. Ф. Опочинина. В 1921 году вся эта группа материалов ещё сохранялась в Рыбинском архиве и даже имела своё хорошее архивное описание. Кто бы сказал, где они все сейчас?

Однако возвратимся к нашей главной линии собеседования, к теме Усадебных Людей. И назовём среди Опочининых ещё одного Усадебного Человека.

Евгений Николаевич Опочинин. Следы деятельности Опочининых порой встречаются совершенно неожиданно. Например, это Опочининский сквер в Петербурге; это посвящение одного из прекрасных произведений Мусоргского Н. П. Опочининой; например, это либретто для музыки Рубинштейна, написанное А. П. Опочининым. Вот столь же неожиданно в самых разных случаях можно встретить следы разнообразных занятий Евгения Николаевича. И неудивительно, ведь этот, по-своему весьма яркий, «усадебный человек» жил в мире широчайших увлечений, он в равной мере известен русскому культурному обществу как писатель, журналист, археограф, фольклорист, театровед, историк, коллекционер. (Всё это в одном лице, потому следы его земных занятий и увлечений страсть как многочисленны.) Но начнём сначала.

Евгений Николаевич родился в 1858 году в усадьбе рыбинской ветви рода Опочининых и принадлежал к его одиннадцатому колену. Его отец много занимался любительскими поэтическими трудами, он постарался дать сыну достойное гуманитарное образование. И тот получил его, окончив Киевский университет. И в те же годы он приобрёл уже неплохую журналистскую практику.