Текст книги "Помеченный смертью"

ГЛАВА 6

Бородину представлялось, что доктор Морозов обязательно окажется человеком преклонных лет, с пучком седых волос на голове и в старомодных очках в черной оправе, будет он сух кожей, худощав и взглядом печален, а оказалось – они почти одногодки. Морозов был хотя и невысок ростом, но ладно сложен, глаза умные и взгляд доброжелательный, прическу носил длинную – с того времени, наверное, как носил длинные волосы в школе – и ругали его, и наказывали; и с тех самых пор осталась в нем эта фронда, уже и сражаться не с кем, а он все не может успокоиться, демонстрирует независимость. Сам Бородин всю жизнь носил короткие прически, даже в институте – комсомольская юность. «Волосатиков» недолюбливал, с ними все время приходилось разбираться: как «волосатик», так сразу и мозги набекрень, вот тебе и персональное дело – комитету комсомола работа.

И сейчас Бородин подсознательно насторожился, а Морозов, совершенно не видя в нем врага, приветливо обратился:

– Ваше лицо мне знакомо. Где-то встречались, наверное?

Бородин всмотрелся и качнул головой:

– Не припоминаю.

Они действительно никогда не встречались прежде, это у Морозова был такой тактический ход – мостик перебрасывал к собеседнику, устанавливал контакт.

Кабинет Морозова совершенно не был похож на врачебный: ковер на полу, книги вдоль стен, в углу негромко мурлычет радио. Хорошее радио, дорогой аппарат, Бородин даже заинтересовался.

Морозов его и не тревожил, давал время освоиться. И только после длительной паузы сказал:

– Из Гонконга приемник. Друг привез. Отличная вещица, я даже не мог предположить, что там такое умеют делать.

– Я думал, японская.

– В том-то и дело, что Гонконг. Вы, кстати, радиоделом не увлекаетесь?

– Нет.

– Времени не хватает, – поддержал ниточку разговора Морозов.

– Не хватает.

– Но какие-то увлечения есть, наверное.

– Нет.

– Совсем?

– Совсем.

– А где вы работаете, если не секрет?

– Я предприниматель.

– Фирма крупная?

– Достаточно крупная, – ответил Бородин, суровея.

Он уже привык к тому, что сначала выведывают, хорошо ли поставлено у него дело, а потом, убедившись, что он в средствах не стеснен, назначают цену за свои услуги – втрое выше обычной. Морозов, кажется, прочитал эту мысль на бородинском лице и с доброй снисходительной улыбкой поправился:

– Я лишь хочу понять, насколько напряжен ритм вашей жизни.

– Я понял, – кивнул Бородин, еще больше суровея от того, что его мысли угаданы.

– Много приходится работать?

– Да.

– Встаете рано?

– Да.

– И поздно ложитесь?

– Да.

Морозов провел ладонью по столу, будто смахивая с его поверхности невидимую пыль.

– Вы несколько зажаты.

– Что? – не понял Бородин.

– Я говорю, что вы очень насторожены и зажаты. И у нас с вами беседа получается какая-то протокольная, сухая.

– Я не очень люблю говорить о себе.

– А вы не говорите о себе. Отстранитесь. Как ваше имя-отчество?

– Андрей Алексеевич.

– Фамилия?

– Бородин.

– Вот и расскажите мне об Андрее Алексеевиче Бородине. Знаете такого человека?

– Знаю, – осторожно усмехнулся Бородин.

– Расскажите мне о нем, что вам известно.

– Это очень неконкретно. Вопросы, пожалуйста, задавайте.

– Бородину много приходится работать?

– Много.

– А что в его работе самое трудное?

– Думать.

– Почему?

– От его решения слишком многое зависит.

– Прибыль, да?

– И прибыль тоже.

– А кроме прибыли – что?

– Все. Вся жизнь.

– У Бородина есть враги?

– Как и у любого человека.

– Он их боится?

– Нет.

Морозов быстро взглянул на собеседника.

– Бородин сильнее своих врагов?

– Да.

– Они не доставляют ему хлопот?

– Нет.

– А семья?

– Что – семья?

– У Андрея Алексеевича Бородина есть семья?

– Есть.

– Жена? Дети?

– Жена и сын.

– Бородин беспокоится за сына?

– В общем, да.

– Его сыну угрожает опасность?

– Нет.

– А жене?

– Нет.

– Жена Бородину изменяет?

Бородин резко вскинул голову.

– Изменяет? – повторил вопрос Морозов.

– Нет. Но у вас такие вопросы…

– Я не задал еще ни одного лишнего вопроса.

– Ну хорошо, – поморщился Бородин.

Он уже совершенно не проявлял энтузиазма.

– Родители Бородина живы?

– Да.

– Они часто болеют?

– Не чаще, чем другие люди в их возрасте.

– У Бородина часто срываются сделки?

Переход был слишком стремительным – и Бородин растерялся, переспросил:

– Что?

– В бизнесе Бородина часто случаются неудачи? Сделка сорвалась, кто-то подвел, кредит не дали или еще что-то в этом роде.

– Бывает.

– Это нервирует?

– Конечно.

– Сильно?

– Я бы не сказал.

– А как выходит из стресса?

– Кто?

– Бородин?

– По-разному.

– Алкоголь?

– В меру.

– Выезды на природу?

– Нет.

– Женщины?

– Нет.

– Нет? – вроде бы даже удивился Морозов. – Почему?

– После стресса на женщину смотреть не хочется.

– Но потом все приходит в норму?

– Да.

Бородин уже совсем посмурнел лицом.

– Бородину часто приходится обманывать?

– Нет.

– У него есть такие враги, которые способны устранить его физически?

– Нет.

Бородин все больше темнел лицом.

– А сам он способен расправиться со своим конкурентом с жестокостью? Вы понимаете, о чем я вас спрашиваю?

– Я понимаю! – взорвался Бородин. – Я все в ваших вопросах понимаю! Я не понимаю одного – к чему все это? Что за комедия?

Он побагровел и выглядел ужасно.

– Не надо кричать, – кротко попросил Морозов.

Чертов «волосатик»!

– Я не того ожидал, когда шел к вам! – все еще кричал Бородин, правда, уже остывая.

– А чего вы ожидали?

– Помощи.

– Помощь не может быть абстрактной, такой, знаете – вообще. Я должен сначала обнаружить причину происходящего с вами и только потом действовать. А я ее не вижу – этой причины! Не вижу! Все у вас нормально – на словах, – все без проблем. И едва я пытаюсь копнуть глубже – вы выпускаете иголки, как еж.

Морозов слишком, наверное, увлекся, обличая, и сам это почувствовал.

– У меня метод простой и эффективный, – сказал он, мягчея голосом. – Нахожу причину, провожу после этого с пациентом все необходимое – и через пару недель человек забывает о своих трудностях.

«Через пару недель» – это звучало очень заманчиво. Бородин вздохнул, не сдержавшись. Морозов неожиданно засмеялся.

– Самые сложные пациенты – предприниматели. Они всегда очень собраны, мозги у них работают четко, как калькулятор, и еще – они никому никогда не доверяют, даже врачу.

Морозов склонился и заглянул собеседнику в глаза.

– А в таких случаях нельзя сохранять трезвый рассудок. Надо расслабиться. Доверие и полная открытость – тогда у нас с вами все получится.

Его голос звучал тихо и завораживающе – почти шепот. У Бородина почему-то потеплели ладони.

– Полное доверие, – продолжал Морозов. – Это даже не исповедь. Это другое. Шелест, шум, шаги, шорох, шмель шуршит…

Бородин даже не сразу уловил, что речь Морозова стала бессмысленной и бессвязной, только вот этот звук и остался – ш-ш-ш-ш, от него кружилась голова и тяжелели веки. Голос говорившего стал немного громче и звучал как будто издалека. Бородин теперь вновь улавливал слова:

– Я вам помогу. Но – полное доверие. Непременное условие. Я знаю, что делаю. Через две недели все придет в норму. Требуется только ваше согласие.

Пауза – и вдруг коротко и громко, как вскрик:

– Вы согласны?

– Да! – так же громко и для самого себя неожиданно ответил Бородин и очнулся.

Морозов склонился над ним, внимательно вглядываясь в глаза.

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально, – ответил Бородин.

– Какие-нибудь неприятные ощущения есть?

– Голова немного побаливает.

– Вы за рулем?

– У меня шофер.

– Отлично. Не садитесь сегодня за руль. И вообще будет лучше, если поедете домой. Вам надо отдохнуть. Три или четыре часа сна.

– Я столько днем не сплю, – слабо улыбнулся Бородин.

– И тем не менее.

Морозов сделал какую-то пометку в лежащем перед ним блокноте.

– Я жду вас завтра в двенадцать.

– Хорошо, – отозвался Бородин.

– Пожалуйста, сегодня – никакого алкоголя, снотворных, наркотиков.

– Наркотиков? – удивился Бородин и как-то пьяно качнул головой. – Я не… Я не…

Морозов склонился над ним и приподнял веко.

– Ничего, – сказал после паузы. – Все будет в порядке.

Бородин, ступая на ватных ногах, спустился к машине. Сел на переднее сиденье, коротко и не очень четко сказал водителю:

– Домой!

Он видел все предметы вокруг, но они почему-то имели нечеткие очертания, будто были сделаны из студня. Видеть это было невыносимо. Бородин торопливо смежил веки и через несколько мгновений уснул.

Проснулся он на следующий день, в шесть часов утра. Обвел взглядом комнату – он лежал в своей постели, рядом с женой. Жена еще спала, и не у кого было спросить, что такое с ним, Бородиным, накануне приключилось.

ГЛАВА 7

Все повторилось. Кирилл проснулся, как и накануне, и через несколько минут услышал неясный шум за дверью, это Анна выскользнула из дома через окно, чтобы через пару недолгих минут окунуться в ласковую воду океана. Кирилл выждал эти две минуты, поднялся и вышел из дома. Он направился к океану по тропе, по которой только что прошла Анна, шел медленно и при этом непроизвольно оглядывался по сторонам. Это выглядело смешно, но некому было оценить комизм ситуации.

Место для наблюдения у него было отличное. Стволы двух пальм поднимались из песка, из одной точки, и только в полуметре от земли разделялись, завершаясь высоко в небе двумя раскидистыми кронами, и вот за этими пальмами и готов был затаиться Кирилл. Он пока не видел Анну, она была где-то впереди, у кромки воды или в воде. Кирилл пригнулся, чтобы не быть обнаруженным, сделал шаг вперед, и вдруг кто-то неожиданно и резко схватил его за ногу и рванул вверх. Кирилл от неожиданности вскрикнул, а в следующий миг оказался висящим вниз головой, подвешенный к ветке за ногу.

– Ого! – услышал он, рванулся, но на ноги встать не смог, продолжая висеть, вид имея самый что ни на есть глупый.

Перед ним стояла Анна – смешливая, руки в карманах халатика.

– Хороша обезьяна! – сказала с восторгом Анна. – Редкий экземпляр! Что за порода? Бабуин?

Кирилл побагровел – то ли от стыда и досады, то ли от того, что висел вниз головой. А Анна присела на корточки, так что ее гладкие колени оказались перед самым носом Кирилла, и сказала ненатуральным голосом:

– Ох, это ты? Вот неожиданность! Извини, родной! Я здесь поставила ловушку на обезьян, они повадились по утрам шелестеть травой.

Ее глаза смеялись – она все прекрасно понимала. Вычислила его и проучила как мальчишку.

– Перережь веревку! – процедил сквозь зубы Кирилл.

– Жалко!

– Перережь! – зашипел он.

Анна ушла на станцию и вернулась через пару минут с ножом, перерезала веревку. Кирилл упал, но не больно, тут же подхватился и сел в траве, с мрачным видом рассматривая что-то у себя под ногами.

– Не ушибся? – заботливо пропела Анна.

Ее голос звучал просто издевательски. Кирилл зло глянул на нее, резко поднялся и пошел на станцию.

Анна вернулась почти через час. Была бодра и весела – и это уж совсем было невыносимо.

– Я разрезала веревку. Ты сделаешь мне новые силки.

– К черту! – односложно ответил Кирилл.

– Ты не в духе? – Она участливо заглянула в его глаза.

– К черту! – повторил Кирилл, все больше распаляясь.

Анна поняла, что он очень не в духе, и отстала. Они не разговаривали ни во время завтрака, ни после него. Как-то так оказалось, что им обоим было чем заняться в этот день, и они разошлись в стороны, потеряв друг друга из вида.

Кирилл злился и никак не мог успокоиться. В какой-то момент, услышав шаги за стеной, он быстро поднялся, чтобы закрыть окно, – хотел продемонстрировать Анне, насколько сердит, – и замер. За окном, на поляне, было много людей, больше десятка. Африканцы в пестрых рубашках, все мужчины, неспешно шли к дому. Они еще не видели Кирилла, и он мог бы спокойно уйти, скрыться в зарослях, но был слишком сердит сегодня, и мысль о возможном бегстве даже не посетила его. Он толкнул дверь ногой и встал в проеме, уперев руки в бока. Африканцы остановились – все разом – и рассматривали Кирилла внимательно и с интересом, потом заулыбались и загомонили – вновь одновременно – и направились к Кириллу. Он стоял непоколебимой стеной, и гости были вынуждены остановиться, о чем-то гомонили, размахивали руками перед самым его лицом, и когда это ему надоело, сказал коротко и сердито:

– Пошли!

И рукой показал направление. Он чувствовал себя здесь хозяином и вел соответственно, и вдруг увидел, как двое африканцев – один за другим – юркнули в окно. Они перехитрили его, заходили с фланга, и Кирилл заорал, бешено вращая глазами:

– Пш-ш-ш-ли!

Африканцы нисколько его не испугались, закричали беспорядочно и вдруг бросились вперед. Это произошло так неожиданно, что Кирилл упал. На него, лежащего, кто-то даже дважды наступил, он смог подняться в конце концов и, обнаружив, что непрошеные гости – все, до единого – уже в доме, бросился следом за ними. Африканцы выбрасывали в окно коробки с провизией и делали это так споро и слаженно, будто ничем, кроме грабежей, в своей жизни больше не занимались. Кирилл возмущенно ухнул и бросился вперед, но в ноги ему нырнули сразу трое, он упал, хотел быстро подняться, но не успел – его ударили по голове чем-то тяжелым, потом еще и еще, и он отключился на какое-то время.

Сознание вернулось внезапно. Кирилл резко поднял голову и сморщился от боли в затылке. В комнате уже никого не было. Смятая картонная коробка лежала у окна. Стол был перевернут.

Кирилл отправился в соседний дом и там, в мастерской, вооружился массивным напильником.

Грабители еще не успели покинуть остров. Они торопливо грузили награбленное в лодку, и появление Кирилла показалось им кощунственным в эту напряженную минуту. Трое или четверо из них, бросив свое увлекательное занятие, направились к Кириллу. У них было два весла. У него – напильник. И их было больше. Едва он успел об этом подумать, как его смяли и опрокинули на песок. Ему дважды досталось веслом, он уже почти потерял сознание, как вдруг раздались выстрелы. Один, другой… Кирилл считал их в уме, потому что выстрелы звучали слишком гулко, и он не выдержал бы долго – у него наверняка расколется голова.

Выстрелов было пять. Ровно столько патронов в самозарядной винтовке, которую они держали на станции. Когда прозвучал пятый, последний, выстрел, Кирилл повернул голову и увидел Анну. Она стояла под деревьями с винтовкой наперевес и внешне выглядела очень грозной, хотя по ее глазам Кирилл видел – и она поняла, что патронов в магазине больше нет. У него страшно болела голова, но он не закрыл глаза, хотел видеть, что будет дальше.

Анна не дрогнула и не обратилась в бегство, а пошла вперед, на грабителей. Кирилл хотел ее предостеречь, напомнить, что патронов у нее больше нет, но вместо слов из его груди изверглось одно лишь мычание. Анна даже бровью в его сторону не повела. Она остановилась в двух шагах от ближайшего к ней африканца. Ствол винтовки был направлен ему в лоб, аккурат между глаз. Если бы негры бледнели, то этот сейчас, несомненно, стал бы белее первого снега.

– Выгружайте! – скомандовала Анна. – Айн, цвай, драй…

Она начала отсчет почему-то по-немецки, и только теперь Кирилл понял, что она отчаянно трусит. Африканцы этого, к счастью, не заметили, и энтузиазм, с которым они принялись выбрасывать коробки из лодки на песок, был совершенно неподдельный.

– Скорее, стахановцы! – поторопила их Анна.

Заложник смотрел на нее мутными от страха глазами. Когда все коробки оказались на песке, Анна качнула стволом винтовки – прочь, мол. Африканец молнией метнулся к лодке. Товарищи смотрели на него с благоговейным ужасом. Так смотрят на чудом выкарабкавшегося с того света.

Лодка отчалила и стремительно понеслась прочь. Только тогда Анна отбросила в сторону винтовку и опустилась на песок рядом с Кириллом. У него была разбита голова, и кровь, стекая по лбу и по щеке, капала в песок.

– Больно?

Кирилл не успел еще ничего ответить, а Анна уже рвала подол своего платья – получились длинные ровные лоскуты. Она промакивала рану, Кирилл морщился, а Анна приговаривала:

– Потерпи! Это недолго! Сейчас все будет хорошо.

Ее руки были легки и ласковы. Кирилл чувствовал, как к нему возвращается жизнь.

Лоскутов Анна наделала множество, и на ней теперь было мини-платье.

– Еще, – попросил он.

– Что еще? – не поняла Анна.

– Промокни рану.

Она с готовностью рванула очередной лоскут и тут догадалась, в чем дело, улыбнулась тихой улыбкой и сказала с печалью в голосе:

– Ты еще шутить способен.

Склонилась и покачала головой:

– Какой же ты недотепа!

Была похожа на мать, горюющую над непутевым сыном.

– Как ты прожил здесь один целых пять лет? Ведь ты не приспособлен ни к чему. Мальчишка.

Мальчишка – это было уже совсем обидно.

– Ты не задавайся! – осерчал Кирилл.

– Это ты не задавайся.

Голос ее прозвучал как-то по-особенному, не так, как прежде. Кирилл повернул голову и обнаружил, что Анна плачет.

– Что такое? – всполошился он.

Анна замотала головой и отвернулась.

– Что случилось?

А ей просто было его жалко. Он догадался наконец и бросил с досадой:

– Меня жалеть не надо! Ты и сама могла бы попасть в переплет. Патроны-то все расстреляла. И если бы эти паразиты догадались…

– Я не все расстреляла.

– Все! Было пять выстрелов.

– Четыре!

– Пять!

– Четыре!

– Пять! Я считал!

– Ты плохо считал.

Он дотянулся до винтовки и взял ее в руку. Ствол винтовки смотрел Анне в грудь, и она отвела его от себя быстрым движением. Кирилл нажал на курок. Грохнул выстрел.

– Вот он, пятый, – сказала Анна сквозь слезы.

И опять повторила:

– Недотепа.

Это было обидно, но возразить было нечего.

ГЛАВА 8

Морозов пересек кабинет из конца в конец и зачем-то запер дверь на ключ. Бородин ничего не сказал, но его выдал взгляд – удивленный и немного настороженный.

– Чтобы нам с вами никто не мешал, – пояснил Морозов негромким доверительным голосом. – Кстати, я вас предупреждал, что сегодня вы не сможете больше заниматься делами?

– Да.

– Вот и отлично. Отдохнете. Но сначала мы с вами поработаем.

– Какие-нибудь уколы? – подозрительно осведомился Бородин.

Морозов даже рассмеялся.

– Что вы! Никаких уколов. Мы просто с вами побеседуем.

– О чем?

– О жизни. О вашей жизни, Андрей Алексеевич. Узнаем, что вас тревожит.

Бородин при последних словах напрягся, и от доктора это не ускользнуло. Он склонился над Бородиным.

– Вам не надо ни о чем волноваться, Андрей Алексеевич. У меня перебывали сотни таких пациентов, как вы, и всем им я смог помочь. Главное – это доверие…

Бородин хотел поправить говорившего, ведь главное все-таки не просто доверие, а доверие взаимное, но сказать ничего не смог, у него вдруг потяжелели веки, и голос доктора уже удалялся, становился тише, хотя Бородин и видел – склонившийся над ним человек не сделал ни шага в сторону.

– Все у нас получится, – продолжал нашептывать Морозов. – И все уйдет прочь. Шум шелеста, шуршанье и шмель жужжит, шурша…

Бородин утомленно прикрыл глаза. Он проваливался куда-то в темноту и мог бы пропасть в этой бездне, исчезнуть, если бы не слабый голос доктора, удерживающий Бородина на самой границе яви и сна. Все звуки сплелись и превратились в равномерный шум – ш-ш-ш-ш – и не было сил сопротивляться.

Морозов быстрым движением приподнял веко пациента.

– Андрей Алексеевич! – позвал он.

Бородин не реагировал. Морозов ударил его ладонью по щеке. Бородин вздрогнул и открыл глаза. Взгляд у него был мутный, словно у пьяного.

– Вы меня слышите?

– Да, – ответил вяло Бородин и повел взглядом по сторонам, явно не узнавая окружающей его обстановки.

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально.

– Давайте поговорим? – предложил Морозов.

Его собеседник лишь молча кивнул.

– Вам нравится ваша работа, Андрей Алексеевич?

– Да.

– Что вас в ней привлекает?

Бородин не очень уверенно махнул рукой:

– Ну, это трудно объяснить.

– А вы попытайтесь.

– Чувствую свою значительность.

– В глазах окружающих?

– И это тоже. Но главное – сам себя уважаешь.

– А что же вас гнетет?

– Меня гнетет?

– Да, вас. Что-то тревожит в последнее время. Я угадал?

– Угадали.

– И что же?

– Это страх, доктор.

Бородин произносил слова медленно, со стороны казалось, что он сейчас не в себе: словно находится под воздействием наркотиков.

– Чего вы боитесь?

– Смерти.

– Вы еще очень молоды.

– Я умру не от старости.

– А от чего?

– От пули.

– Чушь! – протестующе скривился Морозов.

– Э-э, нет! – не согласился Бородин и как-то пьяно погрозил пальцем. – Меня убьют, я в этом уверен.

– У вас есть враги?

– Сколько угодно!

– И вы их знаете?

– Если бы я их знал! – глупо хихикнул Бородин. – Я бы их уже не боялся.

– Почему?

– Их уже не было бы.

– Убили бы их, да? – допытывался Морозов.

– Да.

– Вы?

– Я? – удивился Бородин. – Ну что вы. Для этого есть другие люди.

– Киллеры?

– Киллеры, да. Наемные убийцы.

– Вам уже приходилось это делать?

– Что?

– Заказывать убийство.

– Да.

Бородин это «да» произнес спокойно и вяло, будто в полусне.

– Это были ваши конкуренты?

– Кто? – не понял Бородин.

– Те, кого убили по вашему приказу.

– Да.

– Они доставляли вам много хлопот?

– Да.

– И вы, пока они были живы, пребывали в постоянном напряжении?

– Да.

– Вот как сейчас?

Пауза.

– Вы и сейчас себя плохо чувствуете, – напомнил Морозов. – Что-то вас тревожит. Опять есть конкуренты, которые вам мешают?

Повисла пауза.

– Я не совсем прав? – догадался Морозов.

– Да.

– Так в чем же тогда дело?

– Я не вижу конкретных врагов.

– Может, их нет вовсе?

– Есть.

– Откуда такая уверенность?

– Я просто знаю. Есть люди, которые хотят, чтобы меня не было.

– Почему они этого хотят?

– Я им мешаю.

– Именно вы?

– Именно я.

– Это как-то связано с вашим бизнесом?

– Самым непосредственным образом. У нас сделка, очень крупная сделка, на шестьсот миллионов долларов. Комиссионные такие, что по ее завершении можно больше ничем не заниматься. Очень жирный кусок. И его хотят отнять.

– Кто?

– Многие, кто хочет.

– Если вас выведут из игры, то этот контракт достанется кому-то другому?

– Да.

– И в этом причина всех ваших страхов?

– Да.

– По завершении сделки вас могут убить?

– В принципе могут. Но тогда моя жизнь не будет иметь такой ценности.

– Значит, опасность уменьшится?

– Думаю, да.

– Когда эта сделка состоится?

– Через месяц.

Бородин уже прикрыл глаза, он слишком устал, и силы его покидали. Но Морозов должен был все доделать до конца, склонялся над пациентом, стал торопливо задавать вопросы:

– Вас еще что-нибудь тревожит?

– Нет.

– Здоровье родителей?

– Нет.

– Семья?

Короткая, в одно мгновение, пауза. Морозов это уловил.

– Ребенок?

– Нет.

– Жена?

Опять пауза.

– У вас нелады с женой?

– Она меня раздражает.

– Чем?

– Не знаю.

– Вас это тяготит?

– Нисколько.

Значит, причина не в этом. Только бизнес. Только эта сделка в шестьсот миллионов долларов.

Морозов торопливо потрепал Бородина по щеке.

– Достаточно! Пробуждаемся!

Бородин открыл глаза. К нему медленно возвращалась жизнь.

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально.

– Голова тяжелая?

– Немного.

– Это пройдет.

– Я ничего не помню, доктор.

– Чего вы не помните?

– Того, что было со мной.

– Когда?

– Только что.

– А ничего и не было.

– Совсем ничего?

– Совсем. Мы просто побеседовали с вами.

– О чем?

– О вашей работе.

– О моей работе? – напрягся Бородин, окончательно пробуждаясь.

– Да. Я вскрыл причину ваших волнений.

– И в чем она, эта причина?

– В вашей работе, Андрей Алексеевич. Нервные перегрузки, организм защищается. Обычное дело.

– Вы чем-то сможете помочь?

– Безусловно. Начнем с завтрашнего дня.

– А сегодня?

– Сегодня – нет. Вы слишком утомлены.

Бородин и сам чувствовал усталость. Все тело, казалось, было налито свинцом. Не пошевелить ни рукой, ни ногой.

– Вы на машине?

– Да.

– С шофером?

– Да.

– Пусть он отвезет вас домой. Не занимайтесь сегодня ничем.

Бородин утомленно прикрыл глаза и тяжело вздохнул.

– Я очень устаю от ваших сеансов, доктор.

– Дальше будет легче.

– Правда? – с надеждой спросил Бородин.

– Да. Это я вам обещаю.