Текст книги "Король и Злой Горбун"

4

Ближе к вечеру в офис заявился Демин. Он был печально-хмур и неразговорчив. На мой вопрос, как там бедная Нина Тихоновна, он ответил коротким «нормально».

Мы были совершенно выбиты из колеи и не могли думать о работе, но о ней нам напомнили и помимо нашего желания. В половине шестого позвонил Гена Огольцов.

– Привет, талантище! – провозгласил он. – Как идет творческий процесс? Фонтан идей не пересох?

Он был весел и игрив, как обычно. Наверное, еще не знал о наших неприятностях.

– С идеями все в порядке, – без особого энтузиазма ответил я.

Мой тон его насторожил.

– Я оторвал тебя от дел? Лишил возможности творить?

– Нет, что ты…

– Точно, помешал! – определил проницательный Огольцов. – Но тут такое дело, звезда ты наша. Мне бы с тобой покалякать, творческие планы твои разузнать.

– Когда?

– А прямо сейчас. Я тебя, если честно, третий день разыскиваю.

– У меня была съемка.

– Я так и понял. Так когда?

– Сейчас? – вопросительно произнес я.

– Почему бы и нет?

– Через пять минут буду у тебя.

Я положил трубку. Демин с безучастным видом рассматривал пейзаж за окном, известный ему, наверное, до мельчайших подробностей.

– Огольцов? – спросил он не оборачиваясь.

– Да.

– Ты разговаривал с ним о новых программах?

– Пока только в общем. Сказал ему, что мы хотели бы это делать.

– А он?

– Обещал подумать.

– Наверное, уже подумал, раз зовет к себе.

Огольцов был в кабинете один. За две последние недели кабинет изменился – в очередной раз. Нет, мебель осталась прежняя и цвет стен тоже, но зато теперь эти самые стены были сплошь увешаны какими-то футуристическими картинами. На картинах пестрели красные шары и зеленые пятна, похожие на сильно размазанные по небосводу облака. Это могло обозначать что угодно – и дивные пейзажи неведомых планет, и самый заурядный бильярдный стол, увиденный художником в минуты жесточайшего похмелья. Я всегда предполагал, что подобная абстракция вполне во вкусе Гены Огольцова. Он был настоящий денди, продвинутый товарищ, как говорили о таких, эстет и сибарит, а такой человек, как вы понимаете, ни за какие коврижки не станет умиляться при виде банальных левитановских пейзажей.

– Привет, талантище! – воскликнул Огольцов.

– Повторяешься, – попенял я ему.

– Творцу надо напоминать, что он талант, – ухмыльнулся Огольцов. – А иначе закиснет. Слушай, последняя твоя программа была ничего.

– Это про оркестр, что ли?

– Про оркестр. Но учти, мне уже звонили из Министерства обороны, расспрашивали, из какой воинской части эти трубачи.

– А ты?

– А что я? Я не знаю. Так им и сказал.

Сюжет про военный оркестр был снят просто и без затей. Демин разыскал этих ребят в одной подмосковной воинской части, привез их в Москву, мы поставили этих ребят в переходе метро, где они – в форме, при «аксельбантах, все как положено – играли военные марши, а перед ними, прямо у ног майора-дирижера, стоял распахнутый футляр от контрабаса, на дне которого была рассыпана мелочь. Если бы не эти деньги в футляре, люди, возможно, и не обращали бы на происходящее никакого внимания, мало ли кто сейчас играет в метро, но медяки существенно смещали акценты. Сидящая без зарплаты армия вышла на заработки. Пока еще не с автоматами, а с флейтами и тромбонами, но первый звонок уже прозвучал и был услышан. Мы снимали не столько играющий оркестр, сколько прохожих, их реакцию. В их взглядах не было злорадства. И даже любопытство прочитывалось лишь на лицах немногих. А вот растерянность я отмечал почти у всех. Потому что одно дело – знать о том, что зарплату не платят многим, в том числе и военным, и совсем другое – увидеть побирающихся лейтенантов собственными глазами.

– Ты все-таки любишь обобщать! – шутливо погрозил пальцем Огольцов.

– Ну что ты! – вяло запротестовал я.

– Любишь, любишь! Ты бы полегче. Есть все же священные коровы, которых трогать нельзя. Та же армия, например.

– Корову надо подкармливать. Хотя бы изредка. Иначе сдохнет.

Огольцов с шумом втянул воздух, хотел что-то сказать, но, подумав, только пожал плечами.

– Ты хотел со мной поговорить, – напомнил я.

– Да.

– О чем?

– О твоей программе. И о новых проектах тоже.

– С чего начнем?

– С новых проектов. Ты решил заняться ими всерьез?

– Да. Ты же знаешь, у нас фирма, которая владеет правами на программу «Вот так история!». Теперь в рамках этой фирмы мы готовы запустить еще две программы: одну для женщин, ее будет готовить Светлана, а другая – что-то вроде телесериала, в которой актеры, разыгрывая какие-то сценки, будут обучать телезрителей поведению в разных непростых ситуациях.

– Пилотные выпуски готовы?

– Почти. Нам потребуется еще неделя на то, чтобы довести их до ума.

– Выпуски должны быть еженедельные. Иначе весь проект теряет смысл.

– Почему?

– Мы должны поддерживать ритм, Женя. Если твои программы будут выходить реже чем раз в неделю, телезрители от одного выпуска до другого будут забывать, кто ты такой и о чем вообще речь. Поэтому один выпуск в неделю – обязательное условие. Ты к этому готов?

– Первоначально мы предполагали делать по две программы в месяц.

– Мало.

– Хорошо, я подумаю.

– Думать уже некогда. Мы как раз компонуем новую эфирную сетку. Не попадешь в нее сейчас – не попадешь никогда.

Никогда – это сказано для красного словца. Но на год воплощение наших планов отодвинется – это точно.

– Наверное, ты не раскрутишь это быстро, – предположил Огольцов.

В чем-то он прав. У нас не хватит ни денег, ни людей.

– Тебе надо с кем-то объединиться, – подсказал Огольцов, будто прочитав мои мысли. – Объединив усилия, вы быстро доведете программу до ума и сможете снимать по выпуску в неделю.

– Я поговорю с ребятами.

– Поговори, – кивнул Огольцов. – Возьмите в партнеры какую-нибудь солидную телекомпанию. Хотя бы ту же «Стар ТВ». – Дружить надо не с тем, кто тебе симпатичен, – наставительно сказал он, – а с тем, кто может быть полезен.

– В тебе сейчас заговорил чиновник.

– Во мне заговорил человек, который знает, как все это делается.

– Что – «это»?

Вместо ответа Огольцов обвел рукой пространство вокруг себя, показывая, что имеет в виду телевизионную кухню.

– Не хотелось бы мне с ними связываться.

– Дело твое, – пожал плечами Огольцов.

Он не настаивал. Это мы предложили телеканалу наши новые программы. Телеканал в лице своего генерального продюсера не против, но, если мы не управимся в срок и не попадем в эфирную сетку, это будет наша, и только наша, вина. С Огольцова взятки гладки. Нашу основную программу «Вот так история!», хорошо раскрученную, Огольцов закупает с удовольствием. А новые программы – еще надо посмотреть, как они покажутся телезрителям, – их успешная раскрутка целиком зависит от нас.

– У «Стар ТВ» хорошее время в эфире, – напомнил Огольцов.

Все-таки он всегда очень неплохо к нам относился и теперь, я это чувствовал, хотел нам помочь.

– Их время не лучше нашего.

– Пока, – сказал Огольцов. – Но в новой сетке они займут прайм-тайм.

Прайм-тайм – мечта любого телевизионщика. Прайм-тайм – это лучшее время эфира. Те самые часы, в которые перед телевизорами собирается максимальное количество зрителей. Вечер, все вернулись с работы, хочется отдохнуть от забот, расслабиться – и люди устремляются к экранам. Потому программа, которую ставят в прайм-тайм, заранее обречена на успех. Ее увидят все. Если не все, то большинство. Днем телевизор смотрят пять миллионов человек. В прайм-тайм – сто миллионов. Большая аудитория – большой успех. В том числе и финансовый. Одна минута рекламы в дневном эфире стоит одну тысячу долларов. В прайм-тайм – тридцать тысяч.

– Вы хотите отдать им все «золотое время»?

– Не все, конечно, но очень много. Это вопрос почти решенный.

– Кем?

Вместо ответа Огольцов сделал неопределенный жест рукой, что, по всей видимости, должно было означать – не все здесь зависит только от него.

– И в этом нет ничьего злого умысла, – заметил Огольцов. – Ребята из «Стар ТВ» сделали очень сильный ход. Они смогли договориться с другими производителями программ и в результате выступили вместе. Сформировали пакет из популярных телепередач и предложили их нашему каналу. Вопрос поставлен так: или мы берем весь пакет с предоставлением эфира в прайм-тайм, или весь пакет уходит на другой канал, к нашим конкурентам. Ты сообразительный малый, я знаю, так что попробуй догадайся, какое решение по «Стар ТВ» скорее всего будет принято?

– Вы пойдете на их условия.

– Я верил в тебя, мой мальчик! – с чувством сказал Огольцов. – Так что на твоем месте я все же с ними поговорил бы. Но в любом случае я жду от тебя пилотные выпуски.

Я кивнул. Похоже, что самое главное мы уже обсудили.

– Это все?

– Пока да, – кивнул Огольцов.

Я поднялся и вышел.

Демин все еще сидел в нашем офисе. Бессонная ночь и проведенный с безутешной Ниной Тихоновной день, как казалось, совершенно лишили его способности воспринимать мир эмоционально.

– Едем по домам, – предложил я. – Кажется, всем нам надо немного поспать.

– Что там Огольцов? – поинтересовался Демин.

– Настаивает на том, чтобы наши новые программы с самого начала выходили еженедельно.

– Он сошел с ума, – бесстрастно оценил Демин.

– Может, и так. Но в противном случае в эфир мы не попадем.

– Это его слова?

– В общем – да.

– Нам не справиться, – вздохнул Демин. Он всегда был бойцом. И я немножко опешил, когда услышал от него такие слова. Впрочем, все мы сегодня вымотались, и ему, и мне необходимо отоспаться, чтобы прийти в обычную форму.

– Может, нам с кем-нибудь скооперироваться? – вяло предложил я.

– Кто-то есть на примете?

– «Стар ТВ».

Вот теперь Демин очнулся.

– Не говори о них при мне больше, – строго произнес он.

– Почему?

Я сознательно демонстрировал наивность.

– Я не люблю дешевки, Женя. Еще не люблю наглых. И жадных, кстати, тоже. А уж если все эти качества сошлись вместе…

– Значит, мы думаем с тобой одинаково, – засмеялся я. – Но друзей, как мне было сказано пять минут назад, надо выбирать не из симпатии, а исключительно в интересах дела. Мне эти ребятки и самому не очень нравятся, если честно. Но Огольцов предупредил, что им может достаться все «золотое время».

– Прайм-тайм?

– Вот-вот.

Демин покачал головой. Он выглядел обескураженным.

– Ну ты посмотри! – пробормотал он. – Прут напролом! И не остановишь!

– Завтра об этом поговорим, – предложил я. – Валюсь с ног. Глаза сами закрываются.

Мы спустились вниз. Демин сел в свою машину, я махнул ему рукой на прощание и направился к своему авто.

До ночи еще было далеко, но вечер уже вступил в свои права. Солнце утеряло жар и неспешно катилось к горизонту. Краски вокруг поблекли, как будто все предметы покрылись тонким слоем пыли.

Я выехал со стоянки. Думал о своем, но все же зацепился взглядом за силуэт человека, стоявшего на обочине. Еще не понял, кто это, но человек показался очень знакомым, и я ударил по тормозам. А человек уже был рядом с машиной, у левой дверцы, как раз там, где сидел я. Склонился к открытому окну и сказал:

– Здравствуйте!

Это был Гончаров. Все в том же роскошном костюме, в котором был накануне, на съемках, только теперь костюм имел не самый свежий вид – был помят и местами запачкан.

– Я хочу поговорить с вами.

Сзади посигналили. Я оглянулся. Это был Демин. Он, похоже, тоже узнал «пропавшего».

– Садитесь в мою машину, – сказал я. – Я отвезу вас домой.

– Домой – позже. Сначала поговорим.

5

Я почти обо всем догадался сразу. Едва только Гончаров сел в машину, салон наполнился перегарным духом.

– Я вас ждал, – сказал Гончаров. – Целый час.

Будто укорял меня за то, что ему пришлось ждать так долго. Хотя мы искали его сутки.

– Вы не сердитесь на меня?

– За что? – хмуро осведомился я.

– За то, что я спутал ваши карты.

Значит, он все-таки знал. Я вздохнул, включил правый поворот и остановил машину у обочины. Остановился и следовавший за нами Демин.

– Откуда вы узнали?

– О чем? – спросил Гончаров.

– Что встреча в ресторане подстроена.

В салон ввалился Демин, спросил у меня:

– Все в порядке, Женя?

Примчался ко мне на помощь. На тот случай, если непредсказуемый Гончаров выкинет какой-либо номер.

– Все нормально, – сказал я. – Сергей Андреевич, оказывается, знал, что мы его снимаем. И сейчас просветит нас, кто же это его надоумил.

Я ласково посмотрел на Гончарова. Вообще-то я готов был отделать его под орех, но для этого еще не пришло время.

– Нина Тихоновна вам сказала? Да?

– Нет.

– А откуда же…

– Я случайно узнал. Она разговаривала с вами по телефону, думала, я сплю, а я не спал…

Мы с Деминым переглянулись. Причиной любого провала почти всегда является мелкая оплошность. Когда-нибудь весь мир рухнет из-за пустяка. Просто потому, что кто-то очень незначительный по должности, сто двадцать седьмой по счету заместитель небольшого в масштабах мира начальника по рассеянности нажмет не на ту кнопку.

Гончаров засмеялся почти по-дружески. Похоже, он искренне радовался тому, что его задумка удалась.

– Я когда понял, что готовится, решил – и виду не подам, что знаю. И сам вас разыграю. Всегда – вы, а в этот раз – вас.

– Вы нам съемку сорвали, – мрачно объявил Демин.

– Почему? – опешил Гончаров. – Да, не по-написанному пошло, но получилось-то неплохо!

Демин нервно хрустнул пальцами. В общем-то, на Гончарова не за что было сердиться. Он имел точно такое же право разыграть нас, какое имели и мы. Да и получилось у него неплохо, надо признать.

– Вас ищут, – сказал Демин.

– Кто? – вскинулся Гончаров.

– Эф-эс-бэ, – раздельно произнес Демин, глядя на собеседника с мстительным злорадством.

– Кто-кто?

– Федеральная служба безопасности. Та, что на Лубянке.

– Уф-ф, – с явным облегчением произнес Гончаров. – Их-то я не опасаюсь. Я больше о Нине своей тревожусь.

Собственную жену он боялся больше, чем людей из спецслужбы.

– Я вас затем и поджидал, – сказал Гончаров. – Тут такое дело, мы с Толиком вчера после всего взяли бутылочку…

– Кто такой Толик?

– А товарищ мой. Тот, что со мной был в ресторане.

«Лейтенант», которого «полковник» Гончаров жестом руки поднял из-за углового столика, немало напугав нашего актера.

– Поехали мы с Толиком к нему домой… Он отличный парень, кстати. Мы с ним вместе когда-то работали. Это же я его и попросил помочь. «Хочешь, – говорю, – хохму посмотреть? Тебя еще и по телевизору покажут…» Ну ладно, в общем, поехали мы к нему, бутылочку приговорили, он за второй сбегал…

– Короче! – буркнул Демин.

– Мы и вторую приговорили…

– Короче!

– В общем, надо, чтобы вы сказали, что я действовал по вашему указанию…

– Кому сказать?

– Нине моей.

Он пропьянствовал всю ночь и теперь боялся заявиться домой. Мы были нужны ему как щит. Я с удовольствием вытолкал бы его сейчас из машины, но на окраине Москвы страдала обуреваемая нехорошими предчувствиями Нина Тихоновна, и моим долгом было как можно скорее ее утешить. Только по этой причине Гончаров поедет домой не на метро, а в моей машине.

– Врать я вашей жене не буду, – сказал я. – Но до дома довезу.

– Ребятки, не губите! – приложил руку к сердцу Гончаров. – Для вас это – пара пустяков. А для меня – вопрос жизни и смерти. – Подумал и заключил: – Нет, это все-таки вопрос смерти.

– И насчет ФСБ напрасно вы так легкомысленно отозвались, – мстительно сказал Демин. – Они дело возбудили.

– Какое?

– По факту подделки документов. Удостоверение-то у вас откуда?

– Купил.

– Купили? – не сдержался я.

– Ага. В метро. Там какие хочешь продаются. И о том, что ты инвалид. И о том, что депутат. На выбор. Я купил одно, фамилию вписал, фотокарточку свою вклеил – и готово.

– А печать откуда?

– Какая печать? – удивился Гончаров.

– В удостоверении.

– Там не было печати.

Я первый понял, что к чему, и засмеялся. Он даже без печати обошелся, этот Гончаров. А наш актер ничего и не заметил. Так растерялся, что ему в ту минуту можно было впаривать что угодно.

– Вас посадят, – объявил Демин.

– За что?

– За подделку документов.

– Это недоказуемо.

– Там такие спецы, что докажут все, что угодно.

– У нас сейчас демократия, – веско произнес неустрашимый Гончаров. – И сталинские методы не проходят.

Действительно, оказалось, что в этой жизни он боится одну только свою Нину Тихоновну.

– Удостоверение я выбросил. Его никто не видел…

– Один человек все же видел.

– Одного – мало.

– И на пленку все записано.

– Но без подробностей.

Да, все так. И по большому счету даже при желании ничего Гончарову не смогут сделать. Да и за что?

– Так как насчет моей просьбы? – уточнил Гончаров.

– Никак! – отрезал Демин.

– Напрасно. Я ведь вам еще мог бы пригодиться.

– Это точно, – вздохнул Демин и нервно сжал кулаки.

– А что? – воодушевился Гончаров. – Я ведь мог бы еще в съемках поучаствовать.

– Ну уж нет, спасибо.

– Зря вы так. У меня и задумки есть. Я могу шпиона сыграть…

– Одного уже сыграли, достаточно.

– Или крутого мафиози, – невозмутимо продолжал Гончаров.

– Не нуждаемся.

– Или засекреченного космонавта, я уже все продумал. А разыгрывать будем моих дружков из детства.

Я встрепенулся. Все, что он говорил до сих пор, было полной ерундой. Я сам подобных сюжетов придумывал в день по десятку и все их бестрепетно забраковывал. Потому что посадить нашего актера перед разыгрываемым нами человеком и объявить человеку, что Перед ним, допустим, крестный отец местной мафии, – это пустой номер, из которого ничего не вытянешь. Не смешно. Не на что потом смотреть. А вот Гончаров, пусть и неосознанно, сделал следующий шаг. Он предложил привнести в происходящее личный момент. Люди вырастают, взрослеют, у каждого своя судьба, кто-то смог подняться по ступеням жизни, кто-то считает себя неудачником, но у каждого существует труднообъяснимая потребность услышать хоть что-либо о чужих успехах или неудачах. Кем стал твой бывший сосед по парте? За кем замужем твоя первая любовь? Кто преуспел, а кто, напротив, спился? Это зачастую интересует больше, чем сплетни о жизни кинозвезд. И вот если крестным отцом, крутым мафиози стал не абстрактный некто, а твой бывший дружок, с которым ты вместе шкодил и куролесил в детстве, – вот это будет да!

– И что – есть кто-то на примете? – осведомился я. – Есть кого разыграть?

– Сколько угодно!

– И вы готовы поучаствовать?

– Еще бы!

– Погоди, Женя, – вмешался Демин. – Давай отложим это на потом!

Он до сих пор не мог простить Гончарову коварства. Я же был не способен сердиться долго на кого бы то ни было. Особенно ввиду открывшихся перед моим взором перспектив.

– Пока все только обсуждается, – примирительно сказал я. – Без каких-либо обязательств с нашей стороны.

Я видел Гончарова в деле. Черт побери, там, в ресторане, по нему действительно нельзя было сказать, что он двадцать лет прослесарил на заводе. И почему бы ему в таком случае и в самом деле не стать на денек каким-нибудь супершпионом? Демин, наверное, догадался о моем настроении, укоряюще вздохнул и буркнул:

– Ладно, езжай. Завтра поговорим.

Вышел из машины, демонстративно громко хлопнув дверцей. Я завел двигатель.

– Я на вас надеюсь, – сказал Гончаров.

Он ни на секунду не забывал о своей Нине Тихоновне. Мне все-таки пришлось подняться к квартире вместе с ним. Нина Тихоновна, увидев мужа, упала к нему в объятия. Я не очень уверенно пробормотал, что в случившемся виноваты мы одни и что мы просим нас извинить, но женщина меня даже не слушала. Здесь сейчас я был лишним. И я ушел.

Спустившись вниз, я обнаружил Демина.

– Я ехал за тобой, – сказал он. Наверное, на всякий случай. Не доверял он этому Гончарову. – Забудь о нем, – посоветовал мне Илья.

– Из этого что-то может получиться.

– Забудь!

– Я уже даже вижу, как мы будем это снимать.

– Не будем!

– Будем.

Демин заглянул мне в глаза и проникновенно произнес:

– Он авантюрист, Женя!

Для него это, наверное, было очень убедительно. Но не для меня.

– Я и сам авантюрист, – засмеялся я.

– Вот это-то и плохо.

– А мне нравится.

Демин посмотрел печально. Чтобы отвлечь его от нехороших мыслей, я сказал:

– Все в порядке, Илья. Продолжаем работать. Что там у нас на подходе?

– Бандитские разборки, – ответил он. – Жестокие рэкетиры, ящик с оружием и криминальный авторитет, держащий в страхе пол-Москвы.

– Когда сможем это снимать?

– Послезавтра.

6

Как правило, героев наших сюжетов мы отыскивали, перелопачивая тысячи приходящих на адрес телепередачи писем. Телезрители предлагали в претенденты на розыгрыш своих знакомых, родственников или сослуживцев. Иногда – нелюбимых начальников или столь же нелюбимых соседей по подъезду. И никогда себя лично. Мы все-таки старались выбирать письма, написанные близкими родственниками или друзьями с многолетним стажем, потому что разыгранный нами человек, узнав о розыгрыше, мог повести себя по-разному, и тогда мы сообщали ему, по чьей наводке он попал в нашу передачу. Это сразу приглушало страсти – розыгрыш, затеянный своими же, воспринимался с меньшим недовольством. Опыт нас еще ни разу не подводил.

Героем следующего сюжета программы «Вот так история!» должен был стать некий Саша Бобриков. Я видел его фото. Семнадцать лет. Без усов. Нескладен. Типичный подросток. Юношей его можно будет назвать годика через три. Он лишь недавно окончил школу и, как всякий недавний школяр, пока еще очень смутно представлял себе свой дальнейший жизненный путь. На работу Саша так и не устроился и дни проводил, лежа на диване с книжкой в руках. Бобриков обожал детективы, но не заграничные, а свои, родные – что про «новых русских», про рэкет и про жестокие бандитские разборки. Обо всем этом на телевидение написала Сашина мама. Я, честно говоря, так и не уяснил для себя, что именно подвигло женщину на то, чтобы сделать своего сына героем телепрограммы, которую смотрит вся страна, но кое-какие догадки у меня были. Она, я думаю, устала смотреть на своего бездеятельного сына и решила устроить ему небольшую встряску. С нашей помощью. Мы не возражали.

Светлана съездила к Сашиной маме и провела в беседе с женщиной почти четыре часа. В результате сам собой сложился незамысловатый сценарий будущего действа. И место событий было подобрано рядом с Сашиным домом – обувная мастерская, хозяином и единственным работником которой был тщедушный старик с обвислыми усами. Звали его Ашот Гаспарян, и он носил изумительную по своим размерам кепку-«аэродром», по которой его можно было узнать издалека. Выслушав наше предложение поучаствовать в съемках, старый Ашот только спросил:

– Я в тэлэвизари буду, да?

– Да, – с готовностью подтвердили мы.

– Карашо, – кивнул он в ответ, и кепка-«аэродром» колыхнулась.

Итак, Саша Бобриков с подачи своей матери, которая якобы обо всем договорилась с Ашотом, должен был приступить к работе в мастерской. На правах ученика, за небольшие деньги. Выслушав известие о работе от мамы, Саша Бобриков лишь пожал плечами, показывая, что лично ему все равно. С этой минуты все завертелось.

Мы решили, что придуманная нами история должна приключиться с Сашей Бобриковым в первый же день его работы на новом месте. Ашот Гаспарян трудился в крохотной, два на два метра, мастерской, давным-давно собственноручно сооруженной им в глубине жилого квартала. Вокруг кипела жизнь, где-то наверху выходили указы и постановления, сменялись правители, а у Ашота все было по-прежнему. Все так же несли ему в починку свою обувь жители окрестных домов, никому он не отказывал и всегда мог заработать на кусок хлеба независимо от того, какой общественный строй сегодня за окном. И в прежние времена, и сейчас никто не притеснял его явно. Считалось, что он кому то платит, что и позволяет сохранять не очень прибыльный, но устойчивый бизнес, хотя никто ничего не знал наверняка, да и мало кого это, по чести сказать, волновало.

Самой большой сложностью для нас стали размеры ашотовской цитадели свободного предпринимательства. Сам Ашот едва мог развернуться в своей каморке, а уж о том, чтобы где то спрятать операторов с видеокамерами, не могло быть и речи. В конце концов Демин раздобыл крохотные телекамеры, используемые для слежения и охраны на режимных объектах, – они были размером с консервную банку из-под маслин, и их легко удалось разместить среди завалов старой обуви, которой были загромождены все полки в мастерской. А записывали мы все в фургоне, припаркованном неподалеку.

Без четверти десять сквозь зеркальные стекла фургона я увидел Сашу, идущего к мастерской. При входе он замешкался, но лишь на мгновение, вошел, плотно прикрыл за собой дверь.

Я тотчас же переместился к установленным в фургоне мониторам. На них было видно все, что происходит в мастерской.

– Здравствуйте, – сказал Саша.

Он явно робел. Гаспарян ничего не ответил, только молча кивнул и снова занялся старым сапогом, который чинил до прихода своего нового помощника. Бобриков топтался на месте, не зная, что ему делать. Старый Ашот не пытался ему помочь. Так прошло минут пятнадцать. Наконец Гаспарян отложил сапог в сторону и взглянул на часы. Сейчас он должен был уйти, чтобы предоставить возможность новым действующим лицам выйти на сцену.

– Будэшь здэс, – сказал Ашот. – Што прынэсут, бэри.

Бобриков с готовностью кивнул. Наконец-то и на него обратили внимание.

– Гавары – на суботу.

– В субботу будет готово? – уточнил Бобриков.

– В суботу, да.

Ашот покопался в карманах своего замусоленного халата, долго пересчитывал мелочь, потом отдал несколько монет Бобрикову.

– Прыдут луди – адашь. Сдача, понял? Вчера им биль дольжин.

У него были руки человека, зарабатывающего на кусок хлеба нелегким трудом, – почерневшие, в морщинах и рубцах. И сам он был такой же, если приглядеться. Трудно жил.

– Чириз сорок минут прыду, – пообещал Ашот и вышел.

Бобриков наблюдал за ним через пыльное окошко мастерской. Старик шел прочь, прихрамывая и ссутулив плечи. Когда он исчез из виду, Саша Бобриков наконец смог детально изучить место своей работы. Вполне возможно, что в этой каморке ему предстояло провести всю свою сознательную жизнь. Мне показалось, что по этому поводу он не испытывает ни малейшего восторга. От завалов старой обуви веяло унынием. Потрескавшееся зеркало, засиженная мухами лампочка под потолком, выгоревший от времени портрет товарища Сталина и скопление всевозможного старья на полках.

Я, не отрывая взгляда от изображения на мониторе, поднял руку и выразительно щелкнул пальцами.

– Пора? – спросил догадливый Демин.

– Да, – ответил я.

Демин нажал на клавишу переговорного устройства.

– Пора, ребята!

Не прошло и нескольких минут, как к ашотовской мастерской подкатили две иномарки. Из джипа никто не появился, а из «Мерседеса» выбрались два здоровенных детины, которые с трудом втиснулись в мастерскую, сразу заняв все свободное пространство, так что бедному Саше досталось место в углу.

Парни выглядели грозно. Прежде Саша Бобриков видел такие лица только на милицейских стендах, тех самых – «Их разыскивает милиция».

– Где армянин? – спросил один из Гостей.

– Армянин? – не сразу сообразил зажатый в угол Саша.

– Ашот.

– Ах, Ашот! – осенило Бобрикова. – Его нет.

Гости с недоверчивым видом изучили окружающую обстановку, как будто Ашот мог спрятаться в каком-нибудь из старых ботинков. Не обнаружив Гаспаряна, один из парней сказал сквозь зубы:

– Ты кто?

– Я Саша.

– А я Паша, – недобрым голосом сообщил парень. – Ты че, бузишь?

– Это как?

– В непонятки играешь? – нахмурился парень и нервно повел плечами, еще больше пространства занимая в мастерской.

Казалось, еще чуть-чуть, и стены мастерской завалятся.

– Я спрашиваю – ты Ашота человек?

– Да, – неуверенно подтвердил Бобриков.

– Работаешь на него?

– Да.

– Нам Ашот денег должен.

Бобриков замялся, не зная, что ответить.

– Он разве не оставлял ничего?

– Оставлял, – кивнул Бобриков и с сомнением посмотрел на парней.

Уж больно они были непохожи на людей, пришедших за копеечной сдачей.

– Вчера еще должен был отдать, – напомнил гость. – Сказал, если его не будет, оставит напарнику. Напарник – ты?

Значит, все-таки сдача.

– Деньги он оставлял, – снова сказал Бобриков и полез в карман.

Один из гостей нетерпеливо протянул руку. В эту руку Саша Бобриков и ссыпал несколько монет.

– Вот, – сказал он с выражением честно выполненного долга на лице.

Вышла некоторая заминка. Парень все так же держал на весу широкую, как лопата, ладонь, на которой покоились монеты, и рассматривал их так, словно никак не мог уяснить, что это за металлические кружочки такие. Бобриков уже понял, что сделал что-то не то, и, будь у него такая возможность, сбежал бы, но дверь находилась за спиной у парней.

– Ах-х-х ты-ы-ы! – выдохнул парень и, багровея лицом, ухватил несчастного Бобрикова за ворот.

Саша пикнуть не успел, как был в мгновение вознесен под потолок.

– Да я тебя, падла, порешу! – как-то буднично сообщил Бобрикову страшный гость и тряхнул Сашу так, будто тот был Буратино, из которого таким образом пытались вытрясти утаенные им сольдо. – Ты же у меня под асфальт ляжешь! Я же тебя…

Но по-настоящему испугаться Бобриков все же не успел. Напарник его мучителя сказал:

– Брось его. Ты же видишь, это сперматозоид, у него понятия никакого. – И уже Бобрикову: – Давно ты на Ашота работаешь?

– Сегодня первый день, – из-под потолка сообщил Саша.

Державший его на весу парень разжал пальцы. Бобриков плюхнулся на пол, но удержался на ногах.

– Ашот должен бабки, – отрезал парень. – Если через пять минут бабок не будет, я…

Он запнулся и бешено завращал глазами. Наверное, кара предполагалась столь ужасная, что о ней даже рэкетиры боялись говорить вслух. Бобриков застыл на месте. Так теряют способность действовать люди, которые не видят выхода.

Страшные гости, похоже, никуда не спешили. Топтались в мастерской, недобро поглядывая на Бобрикова. А тот совсем погас. Он пришел сюда работать, а вместо этого попал в очень неприятную историю. Про существование рэкета он слышал, конечно, и прежде, но всегда считал, что лично его это никогда не коснется.

– Ашот нас динамит, – нарушил молчание один из парней.

– Да, – согласился второй. – Зажал бабки, падла.

Он так разнервничался, что даже вытянул из-под куртки пистолет. Бобриков побелел.

– Ты нам ни к чему, так что не вздрагивай, – успокоил его бандит. – Это я армянина мочить буду.

– Он отдаст, – непослушными губами произнес Бобриков. – Придет и все отдаст.

Жалко было старика. Бобриков не хотел, чтобы бедолагу убили из-за каких-то денег.

– Мы ему счетчик включим, – сообщил рэкетир. – Сто тысяч он нам был должен, а теперь еще проценты побегут.

Бобриков не поверил собственным ушам. Стоял и смотрел на непрошеных гостей. Но те, похоже, нисколько не шутили.

– Сто тысяч? – недоверчиво переспросил Бобриков.

Знал, что рэкетиры – это жестокие и бессердечные люди, но чтоб за сто тысяч убивать…

– Я отдам, – сказал Саша. – Сам.